Вставай

Тем летом, когда вступительные были сданы и оставалось несколько недель перед училищем, отец сказал: - Хватит сидеть у матери под юбкой. У тебя и так круглый год каникулы, а на инструменты деньги с неё тянешь. Я нашёл тебе работу. Хорошую, на свежем воздухе. - У меня группа! - заспорил Миша. - Я для всей группы нашёл работу. Шабашку в деревне. Теперь вы стройотряд имени этого твоего... Сида Вишеса. Так и оказались они в полузаброшенной деревне Зыбково. Половина домов стояла заколоченной. Людей было не видно - они пропадали где-то в полях и на ферме, которых ребята в глаза не видели. Казалось, из взрослых живы в посёлке три-четыре старухи. Но клуб окончательно закрыли только год назад, работала почта, а до центральной усадьбы колхоза "Красный торф" раз в сто лет ходил автобус. Но это всё ребята узнали постепенно. Они выгрузились из этого маленького, оранжевого, пропахшего бензином пазика, нагретого, как духовка. Встали на крошащейся бетонной плите, из которой состояла вся остановка. Миша, тревожно прижимающий к себе гитару. Шурка в майке с котиком и с сумкой бухла. Саня, спокойный как удав, - это группа "Контора". Безымянную пока лëшину группу представляли сам Лёша, весь в чёрном на такой жаре, и Саша, на которого повесили самый большой рюкзак. Потому что Саша, будучи младше даже Лёши, был здоровее всех и выше на голову даже длинного Миши. Вокруг простирались лопухи и крапива в Сашин рост. Неподалёку, на крыльце почты, курил, сидя на ступенях, лысеющий дядька с пузом. Как выяснилось позже, это был их бригадир, в тот день разметивший колышками участок работ и пропавший напрочь. В жару бригадир потел в поношенном тесноватом костюме и периодически снимал кепку, чтобы утереть лоб несвежим клетчатым платком. Рядом стояла и пялилась на прибывших белобрысая девчонка, а такой же белобрысый пацан с независимым видом сражался с крапивой и бросал на незнакомцев якобы незаметные взгляды. Это были, как позже выяснилось, единственные дети в деревне, на пару лет младше конторовцев. И они собирались, закончив восьмилетку, тоже сбежать в город. Деревня вымирала. Поселили отряд имени Сида Вишеса в старом, пустующем коровнике. Пахло там навозом и сыростью. Бригадир выдал им раскладушки, крупу и консервы. Показал, где копать. Потом взглядом выпрашивающей кусочек собаки уставился на позвякивающий Шуркин пакет. Пришлось выпить с ним за встречу. Напоследок он предостерёг жечь костры только на бетоне перед коровником и не шататься по болотам, особенно ночью, особенно пьяными. И сгинул. Зато чудеса местной дипломатии проявили те самые пацан с девчонкой, Васька с Олей, что встретили их в первый день. Тем же вечером прилетели, как мотыльки, на свет костра. Так и повелось. Днём ребята работали, ни шатко, ни валко. Работа была не пыльная, вернее, как раз пыльная, приходилось работать, замотав лицо футболкой, но зато себя не перетруждали. Ближе к вечеру шли отмываться к мелкой речушке, потом жгли костёр, пекли принесённую новыми друзьями картошку. Оля с Васькой практически прописались у них, приходили каждый вечер к костру, а иногда и днём забегали поболтать: особенных дел у ребят и не было, ни коров, ни огородов в деревне почему-то не держали. Укроп да мелкие зелёные яблоки - всё, что удалось настрадовать Шурке, отправившемуся за витаминчиками. Яблоки ели с солью, морщась и кривясь. Закусывали местный самогон, источник которого открыл не отстававший от них в выпивке Васька. Оля на запах сивухи морщилась и хихикала, но тоже пригубляла и кислющим яблоком заедала. А ещё Оля с Васькой щедро делились местными пугалками. * - Моя очередь рассказывать, - Оля взяла в руки свечку. - Был у нас тут один случай... Деревня раньше на другом месте стояла, где-то ближе к сухому болоту, где торфЫ. Ну, разработки старые. Может, на лбу, да говорят, болото дома пожрало. - Погоди, на каком лбу? Как пожрало? - перебил Миша. - У тебя на лбу! - Лëша толкнул его локтем. - Послушать-то дай! - Ну... Вроде холма или острова, ну как вон там, - Оля махнула в сторону поросшего соснами участка. - У нас здесь знаешь как? Целый дом может провалиться. Шура присвистнул. - Может, ещё при старых людях это было, во как давно. - Это когда? - опять прикопался Миша. На него зашикали. - До того, как они в топи ушли. Ну так вот, ещё тут они жили, и вот один год выдался для деревни шибко чëрный. Вода поднялась, залила деревню, да утопила почти все запасы. Судили, рядили, и решили, что надо задобрить своих богов. Взяли они белую утицу, убрали лентами, да забили на том камне. А тут новая напасть. Как озимые взошли, ударил мороз, выпал снег, на хлеба, на яблоневый цвет. Голод замаячил. Взяли тогда люди серую гуску... История и правда была старая. Оля рассказывала, видимо, как слышала от кого-то из старших, повторяя слова, какими в обычной жизни давно не пользовались. И загадочный "тот камень", для деревенских, похоже, вполне конкретный... Миша кусал губы. Лëша с тревогой глядел на него - кажется, Миша уже понял, что будет. - А тут новая напасть - скот начал падать. И вот взяли они рыжую телушку... - голос Оли ровно лился. - Лентами, цветами убрали, закололи на том камне. А тут новая напасть - девки одна за другой кричат, бьются, не едят, не пьют, пока не изнемогут да не преставятся. Тогда выбрали самую красивую девушку, нарядили её невестой, да живой положили во гроб. А перед тем её опоили. И вот просыпается она под землёй, темно, хоть глаза выколи, и тесно. Душно ей стало, принялась бусы рвать, грудь царапать, и вдруг слышит: шуршит что-то. Нежить к ней дорогу копает. Стал вражина гроб грызть, только щепки полетели, земля на лицо посыпалась. Она давай рукой закрываться - он по руке когтями - раз! И в горло ей вцепился. Оля взмахнула рукой, поддерживая это "раз!" Парни отпрянули, а Миша даже взвизгнул, как девчонка, вызвав общий смех. Миша, любивший историю и обладавший слишком живым воображением, очень ярко представил избы, стоявшие