Фотография на память

      Хуа Чэн опускается на одно колено, почтительно склоняя голову и почти невесомо целуя чужую ладонь, чувствуя, как за ним наблюдают. Тёплые пальцы касаются его лица, мягко приподнимая за подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза, полные искренней преданности и верности. Хуа Чэн не сдерживает восхищенного вздоха, стоит ему увидеть лик его божества, его принца, что смотрит на него с таким благоговением и добротой в карих глазах.       — Хуа Чэн, мой самый преданный верующий, – тихо шепчет принц, кладя ладонь на прохладную щёку и улыбаясь, когда демон льнëт к ней, словно умирающий в пустыне, что тянется к стакану с водой.       Демон, преклонивший колено перед божеством. Невероятно привлекательная в своём очаровании картина.       Именно так её видит принц, именно так Хуа Чэн старается себя представить: вот он, весь в твоём подчинении, скажи, что делать, отдай приказ, он готов горы свернуть по одному слову Его Высочества. Но его принц милостив и не попросит подобного у своего самого преданного верующего, у своего единственного последователя. Нет, Хуа Чэн должен знать, что его тоже уважают, что его жизнь также важна, что её нельзя тратить, словно разменную монету.       Он наклоняется, слыша несдержанный вздох, что сорвался с чужих тонких губ, и мягко целует своего демона в лоб, безмолвно благодаря за его преданность и честность, за его силу и смелость. За то, каким удивительным человеком он стал.       Хуа Чэн чувствует, что дрожит, и прикрывает глаз, надеясь насладиться этим мгновением как можно дольше, как можно дольше видеть своего принца и знать, что он ему нужен, что небожитель не гонит от себя демона, что разменял жизнь на посмертное существование.       Но касание прекращается, исчезает, словно лепесток, подхваченный ветром, и Хуа Чэн в замешательстве открывает глаз, не видя более принца перед собой. Он хмурится и меж бровей пролегает складка, когда демон всё же встаёт, оглядываясь по сторонам и понимая, что он стоит посреди сада в своей же резиденции, который он поначалу и не узнал даже из-за ярких солнечных лучей, бьющих сквозь облака и сверкающих на листьях деревьев, падающих солнечными зайчиками на белоснежные цветы и отражающихся сотней искр на крыльях серебряных бабочек, что под их светом похожи на маленькие бриллианты.       У Хуа Чэна на мгновение спирает дыхание: он никогда не видел это место, залитое лучами солнца. Всё вокруг кажется ненастоящим, но таким живым, что не хочется ни о чём думать.       — Сань Лан!       Звонкий голос зовёт его, и Хуа Чэн удивленно смотрит в глубину сада, только сейчас замечая там фигуру в белых одеяниях, что забавно машет ему, и даже с такого расстояния демон видит его улыбку, пусть он и уверен, что секунду назад там никого не было.       Ноги сами несут его вперёд, и вскоре он уже обнимает Се Ляня, целуя его в макушку и слыша его счастливый, яркий смех, от которого внутри что-то приятно согревается, словно под его личным маленьким солнцем.       — Я тебя совсем заждался, Сань Лан, – с шутливой укоризной произносит Се Лянь, улыбаясь в поцелуй, когда его губы накрывают чужие.       — Прости, солнце, – искренне извиняется Хуа Чэн, с довольством замечая, как искрятся чужие глаза на такое ласковое обращение.       Се Лянь только улыбается, беря его за руку и утягивая куда-то, точно так же, как он делал, когда гостил в поместье демона, случайно оказавшись на тысячу лет в прошлом. И только сейчас Хуа Чэн понимает, как сильно скучал по этому, по тому, как этому человеку всё время не сиделось на месте, как он любил проводить время с демоном и о чем-то расспрашивать. И поэтому сейчас чужое появление – как глоток воздуха, в котором, как оказалось, Хуа Чэн нуждается, как никогда раньше.       