Гробовой гвоздь как залог

“Ну и? Что вы думаете?” Все усилия Се Ляня уходили на то, чтобы как можно меньше шевелить склонённой головой. Так было легче. Сейчас он почти ничего не мог сделать с ситуацией, в которой он оказался. И от любого резкого движения головы начинало укачивать. Была почти полная уверенность в том, что его не станут слушать и с этим осознанием было очень легко просто позволить смертным говорить над его головой, пока он пытался собрать рой своих мыслей воедино. “Это не демон, в этом я уверен,” - сказал Даос. В каком-то моменте разговора его имя было произнесено, но состояние Се Ляня не позволяло ему сохраниться в его памяти. Он и так с трудом мог следить за их разговором. Уже достижением было то, что он помнил кем, был этот новый человек. Блуждающий Даос. Ну а впрочем Се Лянь мог это понять просто взглянув на его ботинки. Они были хорошего качества и с упругой подошвой. Ботинки явно были сделаны для быстрых и уверенных движений, каких бы требовали боевые искусства. Еще они были пыльные и местами изношенные от долгого времени проведённого в пути. За голосами, который звучали над его головой, невозможно было уследить, так чтобы от этого не начинала раскалываться голова. (Они были словно волны бьющиеся о скалы во время отливов и приливов океана.) Так что он бросил эту затею и просто наблюдал за тем, как ботинки Даоса движутся пока тот ходит из стороны в сторону. Так было легче оставаться приземлённым. “Но оно не умирает, чем еще ему быть?” И даже не смотря на вечную путаницу в голове, которая теперь являлась верным спутником Се Ляня, у него не возникло необходимости поднимать голову, чтобы узнать кому принадлежал звучащий голос. Этот голос скользил в его разуме словно раскаленный песок. Он резал по нему как…гвозди. Это был единственный голос, который он слышал на протяжении уже…На самом деле, он не уверен сколько времени вообще прошло. Сейчас время было для него чем-то тягучем и далеким. И даже когда он изо всех сил пытался уследить за ним оно убегало и расплывалось, словно дешевые чернила по пергаменту. В любом случае, это был голос который он слышал уже продолжительное время. Голос, который держал его в плену и контролировал его полностью. Голос принадлежал тому, кто наконец-то решил обратиться за советом к даосу. Наконец-то решил узнать о природе того существа, что он держал под своей крышей.  “Прошу, не демон,” - с трудом произнес Се Лянь. Он прикладывал все свои усилия для того чтобы собрать слова в подобие предложений. Чтобы они имели смысл. Каждое слово было для него едким комком на устах, Но у него не было времени на то чтобы собирать их в связные предложения. Сейчас вся его дальнейшая судьба зависела от блуждающего Даоса. Если бы он только смог убедить его. Если бы только тот понял, что Се Лянь не был демоном и не должен был подвергаться такому обращению. Это было бы его шансом на свободу.  (Нужно заметить что вне зависимости от того является Се Лянь демоном или нет, не должно влиять на то, заслуживает ли он того как с ним обращаются. Однако после восьми сотен лет проведенных с его удачливостью приходится научится быть оптимистом. Иначе он давно бы уже ушел на самое дно и никогда бы не всплывал с него. Не многие люди в прошлом говорили что-либо о том как с ним обращались, но все же такие люди находились. Прямым доказательством этому была его верная бамбуковая шляпа.) “А ну заткнись!” - прорычал голос и ботинок, который уж точно не принадлежал Даосу, он был тяжелый и явно принадлежал рабочему, пронесся у него перед глазами и попал ему в бок. Врезаясь ему прямо под ребра. От этого удара Се Лянь пластом упал на землю, с силой ударяясь плечами о землю. Эти крупица боли были для него столь незначительными, что он почти не чувствовал их. Вот только без возможности смягчить падение выставив перед собой руки, его голова ощутимо стукнулась о землю и то что было внутри него зашевелилось.  В это мгновение весь мир, как-будто застелила белизна. Способность произносить слова покинула его. Он не мог увидеть ничего кроме белого света. Звуки и мысли покинули его. Все исчезло. С ним оставалось только накатывающее чувство желчи в него в горле. Она жгла ему горло и вместе с ней приходила всепоглощающая паника. Все что ему оставалось это ждать и надеяться, что они уйдут. Что желчь осядет и белизна ослабнет. И каждый раз он ловил себя на мысли, что оно не прекратится. Думал о том, что в этот раз он растворится в неизбежном тумане своего разума и единственными чувствами который у него останутся будут головокружение и боль. Рано или поздно оно проходило, хотя он все еще дрожал от его всепоглощающей агонии. Каждый раз требовалось длительное время, прежде чем мир вокруг него продолжал иметь смысл. Это было, как будто существование в целом было просто на просто сделано из стаи мелких птиц остающихся вместе, но, никогда не собираясь воедино. Каждый раз, когда Се Ляня толкали, таким образом, это было, как будто птицы разлетались. Мир не пропадал, но он разбивался на осколки, становился беспорядочным, больше не имел смысла. И Се Лянь не мог делать ничего, кроме как ждать, когда эти разрозненные птицы вернутся каждая на свое надлежащее место и вновь сформируют картину, которая имела бы хоть какой-то смысл. Первой вещью, которую он должным образом осознавал, помимо боли, было ощущение грубого дерева под щекой. Это отрадно, он был неподвижным и устойчивым и не вызывал тошноту. Следующей была Жое. В эти дни Жое почти не двигалась, потому что очень малое она могла сделать не вызывая дискомфорта Се Ляня, но он скучал по ней когда она слишком неподвижной. Несмотря, на то, что она была плотно запутана вокруг запястий Се Ляня, сейчас она двигалась. Она билась и дергалась в ответ на его боль. Ему было жаль ее. Он знал, что больше всего она хотела вырваться на свободы, двигаться свободно и напасть на тех, кто сотворил это с ними, но все что она могла это запутываться в еще более безнадежные узлы. Когда к Се Ляню вернулись крохи контроля на собственным телом, он вступил в борьбу с спазмующими и затвердевшими мышцами своих рук пока ему не удалось сомкнуть свои пальцы достаточно для того, чтобы успокаивающе погладить Жое. Затем, спустя еще некоторое время, к нему надлежащим образом вернулся остальной мир. Человек, который пленил его и даос все еще говорили над его головой. Слова звучали так отдалено, что это почти казалось сном. “И вы уверены что оно, правда, не может умереть?” “Ничто еще не сработало,” - подтвердил Человек, и если бы слова не продолжили быть туманом для него, по Се Ляню прошла бы крупная дрожь. Потому что Человек, безусловно, экспериментировал с этим, когда он это понял. Все это трудно было удерживать в голове в состоянии прямой линии, даже немного сложно помнить, но это, скорее всего, было даже к лучшему. Он предпочитает не помнить большинство из происходившего. Их первая встреча была полной случайностью. Разрозненные куски того что мог вспомнить Се Лянь происходили следующим образом: Это было прискорбным столкновением. Рабочий шел домой, толкая свою тележку с инструментами, после того как не смог найти работу которую хотел бы. Поверженный и разгневанный он искал с кем бы подраться, и он нашел эту драку, завидев Се Ляня, который казался ему легкой мишенью. Это должно было быть достаточно банальной стычкой, и легкой в ее урегулирование. Се Лянь был намного сильнее и быстрее чем, какой либо смертный, даже с печатью на его духовной энергии. Но его неудачливость обеспечила другой конец этой истории. Пока он пытался уговорить Человека, успокоить его, попутно осторожно отступая назад, его нога зацепилась за корень, и он упал, полностью насаживаясь на один из деревянных столбов, которые огораживали горную тропу с одной стороны. Если бы у него было больше удачи, он бы пролетел мимо забора и упал бы вниз с уступа. Он бы разбился о камни, лежащие внизу, но это было бы временной болью по сравнению с тем, что было дальше. Вместо этого, Се Лянь повис там, проткнутый насквозь столбом, и он не знал плакать или смеяться о наполненного ужаса выражения лица Человека. Ну что ж, это было одним из вариантов того, как можно успокоить стычку. Человек, безусловно, испугался бы и убежал и он был бы оставлен, до тех пор, пока не соберется с духом и не снимет сам себя со столба, когда очнется. Вот только это не то, что произошло. Человек запаниковал, думая, что его обвинят в смерти те, кто бы дальше пошли по этой дороге и заметили бы там труп. Он взял доски и молот из своей тележки и разложил их, чтобы сделать гроб на скорую руку. Скорее всего, тот думал, бросить его в пустую могилу и молиться, чтобы этого было достаточно для того чтобы его дух покоился с миром. Вот только в этот момент тело Се Ляня решило прийти в сознание и вздрогнуло, вздымая себя на столбе, задыхаясь и пульсируя кровью. Человек запаниковал. Молот полетел вниз. И вот тогда все действительно начало разваливаться на части. Его тело упало. Он очнулся. Он корчился в муках. Тело падало замертво. Он просыпался, в сознания въедалась мысль о несправедливости происходящего, его тошнило, тело падало замертво. И потом очнулся снова. Все, что происходило между всем этим, было за его пределами. Он собирал информацию воедино из осколков. Жое был запутана узлами вокруг его запястий, где-то между его короткими романами с осознанностью. Гробовой гвоздь был пробит сквозь затылочную сторону его черепа, скорее всего, как попытка его окончательно и хорошенько добить. Его тело теперь пыталось зарасти вокруг него. Он, хотя бы, снова был в состоянии двигаться, думать и говорить, чего у него не было на протяжении уже некоторого времени. С другой стороны, иметь способность это делать, находясь в руках у Человека не было благословением. Человек, когда он пересилил свой страх, решил что он был непредвиденным доходом, упавший ему прямо в руки. Ненадолго он был доволен возможностью иметь под рукой слабое, податливое тело, чтобы подгонять, пинать и… Се Лянь вздохнул и позволил этим воспоминаниям размыться, как пар из чайника. Иногда он был почти благодарен за гвоздь в своей голове. “Я могу вам показать, если вы мне не верите,” - сказал Человек даосу. Се Лянь не мог видеть его с той позиции в которой он находился на полу, но он мог представить того поднимающим чайник, молот, пару ножниц… “Прошу,” - сказал он, потому что не мог вспомнить как сказать нет. “Нет необходимости,” - сказал даос, хотя это не звучало так будто бы он отвечал Се Ляню. Быть может дело в том, что Се Лянь не произносил слов на самом деле, только бессвязные звуки. В конце концов, это все не имело значение, и ни на что не влияло в итоге. Ботинки перед его глазами остановили