венцом, на месте сосновой рощицы. Тусклый денёк, короткую процессию, наряженную с нищенской роскошью. И гроб с девкой в красном сарафане и простеньких стеклянных бусах, собранных со всей деревни. Девка лицом была похожа на Олю, пялилась в серое небо бессмысленными голубыми глазами. - А дальше что? - прерывающимся шёпотом спросил он. - А дальше стала она по деревне ходить ночами. Встанет так, кровь с горла да с руки на пол течёт, да бусы с оборванной нитки катятся - тум, тум, тум об пол... Так и ходила, пока деревню болото не сожрало. - Вот так и сожрало? - спросил Лёша, чтобы уйти от опасной темы. - Ага, - закивал Васька, и Оля посмотрела на него ревниво - это была её история. - Бывает, ахнет, и дом провалится. Подмоет под ним или выгорит целая яма. Тут, бывает, сверху ничего, а под землёй пожар тлеет себе, торфы горят потихонечку, потом раз - и яма, а в яме огонь. Вот весь этот коровник проглотит и не подавится! Ребята с подозрением посмотрели на бетон у себя под ногами, стали пробовать, не проваливается ли уже. - Так-то вас сюда с лопатами прислали вместо экскаватора. Машина провалится, а вас выдержит, - напуская страху, сказал Васька. - Или нет, - и изобразил жуткий смех. - А я уж решил, один человек придумал всю эту бессмыслицу, чтоб нас нейтрализовать, - покачал головой Саша. Миша не знал, плакать или смеяться, может, отец и вправду... - Не приняли, значит, боги жертву? - спросил Шурка, и Лёша сожрать его был готов. - Да говорят, по-другому было. Девок и так в деревне почти не осталось, они и наряди парня в сарафан. Вот боги и обозлились совсем, что им парня вместо девки подсунули, - со значением поговорил Вася. - Они ж боги, а не дураки. - Это в другой раз было, - махнула рукой Оля. - Друг у него совсем с ума съехал, ушёл в мир, а через семижды семь лет вернулся некромантом, чтоб его поднять. Старые люди, они секреты знали. Поднять поднял, да не так как-то. И сам помер, и парень с тех пор ходить по ночам стал. - Видно, не один и не два тут было случая, - громко шепнул Лёше на ухо Саша. - Ходить надо, да оглядываться, чтоб самих в жертву не принесли. Вся компания засмеялась. - Пора уж нам, - сказала Оля, и Васька с неохотой поднялся. Миша с Шурой вызвались их проводить, Васька пообещал вернуться с ними: ещё не хватало, чтоб городские ночью заплутали на обратном пути и в бочаг ухнули. Шурка попытался Мишу растеребить. Видно было, что история сильно того расстроила. Жалко ему всегда было людей, а женщин особенно. - Вон, смотри, стоит кто-то! - указал Шурка в туман. - Типун тебе, - Васька толкнул его. - Приманишь не тех! Миша молчал и думал, и когда дошли до Олиного дома, отошёл с ней в сторонку, помялся с минуту. - Оль, я спросить тебя хотел... Покажешь мне тот камень? - Дурак, - фыркнула Оля, явно ожидавшая другого вопроса, и быстро пошла от калитки к дому. Потом обернулась: - Покажу! - Слышь, чë? - спросил на обратном пути Васька. - Не хотел при девчонках я... Парень этот того, порченый, говорят, был, - он ухмыльнулся и подмигнул. - Так вот, вместо невинной девки порченого парня подсунуть. На тебе Боже, что нам не гоже. А потом не жалуйся. - Как это порченый? - переспросил Миша. - Другу своему давал, - Васька сплюнул. - Что давал? - Это некроманту, что ли? - спросили Миша с Шуркой хором. Васька засмеялся. - Кому первому отвечать? С ума он съехал, говорят, и сгинул. А другу он как баба давал, слышь, темнота? Девчонки-то по-красивому любят, чтоб любовь, романтика, сарафан красный, ленты, банты... А жизнь... Закурить есть? Ща к бабе Кате зайдëм, возьмём выпить. - А ничего, что ночь? - осторожно спросил Миша. Вообще ночь это было хорошо, не видно было, как он покраснел от таких смущающих разговоров. - Она всегда гостям рада! Эт только почта у нас строго по пятницам. Взяли стратегический запас на всю ораву, выпили сами на дорожку, и сразу стало веселее. Расступились стоявшие у тропинки тени, странные звуки болота уже не так пугали, не сосало под сердцем желание оказаться хотя бы в деревне. Где фонарь, две брехливые собаки, последний горластый петух и надёжный, хоть и убитый, асфальт. Проходя мимо какого-то одному ему понятного места, Васька плеснул куда-то во тьму самогону, набрав сперва в горсть. - Это им, - со значением сказал он. - Богам? - догадался Миша. - Девкам тем. И парню. А то цоп тебя за ногу и на дно. - Кладбище? Васька покачал головой. - Тот камень? - Не, камень, он... - парень махнул рукой в неопределённом направлении.- Без всякого гроба их в самое бучило и кидали. - Да что за жизнь тут у вас, - махнул рукой Миша. Его замутило, не то от выпитого, не то от истории, непонятно даже, в какой из версий страшнее. - И что, ходят они? - спросил Шурка. - Бывает, и ходят, - согласился Васька. - Но девки, они ж как, они тихие. Ну плачут, ну помочь просят, в трясину заводят. А парень, он, знаешь, с характером оказался. На кого обиду держал, пока не извëл, не успокоился. Давно уж не ходит. - И часто вы так? - набычился Миша, сжал кулаки. - Мих, чë ты? - влез Шурка. - Они ж тëмные были... - После войны, говорят, было пару раз, - Васька затянулся с таким видом, что стало ясно: жизнь - тяжëлая штука. - Так-то получше стало, вроде и незачем. - Да ты... - Мих, не надо... - Соврал я, - Васька заржал, тыкая его кулаком в плечо. - А ты, дурак, поверил! Ну, не пыхти, как трактор! Они дошли до костра, похвалились добычей, выпили ещё. Саша выкатил из костра горячую картошку. Гитара пошла по кругу. Миша отвлëкся и позабыл эту историю, но ненадолго. С утра он копал свой участок по размеченной верёвками и колышками схеме, и вдруг заорал так, что сбежались все ребята. - Пусти! - орал он, безуспешно пытаясь выдрать ногу. - Пусти, это не я! - Мих, успокойся, ты чего! - Он схватил, тащит! - Да коряга это, - отмахнулся Саша. - А сам говорил, что материалист. Сейчас отцепим тебя. Саша и Саня, как первые прибежавшие, принялись обкапывать то, что держало Мишу, потому что застрял он