Они проходят чуть дальше, – Се Лянь смеётся, когда бабочки летают вокруг них, а некоторые садятся ему на волосы или щекочут щёки, – и вскоре выходят на широкое поле: высокая трава путается меж складок одеяний, слегка окрашивая их в зелёный, а с цветов слетают бабочки и пчелы, когда они случайно тревожат их своим появлением.       Если у Хуа Чэна и возникает вопрос, как они из резиденции попали в это место, то он выбрасывает его из головы.       Ветер треплет его волосы, и Хуа Чэн приглаживает их рукой, щурясь и глядя за горизонт на медленно заходящее солнце, что бросает свои длинные лучи на бескрайнее поле, простирающееся так далеко, как только хватает взгляда.       Вдруг чужие руки касаются его головы, и Се Лянь надевает на него венок из полевых цветов, что так идут человеку со столь поэтичным именем. Хуа Чэн удивленно вскидывает брови, а на губы тут же ложится ласковая улыбка. Он зацеловывает щеки своего бога возлюбленного, с упоением наблюдая за ярким румянцем на его щеках.       Его счастье яркое, как солнце, и такое же теплое, пахнет полевыми цветами и смеётся так тепло, что все предыдущие годы кажутся ледяной пыткой.       Се Лянь, наконец, вырывается из его крепких, но таких приятных объятий, всё ещё чувствуя прикосновение любимых губ к своей коже. Над ухом раздаётся тихий смех, а лёгкий поцелуй касается его волос, так трепетно и нежно, что у Се Ляня перехватывает дыхание.       — Где мы? – расслабленно интересуется Хуа Чэн, разглядывая окрестности поверх чужой головы.       — Ты мне скажи, – парирует Се Лянь, и на его губах играет весёлая улыбка.       Демон на мгновение теряется, глядя в его глаза и находя там больше вопросов, чем ответов, но Се Лянь словно и не замечает его заминки, отворачиваясь, как будто увидел что-то вдалеке.       — Это СяньЛэ?       Невинный вопрос сбивает с толку, и только подняв голову, Хуа Чэн замечает, как у подножия холма, которого раньше и в помине не было, раскинулось богатое древнее королевство: даже отсюда можно было увидеть высокие башни с изогнутыми красными крышами и позолоченными острыми шпилями, множество улиц, вдоль которых были развешаны фонарики и праздничные флажки, обставлены торговыми палатками или мастерскими, меж которых уютно примостились домики, похожие один на другой, но от этого общий вид становился только приятнее. Вдалеке виднелся императорский дворец, возвышавшийся над городом своим величием и богатым убранством, являясь безмолвным показателем достатка небольшого государства. За городом раскинулись поля и пахотные земли, на которых едва можно было различить крошечные фигурки людей, что трудились в ранних лучах уходящего солнца.       От одного вида этого места, ставшего родным, у Хуа Чэна что-то кольнуло в сердце, как старое воспоминание, что не давало о себе знать вплоть до этого момента.              — Тебе нравится? – срывается с его губ раньше, чем Хуа Чэн успевает это осознать.       Се Лянь в его руках тихо кивает.       — Да, тут очень красиво, Сань Лан. Ты вырос в прекрасном месте, – мягко произносит он, зарабатывая поцелуй в висок.       Может, и в красивом, но Хуа Чэн более всего запомнил лишь трущобы и тяжёлую жизнь подростка-беспризорника. Поэтому для него самого стало открытием, что он помнит СяньЛэ с такой стороны.       — Хочешь посмотреть поближе?       Се Лянь улыбается, но отрицательно мотает головой.       — Это уже в прошлом, Сань Лан, а смотреть я хочу только на тебя.       