свой шаг, и внезапно даос наклонился, его руки стали удерживать голову Се Ляня. Это не были жестокие руки, но хватка была уверенной, и внезапно он был вынужден вновь вскарабкаться на колени. Изменение положения были столь неожиданными, что его ноги еле его удержали, и он почти упал всем своим телом на даоса. Но он все-таки смог сохранить равновесие и уставился в лицо даосу, пока его голову направляли вверх. Даос вертел его голову из стороны в сторону, пристально разглядывая его. Что именно тот искал, было неведомо Се Ляню. В итоге Се Лянь закрыл глаза и пытался справиться с пронзающей его головной болью. Он чувствовал, как руки трогают его щеки, проходят по волосам и даже ресницам. Это в равной степени нарушало границы и увлекало, в основном, потому что единственным нежным прикосновением, которое Се Лянь чувствовал на протяжении долго времени. “У него нет призрачной ци,” - сказал даос отпуская лицо Се Ляня и тому внезапно приходилось вновь самостоятельно следить за равновесием. “И в любом случае, это тело слишком качественно сделано, чтобы быть демоном. Каждый локон идеален, и лицо не гниет никаким видимым образом. Если уж на то пошло, то он просто оголодавший.” “Так значит раз это не демон, то оно безопасно?” - спросил Человек. Это действительно была единственная причина, по которой даос был тут. В самом начале Человек был очень рад использовать Се Ляня, в тех ограниченных возможностях на использование в которых тот был, но спустя время он все больше и больше боялся того что такой тип существа может принести в его дом (в его постель). Когда он услышал, что блуждающий даос проходил сквозь город он решил заручиться сторонним мнением. “Я этого не говорил,” - сказал даос. “Я не знаю, что это за существо и скорее делает его еще опаснее. А вот в вещи вот тут собрано много гневной энергии.” За Жое потянули, и это заставило шелковую ленту крутиться, и трещать, как разгневанную собаку на привязи. “Когда парень в первый раз восстал из мертвых эта штука меня чуть не убила,” - быстро согласился Человек. “Она появилась из ниоткуда, пыталась меня придушить! Если бы она не была, также растеряна как ее хозяин, я был бы уже мертв! Но я воспользовался ее состоянием и быстро схватил и покорил ее. Смог даже пленить двоих вместе, довольно смекалисто, по моему мнению” Его самодовольный смех был как будто маслянистая завихренья проводит по пульсирующему мозгу Се Ляня. В ответ на это даос только задумчиво промычал. “Я бы предположил, что вы путаете порядок. Лента выглядит намного более сильной и осведомленной чем тело. Я полагаю, что это истинный демон и тело это просто кукла подвластная ему. Вы сказали, что боролись с ней на дороге за городом? Тогда я не удивлюсь, если она использует тело чтобы завлечь путников к ней и затем нападает. И видите, какое вялое тело теперь, когда она связана?” - Ботинок даоса приподнял подбородок Се Ляня, чтобы это продемонстрировать. “Шелковый демон, скорее всего теперь скармливает телу ограниченный запас энергии, теперь, когда они связаны.” “Таким образом, пока я держу шелково демона связанным, парня можно безопасно использовать?” По Се Ляню прошла дрожь. Но он все равно старался об этом не думать. Он отказывается думать об этом, позволяя своему разуму терять эти мысли как закатившиеся под пол монеты. “Нет. Нет ничего “безопасного” когда это касается демонов. Что вы будете делать, если она развяжет сама себя? Или решит избавиться от тела, чтобы сбежать? Такой тип злых духов мог появиться от экстремальных и трагических ситуаций и вам не стоит недооценивать его силу. Она будет в силах вас уничтожить, если не всю вашу семью…всю деревню, даже! Я достаточно знаю, чтобы достоверно оценивать ее способности. Вам лучше избавится от нее, чем играсть с огнем.” Искра надежды зажглась в груди Се Ляня. Он мысленно призвал Жое казаться, как можно более злобной, как только она сможет. Совершенно неважно, как это может повлиять на его запястья. Все заживает со временем. “Я не могу просто отпустить их!” - сказал Человек, с остротой в голосе. “Оно просто развернется и мгновенно начнет за мной охотиться!” “Я мог бы изгнать их для вас. Это не мертвец, так что у него не будет праха…Я мог бы уничтожить их окончательно.” Это, скорее всего не будет чем-то приятным, о каком-либо способе не думал даос для успешного уничтожения демона, но Се Лянь готов был это терпеть. Еще одна смерть была бы лучше, чем этот Человек, эти стены, прикосновение этих рук, эти… “Звучит как такая растрата,” - пробурчал Человек. “Поимка этой штуки почти убила меня! И поначалу с ним не так просто было совладать. Пришлось его дрессировать, прямо как осла. Чертовски глупая тварь. И теперь я должен просто выбросить на ветер все мои усилия и время?” Люди такие удивительные. Даже когда им угрожает демоническое возмездие, они все еще думают о выгоде. “Тогда почему бы не продать их? Нет никаких гарантий, что оно рано или поздно не начнет охотиться за вами, но если вы передадите его кому-то еще это может, хотя бы перенаправить их злобу.“ Метод самосовершенствования этого даоса явно не располагал к угрызениям совести. “Кто вообще это купит? Если я пойду по городу, выставляя его напоказ, меня просто арестуют! Или это меня будут отлавливать и изгонять.” “Зависит от того куда вы придете,” - проницательно произнес даос. “Слышали ли вы когда-либо о Призрачном городе?” “Что? Нет.” “Это территория принадлежащая Князю демонов Хуа Чену.” Это имя должно быть было на слуху, потому что по Человеку прошла дрожь. Оно не было знакомо Се Ляню…или, по крайней мере, он думал, что не знал его,…но он не проявлял особых усилий в том, чтобы следить за делами небожителей или демонов. У него было достаточно забот со смертными. Даос продолжил свои объяснения: “Он владеет Игорным домом, и ходят слухи, что там можно делать любые ставки. Вы можете попросить исполнение своих самых безумных желаний там, если у вас есть достаточно для залога. И даже больше, если сам Хуа Чен в резиденции и принимает ставки. Если вы возьмете своего демона туда, там можно будет найти что-то достойное. Тогда вы сможете попросить желаемого, такого как процветания для бизнеса или найти любовь всей своей жизни, и вы покинете это место богаче и если вы проиграете вы всего-навсего избавитесь от проблемы. Если кто-то и может справиться с шелковым демоном, это уж точно будет такое Бедствие как Хуа Чен.” Человек кивал с широко распахнутыми глазами, уж точно представляя, как самые безумные его желания становились реальностью в призрачном игорном доме. И все это за низкую, низкую плату в виде самого Се Ляня. Он не знал плакать ему или смеяться. Так что он не стал делать ни того ни другого и просто закрыл глаза и на мгновение перестал обращать внимание, чтобы пульсация в его голове пошла на спад.

***

Пульсация в его голове никогда не спадала, по правде говоря, но она приходила и уходила как какой-то грызун, словно исследуя туннели, которые точно должны были существовать в разуме Се Ляня. Иногда, пульсация мигрировала, распадаясь и расползаясь из его головы, и заселялась в других частях его тела. Удары и пинки имели мало влияния на бывшего бога войны, но даже он, в таком состоянии, чувствовал боль от сломанных конечностей. Медленное заживление, сопровождаемое лихорадочным жаром и пульсацией, пульсацией, пульсацией и чувствами, такими человеческими, даже слишком. Иногда она оказывалась у него в желудке. В какой-то момент Человек понял, что Се Ляню не требуется много еды. Воду и пищу иногда бросали в его сторону, потому, что он был слишком костляв и вне сознания без ничего, но это было очень скудным, даже по меркам собиральщика мусора. Пульсация в пустом желудке была наполнена кислотой и тянула, но, в конце концов, стихала. Иногда она переходила в нижние части его тела, части о которых он прежде особо не задумывался. Это запрещал ему его путь самосовершенствования, и это было тем, что он был счастлив оставить в покое. В эти дни это было намного сложнее игнорировать. Когда пульсация, пульсация, пульсация мигрировала вниз, это становилось созвучно с толчками, которые состояли из разрывов и кровавого нарушения границ его тела. И унижения, скорее всего, было где-то рядом, но гвоздь делал невозможным для него держатся за эмоции, так же как и за воспоминания. Или быть может, несколько веков постоянного унижения сделали это с ним. Что вообще такое унижение. Не то чтобы у него оставалось достоинство, чтобы его терять. В первый раз, когда это было сотворено с ним, это было рваным сандалем засунутым ему в рот, чтобы он не создавал шуму. Тогда Человек еще волновался, что другие могут услышать. Это было сделано тайно, под покровом ночи. Это было больно. Это было больно и больно и больно и оно становилось глубже и глубже и глубже, пронизывая неприкосновенное место, и это все что Се Лянь знает об этом. Это было давно, еще до того как его мозг пытался восстанавливаться вокруг повреждений нанесенных ему и все вокруг состояло из теней, образов и замешательства. Надругательство над абстракцией. Пожалуй, благословение. А быть может, это было холстом для создания еще более ужасающих фантазий. Медленно Се Лянь начинал восстанавливаться, в некотором роде. Разум, пронзенный железом. Тело, пронзенное плотью. Что-то порванное и смазанное кровью. И возможно, уже не способное, когда-либо возвратится в его исходное состояние. Он все больше приходил в сознание. Человек становился все смелее. Се Лянь вспоминает следующие разы, когда он позволяет раскрошенным частям своего разума задержаться на них. Грубое давление от проникновения, прожигающий удар проникновения, то, как оно становилось глубже и глубже рывками и толчками. То как бедра Человека, жесткие волосы у того на пахе, удалялись со шлепком и царапали о его бедра. Горячие струйки крови и затем обжигающая наполненность конца, которая прожигала его изнутри как магма. Затем холод, пот и семя, остывающие на воздухе пока Человек шел, чтобы умыться. Иногда Человек не входил в него. Иногда он просто терся. Это было горячо, слишком твердо, слишком мягко (мягкость этого была как будто более оскорбляющее, как пародия на доброту) и это терлось в горячке о его кожу, пытаясь клеймить каждую чистую его часть. По расщелине его ягодиц, по изгибу позвоночника, в намотанных на кулак длинных запутанных волосах. Иногда под изгибом его подбородка, как нож, прижатый к горлу. Он ненавидел это. То как, жесткие волосы Человека терлись ему о лицо. То как, это заставляло гвоздь в его голове подпрыгивать и сдвигаться. То как, его нос прижимался к коже и запах был как, что-то физическое, что его разум не мог полностью уловить. Он брал этот запах и расщеплял его на цвета и