основательно, зацепился где-то в глубине. А здоровенная штуковина так просто вытягиваться из земли не хотела. - Коряга, - выворачивая, наконец, из земли что-то перекрученное, слоящееся, протянул Саня. - Тут ещё кусок... - он поддел, как рычагом, лопатой нечто в земле, оно вылетело, кувырнулось в воздухе и шмякнулось рядом. - Охуеть, - вырвалось у Лëши. - Рука. Рука лежала на пригорке, коричневая, лаковая, похожая не то на ветку, не то на кусок обожжённой глины. - Ветка, может? - осторожно подбираясь к находке, спросил Саня. - Не, рука точно, - авторитетно заявил Саша. - Я как будущий медик... - Вот тебе и труп невесты, - заржал Шурка. - Теперь ты, как честный человек, Мих, жениться обязан, - поддел друга Саня. Обомлевший Миша подошёл ближе, разглядывая руку. Трогать её он боялся. - А если правда, что, куда его теперь? В милицию? Археологам? Не, ну не может такого быть, понимаете, да? Вчера нам байку рассказали, а сегодня мы его выкопали! Они специально подбросили, да? Поржать надо мной, да? - он быстро закипал. - Пойти сказать им, пусть забирают нахуй! - Мих, Мих, притормози! - одëрнул его Саня. - Они байки эти сто лет или больше рассказывают, однажды должно было тело всплыть. - Тем более, если и после войны они этим баловались, - задумчиво протянул Шурка. Саня, Саша и Лёша, бывшие не в курсе, уставились на него. - Васька вчера растрепал. Тут этих тел должно быть как морковки. Надо в Питер звонить, а этого пока спрятать. Вдруг правда криминал, а местные все повязаны. - Если с почты звонить, это не вариант, - нахмурился Саша. - Ну или почтальоншу очень сильно надо отвлекать, чтоб уши не грела. Юрь Михалычу надо звонить. - Да бля! - вырвалось у Миши. - Может, обойдётся, Миш, - попытался успокоить его Лëша. - В конце концов, это он нам халтуру подогнал. - Вот сам ему и звони, когда он меня слушал? Лёша решил резко поменять русло дискуссии. - Куда будем прятать тело? - Прикопаем, - предложил Саша. - Чтоб на воздухе не портилось. - А ведь почта ещё пару дней закрыта, - расстроенно произнёс Шурка. - Васька вчера что-то такое нёс. - Это ж в центральную усадьбу тащиться... Или на станцию... - протянул Лëша. - Спалят. - Да ещё здесь одну почтальонку отвлекать, а там - кто знает, сколько их! - добавил Саня. Все заоглядывались, как будто деревенские, и отнюдь не Оля с Васькой, а бородатые мужики с вилами, уже таились в кустах, подглядывая, но реденькая растительность была пуста, только трещали кузнечики и шныряла мошкара. - Ну, давайте прятать, что ли, - предложил Саша, но никто не шелохнулся. - Берите и пойдём, куда там надо... - А чë берите, чë берите! - вскипятился Миша. - Сам вот и "берите", раз раз такой умный. - Твоя невеста - ты и бери, - упёрся Саша. - Правда, Мих, чë ты? Она ж не живая, не цапнет, - усмехнулся Шура. - А сам чего зассал? - Миша со злости хватанул руку и ткнул ею в Шурину сторону. Тот отшатнулся. Все дружно заржали. - Ладно, - Миша сунул не страшную уже, совсем лëгкую руку под мышку. - Пошли прятать. Может, это правда не рука, а ветка вообще... А то придут ещё. Вот Оля мне обещала алтарь ихний показать, на котором они, короче... Он не заметил, повернувшись спиной, как вспыхнули Лёшины глаза. Вечером опять собрались вокруг костра. - Неудобно на бетоне-то, - объяснил, вытаскивая из коровника волглый матрас, Саша. В прошлые дни они подкладывали доски и старые ватники, наконец захотелось комфорта. - Да, на травке было бы приятнее, - согласился Шура, первым плюхаясь на матрас и растягиваясь на нём. - Вот же котяра, - ëрзая задницей, чтобы сдвинуть его, проворчал Саша. Лёша с Мишей тут же приземлились рядом, а Саня понуро поплëлся за своим матрасом. - Давай, разведи на травке, тебе пожарнадзор ноги повыдергает, - заржал Васька. - Уже жареному. Лëша принёс гитару. Они, конечно, собирались репетировать по вечерам, но ребята из деревни притаскивались с каждым днём всё раньше и раньше. Конторовские песни непременно пользовались успехом, однако творческий процесс под двумя парами любопытных глаз быстро превращался в концерт. И сегодня тоже. Все ребята невольно распускали хвост перед Олей. Васька, не умеющий играть ни на гитаре, ни, как поленившийся вставать за канистрой Саня, на голом пузе, конечно, ревновал немного и пытался добирать страшными историями. - А вот был у нас в деревне один парень. Пошёл охотиться на уток, сёл с ружьём в камышах. Шуганул, стрельнул и пошёл собирать. Идёт, идёт, а камыши всё не кончаются. Он вправо, влево, а всё камыши и камыши, сколько там не было. Он побежал, бац, и столкнулся с кем-то лбом. Как голова кружиться перестала, смотрит, а это он сам. Потом тот, другой он, улыбнулся, и этот улыбнулся. А тот всё улыбается, всё шире, от уха до уха уже, и зубы, такие, знаете, как гребёнка. Цап - и откусил ему голову! Парни вздрогнули, Оля взвизгнула для порядка, хотя, судя по тому, как слушала, балуясь с горящей палочкой, давно знала эту историю. Миша завидовал Ваське, что тот может врать так складно. В эту историю так не верилось, но всё равно круто вышло. А Васька завидовал Мише, на которого Оля так смотрела, когда он пел. Вот бы петь и играть так же, как эти городские могут. Он решил завтра же... нет, ещё сегодня напроситься, чтоб его научили хотя бы простеньким аккордам. * Миша отозвал Олю в сторону от костра. - Пойдём, погуляем, ну... - предложил он, смущаясь и не зная, куда деть руки. Перед девушками он всегда робел и смущался. - Ну пойдём, - Оля усмехнулась и сама взяла его под руку. Миша весь напрягся, засмущавшись вконец, и чуть было не прозевал дорогу до нужного места. - Вот, гляди, - Оля вывела его на полянку, посреди которой лежал огромный камень. - Да подойди, сядь, не бойся! Сама она даже улеглась, раскинувшись. Миша осторожно положил ладонь на древний алтарь. Камень, покрытый мхом, отдавал дневное тепло. - Может, не надо так? Не боишься? - спросил Миша. Неожиданно в нём поселилось ощущение ожидания, приближения чего-то... непонятно, хорошего