Не бойся

Жан шмыгает носом, едва сдерживая рыдания от сильной обиды и боли в саднящих коленках. Рико и раньше мог быть слишком резким в своих словах. Но обычно это никогда не превращалось в столь откровенную травлю, где над тобой смеются уже всей толпой. Вызывая лишь довольную усмешку у твоего вроде как друга. А потом толкают, и толкают, и толкают. Пока ты не разобьешь коленки в кровь, неизбежно упав на твердый асфальт. В свои неполные одиннадцать лет единственным правильным решением Жану кажется просто спрятаться. Забиться куда-то в угол, пока горькая обида и непрошенные слезы не перестанут его душить. Так он и оказывается в одном из самых укромных мест за их школой. Где его, среди достаточно высокой травы, почти и не видно, так как обычно работникам слишком лень здесь её скашивать — всё равно же сюда никто не ходит. Жан действительно готов разрыдаться от ощущения новых расцветающих по всему телу синяков, которые, кажется, никогда у него полностью и не сходят, баюкая поврежденные коленки. Прямо громко и навзрыд, чтобы до сорванного голоса и размазанных по всему лицу соплей и слез. Когда совсем рядом с ним стремительно проносится мячик. — Ой, а что ты здесь делаешь? — прямо вслед за мячиком в его тайное убежище врывается ещё и мальчик. И Жан, подняв голову, безошибочно узнает в нем Джереми Нокса. Кто же его не знает — яркого и слишком дружелюбного мальчика, которого, несомненно, обожает вся школа. Причем совершенно заслуженно, потому что этот поцелованный солнышком человек, буквально излучает доброту, окружая ей каждого, кто оказывается с ним рядом. Но Жан, увидев внезапного нарушителя его уединения, где он хотел просто вдоволь пожалеть себя, лишь недовольно хмурится: — А тебе какое дело? — Жан, кажется, впервые грубит, выученный в компании Рико быть всегда тихим и незаметным. Но отчего-то ему даже нестрашно, что за эти слова его как-то грубо одернут или даже ударят. — Это Рико тебя так? — Джереми лишь приближается, полностью игнорируя враждебную интонацию, и присаживается рядом на корточки. — Не твоё дело, повторяю ещё раз, — морщинка на лбу становится только глубже, и Жан невольно весь сжимается. В попытке то ли защитить себя, то ли опровергнуть, что над ним действительно постоянно так нечестно издеваются и, кажется, ни для кого это уже не секрет. — Ты же знаешь, что никто не должен так с тобой поступать? — Джереми всё ещё не обращает никакого внимания на то, что ему здесь явно не рады, и вдруг протягивает руку. — Пойдем, я отведу тебя в медпункт и помогу обработать ранки. Глаза Жана удивленно расширяются, а вся краска отливает от лица. Он интенсивно трясет головой, в попытке показать своё несогласие. И Джереми сразу же спокойно предлагает другой вариант, как будто в такой реакции нет ничего такого: — Или давай я отведу тебя домой? — Жан опять отрицательно качает головой. — Ко мне домой? Жан всё ещё не соглашается, просто утыкаясь лицом в неповрежденную часть коленок, в попытке стать максимально незаметным. И Джереми всё же сдается. Он вздыхает, но в его голосе не слышится ни малейшего намека на злость или разочарование: — Хорошо, тогда я оставлю тебя в покое. Но ты обязательно обработай, когда придешь домой. А ещё Рико просто мелкий говнюк, — и это звучит весьма забавно, с учетом, что они все втроем одногодки. — И ты не обязан терпеть такое отношение к себе. Ты этого не заслужил, как и любой другой человек. Джереми выдерживает небольшую паузу, не слыша ответа, и продолжает: — Я бы хотел с тобой подружиться, если честно. Поэтому бросай ты этого недокороля и садить завтра за обедом к нам, а? Я и мои друзья будем очень этому рады. Жан дослушивает чужие, кажется, искренние слова и тут же пораженно поднимает голову. Но видит только уже удаляющиеся ноги Джереми. Ему сейчас это не послышалось? Потому что, честно говоря, — особенно после сегодняшних издевательств, которые, кажется, стали последней каплей, — внезапное предложение звучит настолько заманчиво, что Жан не уверен, что найдет в себе силы отказаться.