формы, потому что один орган чувств не мог его воспринимать, не в таком состоянии его разума. Теперь, когда Се Лянь закрывал глаза, он мог чувствовать вкус этого запаха у себя в горле. Он пытался засунуть это в рот Се Ляня однажды. Сначала вонзил свой палец, заставил его раскрыть губы и зубы как рычащую собаку. Он уговаривал и угрожал, а затем вошел плотью. Се Лянь сразу же укусил, без единой мысли. Его избили за это, оставили в таком кровавом состоянии, что он не знал, откуда она бежит. Из отверстия или из его скальпа, или его рта, или его глаз, или же он совершенно перестал быть человеком и превратился в кучу из разорванной кожи и костей. В конце концов, раны зажили, и Человек больше никогда не пытался снова. Се Лянь не жалел о содеянном. Ему все еще снились кошмары об этом вкусе, даже если плоть была внутри всего секунды. Он позволял вкусу металла перекрывать его настолько вообще мог. Большинство этих ситуаций перетекали одна в другую, как семя, капающее с одного локона на другой, склеивая их все вместе, создавая неразборчивый узел. Где одно воспоминание начиналось, и где заканчивалось, не всегда было ясно. Это просто напросто было вызывающим тошноту беспорядком из касаний, запахов, боли и вкуса. Только один момент отличался в сознании. Четвертый раз, когда голова Се Ляня зажила достаточно для того, чтобы следить за потоком времени. И даже этот раз был в основном неприметный в своей повседневной вульгарности. Нос Се Ляня был сломан, когда его повалили на пол, без рук способных поймать себя пока Человек схватил его за ягодицы, но даже это не было достаточно необычным, чтобы запомниться. То, что выделялось, не было его сломанным носом, но тем как сломалась его самосовершенствование. На самом деле Се Лянь ожидал его разрушения еще в самом начале, но его путь никогда не был о сексе. Нет, он был посвящен отречению от мирских удовольствий. Какое было удовольствие в разрушение его тела? Отличалось ли то, что он испытывал сейчас от различных пыток испытанных Се Лянем сквозь года? Однако на четвертый раз, Человек находился глубоко внутри него, отвратительно дергаясь, когда он перестал двигаться и сел назад. Он утянул Се Ляня с собой, все что тому оставалось это упасть на его грудь, пальцы, сжимающиеся под жалобной Жое, сочувственно сжимающейся. И потом Человек потянулся Се Ляню между ног и начал лапать. Оно было маленьким и мягким, как напуганное животное, жалкая штуковина, но Человек начал влажно шептать Се Ляню в ухо, слова которые Се Лянь мог, или не мог понимать в тот момент, но совершенно не помнил с тех пор. Но он помнил, как чувствовал трение пальцев, их уговоры, их скрежет. Как вначале он хладнокровно смотрел, не уверенный в том, что вызывало больше отвращения, похожие на щупальца ласки в его паху или резкая пульсация похороненная глубоко внутри него. Но затем его тело начало отвечать. Это позабавило Человека в тот вечер. Вещи, которые он говорил Се Ляню, вещи которыми он называл его дела это явным. Это новое унижение было увлекательной игрой. Вернувшаяся искра безумия и жизни в Се Ляне была вызовом, которой ему не хватало. Се Лянь достиг переломного момента, оставляя испачканными и пальцы Человека и пол под ним. Липкие пальцы Человека насильственно оказались у него во рту, но это все было будничным днем, по сравнению с тихим маленьким расколом, который Се Лянь чувствовал глубоко в своем основании. Было ли это удовольствием? Се Лянь не знал. Может быть, гвоздь в его голове действительно размешал там все без шанса на спасение, потому что он не думал, что это было удовольствие. Но этого было достаточно для его самосовершенствования. Это должно было быть удовольствием. Он глубоко и сильно рыдал после этого, впервые за многие годы, десятилетия, возможно даже впервые за век. Он даже не был до конца уверен в том, что был в печали. В основном он чувствовал…пустоту. Не то чтобы он мог, как-то использовать свое самосовершенствование. Но теперь его не было. Та вещь, которую он сохранил, помимо бамбуковой шляпы и шелковой ленты, с тех самых времен. Теперь ее не было. Обычно Се Ляня не расстраивала потеря вещей, но он не мог перестать плакать и не мог остановить, то, как серые тучи затягивали его зрение. Или как дрожь его тела довела Человека до кульминации. Это не будет последним разом, когда горе Се Ляня вызовет у Человека забаву, но все остальные разы просто напросто смешивались между собой. Довольно быстро это стало таким же незначительным как боль. Но тот первый раз, последний переломный момент для его жалко удерживаемого самосовершенствования Се Лянь помнил. Он также может помнить то что случилось после того как они разошлись с даосом, исключительно, потому что это могло стать его последним моментом проведенным с Человеком. Он не мог вспомнить, как оно начиналось, казалось правильным помнить только концовку. Несмотря на эту важность, сами действия были такими же унылыми и скучными как всегда. Се Лянь уже чувствовал эту, раскалывающую череп, головную боль после того, как он пытался следить за ходом разговора. Все вокруг было чрезмерно насыщенным и слишком чувствительным. Человек делал попытки разжечь в нем жизнь в ту ночь, но это было уже слишком для его чувств. Это было так, словно фейерверки взрывались у него под кожей, так что Человек ограничил себя тем, что с силой укусил его за плечо, прямо до крови, и наблюдал за тем, как это заставляло тело Се Ляня дергаться как подыхающую рыбу. Когда он закончил внутри Се Ляня, он оставался прижатым внутри него. Горячий, влажный и мерзкий. Он прижимал Се Ляня к своей груди, как дорогого питомца, и гладил его по грязным волосам. Так он и погряз во сны, полные больших планов о его грандиозном выигрыше в игорном доме. Се Лянь тоже, скорее всего, уснул, разбитые осколки его разума не всегда давали ему понять, где начинался и заканчивался сон. Но он полагает что спал, раз он проснулся от того что в него вторгались еще раз, еще один последний раз. Этой ночью, если все пройдет успешно, он больше не будет принадлежать этому Человеку. Се Лянь не знал, чувствовал ли он радость или отчаянье от этой мысли. Но, пожалуй, это не имело значение. Пока это значило, что ему развяжут руки или вытащат гвоздь из головы мало что имело значение. Но все вещи можно было перетерпеть, и все вещи имели конец, пожалуй, и эта тоже скоро подойдет к концу. По крайней мере, она не могла длиться также долго как сотни лет проведенные в гробу.

***

Если бы Се Ляню, когда либо захотелось вновь найти Призрачный город, он точно не смог бы найти дорогу (хотя если план даоса сработает, большей проблемой для Се Ляня будет покинуть его). Он не сказал бы, что помнил или понимал направления обсуждаемые над его головой в тот момент, потому что то, что происходило после того как даос ушел было тем, что Се Лянь пытался заставить утечь из его разума. Когда он делал это, когда он погружается в искры агонии, наполняющие его голову, позволяет ей уплотняться, сокрушать и заслонять весь мир, у него нет выбора в том, что остается и что уходит. Мысли постоянно утекали, словно струйки крови. Но если он действительно позволит своему разуму оторваться от самого себя, он мог бы утечь через этот шлюз еще дальше. У него было много чего произошедшего в ту ночь, что он хотел бы заставить утечь. Так что все, что было сказано, до этого было вполне действительно утеряно. (Не все, что было в ту ночь, ушло. Боль у него между ног не покидала его. Но он мог быть благодарен за то, что ушло остальное.) Весь процесс прибытия в Призрачный город выглядел как тяжкое испытание. Из-за того что тот существовал в призрачном мире у него казалось бы не было одного местонахождения в мире смертных. И для того чтобы попасть в него требовалось владеть экстремальной таинственностью. Ну или это полностью зависело от удачи. По крайней мере, исходя из понимания Се Ляня. Чтобы это в итоге не было, это включало в себя Се Ляня, которого таскал с места на место, в ночи, с каждой минутой все более и более рассерженный, Человек. И, несмотря на то, что Человек произвел небрежные попытки помыть Се Ляня, чтобы заставить его выглядеть более ценным, Се Лянь действительно не был одет для такого. Он был одет в одеяния, которые могли только спадать с него, открывая слишком кожи для вечернего холода. Оставшаяся на нем липкость тоже не помогала ситуации, высохший пот и другие жидкости, мысль о которых посылала по нему дрожь. Если бы Се Лянь думал, что это как-то сможет помочь, он бы с радостью упал на колени и просто напросто молил бы о пощаде. Молил бы, чтобы ему позволили лежать в привлекательной грязи. Либо чтобы за ним вернулись после того, как Человек найдет вход в город. Либо же чтобы его оставили тут, чтобы грязь полностью поглотила бы его в себя. Если он действительно хотел избавиться от Се Ляня, то не было ничего чему Се Лянь был бы рад содействовать, как этому. Ковылять вокруг с ватными ногами и страшной болью, которая пульсировала у него ниже спины, вызывали у него сильное желание в отчаяние пообещать никогда не разыскивать Человека, если бы только тот позволил ему лежать на земле до тех самых пор пока сами корни не начнут обрастать вокруг него. И может быть, когда они будут приковывать к земле, он наконец-то будет чувствовать себя тихо, уверенно и без вечного головокружения. Покой холодной грязи и темных корней так и не пришел к нему. Вместо этого они попали в Призрачный город. Это абсолютно точно было преисподней. Первое что он сделал, это упал и его вырвало. У него не было другого выбора. Цвета, звуки, шум, все это врезалось в разум Се Ляня. Каждое, как новый ужасающий гвоздь, собираясь в кучу рядом с первым. Боль разрывала его. Даже такое старое и потрепанное существо как Се Лянь не могли что-либо сделать. В ней не было ничего физического. Ничего с чем мог бы Се Лянь бороться или чему противостоять. Это был запах жарящегося мяса, звук торгашей нахваливающих свой товар, режущий глаз свет от бумажных фонарей. Все настолько обыденное и столь ошеломляющее, что Се Лянь не мог сделать ничего, помимо рыданий на земле. Ему даже не было стыдно, он перестал стыдиться чего-либо уже очень долгое время назад. Он просто хотел, чтобы это закончилось. Он все бы отдал, чтобы вернутся в грязь темного, тихого и успокаивающего леса. Ему было не важно как холодно там было, он бы принял холод с распростертыми объятиями, позволил бы ему замораживать его нервы, сердце, легкие пока он наконец не почувствовал бы покой. Здесь улицы были теплыми, липкими и на них было чрезмерно много народу. Вещи двигались вокруг него. Он не мог даже рассмотреть их. Это все было вспышками цвета и шума, даже с плотно зажатыми глазницами. Если бы его руки