или плохого... чего - он и сам толком не понимал... - Ты целовался когда-нибудь? - спросила вдруг Оля, за руку утягивая его на камень и пытаясь уложить рядом. - Да, - соврал Миша и тяжело сглотнул от страха и смущения. - Ну так поцелуй меня, ну! - Вот так сразу? Не, ну, это, чувства же должны быть, там... Оля накрыла его губы своими, он замер... - Олька, шалава! А ты чего! - раздался над ними голос Васьки. - Думала, он в город тебя заберёт? А ты, Мих? Она ж у нас последняя, - с каким-то отчаянием сказал Васька, словно не обсуждали все вместе их скорый побег в город. - Бабы уж вон сколько не родят, кто может, уезжают, скоро будет здесь ровное место... - Ууу, дурак, - пригрозила ему рассерженная Оля. - Не с твоей рожей! Другую ищи! В мире дуры, поди, не кончились! - Ты её не обижай! - взъерепенился Миша. - Женщина такой же свободный человек! Хотя чего уж там, рожа как рожа, почти как у самой Оли, а Оля очень даже симпатичная. И они потянулись обратно к костру. * - Завтра не придём, - пообещал Васька. - Я Олькиной матери нажалуюсь, она её запрëт. И на меня нажалуется, и меня запрут тоже. А то я их не знаю. И не ходите за нами, обратно не поведу. Они ушли, и тут встрепенулся Лёша. - Друзья мои, это шанс. Я... недавно читал про один обряд. Тут место силы, может получиться. - Да чë может, чë ты кругами ходишь? - рявкнул на него заведëнный историей с камнем Миша. - Духов вызывать собрался? - Вернее, дух, один. Утопленницы. Мы возьмём руку и используем их алтарь! - глаза Лёши хищно блеснули. - И Шурка, медиуму надо, ну, ты понял меня. Не может быть, чтоб у тебя не было. - Эй, стоп! - в Мише разом проснулись и старший брат, не желающий позволять младшему курить всякую дрянь, и собственник: он уже как будто привык, что рука его. Но общественное мнение оказалось сильнее. * Пошли в сумерках. - Сумерки - щель между мирами. И болото - щель между мирами, - нагонял туману Лёша. - Не свет и не тьма, не вода и не твердь... - У тебя куда ни плюнь, везде щель между мирами, - огрызнулся Миша. - И транс - щель между мирами, а на самом деле лишь бы дунуть. Идти было недалеко и вроде не сложно, главное, не сойти с тропки, по краям которой что-то задорно булькало. Шли без света, но на обратный, ночной путь захватили фонарик. Миша тащил руку, фонарик был у Саши как самого ответственного. Лёша нёс книгу и какие-то штуки для ритуала, которые за каким-то чёртом потащил в деревню. То есть к щели между мирами в надежде на вот такое? Шура был хранителем трав для воскурения. Саня шёл налегке и олицетворял собой здравый смысл коллектива, то есть должен был пронаблюдать за остальными трезвым (относительно) взглядом и вывести обратно. Шли гуськом, и всех одолевало нетерпение, кроме Лёши, старавшегося быть значительным и окутанным тайной. - Не мельтешите, - в какой-то момент сказал он. - Ритуал уже начался, считайте. Пошли спокойнее и тише, не грозя столкнуть друг дружку в булькающую в полумраке жижу. Вечер не обеспечивал должной мрачной торжественности. Трещали вездесущие кузнечики, орали лягушки, хлюпала грязь, как будто в ней ворочались доисторические предки свиней. Зудели комары, от которых постоянно приходится отбиваться. Кажется, Лёшина реплика относилась ко всему окружающему... На поляне Миша хотел было брякнуть руку на камень, но Лёша остановил всех жестом. Он разложил в одном ему понятном порядке книгу и магические штуки, что-то при этом подвывая и причитая. Указал Мише, куда положить руку, а Шурке - травы, которые тут же поджёг и погрузил лицо в дым. Неожиданно раздалось несколько громких хлопков, от которых все вздрогнули. Тишина повисла над болотом, потянулся громкий скрип, перешедший в стон и плач. Сырость и темнота сгустились. В воздухе замелькали яркие точки. - Светлячки, - протягивая руку, прошептал Миша. - Это души вышли нам навстречу, - со значением произнёс Лёша. - Приветствуем вас, души! Будьте нашими проводниками! - Приветствуем... - дружно загудели остальные. - Мы ждём дух невинно убиенной. Здесь ли он? В ответ - новый хлопок грязи, шепотки, стоны. - Ты должен позвать, - ткнул Лёша Мишу, и тот, уже почти отлетевший, вместо "приди" выкрикнул: - Вставай! Плач, и скрежет, и всхлипы, и бормотанье, и вдруг - перекрывающий всё рёв. Громко и мерно захлюпало, словно кто-то гигантский неторопливо и неумолимо шагал по болоту, переставляя огромные ноги. Все разом обернулись на звук. Зеленовато светящаяся фигура до небес, с горящими красными глазами, приближалась к полянке, и и от этого существа волнами шла сила, вызывающая панический ужас. - Ты Хозяина разбудил! - рявкнул на Мишу Лёша. - Дурак ты, такой обряд испортил! Чудовище зарычало вновь, делая последний шаг на полянку, и ребята, не долго думая, бросились врассыпную. Только вот были они отнюдь не у себя в городе... Миша остановился перевести дыхание и понял, что не понимает, где он. Впереди расстилался вроде как пятачок травы, а на другом краю маячила смутная фигура. - Эй! - позвал Миша. - Эй! Шурка, ты? Рванул через траву - и провалился сразу по пояс. - Твою мать! Эй, чувак, да помоги ты, не слышишь, что ли? Человек в двух шагах от него как будто колыхнулся и поплыл. Казалось, у него нет ног, или это было что-то вроде длинной юбки до земли? Красный сарафан? Миша уже ожидал, что сейчас в грязь с чавканьем посыплются бусы. "Как бусы кончатся, так и всему конец," - пропел в голове Олин голосок. Но тут Миша перед самым носом увидел руку, крепкую, жилистую, совсем не девичью, и ухватился за неё. - Тяни! Кое-как цепляясь и надеясь на скользкую от грязи руку, Миша с трудом вырвался из трясины, поднял голову, чтобы сказать спасибо, и никого не увидел. Держался он за старый, уходящий в бучило корень пня... Он поднялся и побрёл наугад, пока едва не столкнулся с очередной тенью. Тень шарахнулась прочь. - Эй! Стой! Ты кто? Лёш! Стой, это я, Миша! - Твою мать, а я думал, что сам с собой, как в той байке... В темноте вспыхнул огонёк. Сделал