С этими словами он подходит ближе, обнимая демона за шею и приникая к его губам в мягком, чувственном поцелуе, а в нос ударяет пряный запах цветов с венка на чёрных волосах. Хуа Чэн не отстаёт, тут же потакая желанию своего возлюбленного и отвечая на прикосновение, сминая губы в нежном поцелуе, стараясь передать через него всю свою привязанность, всю любовь и преданность, для которой наконец-то нашёлся выход. Се Лянь, с его яркими улыбками, искренними взглядами и теплыми словами заслуживает всего самого лучшего, и Хуа Чэн готов ему это лучшее дать.       Сотни подобных поцелуев и встреч проносятся перед глазами, с его принцем, с Се Лянем, что словно сопровождают его на каждом этапе жизни, и в конце концов Хуа Чэн находит себя стоящим на балконе собственной резиденции.       Ветер подхватывает его волосы, играясь с тёмными прядями, и Хуа Чэн больше не чувствует тяжесть венка на голове, – он не уверен, как давно носил его, время здесь идёт довольно странно.       Движение слева привлекает его внимание, и Хуа Чэн разворачивается, потрясëнно замирая, когда видит своего бога, что стоит прямо рядом с ним, в его поместье, в его городе, рука об руку, словно они не бог и последователь, а старые друзья.       — Здесь очень красиво, – чужие слова кажутся отголосками чьих-то ещё, которые Хуа Чэн слышал когда-то давно, словно во сне. – Ты построил прекрасный город, Хуа Чэн.       — Я хотел показать его вам, чтобы вы могли считать его своим...считать его местом, куда вы всегда можете вернуться.       Как долго Хуа Чэн хотел сказать это. Как давно эти строки вертелись на кончике его языка, не находя выхода, и только сейчас, наконец, достигая ушей того, кому они всегда предназначались.       Принц улыбается, всё с той же нежностью и безмолвной благодарностью глядя на демона, что не растерял своей преданности по прошествии лет.       — Спасибо тебе, милый. Никто не делал для меня больше, чем ты. Я никогда этого не забуду, – тихо шепчет принц, и его глаза в неверном свете солнца блестят от невыплаканных слёз.       Хуа Чэн поддаётся порыву, невесомо касаясь чужих щёк, гладких, словно мрамор, и стирает прозрачные искры слёз, зарабатывая благодарную улыбку в ответ.       На щёку ложится теплая ладонь, как множество снов назад, словно это было в прошлой жизни, и Хуа Чэн устало выдыхает, всё так же прислоняясь к ней, словно одно касание может спасти его от сотен тревог и удручающих мыслей.       — Я беспокоюсь о тебе, Хуа Чэн, – чужой голос полон тревоги, и демон отрицательно мотает головой, чувствуя пустоту внутри, когда принц опускает ладонь, кладя её на красные перила.       — Не стоит, Ваше Высочество, – он не должен докучать принцу своими проблемами, нет.       — Стоит, – безапелляционно говорит принц, звуча при этом всё также мягко.       — Я могу со всем справиться, Ваше Высочество, это лишь временные трудности.       Демон опускает взгляд, в душе злясь на самого себя, что заставил принца переживать. В его городе он не должен чувствовать ничего, кроме комфорта и спокойствия. Хуа Чэн не хочет становиться причиной его тревог.       — Я не могу не волноваться за тебя, милый. Я боюсь, не слишком ли затворнический образ жизни ты себе выбрал? – осторожно интересуется принц, чуть поворачивая голову и глядя на демона, что словно стыдится смотреть на него в ответ.       Хуа Чэн неопределённо пожимает плечами.       — Меня все устраивает.       — Разве? Тогда почему мы сейчас разговариваем?       Хуа Чэн поджимает губы, опуская взгляд. У него нет ответа на этот вопрос. Сложно отвечать самому себе.       Он коротко вздыхает, сжимая кулаки и безучастно глядя на Призрачный город, расположившийся под его ногами. Сейчас, в лучах закатного солнца, он кажется Хуа Чэну особенно красивым.       Он только сейчас понял, что здесь не бывает солнца.       