не были бы связаны, он бы прижал их к своим глазам, ушам, рту, к чему угодно только бы это остановилось. Смертный, безусловно, орал на него, чтобы он поднялся, однако его слова были такими же неразличимыми, как и все вокруг. Все это было одним большим супом в противном котле. Он догадывается об этом только, потому, что что-то пинало его и это шло в комплекте с чьим-то криком. Какое вообще могли иметь значения для Се Ляня пинки, когда он уже был в самой глубокой из агоний? Пинок был ничем в лучшие дни, и теперь он был не больше чем жужжание комара в его ушах. Каким-то образом он двигался. Предположительно, его волокли. Он не мог понять ничего кроме этого, он с трудом понимал, где верх и где низ. Если бы ему позволили улечься лицом вниз на наполненной демонами улице, он бы, скорее всего, почувствовал, как дорога под ним извивалась как огромная змея, каждая из ужасающих чешуек скрежетала бы по его коже. Так что любое дополнительно движение лишь дополняло бессвязности этому бардаку. В конце концов, они зашли внутрь здания и каким-то образом вещи вокруг остановились. На этот ушло время, но это произошло. Его голова ощущалась как свежая рана. Слишком пустая и переполненная одновременно. Все покрывала расплывчатая белизна, что говорило о том, что гвоздь был вновь потревожен, и его тело стремилось излечить вновь открытое ранение. Он с трудом мог видеть одним из глаз, что не помогало вещам вокруг него прийти в норму. Но ушли шум, свет и запахи улицы. Где бы они ни были сейчас, это место было втиснуто в нишу между более высокими зданиями. Се Лянь с трудом мог рассмотреть нависающие над ним красные колонны. Свет был более приглушенным, хотя все еще оставалась какофония звуков, она была как будто вдалеке от него. Смертный продолжал покрывать его проклятиями тихим голосом. Обвиняя его в том, что он заставлял того выглядеть хуже. Заставлял его терять лицо еще до того как он сел за игорный стол. “Если они решат что ты ничего не стоишь, ты об этом пожалеешь,” - поклялся тот, хватая его за волосы и поднимая голову Се Ляня, так чтобы их лица разделяли жалкие сантиметры. Се Лянь удерживал свои глаза закрытыми, потому что пытаться сконцентрироваться с этим лицо перед глазами, безусловно, столкнул его с той шаткой грани, на которой он находился. Не говоря уже он затхлой вони зубов. “Я выведу тебя на улицу и отдам любому голодному демоном, который тебя захочет? Понял меня?” Он потряс Се Ляня, как непослушную собаку, заставляя того выдавить из себя слабый кивок. Часть него хотела спросить как бы это улучшало или ухудшало текущую его ситуацию, но по крайней мере, он больше не находился на той улице. Он многое бы сделал, чтобы оттянуть возвращение на нее чтобы на чуть чуть. “Ты покажешь, какой ты хороший и прирученный звереныш. Что значит, я не буду тебя таскать. Иди. Ползи если нужно. Или я засуну тебя в один из этих грилей, и мы посмотрим как много раз ты сможешь ожить пока тебя жарят.” Се Лянь застонал, что он надеется, что это воспримут как согласие. Очевидно, здание, в котором они находились, было Игорным домом, о котором говорил даос. На данный момент они, скорее всего, были в вестибюле перед главным игорным залом. На шатких ногах, вцепившись в колонну рядом с ним, Се Лянь заставил себя подняться на ноги. Человек видимо действительно не хотел, чтобы Се Лянь выглядел полным калекой, потому что он отошел и ждал пока Се Лянь встанет, и будет относительно устойчиво стоять на ногах. В эти дни не так много высоты требовалось, чтобы на него напал приступ головокружения. Се Лянь не любил высоту уже на протяжении очень долгого времени. Еще с того момента, как во время войны, от того прыжка ему переломало ноги. Его первое падение, в прямом и переносном смысле. Тогда это было началом осознания, что все валится из его рук, и не было ничего, что он мог бы сделать, чтобы это предотвратить. С того самого момента он всегда с неким подозрением относится к высоте. И теперь требовался всего лишь мимолетный взгляд на землю, чтобы почувствовать, как она уходит из под его и так шатких ног. И все же он позволил себе оторвать взгляд от пола, когда они вошли в главный зал. Се Лянь беспомощно бредущий за Человеком. Это было ошеломительно. Не так сильно, как улица, но все, же сильнее, чем его расплывающееся сознание могло выносить. Люди, демоны насколько он понимал, разных размеров и форм наполняли зал, они втискивались вокруг столов и наполняли комнату криками и плачем. Доминантным цветом был красный. В этом цвете были выкрашены колонны, лампы, шелковые занавески которые скрывали за собой трибуну в самом конце зала. Но это балансировали одетые в черные одеяния крупье и ярко разодетые посетители. Это все, что он успел рассмотреть, прежде чем его поглотило невыносимое головокружение, и он был вынужден, уставится вниз на свои трясущиеся ноги. Было облегчением то, что Человек нашел стол, за который он хотел присоединиться и Се Лянь снова мог упасть на колени рядом с ним. Все что происходило дальше, было вне его контроля и за пределами его интересов. С таким же успехом он может насладиться убежищем, которое ему предоставил пол. Краем уха, Се Лянь мог расплывчато слышать, как Человек делал свою ставку за столом. Чтобы ему позволили присоединиться к столу и составу игроков у него должно быть что-то достаточно ценное для залога. Этим, конечно же, был Се Лянь. Вещи которые он говорил, ощущались как паучьи лапки бегущие у него по спине так, что вместо того чтобы слушать их он уставился на ноги окружающие стол. Там была одна пара ног выглядящих как чешуйчатые птичьи лапки, и еще одна выглядящая как столбы деревьев, только с тремя пальцами на каждой круглой стопе. Эти, двое с очевидностью, были демонами. Менее очевидным демоном были те, что носили нежные шелковые сандалии, но у Се Ляня не возникало сомнений, что и она была мертва. Не было никакого шанса на то чтобы сохранить шелк в таком нетронутом виде в этом месте в обратном случае. Он бы смотрелся поношенным и грязным на данный момент. Еще одна пара ног была обута в острые черные ботинки, которые обладали тонким вкусом. Это скорее был крупье, их ботинки, казалось бы, совпадают с остальными крупье в комнате. Это означало, что за этим столом был еще один человек, которого выдавали его простые грязные ботинки. Они были изготовлены из качественной кожи и имели хороший дизайн, достаточно современный, так что это очевидно был, кто-то богатый пытающийся увеличить свое состояние за призрачным игровым столом. “....очень послушный, сделает все, что вы захотите.” - Рука упавшая ему на голову в собственническом жесте заставила Се Ляня вернуть фокус внимания на смертного. Она не причиняла боли, не двигалась, что было хорошо, иначе он бы вновь потерял нить разговора. “Что бы вы не хотели и как бы вы этого не хотели. Вы можете быть такими жесткими с ним как захотите, потому, что он просто поднимается опять, опять и опять” “Я видел призрачные огни, в которых больше осознанности, чем в этой жалкой штуковине,” - возник голос высоко над головой Се Ляня. “Я и на мгновение не поверю, что он может что-либо сделать. Кому не наплевать, что у тебя есть коматозный маленький монстр под каблуком? Чертовы людишки.” “Не верите мне?” - выдохнул Человек. “Я держу свое слово и у него есть польза! Иди, покажи этому уважаемому молодому хозяину, что ты можешь.” Ботинок подтолкнул Се Ляня и он неожиданно зашаркал вперед под столом. Он не до конца был уверен в том, что он собирался делать, потому что он уж точно не начинал ничего из того что было сделано с ним. Его двигали, использовали, и на этом все. Что Человек ожидал, должно было произойти, было за пределами понимания Се Ляня, если только он не думал, что его угрозы достаточно запугали Се Ляня для соучастия. И все же, Се Лянь продолжил двигаться вперед, потому, что думать о другом плане действий было выше его сил, каждая половина мысли спадала с его разума, как не попавшая в иголку нить до того, как он мог бы сделать первый задуманный стежок. Птичьи ноги сместились, раздвинулись, как бы приглашая его, хотя низкий звук хихиканья над его головой отталкивал. В конечном счете, голова Се Ляня прилегла между бедер. Он мог чувствовать, как чешуйки касаются его ушной раковины. Это не было неприятным ощущением, но уж точно странным. Перед ним были грубые одеяния, удерживаемые вместе поясом, который больше выглядел похожим на бечевку, которой обвязывали ощипанных куриц. Пахло заплесневелыми перьями и мускусом, который Се Лянь теперь ассоциировал с этим частями человеческой анатомии. И видимо демоны не сильно от них отличались. Он действительно не знал, что он теперь должен делать. Скорее всего, ничего. Что-то будет сделано с ним, рано или поздно, но это было в порядке вещей. “Достаточно,” - произнес острый голос на головой. В нем чувствовался авторитет. “Градоначальник не позволяет такие виды демонстраций в Игорном доме. Если вам хочется такого зрелища, вниз по улице есть бордель. Шелковый демон будет принят в качестве залога для ставок от низкого до среднего уровня требований.” И на этом все закончилось. На мгновение по лицу Се Ляня прошлась широкая, покрытая перьями и когтистая рука, прижимаясь пальцем к его губам, но на этом все закончилось. Это оставило скверный вкус у него во рту, но все его голова ощущалась как один большой и жуткий расплывчатый вкус, находясь в окружении хаоса Игорного дома, так что это не создавало большой разницы. Он сумел найти в себе достаточно сил, чтобы заставить свои ноги развернутся и шатким шагом вернуться назад к Человеку. Тем не менее, ему не позволили оставаться на коленях. Человек, самодовольный от того, что смог договориться, чтобы его приняли за стол, схватил Се Ляня за его одеяния и потянул, пока он не потерял равновесие и не начал падать вперед. Упав на колени и уткнувшись лицом в пол пока он пытался собраться с силами и, стараясь заставить тошноту уйти, когда он почувствовал на своей спине ботинок. Се Лянь выдохнул. Так вот что это была за игра. Что ж, это, по крайней мере, означало, что ему не придется снова двигаться и не то чтобы ноги Человека были тяжелыми. Их вес был практически не ощутим, и унижения значило для него ничтожно мало. Как могла пара ног значить что-либо для такого как Се Ляня? Так что он позволил глазам закрыться и сосредоточился на холоде пола под ним, просто напросто ожидая. В конце концов, вещи будут оставаться неподвижными, стабильными и легкими для его сознания только на протяжении того времени пока Человек выигрывал свои игры. Рано или поздно он, скорее всего, покинет этот стол уже с другими парами ног. Возможно, он даже узнает, что находится между чешуйчатыми ногами куриного демона.