круг, другой. - Заманивает? - спросил Миша. - Да это, похоже, Сашка с фонариком. Пошли, только аккуратно. Полночи они собирали друг друга по болоту, как только живы остались. - Теперь за рукой надо, - сказал Миша. - Проебëм - никто нам не поверит. - И... Врата закрыть надо, короче... Пока ещё кто не вылез... - добавил Лёша. Опять всей бандой потащились к камню, решив на этот раз не разбегаться. Но всё обошлось. Болото полнилось обычными звуками и никто из него не вылазил. Припрятали руку на старом месте и пошли спать. * Миша думал, что после такого сниться будут одни кошмары, а приснился пригретый солнышком пригорок и ягоды. Миша валялся на этом пригорке среди земляники и слушал сказки товарища, при солнце совсем не страшные. Друг его, белобрысый и малость конопатый, лицом как будто брат Оли или Васьки, был вроде как Андрей, но не Андрей, просто имя похоже. Сам он тоже был Миша - и не Миша. Медведь и Храбрец были они - на старом, давно сгинувшем языке. - А вот ещё один был человек, заплутал в камышах, туда, сюда, шаги вроде, он навстречу. Нос к носу столкнулся с кикиморой, она первая очухалась, хвать его за ногу и утащила. Так и утоп. - А откуда знать, если не видал никто? - Люди говорят, - пожал плечами Андрей. - Люди говорят, - скривившись, передразнил его Миша. - Откуда знают они, а? - Может, и не один он был, - задумчиво сказал Андрей. - Может, с товарищем. - Что за товарищ такой? - вскипел Миша. - Что за товарищ, а, который стоит и смотрит, как друг его тонет? И не товарищ вовсе! Ты б стал стоять и смотреть, если б я тонул? - Нет! - ужаснувшись, воскликнул Андрей. - Не говори такое про себя, нежить подслушает! - Вот и я говорю - сам он друга и утопил, - Миша рубанул рукой воздух. Помолчали. - Слышал, что дед сказал? - начал Андрей. - А то не слышал. Рядом стояли. Вымрем скоро тут все. Знали где строиться, да? Самое гиблое место выбрали. Что им в других местах не жилось? - Вот, видно, не жилось, - Андрей вертел в руках травинку. - Слышал я, от великого мора спасались по безлюдью. - А не просто так тут было безлюдье. Бабы не родят, девки мрут... Так и самим помирать пора, чтоб в одиночку не вековать. - Зачем в одиночку? - потянул его за рукав Андрей. - Со мной давай. - Как это с тобой? - Ну, со мной, - глядя на совсем измочаленную травинку, Андрей вдруг улыбнулся, поднял на Мишу полные бесенят голубые глаза. - Вдруг без девок тоже можно? - А без баб? Видано, чтоб мужик понёс? - Если петух снесёт яйцо, а высидит его жаба, народится из яйца чудовище с телом петуха и хвостом змеи, а от взгляда в глаза его всё живое обратится в камень, - замогильным голосом поведал Андрей. Потом рассмеялся и потребовал: - А ну, потрогай меня там! * Миша так офигел и перепугался, что вывалился из сна и своротил раскладушку. В коровнике, как обычно, было сыро и темно, только из окна под потолком било солнце, ложась на пол косым четырёхугольником. Парни храпели на разные голоса. Наступило утро пятницы, пора идти на почту и звонить отцу. Миша заныл сквозь стиснутые зубы. Пока дождались дневного, безлюдного времени, Миша весь извëлся. Наконец отправились - их пылящая по улице стайка была слишком заметной. Хорошо, ни Оли, ни Васьки нигде было не видно. Миша заказал звонок по рабочему отцовскому телефону, и они кое-как влезли в кабинку втроём с Сашей. Ему-то уж Михаил Юрьевич должен был поверить. Собственно, его, приехавшего на каникулы к общей дальней родне, свели с братьями, чтобы он положительно на них повлиял. А вышло ровно наоборот. Сашу втянули в панк-рок, а сегодня он вместо любования сокровищами Эрмитажа дышал торфяной пылью в богом забытой дыре. Отец, к счастью, оказался на месте, выслушал их общие сумбурные объяснения и даже пообещал прислать кого-нибудь. Когда ребята выбрались из тесной кабинки, в которой почти нечем было дышать, Саня скучал, обмахиваясь свежекупленным в целях конспирации журналом, а молодая почтальонка шепталась о чëм-то с Шуркой и хихикала. - Вы идите, у меня тут ещё дела, - сказал он друзьям. - Не поверил, - бухтел Миша. - Уж я-то его знаю. Скажет, не рука, а ветка, выкинет в кусты. Вот если бы мы целого покойника... - Эврика! - перебил его Саня. - Давайте ещё в том месте копнëм, в сторону от разметки! Подгоняемые этой идеей, они припустили чуть ли не бегом, похватали лопаты и бросились к яме, мешая друг другу. - Не, давайте осторожно, по очереди, - одëрнул товарищей Саша. - И лопатами, наверно, не надо, ну или поаккуратней как-то. Они догадались открепить лопаты от черенков и стали потихоньку раскапывать потенциальное место. - Пацаны, голова! - первым воскликнул Миша. Дальше гребли ещё аккуратнее, где лопатой, а чаще руками, чихая от торфяной пыли. Наконец решили, что можно, и в несколько пар рук - а вдруг сломается - перенесли тело на пригорок. Тело лежало на траве, терракотово-коричневое, как будто облитое лаком и спëкшееся в единую массу вместе с сарафаном, сбившимся вокруг босых ног складками. Коса, слипшаяся верёвочкой, приросла к груди. Бусы, вросшие в тело, бугрились рядами полукружий. И только рыжий колтун волос не задеревенел от времени. - Парень, - заявил Саша. - Я, как будущий медик... - Коновал ты будущий, - пообещал Лёша. - Нахрена он в сарафане тогда. И с косой. - Васька говорил, было дело, - алея ушами, сознался Миша. И замолк. Что же теперь, его невеста - парень, да ещё и порченый? Потрогай, блядь, его там, ни стыда, ни... Что ж он, Миша, дурак теперь? Да только гнев его деревню не проглотит... - И куда его теперь? - разбил тишину Саня. Все понуро замерли - вот об этом-то они как раз и не подумали. - Обратно зарыть, как руку? - А если дождь пойдёт? Как руку быстро не вытащить... В коровнике сырость и плесень, в земле затопит, на земле муравьи налезут... Так и застали их спорящими два мрачных дядьки на чёрной "Волге", сделанные, кажется, по одному лекалу с Юрием Михайловичем. Галдящая стайка разом притихла. Дядьки посмотрели на тело, связались