Демонам привычней и комфортней жить в темноте, поэтому город всегда накрывает ночь, но сейчас, здесь, Хуа Чэн, кажется, впервые может полюбоваться тем, как оранжевые лучи окрашивают улицы его города, как словно настоящим огнём горят дома и лавки из красного дерева, как медленно опускается на демоническую провинцию ночь.       Он никогда не думал, что это может быть так красиво. Возможно, все же стоит создать над городом нормальную циркуляцию дня и ночи и позволить природе самой распоряжаться тем, какое утро встретят демоны сегодня или завтра.       А ещё он впервые может показать это место принцу. Хуа Чэн уже и не надеялся на это, по правде говоря. Но вот сейчас он здесь, стоит слева от него и смотрит на тот же пейзаж, что сам демон видит уже в бессчетный раз.       Он оборачивается к нему, глядя на всё такое же прекрасное лицо, на чистый, ясный взгляд, ещё не затронутый всеми ужасами, которые приготовила ему судьба, с лёгкой улыбкой на мягких губах. Принц именно такой, каким Хуа Чэн его запомнил, и сейчас он стоит прямо здесь, стоит только руку протянуть. Ему всё ещё слабо в это верится. Словно всё вокруг – мираж, что не отличим от яви.       — Тебе стоит больше думать о себе, Хуа Чэн. Ты так долго не протянешь, – снова произносит принц, и снова демон не может выдержать его сочувствующего взгляда, отворачиваясь и пряча глаза за вуалью чёрных волос.       Сбоку слышится тихий вздох, а на его плечо ложится чужая лёгкая рука.       — Я ведь волнуюсь о тебе, Сань Лан.       С губ демона срывается ошеломленный вздох, и он резко оборачивается, сталкиваясь взглядом уже не с принцем, а с Се Лянем, что в царских одеждах выглядит поистине прекрасно. Хуа Чэн не может удержаться от того, чтобы как следует рассмотреть его, то, как ему идут богатые расписные шелка и дорогие украшения. Как величественно он выглядит, словно носить подобные одежды и титул для него также естественно, как дышать.       Хуа Чэн не ожидал его здесь увидеть, и он чувствует, как болит сердце от чужого присутствия. Потому что он скучал, безумно скучал. Настолько, что его глупое сознание заменило в его воображении принца на Се Ляня, словно намекая, что для него на самом деле важно, а что уже давно пора отпустить.       И Хуа Чэн не знает, что делать с эмоциями, разрывающими его душу прямо сейчас.       — Се Лянь...Что ты здесь делаешь?       Мужчина улыбается, глядя на него своими янтарными глазами, и Хуа Чэн готов поклясться, что не видел ничего красивее Се Ляня, стоящего сейчас перед ним в богатых, искусно вышитых одеждах, что струятся по его плечам гладким шёлком и касаются подолом деревянного пола, словно прозрачным шлейфом; с его длинными, русыми волосами, собранными в изящную, но не слишком сложную прическу, и заколотыми той самой заколкой, которую когда-то подарил ему Хуа Чэн, с непослушными прядями, что красиво развеваются, подхваченные легким вечерним ветерком; с мягкой и такой знакомой улыбкой на лице, с этими выразительными, карими глазами, которые словно светятся сотней драгоценных камней, отливают жидким золотом и просто ярко сверкают под теплыми рыжими лучами закатного солнца.       Он словно видение, снизошедшее к Хуа Чэну в благодарность за долгое ожидание и веру. И в этот момент забвения и полного осознания Хуа Чэн, наконец, кое-что понимает.       В лице принца видел своего бога, идола, за которым он мог следовать и которому мог посвятить свою жизнь.       Но в глазах Се Ляня он видит свой дом. Спокойствие и умиротворение, покой для своего сердца и души.       И пока первое для него недосягаемо, также далëко, как звёзды на небосводе, второе – прямо перед ним, что можно коснуться рукой. Может, и придется прожить впустую ещё несколько сотен лет, но этому ожиданию в итоге придёт конец, в этот раз оно не бесцельно.       