***

Хуа Чен взошел на свой постамент в Игорном доме, но не утруждал себя объявление своего присутствия для всей комнаты в целом, еще не до конца уверенный в том останется ли он наблюдать или нет. Мысли о том, чтобы быть окруженным этими гнусными массами и их жалкими проблемами вызывали отвращение. Особенно сегодня, когда все его тело ощущалось, как один разросшийся оголенный нерв. И все же если бы он остался во Дворце, хоть на минуту дольше он бы начал сходить с ума. Или бы начал сводить Инь Юи с ума. Его слуга не смог скрыть свое откровенное облегчение, когда Хуа Чен прорычал что он уходит в Игорный дом. Он пребывал в Призрачном городе меньше недели, после того как очередная зацепка, которой он долго и утомительно следовал, оказалась ничем большим как жалкая мелкая пещера наполненная демонами. На уничтожение, которых даже не потребовалось ничего большего, чем махнуть рукой. Он явно не был в хорошем расположении духа. Казалось бы, после шести или семи сотен лет он должен был, уже научился не иметь завышенных ожиданий, но есть что-то такое жалкое, несведущее и испытывающее нужду в самом основании Хуа Чена, чего он так и не смог себя лишить полностью, что и не позволяло ему, наконец, выучить урок. Вместо этого, он вернулся со своим уже давно мертвым сердцем, снова разорванным на куски, и запугивал слуг Дворца, чтобы компенсировать это. Уничтожал ряд комнат, чтобы их можно было построить заново с нуля. Посылал Инь Юя взад и вперед по противоречивым поручениям. И, в общем, вымещал свою фрустрацию на все и нечего сразу. Не то чтобы у него было что-то продуктивное, на что он мог направить свои безграничные силы, пока он не найдет следующую стоящую зацепку. Может ему стоит сжечь парочку храмов, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как боги разбегаются, словно жуки под прогнившим бревном, которое подняли с его места. Тем не менее, сейчас он был здесь. Стоял на краю своего пьедестала и смотрел на жалкое море из демонов и смертных, которые заполняли его территорию в надежде на то, что если они поваляются в грязи этого места достаточное количество времени, его удача может притереться к ним. Это, по крайней мере, целесообразным место для вымещения фрустрации. Здесь всегда были люди, отчаянно желающие внимания Хуа Чена, когда тот был в резиденции. Каждый знал, что самые большие ставка, самые большие риски и самые большие награды исходили от него. Некоторые дни это было утомительным, но сегодня он не будет против того, чтобы вырвать пару конечностей у эгоистичных и подхалимских смертных. Может быть, тут даже скрывалась парочка небожителей посреди грязи. Он выглянул вниз сквозь тонкую красную занавеску. С его стороны она была достаточно деликатной, чтобы всего лишь окрашивать комнату легким красным оттенком, тогда как с другой стороны она не показывала даже его силуэта, когда он сам этого не хотел. Он оценивал, что сегодня было в его Игорном доме. Достаточное количество привычной толпы, некоторые жители Призрачного города были здесь даже не для того, чтобы испытать свою удачу, а скорее пропитаться энергией Игорного дома. Здесь был стол пещерных гулей, которые передавали те же самые три глазных яблока на протяжении почти десяти лет. Некоторые демоны были здесь для более серьезных ставок: те, у которых было больше накопившихся обид, чем сил, те у которых были последние желания, прежде чем они двинутся дальше по циклу перерождения или те, кто были достаточно решительны, чтобы щеголять своими скудными навыками бросания костей за столом. Горстка людей, разбежавшись по комнате, пытающаяся оставаться неприметными в своих масках пока они прятались от более чудовищных посетителей. Страх, смешанный либо с отчаяньем, либо с жадностью сочился из них с одинаковой силой. Никаких небожителей. Никто не устраивает явные потасовки. Скучно. Утомительно. И затем, на мгновение, весь мир замер. Все звуки исчезли, все в комнате ушло на второй план, и оцепенение поглотило Хуа Чена в такой степени, что заставило его чувствовать, будто бы он полностью покинул собственное тело. Как будто он внезапно снова стал призрачным огоньком, потерянным на поле битвы. Тут был человек на полу. Многие века назад, они сделали статуи его божества. Многие века назад, они уничтожили эти статуи. У вас не получилось бы их нигде найти, не оригинальные, все, что у Хуа Чена было это далекие смертные воспоминания о них. Теперь же Хуа Чен создавал свои собственные статуи. Он сделал достаточно для того, чтобы заменить каждую оскверненную из дней его юности. Но больше не оставалось оригинальных статуй его божества. Конечно же, это не было полностью правдой. У него было ровно три. Им насчитывалось почти восемь сотен лет, каждая из них созданная во времена падения Сяньлэ. Статуи божества на коленях. После того как это божество приложило все свои усилия на спасения своих людей, этот отвратительный, неблагодарный, недостойный мусор сжег его храмы и создал их взамен прежних. Его божество, приклонившее колени на земле, для того, чтобы люди пинали его, для того чтобы он очищали ботинки он него, для того чтобы они пытались передать ему свои неудачи. Не было ничего более отвратительного. В первый раз, когда Хуа Чен наткнулся на одну из уцелевших, он чуть ли не уничтожил ее в тоже мгновение, в нем не оставалось никаких эмоций кроме бессильного гнева и скорби от вида этого лица склоненного к земле. Вот только он этого не сделал. Потому что это было его божество. Люди заставили его упасть на колени, склонить голову. Они провели, так много времени, чистя об него ноги, что камень стерся в некоторых местах, но это был его бог. Так что он сохранил статуи. Он очистил их. Приложил все свои усилия, чтобы починить их и улучшить там, где лень и презрение создателя не смогли передать красоту их субъекта. Он поднял их с земли и нашел для них самые высокие полки, так чтобы даже в преклонении они могли смотреть свысока и видеть мир. Видеть Хуа Чена под собой и столь же преданного, как и всегда. На протяжении лет, он нашел еще ровно две другие. Он отнесся к ним с той же заботой, забирая их, приводя в порядок и оберегая их. Если он не мог найти и помочь своему божеству, он мог, хотя бы попытаться исцелить его божественные статуи. Большую часть дней Хуа Чен с трудом мог взглянуть на них, избегая этого как только возможно, но он никогда не жалел о том что вытянул их из грязи в которую их сослали. Если его божество могло держать грязного ребенка, который марал его одеяния. Ценность того мгновения превышала ценность его жизни в тысячу раз. Так что Хуа Чен мог сделать это. Все это к тому, что Хуа Чен знал силуэт своего божества стоящего на коленях. Он ненавидел то, что он это знал, но он знал. Он знал изгиб его позвоночника, то, как спадают его волосы, мучение на его лице так часто вырезанное жестокими руками. Здесь был человек преклонивший колени на полу игорного дома вместе с другим человеком, сложившим свои ноги на него, и Хуа Чен действительно собирается убить кого-то сегодня. И это будет медленной смертью. Он будет отрезать от него кусок за куском. Ему даже не потребовалось объявлять свое присутствие, потому что его убийственные намерения заполнили комнату таким толстым слоем, что были некоторые посетители, которые попадали на пол и те, которые начали пятиться назад, задыхаясь и паникуя. Хуа Чен даже не пытался это сдерживать. Он не смог бы даже если бы захотел. Восемь сотен лет наполненные яростью, поражениями и местью вновь воскресали в нем, только в этот раз у этого было одно единственное направление. Он сделал шаг вперед, выходя из-за своих занавесей. Никто не стал требовать его внимания. Они с дрожью отступали назад и смотрели, ожидали. Чужаки, которые пришли в Призрачный город от отчаяния, сжимались и, оглядываясь в надежде получить подсказки о том, что происходит, что он должны делать. Местные были смешанной кучей. Половина из них смотрела с еле сдерживаемым возбуждением, другая половина благоразумно скользила в сторону выхода. Вторые были самыми разумными в этот вечер. “Что ж?” - прорычал он. “Кто пришел поиграть с Искателем Цветов под Кровавым Дождем? Не тратьте мое время.” Сначала была дрожь, но, в конце концов, тела начали толкать друг друга вперед к основанию его помоста, борясь за его внимание и благосклонность. Смертный за тем столом был один из них. Хуа Чен знал, что он будет в этой толпе, Он мог видеть его надменность и жадность через всю комнату, каждый его убогий порок, написанный большими буквами на его лице. Он должен таким быть, чтобы думать, что может заставить божество Хуа Чена оставаться на земле своей безнаказанностью. Хуа Чен устраивал бойню с небесными чиновниками и за меньшее. Когда этот смертный мужчина встал, ботинки со стуком упали со спины его божества, он потянулся и вплел свой мерзкий кулак в волосы его божества, утаскивал того следом. Ни один звук в мире не имел значения, кроме того короткого удивленного и задыхающегося звука, который издал его бог. Этот звук будет оставаться вырезанным на черепной кости Хуа Чена до того самого момента пока наконец не развеют его прах. Он даже может унести его с собой в следующую жизнь. Человек дернул его и его божество пытался собрать в кучу, свои ноги и потерпел неудачу, очевидно потерявший равновесия и слабый. Он упал, и его тащили, пока он делал отчаянные попытки следовать за ним. Э-мин дрожал настолько громко, что его могли слышать, глаз, неудержимо вращающийся от ярости. Только рука Хуа Чена на ножнах остановила его от того чтобы выскочить из них и превратить этого смертного в кучу дымящегося мяса. Только железная выдержка и сила воли, возникшие за восемь сотен лет, останавливали Хуа Чена от того, чтобы самому полететь вниз и сделать это голыми руками. Но это было бы лишь удовлетворением собственных желаний. Он еще не знал, чего желало его божество. Он не знал, хотел ли тот приложить руку к уничтожению этого смертного и как именно. И Хуа Чен ни за что не лишил бы его такого возмездия. Он также не знал, какой уровень