с городом по рации. - Речки тут нет, искупаться? - спросил один. - Жара, грозу натягивает, а перевозку ждать ещё часа два. - Куда вы его? - сглотнув, спросил Миша. Порченый, а уже вроде не чужой человек. - На экспертизу. А потом к археологам, скорее всего. - А сколько ему лет? - осмелившись, спросил Лёша. - Как вам, примерно, - ответил второй дядька, куривший в сторонке. - Не, я вообще, сто там, двести? - Я по медицине, а не по истории. - А это девушка или парень? - поправив очки, поинтересовался Саша. - Похоже, парень. Чудны дела твои, господи, - усмехнулся эксперт, и Саша зарделся, развернул плечи, мол, что я говорил. Ребята показали гостям речку, и только Миша печально сидел рядом с укрытым простынкой телом. Так он встретил и запыхавшихся Олю с Васей, бежавших от деревни из-за "Волги", и перевозку, и проводил свою чудную "невесту". В голове у него звучала странная не то песня, не то плач, речитатив высоким голосом. * В эту ночь Мише не спалось. Уже унялись все споры и пересуды, улеглись все, уснули, по новой переговорив уже в темноте, в кроватях, а он встал и с сигаретой выполз на крыльцо. И забыл про курение. С болота, из низины, полз молочно-белый туман. Кажется, время повернуло к осени и грянула первая холодная ночь вместо обещанной грозы. Сырость пробирала, Миша дрожал, будучи в одних трусах. И вдруг в тумане ему показалась фигура. - Васька! Забыл чего? - почему-то не повышая голоса спросил Миша. Звуки как будто тонули в тумане, медленно затопившим луговину и поднимавшемся сперва до колен, потом выше, заливая с головой. Стену коровника было едва видно. Мутно дотлевали угли костра. И в тумане двигался кто-то - или что-то. - Эй, харэ придуриваться, - снова попытался Миша. И почувствовал, как кто-то холодный обхватил его, прижался сзади, потëрся подбородком о плечо. - Миша, - прошелестело в ушах. - Ты пришёл ко мне? Пойдём со мной, Миша... Миша взвизгнул, стряхивая наваждение, и быстро нырнул в коровник, в постель, укрывшись с головой спасительным одеялом. Он с трудом согрелся и наконец провалился в сон. Во сне снова было лето, земляничный холм и Андрей, знакомо обнимавший его со спины, только на этот раз крепкие руки были тёплыми и надёжными. - Жалко, что не остаётся ничего, - вздыхал Андрей. - На горшках рисовать пробовал - батя прибил. Что из дерева резал - в печку покидал, говорит, страховидлами своими беду накличешь. - А ты на мне рисуй, - заявил Миша и стянул через голову рубаху. - Я только порадуюсь. Вот прямо сейчас и рисуй. - Да чем же? Я бы хоть глины цветной набрал... - А вот хоть земляникой. Андрей долго рисовал, высунув язык, выводил старательно странные узоры на Мишиной коже. Потом они лежали, розовые полосы засыхали, чуть стягивая кожу, становясь больше похожими на шрамы. Андрей полюбовался ещё на него, потом со вздохом сказал: - Пошли отмываться на реку. Дома и так влетит, что полдня пропадали. - Не хочу. - Так и пойдёшь, как упырь в кровище? - Так и пойду. - Не дело это, - прошептал Андрей совсем быстро и потянулся языком к перемазанной соком щеке. - Да ëб твою налево! - выругался настоящий Миша, садясь в темноте коровника. * Сны посыпались на его бедную голову как из волшебного мешка с подарками. Были они беспорядочными, спутанными, но, благодаря им, силуэт, маячивший в тумане или за пеленой прохладных уже августовских дождей, казался всё чётче, всё знакомей и родней. Мише при каждом его появлении становилось всё больше не по себе. И всё больше тянуло к этому Андрею-который-не-Андрей. Вот они совсем мелкие ещё в ледяной, сводящей ноги речке пытаются насадить рыбу на заточенные палки - "Да что тут может водиться?" - удивлялся настоящий Миша. Вот убегают от диких пчёл, а вот плещутся в ручейке, брызгая друг на друга. Вот Андрей показывает своё секретное место, где припрятал-таки нарезанных из дерева, налепленных из цветной глины страховидл. А вот они нарядились на самую тёмную ночь - Миша зверем с кривыми клыками, а Андрей мёртвой девкой, он сам вырезал обе маски из дерева и раскрасил самодельными красками. Андрей пляшет в этой маске, поёт совсем уж неприличное, и вьются за ним не ленты, а полосы окрашенной при помощи кореньев домоткани. - Помнишь меня, Миша? Помнишь, раз вернулся. Я тебя ждал, постель нам приготовил. Мох, он мягкий, убаюкает, укроет. Голос становился всё яснее. Миша боялся спать, но, извозившись за день в хлюпающем от мелко сеющего дождика раскопе, отмывшись кое-как, засыпал иной раз и во время костровых посиделок. Сны пугали Мишу ещё и тем, что с Андреем было хорошо, тепло и спокойно. Он понимал с полуслова, гасил Мишины вспышки движением брови или лёгким касанием. Вот были же у него друзья, Шурка и Саня, друг за друга в огонь и в воду. А с Андреем он как будто чувствовал себя целым. То смутное чувство, что чего-то не хватает, проходило рядом с ним, и было страшно, забывшись, пойти за этим голосом в трясину. За тем, что наверняка давно Андреем не было. Одной особенно холодной ночью Миша дрожал под одеялом, и тут знакомый голос прошептал: - Давай я тебя согрею. Миша распахнул глаза. Прямо в коровнике клубился белый туман. Соткавшаяся из него фигура присела на скрипнувшую раскладушку, легла Мише под бок. От неё веяло ледяным холодом и сыростью. Миша замер в шоке, даже дрожать перестал. Андрей забросил на него ногу и руку, потом забрался сверху, каменной, холодной тяжестью придавливая к вытянувшейся до полу ткани. Холодные губы к губам, язык проник в Мишин рот, и холод заструился вниз по горлу, мешая дышать. Миша забился, ветхий брезент треснул, и Миша провалился на пол. Он сидел, хрипло пытаясь вдохнуть, и на него пялился проснувшийся Шурка. Вскочил, заметался, не понимая, что делать... - Миша, сердце, лёгкие, что? - С-сон плохой, - кое-как просипел Миша. - Раскладушка ещё порвалась. Шурка, которому при делëжке достался матрас, пустил его к себе под бок, тёплый, настоящий. * - Васька, - спросил вечером Миша признанного эксперта