Это осознание приносит долгожданный покой, пусть душу всё ещё терзает тоска. Потому что взгляд в эти глаза приносит не только радость, но и боль.       — Я знаю, милый, знаю, – тихо шепчет Се Лянь, обнимая своего демона и поглаживая его по голове в успокаивающем жесте, надеясь, что это сможет хоть немного помочь Хуа Чэну справиться с собственными эмоциями. – Ты прекрасно справляешься, Сань Лан, я горжусь тобой.       Хуа Чэн вздрагивает в его руках, удивленный чужой похвалой, и крепче сжимает человека в объятиях, утыкаясь носом в его шею и не желая отпускать никогда. Он хочет дышать им, хочет вечно касаться его, чувствовать его кожу под своими ладонями, его бьющееся сердце напротив собственного, мёртвого, но всё ещё способного испытывать радость и боль. Хочет просто знать, что он не одинок, что хотя бы этот человек его не покинет.       Демон стискивает зубы, зажмуриваясь и погрязая в отвращении к самому себе, о котором он, как он думал, уже забыл. Но старые эмоции дают о себе знать под натиском тревоги и беспросветной тоски, от которой он надеялся спрятаться хотя бы здесь, но только сейчас Хуа Чэн понял, что это место, эти фальшивые воспоминания и события дарили лишь временное успокоение и надежду, с каждым разом всё больше окуная его в неутешительную действительность.       Хуа Чэн ведь тоже человек. Да, сейчас уже демон, но его душа никогда не переставала быть человеческой, его эмоции и чувства никогда не меняли своей формы, даже после его смерти. И ему тоже может быть плохо, одиноко и тоскливо до отвращения к самому себе. Он тоже может устать, тоже может не справляться.       Умом Хуа Чэн понимает, что это нормально, что это естественное состояние для того, кто живет значительно дольше, чем того требуют временные рамки и законы природы. Что это нормально – чувствовать тоску и апатию, оглядываясь назад в своё пустое прошлое и с опаской взирая на такое же неизвестное и одинокое будущее.       Но в то же время на сердце у него неспокойно, и злость на самого себя, на свою бесполезность и слабость протекает наружу, вырываясь в вот такие всплески эмоций, которые он уже не в силах подавить.       — Я не справляюсь, – исступленно шепчет Хуа Чэн, боясь открыть глаз и чувствуя только нежный запах любимого человека. – Я не могу больше, я снова подвёл вас, Ваше Высочество...       Он не осознаёт, что говорит, пока не слышит тихий вздох откуда-то сверху.       — Здесь нет принца, Сань Лан, только я.       Хуа Чэн замирает, испуганно таращась куда-то перед собой, и его с головой накрывает новая волна отвращения к себе.       Как он мог перепутать принца и Се Ляня? Как он мог назвать Се Ляня чужим титулом?       Какое же он ничтожество.       Он ведь знает, что бога нужно оставить в прошлом, знает, что нужно двигаться дальше. Он ведь уже делал это, сознательно отпускал его, позволял остаться лишь приятным воспоминанием в собственном разуме – он не может забыть его полностью, иначе просто не будет больше существовать.       Но Хуа Чэн ведь уже научился смотреть не в прошлое, а в будущее: туда, где его ждёт Се Лянь. И вот опять, он опять дал слабину, не справился.       Это гложет его сильнее, чем демон мог себе представить.       Чужие руки обнимают его крепче, и Хуа Чэн возвращается в реальность, замечая, как она дрожит перед его глазами, как искажается, потревоженная его мыслями.       — Тебе пора просыпаться, милый, – тихо, ласково шепчет Се Лянь, поглаживая демона по волосам и глядя на него в ответ, когда Хуа Чэн поднимает голову, с болью взирая на человека, которого не увидит ещё так долго.       — Ещё рано, моих духовных сил пока недостаточно.       Се Лянь улыбается, так же мягко, как Хуа Чэн это помнит, и демону хочется задержаться здесь подольше.       — Ты уже достаточно силён.       Хуа Чэн отрицательно мотает головой, в глубине души понимая, что просто тянет время.       — Ты этого не знаешь, – его голос упрям, но один только ласковый взгляд человека разбивает всю его уверенность.       — Я плод твоего воображения, Сань Лан, я знаю о тебе всё, – с ноткой сочувствия произносит Се Лянь, касаясь чужой щеки ладонью и улыбаясь, когда демон доверительно льнëт к прикосновению. – Даже то, чего ты сам о себе не знаешь.       Хуа Чэн вздыхает, беря чужую ладонь в свою и ласково её целуя, жалея, что у них было так мало времени вместе, что в реальности, до ухода Се Ляня, что сейчас.       Внезапно его посещает мысль, что он вряд ли сможет рассказать настоящему Се Ляню об этом долгом сне, от которого так не хотелось просыпаться.       — Пора, мой милый Сань Лан, – голос человека как всегда нежен, и Хуа Чэн надеется, что настоящий Се Лянь когда-нибудь тоже назовёт его так. Он вдруг понимает, что ему нравится слышать «мой» в отношении себя. Ему нравится, что он может быть «чьим-то», ведь это значит, что он кому-то нужен. Что его кто-то ждёт.       Хуа Чэн заставляет себя кивнуть, медленно выдыхая, и наблюдает, как столь знакомое лицо его возлюбленного медленно тускнеет, в конце концов растворяясь в мареве заката, что тоже гаснет, оставляя после себя непривычную темноту.       Когда Хуа Чэн открывает глаз, он не сразу может понять, где он и что происходит. Но вскоре до смятëнного от долгой медитации разума, наконец, доходит, что всё произошедшее было лишь сном, длинным, но совершенно ненастоящим сном, и Хуа Чэн с удивлением замечает застывшие на щеке слёзы. Он спешно вытирает их и только сейчас замечает изменения.       Собственная тоска отходит на второй план, когда всё его внимание привлекает его тело, а точнее то, как оно теперь ощущается. Хуа Чэн ещё никогда не чувствовал такой лёгкости. Он проводит рукой по воздуху, с замешательством наблюдая за полупрозрачным красным шлейфом чистой духовной энергии, что повторяет его действия и тянется за его рукой, словно неотделимая от неё тонкая газовая ткань.       Энергия буквально искрится на кончиках пальцев, течёт между ними, как вода, настолько плотная, что Хуа Чэн может буквально потрогать её руками.       Собственное дыхание кажется таким естественным, что он даже на мгновение забывает, что, вообще-то, в воздухе уже давным-давно не нуждается, но именно такое простое действие позволяет ему контролировать ту необъятную мощь, что циркулирует в его теле, течёт по венам, как вторая кровь.       Это кажется чем-то невероятным, а собственное могущество ощущается так, словно Хуа Чэн может лишить жизни любое божество просто по щелчку пальцев.       И стоило Хуа Чэну об этом подумать, как он тут же ощущает чужое присутствие в поместье.       Небесная аура, скрытая, но с нынешними ощущениями она не способна проскользнуть мимо Хуа Чэна.       Он встаёт, чувствуя невероятную лёгкость во всем теле, словно и не сидел в одном положении несколько десятков лет, и быстро петляет по коридорам. Босые ноги, по ощущениям, едва касаются деревянного пола, а длинные одежды летят за ним, словно невидимый шлейф. И чем ближе Хуа Чэн к главному залу, тем отчетливей становится божественное присутствие – и речь здесь не об Инь Юе. Он знает эту ауру и не чувствует дурного намерения, но всё же хмурит брови, а губы сжимаются в тонкую линию.       