конфиденциальности был нужен или желанен для его бога. И устроить кровавое месиво из случайного посетителя без провокации посреди Игорного дома и исчезнуть со своим божеством в руках не будет гарантировать эту конфиденциальность. Это принесет ему удовольствие, да. Это будет первым шагом к успокоению того воющего в легких Хуа Чена зверя, который желал крови этого смертного, но у него не было никакого способа узнать заранее какие последствия это принесет для его божества. Так что ему остается только проявить терпение. Он уже прождал восемь сотен лет. Он может подождать, то время пока этот смертный ковыляет до его пьедестала. Подождать те, мгновения пока он будет бросать кости. Ему придется провести остаток своего посмертия в раскаяние за каждую дополнительную секунду, которую он позволял своему божеству провести на полу, но он уже был готов провести это время в раскаяние в любом случае. “Ты” Хуа Чен проигнорировал весь остальной мусор, который выкрикивал свои ставки, взгляд направленный исключительно на смертного держащего его божество за волосы. Вернулась его самодовольная ухмылка, как будто он верил, что привлечь внимание князя этого города было еще большим доказательством его удачи. Он подступил к столу, установленному у основания его помоста и к демоническому крупье управляющего им. “На что вы будете ставить?” - спросил его крупье. Смертный согнулся в поклоне. Недостаточно низком для лорда города, не говоря уже о Князе Демонов. Его глаза зажглись искрой возбуждения и жадности. Хуа Чен задумался о том, чтобы вырвать их и повесить на ниточку как украшение над дверью. “Лорд Кровавый Дождь, я хочу, чтобы каждый, кто отверг мои услуги как работника были намертво поражены в собственных кроватях.” Не просьба, а сплошное оскорбление. Если бы этого смертного действительно это волновало, он бы уже давно сам их поразил, а не умолял бы в ногах у тех, кто сильнее его. “И если вы проиграете?” - продолжил крупье. Было очевидно, что смертный не верил в то, что он проиграет. Он уже был под впечатлением от того что выиграл в Игорном доме до этого момента, опьяненный блеском и азартом Призрачного города и его личной хрупкой удачи. Но он ответил на это требование тем, что сделал шаг вперед и пнул божество Хуа Чена. Его бог почти никак на это не среагировал. Он уже лежал, свернувшись на земле, с низко склоненной головой скрытой за спутанными волосами и удар ботинком под ребро лишь заставил его тело сдвинуться на мгновение. Хуа Чен собирается медленно срезать каждый сантиметр кожи этого смертного. И начнет он это делать именно с этой ноги. Он будет снимать кожу, как кожуру у плода личи и он сотрет в пыль найденные под ней кости прямо как семя в центре плода. Он посмотрит, как долго после этого смертный сможет ходить на таких ногах. Посмотрит, сможет ли он пинать, что-либо после. “Я поймал этого демона. Он полон великих и странных сил, но я связал и приручил его. Я предлагаю использовать его как залог.” По залу поднялся и разошелся издевательский говор. Каждый, кто был знаком со ставками, которые принимает Хуа Чен знали, что в обычных условиях это было ничтожным предложением. И это предложение было бы даже хуже, когда они знали, что их лорд был в таком явном плохом настроении. “Ха, ты думаешь один демон, будет достаточен для Градоначальника Хуа?” “Градоначальник мог бы поймать любого демона, если бы захотел!” “Он выглядит полумертвым, лучше продать его как мясо чем предлагать его Градоначальнику! Тебе повезет, если тебя не превратят в мясо вместе с ним!” “Тишина.” - Хуа Чену даже не пришлось повышать голос. Настала такая тишина, что можно было, услышать как падает булавка. Если он услышит еще, хотя бы одного человека говорящего такие вещи о его боге, он просто напросто вырежет каждого в этой комнате и покончит с этой ситуацией. Затем, обращаясь к смертному, он произнес, “Ты хочешь, чтобы я лишил множество жизней, а взамен предлагаешь лишь одну? И ты думаешь, что это стоит моего времени?” Это, казалось бы, загнало его в ступор. К счастью Хуа Чен знал, чего он хотел и как получить это самый неприметным и естественным для Игорного дома способом. “Если ты проиграешь, твоим залогом будет и его и твоя собственная жизни.” Конечно же, смертный мог отказаться. Некоторые из них трусили, когда под угрозой была их собственная жизнь. Но этот не пойдет на попятную. Он считает себя слишком умным, слишком удачливым, слишком неостановимым для того чтобы проиграть. Он уже выигрывал сегодня и это столкновение лицом к лицу с самим Князем Демонов. и шанс того что он уйдет победителем? Нет, ему казалось это стоящим концом этой истории. Нет, он не откажется от такого. И он не отказался. “Высшие выигрывают,” - сказал Хуа Чен, когда он спустился со своего помоста. Это только усиливало предвосхищающую тишину, установившуюся в Игорном доме. Все игры с Хуа Ченом велись самими крупье и чаще всего ставками были четные и нечетные. Это было редким зрелищем для Хуа Чена самого сойти вниз к игроку и самому бросать кости. Впрочем, смертному этого знать не обязательно. Смертный подошел к столу и принял протянутый им крупье стакан. Он тряс его торжественно, расцветая, и поднял его, открывая четверку и пятерку. Он выдохнул с облегчением. Надежда все еще уверенно держалась в его сердце. Хуа Чен вытянул руку и принял кости. Он даже не стал утруждать себя стаканом. Его терпению пришел конец. Он бросил их, с трудом дожидаясь, когда они остановятся на его паре шестерок. Все зал взорвался ликованием в честь их Градоначальника. Лицо смертного посерело, словно пепел и он начал свои попытки опрометчивого побега. “Ох…ох, как хорошо сыграно, мой господин, спасибо вам за эту возможность. Я оставлю вас с вашим призом, конечно же, спасибо вам за..” Он врезался спиной прямо в одного из крупье, который представлял собой возвышающуюся гору мышц без головы, но с множеством рук. Все четыре его руки плотно сомкнулись вокруг человека, и один единственный огромный глаз демона, находящийся у того на груди уставился на Хуа Чена ожидая от него указаний. “Уведите его, я займусь им позже,” - презрительно произнес Хуа Чен. Человек дрожал всем своим телом. От падения на землю его останавливал только демон за его спиной, теперь как у него подкашивались ноги. Какое жалкое зрелище. Хуа Чен еще даже не начал причинять ему боль, и он уже распадается на части. И он думал, что может творить что угодно с его божеством? “Прошу вас, мой господин, я не, я не, я не….” “Ты проиграл,” - прошипел Хуа Чен, и это было в меньшей степени голосом, исходящим из его рта и больше походило на звук, издаваемый всей его демонической сущностью. Температура в комнате ощутимо падала с каждым его словом. “Твоя жизнь это расплата. Я могу делать с ней все, что пожелаю нужным.” - Он отвернул взгляд, больше не заинтересованный в бессвязных мольбах смертного. “Уведите этот мусор с моих глаз. И все остальные катитесь отсюда.” Эти слова были произнесены, со всей удушающей силой его убийственных намерений и через мгновение весь зал был пуст. Совершенно неожиданно не осталось никого кроме пустых столов, брошенных кубов и Хуа Чена склонившегося над сжавшейся в комок и дрожащей фигурой его божества. У Хуа Чена неожиданно пересохло в горле, в груди оставалась лишь пустота. Он охотился за своим божеством на протяжении долгих веков, но не на мгновение он не представлял себе, что это будет, то как они встретятся вновь. Где его божество подвергалось избиениям, и было продано, как кусок мяса и Хуа Чен был тем, кто теперь держал в руках чек. Он не знал, что ему сказать и что делать. Напугал ли он свое божество? Вызвал ли у него отвращение? Он ведь слышал каждое слово, которое Хуа Чен выплюнул и должен был чувствовать его демоническую ауру с той же тяжестью, как и остальные находящиеся в комнате. Думал ли он, что Хуа Чен выиграл его как какой-то трофей или игрушку? Что вообще Хуа Чен мог сделать или сказать, чтобы это все исправить? Но сначала ему нужно перестать позволять его божеству ползать по земле. Даже если он больше никогда не увидит своего бога на коленях, это было бы слишком скоро. Он упал на землю и склонился вперед. Руки его божества были связаны за его спиной и это очевидно не помогало и без того шаткому равновесию, так что если бы он хотя бы мог бы помочь с этим… Его божество вздрогнуло. Это было еле заметно, но для Хуа Чена это ощущалось, как кол пронзает его сердце насквозь. Он отшатнулся, создавая между ними расстояние. “Простите меня,” - прошептал его бог, со спиной все еще согнутой и с лицом все еще прижатом к земле. “Простите меня. Я не специально.” Хуа Чен отрезал бы себе руки за то, что заставил свое божество верить в то, что ему нужно бояться их, если бы только это не противоречило его предложенной помощи. Ему вначале стоило было узнать, в чем нуждается его бог. “Гэгэ, может ли этот господин ослабить ваши оковы?” спросил он, голосом таким же тихим, как и у его бога. Он не был уверен в том, откуда взялся этот фамильярный термин. Он не хотел говорить Его Высочество, даже если каждая клеточка в его теле пела об этом, потому что он все еще не знал, хочет ли Его Высочество быть узнанным. Особенно хочет ли он быть узнанным злобным демоном, который теперь держал его в своей хватке. Его божество издало крохотный, натянутый звук. “Прошу,” - он сказал и это слово было пронизано абсолютным отчаянием. "Прошу," - повторил он, теперь уже со слезами в голосе. Он умолял, его бог умолял его. Хуа Чен подполз ближе, не поднимаясь с колен, двигаясь настолько медленно, насколько был способен, даже если все внутри него не желало ничего больше чем разорвать грязный шелк посмевший врезаться в кожу его бога. Голова Его Высочества теперь была чуть приподнята и спина не сгибалась так низко, пока он с осторожностью наблюдал за Хуа Ченом и его действиями. Хуа Чену не нравилось это выражение на его лице, хотя он не был способен указать, что именно с ним было не так. Он выглядел бледным и зажатым, и его покрывали синяки, и этого определенно не должно было быть на