по страшилкам, - а как вот, если ходят? Ну, эти. Если зовут. - Это кто ж? Которого вы откопали? - Васька заржал. - Ебать ты впечатлительный, как баба. Зовут, так не ходи! - припечатал он. - Голова тебе на что? - Ну, прогнать его как? - Похоронить по-людски, да кто ж даст, - буркнул Васька. - Ну, икона там, только кто ж икону в коровник вешает. Если б ты не бегал, солью круг обсыпать, а так... Терпи, короче, пару дней - и домой. Соль у них была, оставил бригадир целую пачку, и вечером Миша под общий смех насыпал круг вокруг их с Шуркой общего теперь матраса. * - Виданное ли дело, - бранился в его сне злой, нервный мужик, такой же тощий и заросший, как все жители этого странного места. - Без девок! Ты, значит, сам слышал? А ежели все так станут, на них глядя, боги нас совсем проклянут и без жён, без детей оставят. Надо его наказать, чтоб другим неповадно было. Сын его, похожий чём-то на Сашу, только белобрысый, сидел, понурив голову. - Не надо, батя, - заныл он. - Не смей мне перечить! За кого заступаешься? Или сам захотел? Ах ты паскудник! - затрещина вышла звонкой, крепкой. ... Не-Саша, выше Андрея на две головы почти, прижимал его к стенке слепленного из чего попало строения, ища губами губы, Андрей бился, отворачивался, и не-Саша вцепился ему в губу зубами, удерживая. - Ишь вы поганцы! - вдруг набежали мужики с не-Сашиным отцом, растащили их. - Колдун проклятый! Страховидлам молится, алтарь в болоте сделал! Все видели! Соблазняет, порчу наводит! А дальше уже опоенного Андрея, обряженного в красный сарафан и бусы, с косой из пакли, волокли и с размаху кидали в бурлящую грязь. Он лежал, раскинувшись, пялился в небо бессмысленно, как девка из давешней Мишиной фантазии, и от собственного дыхания медленно погружался. А Миша - что тот, что нынешний, - кричал и бился в держащих его руках. - Андрей! Да будьте вы прокляты! * - ... Миш, Миш, спокойно, это я, - Шурка хлопал его по щекам. - Хватит драться, куда это ты собрался! Оказалось, Миша, не открывая глаз, встал, пошёл, и соляной круг его не удержал, а удержали Шурка и Саня. Лёша рядом читал какой-то свой заговор, махал руками, словно что-то отгонял. - Ночь, дождь, а он не видит, не слышит, пошёл куда-то! Три дня осталось, не, надо утопиться! Завтра тебя первым рейсом в город отправим, а сами на следующем, в понедельник. Как более-менее рассвело, собрали Мишу и поспешили к деревне, чтобы не упустить автобус. Однако там, где была знакомая тропинка, плескалась мутная вода. - Что за хуйня? - озадаченно спросил Шурка. - Кто-то Мишку отпускать не хочет, - мрачно пошутил Лёша. Понятно было, что сами они по утонувшей тропинке не пройдут, влезут туда, куда не стоит. А пойдёт ли кто-то их искать? Будут ли Оля с Васей лишний раз лезть в грязь? Ведь у костра в такую погоду не посидишь, а коровник, даже с песнями, то ещё местечко. Печально вернулись и на всякий случай устроили пересчëт продуктов: мало ли, сколько сидеть тут, как на острове? Вышло неплохо, и даже самогона был нормальный запас. Развели костёр и принялись сушиться. Ливень усилился, с потолка потекло. Миша предложил развести костёр прямо в коровнике, Балу с Сашей кинулись спасать матрасы от растекавшихся луж, а Саня, в поисках места повыше и посуше, обнаружил в куче прочего хлама старый плакат "Слава труду". Плакат в итоге приспособили вместо навеса над костром, поскольку предложение Миши было чистой воды самоубийством. Вообще Мише доверия было мало. Его караулили по очереди, чтоб не убрëл куда-нибудь, а он периодически спрашивал: - Это не Васька там идёт? Вроде повыше кто-то. О работе речь в такой ливень не шла, и он вытащил из рюкзака тетрадь и ручку. Хотели песни писать новые, а даже старые почти не репетировали. Миша изрисовал половину тетради - сценками из снов. Нарисовал убогую деревушку и её несчастных жителей, карту местности, и Андрея, конечно же. Трудно было поверить, что это округлое улыбчивое лицо и обтянутый кожей череп мумии - одно и то же. Карта на местность тоже не накладывалась. - Красивый, - сказал Шурка. - Ага, - кивнул Миша, продолжая рисовать очередной портрет Андрея. Странно, черты не ускользали, как обычно бывает с приснившимся. Наоборот, рисовать Андрея было удивительно легко и на всех картинках он выходил на себя похожим. Это поразило даже скептичней других настроенного Сашу. - На Ваську с Олей похож, - прокомментировал он. - На Олю больше. - Так они ж его потомки, - ткнул его в лоб Лёша. - То есть не его, конечно, но родственники же. - И правда как будто всё взаправду! - к общему смеху заявил Саня. Миша был рад, что друзья не считают его психом и не пытаются разубедить. С крыльца бежала ручейком вода, натëкшая в коровник через дыры в крыше. Плакат провисал над костром большой сиськой, и периодически приходилось его сливать, повизгивая от летящих брызг. Спать из-за сырости было негде, сидели кучками на двух старых раскладушках, навалив сверху матрасы, пели, пили, встретили рассвет, чуть задремали, как захлюпало и за дождём показался странный, нелепый силуэт. - Ну вот, теперь и я его вижу, - сказал Саша и икнул. - Здорово, - сказал, подходя к крыльцу, Васька. Был он в плащ-палатке не по росту и бахилах, в руке держал длинный шест. - Чтоб вас черти взяли. Собирайтесь, короче. - Как? Что? Почему? - загалдели все. - Олька в больнице. То плачет, то смеётся, то бьётся. Утопить бы вас, чтоб унять эту пакость, что вы разбудили. Собирайтесь, пойдём, пока светло, заночуете в клубе и с утра на автобус. Собираться было всего ничего. - Что утопить не хотите, держите повыше, - приказал Васька. - И след в след за мной. Подвязал плащ-палатку узлом на поясе. На лугу земля с неохотой, чавкая, выпускала кроссовки. Вода стояла уже довольно далеко от тропинки. Васька, прежде чем зайти в неё, что-то пошептал и поцеловал нательный крестик. Миша и Саша, как самые отъявленные материалисты в группе, дружно фыркнули. - Чë ты, - ткнул Васька Мишу в плечо. - Как будто не к