В его отсутствие Инь Юю были даны чёткие указания не впускать посторонних в поместье, придумать тысячу и одну отговорку, лишь бы сюда не ступала нога чужеземца или, чего хуже, – бога. Хуа Чэн даже приказал ему время от времени принимать свой облик, чтобы жители города или кто ещё ничего не заподозрили. Но, видимо, в этот раз что-то пошло не так и Инь Юй не смог остановить от незваного вторжения одного небожителя (он надеется, что это было единожды).       Двери в главный зал распахиваются ещё до того, как Хуа Чэн касается их, чтобы открыть, и на него тут же смотрят две пары глаз – одна с облегчением, другая с лёгким замешательством. Хуа Чэн проходит внутрь, коротко кивая поклонившемуся ему Инь Юю, и скашивает взгляд на незваного гостя, коим, по счастливой (или нет) случайности, оказывается Мингуан. Его что-то вроде приписали к переговорщикам в Призрачном Городе, как второго по силе бога войны, так что Хуа Чэн время от времени мирится с его «инспекциями» или, как называет это сам генерал – дипломатическими визитами.       — Интересно выглядите, – задумчиво произносит Мингуан, с ног до головы оглядывая демона и нарушая затянувшуюся тишину.       Хуа Чэн вопросительно выгибает бровь, опуская взгляд: его волосы, раньше едва касавшиеся поясницы, теперь струятся чуть ли не до колен, красиво завиваясь на кончиках и путаясь меж складок одеяния, которое тоже, к слову, стало длиннее и теперь полностью закрывало его стопы, касаясь пола. Для своей долгой медитации он выбрал простой наряд, без обилия украшений и застежек, больше напоминающий халат из качественной ткани, что струится по телу, словно волны, подхваченные ветром во время прибоя. И за ними так же, как и за его руками, повторяя движения, следует красный шлейф духовной силы.       — Что вы здесь делаете? – вместо ответа спрашивает Хуа Чэн, пристально глядя на бога. – Я велел никого не впускать.       — Прошу прощения, Хуа Чэнчжу, – вставляет Инь Юй, опережая генерала. – Вы велели не беспокоить вас, мне жаль, что я не смог выполнить ваше поручение в полной мере.       — Полно, – отмахивается Хуа Чэн, не собираясь перекидывать вину на своего подчинённого. – Лучше скажи, сколько времени прошло?       Инь Юй вскидывает брови, пусть этого и не видно за маской.       — Сто семь лет.       Ах, так вот почему Се Лянь велел ему просыпаться. Он действительно пробыл в медитации дольше положенного и даже не заметил этого.       — Не хотите объяснить, что происходит? – вставляет своё слово генерал, которого оставили без внимания, и Хуа Чэн коротко вздыхает, глядя на него со степенной отрешенностью.       — Кажется, я задал вам тот же вопрос. Что вы делаете в моей резиденции?       Небожитель складывает руки на груди, всё с тем же замешательством глядя на состояние демона перед собой. Сейчас Хуа Чэн кажется ему эфемерным, и генерал моргает, пытаясь прогнать это видение.       — Меня послали узнать о вашей пропаже. Вас не видели уже очень давно, что несколько тревожит Небеса.       Губы Хуа Чэна украшает ироничная усмешка.       — Разве не должно быть наоборот? Радоваться ведь должны были, что меня нет, а вы, вон, оказывается, тосковали по мне, – он смеётся, и меж губ блестят небольшие клычки, а Пей Мин силится понять, не показалось ли ему, что голос Хуа Чэна звучит как-то иначе.       — Дело не только в вашем отсутствии, – продолжает бог, игнорируя пренебрежительные смешки в адрес Небес. Ему, если честно, тоже было абсолютно всё равно, куда запропастился вышеупомянутый демон, но других богов, кажется, искренне волновал этот вопрос (они просто хотели посплетничать, ничего нового), и поэтому Цзюнь У пришлось послать Мингуана в Призрачный Город. Удивительно, что только сейчас. – От города исходит странная энергия, безвредная, но сильная. Но сейчас я понял, что виной этому вы.       