***

Следующий день наступает слишком быстро. А обед и вовсе приближается с бешенной скоростью, пока Жан не обнаруживает себя прямо около дверей в столовую. Он уже всё решил. Выбор сделан. Но осуществить задуманное всё равно слишком непросто. Жан заходит в просторное помещение, сейчас практически полностью забитое другими учениками разных возрастов, и нервно оглядывается. Он сжимает в кулаки потеющие ладошки и старается не смотреть туда, где, как всегда, уже сидит Рико, вместо со своими мерзкими дружками. Они наверняка смеются над очередной глупой шуткой или над тем, как они опять над кем-то удачно поиздевались. Жан — мальчик для битья, фактически прислуга и у него не должно быть своего мнения. А также он не в праве делать что-то, что не приказал ему сам Рико. Его непременно побьют так, что ещё неделю будут ныть рёбра и больно будет даже ходить, если ничего не получится. Если его обманули и на самом деле предложение дружбы было лишь жестокой ложью. Просто необдуманными словами в порыве жалости и сострадания. Но Жан всё же хочет попробовать. Возможно, он всё ещё слишком наивен, как бы, за слишком короткую жизнь, судьба не пинала его до крови и фиолетовых синяков. Но ему всего лишь десять — почти что одиннадцать — и Джереми Нокс манит к себе своим светом, как мотылька заблудившегося во мраке. Жан наконец-то находит знакомую макушку с копной каштановых волос и направляется туда. Он действительно старается не смотреть куда-то ещё, даже не отвлекаясь на то, чтобы взять себе еды. Лишь бы не сбиться с настроя. Лишь бы не передумать и не продолжить плыть по течению, терпя насмешки и побои. И, конечно же, всё идет к черту, когда он просто берет и спотыкается на ровном месте. Долговязый неуклюжий идиот. Столовая на секунду замирает. Ну или хотя бы ближайшие к Жану столики. И он слышит такой ненавистный до каждой, почти шипящей, как у змеи, интонации голос: — Куда ты направился. Вернись на место, Жан. Жан крупно вздрагивает, сначала инстинктивно делая пару шагов назад, а потом, не успев повернуться лицом к Рико, замечает Джереми и замирает. Если Нокс сначала и удивился его появлению, то эта эмоция уже стерлась с его лица. Сейчас его теплый взгляд полон одобрения и безмолвного приглашения. Жана правда ждут. Его принимают и даже не думают просто посмеяться над его наивностью, унизив за попытку довериться. Поверить, что кто-то может искренне захотеть с ним дружить. Тогда как лицо Рико наполнено гневом и яростным приказом подчиниться, — когда Жан всё же не удерживается от мимолетного взгляда себе за спину, — как будто Моро какое-то животное. Вовсе не человек. Жану страшно, как никогда страшно ослушаться. Он весь трясется от переполняющих его эмоций, но всё же усилием воли отводит взгляд от чужих чернеющих ненавистью глаз. Джереми мягко улыбается одними краешками губ, аккуратно подталкивая к правильному решению, и ноги сами преодолевают оставшиеся пару метров между ними. Ему не приходится неловко оглядывать стол, в попытке найти свободное место, ведь Джереми уже позаботился о том, чтобы Жан мог сесть прямо рядом с ним. — Я рад тебя видеть, — Джереми понижает голос, удивительно тактичный для ещё совсем ребенка. И потом уже громче добавляет «это Жан», тут же начиная перечислять имена своих друзей. Жан честно пытается запомнить, но сбивается уже после второго имени. В результате запоминая только двух девушек — «Лайлу и Кэт», которые сидят прямо рядом с ним. Искренне надеясь, что у него ещё будет время со всеми познакомиться. Ведь ребята кажутся, да, удивленными новому человеку в их компании, но при этом их взгляды не полны неприязни или даже злого умысла. Они чисты и открыты, как те самые дети, которых Жан никогда не знал, сразу же попав в компанию Рико. — Пойдем возьмем тебе поесть, — Джереми, конечно же, замечает, что Жан подошел к ним с пустыми руками, и его сердце невольно сжимается. О Жане ещё никто и никогда не заботился. Даже родителям было в большей степени наплевать на него, а отчасти они и вовсе игнорировали присутствие сына в доме. Жан всегда был предоставлен сам себе. Сам стирал одежду, сам готовил еду. Сам убаюкивал себя перед сном и обнимал руками так крепко, чтобы никакой монстр точно не смог прийти и обидеть его. К сожалению, это не помогало. Единственное, что волновало родителей — это чтобы сын сдружился с отпрыском богатых и влиятельных Морияма, а постоянные, такие явные синяки — они способны просто не замечать. Рико, скорее всего, всё ещё испепеляет его взглядом, пока ещё недостаточно почувствовавший свою власть, чтобы подойти и ударить прямо у всех на глазах. Но Жан игнорирует эти фантомные покалывания на коже от чужого пристального внимания. Он встает вместе с Джереми, приказывая коленкам не трястись так сильно. И чувствует огромный прилив благодарности, когда Нокс мягко подталкивает его вперед, загораживая своей всё ещё детской и хрупкой, но почему-то уже такой надежной спиной. Жану не хочется на самом деле есть, но он заставляет себя взять хотя бы сок и какой-то салат, который выглядит достаточно свежим. Джереми не отстает от него ни на шаг, как будто понимая, как сильно ему сейчас нужна поддержка. И шепчет, на секунду сжав плечо, не так как Рико — властно и безжалостно, а мягко, как будто бы даже бережно, пытаясь передать через это прикосновение всю свою уверенность: — Не бойся. Я и ребята тебя защитим. Теперь ты с нами. Они беспрепятственно возвращаются к — теперь уже их — столику. И Жан на одну крошечную секунду допускает мимолетную мысль, с восхищением наблюдая за тем, как бойко и дерзко Джереми отвечает на шутку одного из своих друзей, ослепляя широкой улыбкой: «Если бы я когда-нибудь в кого-нибудь и влюбился, то это обязательно должен быть только Джереми Нокс». Они всё ещё так малы. Пройдет ещё так много лет, прежде чем их души окрепнут для подобных чувств. Но эта мысль почему-то кажется по-настоящему правильной. Сердце Жана Моро всегда будет в безопасности, если раз и навсегда отдать его Джереми Ноксу. И он об этом знает.