тебе ходят. Я с тобой помирать не хочу. Пошли гуськом, стараясь аккуратно ступать за провожатым, да только под мутной водой было то скользко, то топко, всех шатало, как пьяных. Вода становилась всё глубже, дошла выше колен. Парни мысленно попрощались с джинсами и кроссовками. Под водой как будто происходило какое-то движение. - Тут что, крокодилы у вас? - спросил Шурка. - Не, крокодилов нету. Пиявки есть. У нас как-то мужик пропал, нашли его, стоит, за ветку держится, чтоб из грязи вылезти, а крови нет, всё пиявки высосали, - рассказывал Васька, глядя перед собой и иногда осторожно прощупывая палкой дно. - У вас хоть раз нормально кто-то умер? - в сердцах спросил Саша. - А то. В усадьбе кладбище есть нормальное, но нам туда не грозит. Слышь, мавки плещутся, поют, - припугнул он, махнув головой в сторону скрипа, перешедшего в щёлканье. Дождь полил с новой силой, ветер кидал и выворачивал струи чуть ли не винтом, нещадно нахлëстывая людей, обжигая лица. Вдруг Миша встал, как вкопанный. - Васька, стой, тут придурок этот... - заорал Лëша, шедший впереди брата, пытаясь сдвинуть того с места. Миша толкнул его плечом, сделал шаг вбок от тропинки и брякнулся на колени, прямо лицом в воду, протягивая руку к чему-то впереди, под водой. - Да тяните же своего блажного! - заорал Васька. - Ну! Да куда ж вы полезли! - прикрикнул он на шагнувшего с тропинки Шурку. - Станьте где стояли и друг за друга! Р-раз! Миша, мокрый, извалявшийся в грязи, вдруг показался Лëше и Сане, оказавшимся ближе всех, неимоверно скользким и тяжëлым, как будто в него действительно вцепилась злая сила, тянущая на дно. Из-под воды шли пузыри - Миша как будто разговаривал там с кем-то. Его с трудом вытянули, поставили прямо, побили по щекам, но, кажется, так и не привели в чувство. Миша побрёл, понукаемый Лёшей и Саней, глядя куда-то внутрь себя, и не разжимал руку, пока они не дошли до деревни. Там его наконец отпустило. - Сейчас ко мне, мать баню истопила, а я б вас там и оставил, - проворчал Васька. Собрался дальше ругать на все корки, и вдруг осëкся. К ним бежала женщина, то плача, то смеясь. Она обняла Ваську и принялась бить его по спине. - Ах ты засранец, как знала, что ты их низом потащишь! Хорошо, успел! - Мать, ну чë ты, - пробубнил Васька. - Я думал, у тебя тоже началось, эт самое. Оказалось, что на местной дамбе должны были сбросить воду. Утопить бы не утопило, но с тропинки бы сшибло. А ещё к коровнику была нормальная дорога. - Ну вы дурачки вообще, - ржал Васька. - Как, по-вашему, оттуда молоко возили? Ну да, заросла, да и все в сухую погоду низом ходят туда и дальше, на ягодник, так быстрее. - Сам ты дурак, - ответил ему Саша. - Как тогда бы тело увозили? Мы б пошли там, конечно, если б ты не явился, но один раз. Вдруг там до вас крюк здоровый? Оказалось, что и на почту, к единственному в деревне телефону, можно было подойти в любое время, у одной из старух хранился запасной ключ, и два раза в день надо было созваниваться с усадьбой - вдруг что-то срочное или опасное. Они попарились и постирались, развесили шмотки сушиться в зале клуба и улеглись тут же на хранившиеся в подсобке матрасы: был запас и здесь, и в школе колхозной усадьбы, и в соседней деревне был - если вдруг непонятно с какой стати к ним кого-то эвакуируют. - Так, Мих, колись, что это было, там, на болоте? - спросил друга негромко Шурка. - Шур, - Миша помолчал. - Там этот, Андрей, короче, - и добавил шëпотом: - Он влюбился в меня, то есть, в своего Мишу. Ну они не Андрей и не Миша, и я не он, и стыдно это всё, так нельзя, а когда он сказал, что их всех топить надо, я подумал, что он прав, но это же Андрей, он хороший, правда, хотя и такой... Миша про свои сны только в общих чертах рассказывал, да картинки рисовал, так что Шура затряс башкой. - А сегодня? - Ну и он стоит. Мы идём, а он стоит, прямо там, где нельзя, и говорит, как ждал, как не хочет, чтобы я уходил, чтобы я остался сам, иначе он себе нас всех оставит. Я испугался, а потом как озарило что-то, понимаешь? Идëм, говорю, со мной. Он отвечает: сам не могу, помоги мне, вытащи," - и руку протягивает, а сам погружаться начинает. Я его, вы меня, мы его на тропинку вытащили, и я его за руку до деревни вëл, не отпускал, а здесь он исчез почему-то. Миша чуть не плакал. - Вот мы в город уедем, и я его больше не увижу, да? * Этой ночью Мише ничего не снилось. С утра, под дождём, оделись во что попало, покидая сырые вчерашние шмотки в рюкзак. Погрузились в слишком яркий среди всего прочего пазик. Васька, его бабка и пёстрая кошка вышли проводить. Они были мирно настроены - Оле за ночь стало лучше. В Питере суета закрутила - надо было собираться в училище, а ничего куплено не было, боялись, что Миша из всего вырастет, так что почти всё оставшееся время провели в очередях. Хотя Миша надеялся в какой-нибудь библиотеке разузнать что-то по своему приключению, да некогда оказалось. Первого сентября в новом костюме и неразношенных ботинках, подстриженный, с дурацким букетом астр, он явился в училище. Новые однокашники на линейке косились на букет, а один, бритый налысо, фыркнул, глянув на заглаженные стрелки брюк. Миша всю линейку сверлил взглядом его затылок и торчащие уши - мелкий уголовник стоял впереди, потому как реально был мелким. Решил ни за что не садиться с ним, но когда вошёл в класс, на задах оставалось только одно свободное место. А между гибельной первой партой и этим придурком выбор был очевиден. Миша плюхнулся рядом, раскрыл тетрадь и приготовился записывать. Сосед, с которым Миша даже знакомиться не хотел, тоже раскрыл тетрадь и стал там что-то яростно черкать, хотя учитель - то есть преподаватель, теперь надо говорить так - ничего важного пока не сказал. Даже тему не объявил. Миша скосил взгляд в тетрадь, вытаращил глаза, потом развернулся к соседу всем корпусом. - Ты это сам придумал? - Сам, - сосед поднял озорные голубые глаза, вблизи такие знакомые. - Я Андрей, кстати.