нем, но это было не тем, что ощущалось неправильным. Его Высочество продолжал моргать, так будто бы его взгляд не до конца сосредотачивался на Хуа Чене. Для того чтобы на боге войны появились синяки должно было уйти немало усилий, даже на изгнанного и с запечатанными силами… могло ли у него от ударов получится сотрясение? Или это было страхом? Как можно нежнее Хуа Чен оказался рядом со своим божеством и начал работать над ослаблением шелка. Выглядело так, будто бы его запутали тут и оставили в таком на протяжении лет. Он был покрыт грязью, и узлы явно перетягивались сильнее и сильнее от постоянной борьбы. Будь его божество смертным, он бы уже давно лишился кистей или даже рук полностью. “Этот господин мог бы разрезать путы быстрее,” - предложил он, не смея подносить острые предметы без предупреждения близко к божеству, которое выглядело готовым отскочить в любой момент. Он никогда бы не позволил себе создать еще больше причин для страха в его боге. “Нет!” Его Высочество метнулся вверх, неожиданно отскакивая от него с широко распахнутыми глазами. Хуа Чен сразу же отстранился, поднимая руки перед собой с уступкой. Однако после того как его божество отстранился, он неожиданно крепко сжал глаза и уронил свою голову себе на грудь. Его дыхание участилось, и он стал часто глотать, как будто неожиданно чувствуя себя плохо. “Гэгэ, я не стану резать их,” - отчаянно произнес Хуа Чен, стараясь приблизиться хотя бы на сантиметр, с паникой разгорающейся в его мертвом сердце. “Я не стану резать. Этот господин будет только развязывать. Прошу тебя.” Его Высочество не подавало никаких знаков противления, но и не показывало, что его помощь приветствуется. Он просто напросто неловко сидел на полу, с головой, лежащей на его груди и неуклюже расставленными ногами. Он был одет в одни верхние одеяния, и на нем даже не было брюк или ботинок. Ну, по крайней мере, он больше не был на коленях, но Хуа Чену хотелось схватить его в охапку и поднять с этого грязного пола и унести в Дом Блаженства. Он хотел уложить его в самую мягкую постель с чистейшими простынями и укутать его в самые качественные одежды. Но он также не посмел, бы сделать что-либо столь дерзкое пока его бог был в таком очевидно уязвимом положении. Хуа Чен продолжил двигаться вперед, медленно подбираясь ближе, и когда за этим не последовало упрека в его сторону, он вновь потянулся к шелку. Все это время он оставался в поле зрения Его Высочества. Таким образом, приходилось работать практически вслепую, но с тем как низко была склонена голова Его Высочества и, как опущены, были его плечи, было не так трудно смотреть через него. И ему не хотелось заставлять его чувствовать себя так открыто, особенно с Князем Демонов вновь стоящим за его спиной. Пожалуй, это было тем, что так сильно его напугало, неизвестная опасность, стоящая за спиной, предлагающая ножи? Несколько бабочек выбралось из под его нарукавников и порхало вокруг этого бардака из узлов, шелка и набухшей плоти, чтобы помочь ему разобраться с тем как это могло так запутаться. Распутывать это будет чрезвычайно кропотливой задачей. “Если гэгэ не удобно сидеть, он может облокотиться об этого господина,” - сказал Хуа Чен. Он не знал, правильно ли было предлагать это или нет. Он чувствовал, как он окружает своего бога и, несмотря на то какой привлекательной эта мысль казалась ему самому он мог только представлять, как по этому поводу мог чувствовать себя Его Высочество. Как в клетке из мертвой плоти. И все же, положение в котором он сидел, совершенно не могло быть удобным. “Я вас замараю,” - произнес его бог, слегка расплывчатым голосом и немного странным тоном. “Присутствие гэгэ может только улучшить эти одеяния.” Его божество издал короткий звук, но, не видя его лица, Хуа Чен не мог узнать, что тот чувствовал. Однако он остался, так же зажато сидеть, не прикасаясь к Хуа Чену никак за исключением необходимости. Позволяя пальцам Хуа Чена касаться его рук пока он пытался распутать шелк. Так прошло некоторое время. Хуа Чен работал тихо и старательно. Если бы все это не было бы так ужасно, это было бы почти медитативным совершать такую задачу для его божества. Но поскольку оно было так, он просто хотел, чтобы это закончилось быстрее. Чтобы он мог снять шелк и сжечь его за преступление того что он удерживал его бога скованным. Вот только когда у него начал получаться, прогресс он внезапно почувствовал, как он дернулся под его рукой. Руки Хуа Чена замерли, глаза с остротой уставились на шелк. Тот свисал безвольно и невинно, но теперь он был сосредоточен. Не на узлах, не на своем божестве, а на шелковой полоске. Шелковая полоска. Шелковый демон, который следовал за Его Высочеством. Какой же он идиот. Что еще могло иметь хотя бы шанс на пленение его бога так целиком, кроме как это духовное оружие? Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу рык. Что за жалкий кусок демона, если все что потребовалось чтобы его удержать это парочка узлов? Он мог бы уже давно вырваться на свободу и помочь Его Высочеству и вместо этого он был тем что держало того в плену. “Если ты можешь двигать, то лучше тебе работать над тем чтобы его освободить,” -прошипел он шелку. Дыхание его божества прервалось, но шелковый демон его послушался. Это была глупая, бесполезная штуковина, но казалось бы она действительно пыталась. Крутилась и проскальзывала с помощью рук Хуа Чена, она пыталась выпутаться из узлов, в которые ее связало. “Пожалуйста не вредите ей,” - прозвучал тихий и отчаянный голос его высочества. Никто в этом мире не заслуживал доброты его божества. “Если это желание гэгэ, то я не стану,” - поклялся он. Теперь, когда шелковый демон тоже подключился к работе весь процесс пошел быстрее. Наконец-то последний узел был распутан, и шелковая лента вырвалась на свободу. Она вращалась и кружила в воздухе, как будто пытаясь размять застоявшиеся мышцы, и затем молниеносно устремилась к Его Высочеству. Очень хотелось схватить ее на лету, но Хуа Чен сдержался, и существо скрылось под одеяниями его божества. Его Высочество выдохнул со звуком, который был больше похожим на всхлип. Затем он попробовал пошевелить руками и вот тогда он действительно начал рыдать. Хуа Чен даже не подумал прежде чем он потянулся ему за спину и беря запястья и помогая переместить их из того положения, в котором они были связаны у него за спиной. Это явно причиняло боль, даже несмотря на то, что он наполнял их духовной энергией. Как долго они оставались в таком положении? Он проводил своими руками вверх вниз по рукам его бога, стараясь вернуть жизнь в жесткие зажатые мышцы. Его бабочки, которые помогали ему наблюдать за узлами до этого момента, порхали вокруг окровавленных запястий его божества. Их крохотные лапки карабкались, чтобы помочь, излечить, чтобы, наконец, исполнить свое истинное назначение. Но Его Высочество не остался неподвижным для оказания такой помощи. Вначале он шевелил только своими руками и пальцами, мышцы рук шевелились под руками Хуа Чена, пока они пытались вновь привыкнуть к движениям, но затем, слишком быстро, он поднимал свои руки. Его руки неловко подскакивали, почти ударяя Хуа Чена по лицу в своих несогласованных попытках. И Хуа Чен не понимал, что его божество пытается сделать, когда его руки настигли затылка. Они бегали в запутанных волосах, дрожа и пытаясь что-то найти. “Гэгэ?” - произнес Хуа Чен, больше не уверенный в том, что ему делать с собственными руками. Его бабочки порхали вокруг них, собираясь в большое облако, раздосадованные потерей их насеста на поврежденной коже. “Прошу,” - бормотал Его Высочество. “Прошу. Прошу. Вам он не нужен. Я сдела…прошу, я сделаю все, что вы захотите.” Хуа Чен чувствовал, что ему станет плохо, если он продолжит слушать как его божество умолять его, о чем либо. “Все что ты хочешь, гэгэ, все что хочешь,” - произнес он. “Что этот господин может сделать для тебя?” “Пожалуйста, вытащите его,” - Несмотря на то, что голова Его Высочества все еще была низко опущена, он мог слышать как сильно тот плакал. Чистейшее, пронизывающее отчаянье. “Прошу, я сделаю все что угодно даже без него. Я останусь. Я буду хорошим. Только вытащите его, прошу вас.” Хуа Чен совершенно не понимал. Он не мог понимать. Он не хотел понимать. Но он осторожно отодвинул в сторону руки Его Высочества и своими пальцами раздвинул волосы, по которым тот искал. И потом он нашел его. Он собирается пойти и уничтожить каждого человека, который хотя бы взглянул на его бога в этом положении и не сделал ничего, чтобы это исправить. Он собирается устроить им самую медленную смерть из возможных. Он… Здесь был гвоздь. Большой металлический гвоздь насквозь пробивает череп его божества. Он мог видеть темный кровавый отблеск его шапки, лишь чуть чуть возвышающийся на изгибом скальпа. Совершенно не удивительно, что он выглядел таким растерянным. Не удивительно, что он был дезориентирован, и напуган, и ему было плохо. Кто-то пробил гвоздь ему в мозг и его бог не способен был умереть, он мог только терпеть. Хуа Чен собирается сжечь весь мир дотла, а потом и самого себя за то, что позволил этому случиться. Не было никакого надежного способа, чтобы вытащить его, это было совершенно очевидно. Его вход, безусловно, был травмирующий и его изъятие будет равноценно этому. То насколько глубоко он был погружен, было просто немыслимо. “Это будет больно,” - сказал он. Он не был уверен, в том было ли это предупреждением или извинением, или даже молитвой. Ответом на это послужило, лишь еще одно сломанное прошу от его божества. В этот раз Хуа Чен придвинулся ближе и прижал своего бога плотнее к себе. Не оставалось ничего другого, если он собирается вытаскивать гвоздь, ему необходима была опора, и ему так же нужно было, чтобы Его Высочество оставался в одном положении. Его Высочество позволил его переместить, и это было почти хуже, чем, если бы он начал оказывать Хуа Чену сопротивление. Его голова была прижата к его плечу и их грудные клетки были почти на одном уровне и ноги Хуа Чена держали его ноги в захвате. В другом мире, это ощущалось бы почти интимно. Это бы ощущалось так будто Хуа Чен, наконец, преуспел в своем желании укрыть свое божество от всего, что хотело причинить тому боль, преуспел бы в том чтобы использовать свое бесполезное тело как щит между его божеством и этим миром. Вот только сейчас он будет тем, кто причиняет боль. “Я буду быстр,” - сказал он, скорее в волосы своего божества, чем вслух. Его бабочки формировали все более и более плотные облака над их головами в ожидании, их серебряный свет отражался от гвоздя суровым блеском. Он позволил своим пальцам превратиться в длинные черные когти, сильные, ловкие и достаточно тонкие, чтобы проскользнуть под торчащую шляпку гвоздя. Даже от простого касания к нему он мог чувствовать, как его божество начинало почти что биться в конвульсиях. Но все же он не издал ни звука. Хуа Чен произнес беззвучную молитву, прежде чем лучше ухватится за него и потянуть. Раздался просто нечеловеческий крик. Гвоздь вышел только наполовину, но его бог уже бился с такой силой в его руках, что ему даже удалось вырваться из хватки Хуа Чена. Он ударился о землю и начал извиваться от боли. Это даже не казалось осознанным действием, даже не реакцией на боль, но чем-то даже большим. Его конечности дрожали и извивались на полу и били по полу с такой силой, что под ударами трескалась плитка. И бабочки носились как хаотичная масса. Они были в отчаянии, но не могли приземлиться. Хуа Чен бросился вперед, старайся удерживать Его Высочество, как только он мог. Это не было легкой задачей. Даже с запертыми духовными силами, Его Высочество был силен и его метания были неудержимыми и ужасными. Голова Его Высочества шаталась с такой силой, что когда она пришла в контакт с лицом Хуа Чена, он почувствовал, как что-то треснуло у него в щеке. Но гвоздь должен был быть изъят, это половинчатое состояние было наихудшим из возможных вариантов. Чтобы он оставался тут, торчал, толстый тяжелый и покрытый влажными кусками, блистая на поверхности. Собирая в кучу все свою солидную духовную энергию Хуа Чен уткнул своего бога назад в свою грудь. Он обвил свои ноги и свободную руку вокруг него и пытался не обращать внимание на ужасающие, разрывающие глотку крики которые исходили от него. И после этого он еще раз потянулся к гвоздю. Потребовалось потянуть за него еще раз, прежде чем он вышел на свободу. И как марионетка, у которой обрезали нити, Его Высочество перестал двигаться. Он рухнул как что-то лишенное костей и мертвое на грудь Хуа Чена. Он действительно мог быть мертвым. Сердце Хуа Чена не билось, но в этот момент казалось, что оно вновь остановилось. Он не мог оторвать свой взгляд от широкой, темно дыры в затылке его божества. Внутренность, которой подсвечивалась серебряным светом бабочек, открывая вид на перфорированный мозг. Он отвернул свое тело в сторону так сильно, как только мог, стараясь не потревожить Его Высочество, лежащего у него посреди груди, и его вырвало. Ему повезло, что он был демоном, и он очень редко ел. В отличие от Черновода, его мало интересовала еда, если не учитывать редкие развлекательные перекусы. Так что его желудок был пуст, и ему нечем было блевать. Но его мертвое тело пыталось в любом случае, как будто он смог бы выжечь картинку открытого мозга своего божества из своего разума, если бы его вырвало по сильнее. Во время его бесполезных рвотных позывов, бабочки принялись за работу. Они покрыли голову его божества и его плечи как величественный блистающий капюшон и плащ, не оставляя открытым не одного малейшего кусочка, пока он исполняли свой священный долг. Хуа Чен, пытаясь привести себя в порядок, сел назад и пытался усадить своего бога в более удобную позицию. Он положил голову Его Высочества на свои колени и потянулся, чтобы поправить его руки и ноги во что-то, что выглядело бы менее неудобно. Это почти выглядело, так будто бы его божество просто решило положить свою голову на колени своего слуги, для дневной дремы. Это давало Хуа Чену время для формирования плана. А вот привести свои мысли в порядок для того, чтобы действительно начать думать было уже отдельной задачей, но ему это было необходимо сделать. Первым и самым важным, что ему нужно было сделать, это перенести своего бога куда-то с более удобной обстановкой. Он не смел, перемещать его сейчас, не тогда когда бабочки активно работали тем чтобы собрать воедино его мозг и череп. Но в тот момент, когда его божество снова будет вновь целостным, он перенесет его куда-то еще. Куда угодно, лишь бы подальше от этого проклятого пола. И пока этот момент не настал, у него были другие дела, которые не терпели отлагательств. Раздался стук в дверь. Заходи, приказал Хуа Чен по сети духовной связи, не желая повышать голос. Инь Юй повиновался. За ним следовала демоница в маске с длинным языком, одна из его крупье. В комнате стоял плотный запах крови и ощущение от яростной ауры Хуа Чена. Крупье старалась держаться как можно ближе к Инь Юй. “Ты руководила столом, за которым играл этот кусок мусора,” - сказал он. Это не было вопросом. “Да, Градоначальник,” - сказала она, явно напуганная тем что это могло означать для нее самой. “Скажи мне точно, что он говорил. Каждое слово.” Ее взгляд метнулся к телу, которое было распластано на коленях у Хуа Чена. В обычной ситуации показывать Его Величество в таком состояние не было бы выбором Хуа Чена, но не, то чтобы в этом было что-то большее, чем это девушка уже видела. Если уже на то пошло, это было даже меньше, с учетом того что его голову полностью покрывали облака из бабочек. Ему на секунду становится интересно, что она думает по этому поводу. Если она и Инь Юй были снаружи и стояли около двери достаточно долгое время, они наверняка слышали крики, и не то чтобы у его призрачных бабочек была добрая репутация. Думала ли она, что он пытал свое новое приобретение? Инь Юй однако, оставался профессиональным и оперативным как обычно, за что, собственно, Хуа Чен и держит его рядом. Его закрытое маской лицо наклонилось к крупье. Он произнес ей на ухо что-то, чем Хуа Чен даже не стал себя утруждать. Наконец она, глубоко вдохнула и заговорила: “Он был новым посетителем…очевидно смертным. Совершенно ничего не знал. Вначале он нервничал, но затем выиграл свою первую игру и стал самодовольным. У него была достаточно неплохая удача, выигрывал пару игр одна за другой. Явно не заводил себе друзей за столом.” “И?” Ее взгляд снова скользнул к Его Высочеству, явно понимая, что больше всего интересовало Хуа Чена. “Это…он…” - Инь Юй снова наклонился к ней и прошептал что-то на ухо. Скорее всего, инструктируя ее, что говорить, чтобы Хуа Чен не уничтожил ее на месте за неуважения к его божеству. “У него с собой был этот Господин. Его руки были связаны за спиной, и он таскал его с собой. Он сказал, что он является демоном, которого он пленил и поработил и что он использует это…Его!...как залог.” “Говорил ли он что-либо еще об этом Господине?” Она проглотила слюну, выглядя так, будто бы хотела провалиться под землю. “Он сказал…Он намекал на некоторые вещи о нем. Что он был у него во владении уже долгое время. Что он сделает все, что ему приказали бы. Я не уверена в том, что стол был склонен ему верить, Господин выглядел сильно потерянным. Я не уверена что он мог особенно хорошо понимать, что было сказано, но он двигался странно. Я не уверена что он мог понимать команды, и другие игроки за столом не считали, что его можно было позволять использовать как залог. Но потом он сказал, что Господин обладал странной магией и не способен был умереть. Он сказал, что демоны могли делать с ним что пожелают и что он, потом станет лучше в этом и они могли сделать это снова. Он намекал, что использовал это…Его! чтобы выместить свою фрустрацию. И его…Он намекал, что он также использовал этого Господина, чтобы удовлетворить…другие, желания, Градоначальник.” Хуа Чену пришлось глубоко вдохнуть, чтобы он смог разжать свои до бела напряженные кулаки и снизить свои убийственные намерения достаточно для того чтобы крупье перестала выглядеть так будто бы вот вот упадет в обморок. Даже Инь Юи который привык неустойчивым настроением своего работодателя, начинал выглядеть бледнее под своей маской. “Твоя информация была полезной. Ты говорила, что за столом были другие демоны, верно? Убедитесь в том, что каждый, кто мог слышать слова этого куска отходов знают, что если я когда то, хоть однажды, услышу как они их повторяют, хоть одно из его слов, хоть намекают на одну из сказанных вещей за этим столом, тогда я заставлю их пожалеть о том, что они умерли тогда, когда у них был на это шанс? Понятно?” “Градоначальник,” - сказала крупье склоняясь в низком поклоне. “Вон,” - сказал он, и она поспешно покинула зал. Слухи разгорались в городе как лесной пожар летом, но это на данном этапе это было уже неизбежно. Лучше было убедиться в том, что демоны знали, какие слухи было приемлемо распускать, и какие нет. Ему надо будет послать своих бабочек в город, чтобы он послушали и убедились в том, что его слова восприняли как абсолютную истину. “Градоначальник,” - сказал Инь Юй. “Ты слышал, что она сказала. Окажи этому отбросу такое же гостеприимство, которое он посмел оказать божеству. О, и возьми вот это.” Навыки Инь Юи как бывшего бога войны его не подвели, когда его рука среагировала и схватила в полете длинный толстый гвоздь, который кинули в его сторону. Он замазал его руку какой-то жидкостью и Инь Юй не хотел его близко рассматривать. “Я хочу это в нем. Меня не волнует где именно, пока он не умрет раньше, чем я до него доберусь.” “Понял вас. Что-нибудь еще?” “Убедись в том, что комнаты для Его Высочества хорошо проветрена и готова для него. Разнообразие из блюд также должно быть готово и нужно будет подготовить купальни.” “Понял вас…Это правда он? Се Лянь?” “Свободен.” Инь Юй склонился в коротком поклоне и ушел выполнять порученные ему обязанности. И Хуа Чен был оставлен, чувствуя себя полностью измотанным, ожидать пока его божество вновь проснется.