Хуа Чэн хмыкает, поднимая руку и с безмятежным взглядом наблюдая, как духовные силы красными всполохами текут меж его пальцев, но при этом держатся вокруг его тела, словно едва осязаемая аура. Генерал напряженно следит за его действиями, не понимая, можно ли счесть демона угрозой или нет. Сейчас Хуа Чэн выглядит неуловимо по-другому: он всегда считал градоначальника красивым человеком, – несмотря на то, что Пей Мин предпочитает женщин, он в состоянии оценить и мужскую красоту, – но сейчас демон словно стал ещё привлекательней, черты его лица сделались чуть мягче, но вместе с тем отчетливей, мутная поволока в единственном глазу, словно Хуа Чэн только проснулся, придает его образу ленивого очарования, а удлинившиеся волосы, чьи небольшие прядки аккуратно обрамляют лицо, вкупе с длинными алыми одеждами в пол делают его красоту более женственной. И ещё этот странный красный шлейф, что окутывает демона, словно дымка или лёгкий туман. Генералу кажется, что перед ним не Князь Демонов, а юноша из богатой семьи, холеный красавец, по привлекательности способный затмить любую девушку, даже какую-нибудь принцессу.       Мингуан мотает головой, отгоняя странные и неуместные мысли. Хуа Чэн, к счастью, не улавливает направление его воображения. Ну или ему просто всё равно.       Вместо этого он проходит через большой зал к балконным дверям на противоположном конце комнаты, что раскрываются перед ним, словно по мановению руки, и демон выходит на небольшую площадку, кладя руки на перила и взирая на город у подножия своей резидеции, тем самым побуждая двух богов следовать за ним.       Хуа Чэн вспоминает закат, окрасивший его город в яркий оранжевый, и его сердце вновь охватывает тоска.       Он вдыхает воздух полной грудью, чувствуя, как он оседает на языке приятный ночной свежестью.       — С каких пор ты дышишь? – нарушает тишину Мингуан, только сейчас поняв, что одной из странностей демона перед ним всё это время была его мерно вздымающаяся грудная клетка.       — Дыхание помогает духовной энергии циркулировать в теле, – просто отвечает Хуа Чэн.       — Зачем тебе столько силы? Собрался снова покорять Небеса?       Демон усмехается подобной формулировке, на мгновение прикрывая глаз. Ощущение, что рядом с ним стоит Се Лянь, а не двое богов, всё ещё никуда не ушло, так что Хуа Чэн буквально заставляет себя сосредоточиться на настоящем.       — Делать мне больно нечего, кроме как тратить на вас свои силы и нервы, – беспечно заявляет Хуа Чэн, отмахиваясь от глупого предложения. – Я копил силы не для этого.       — А для чего тогда?       — Для защиты города.       — От кого? – недоуменно произносит Мингуан, с бóльшим интересом глядя на демона, чьё лицо вмиг становится более серьёзным.       — От людей. В последнее время они стали угрозой.       Пей Мин поджимает губы, отводя взгляд. Ему ли не знать, как поменялось мировоззрение людей за последние века. Уже более четырёхсот лет не появлялось новых богов, да и старые начали чувствовать, как всё меньше людей искренне верят в их существование. С каждым годом люди отходят от концепции божественности, предпочитая ей науку и изучение мира.       И это не могло не затронуть и тех, кто ходит по земле посмертно. Всё чаще проскальзывают неосторожные слова о том, что всё это сказки, а сами люди перестают верить в наличие демонов или даже бояться их. И всё больше их внимание привлекает Призрачный город, который, по слухам, стало найти ещё сложнее, чем раньше, и подобные «аномалии» привлекают людей, делая их исследования опасными для призраков, населяющих демоническую провинцию.       Именно поэтому у Хуа Чэна не было другого выхода.       — Я собираюсь спрятать город от глаз людей. Ни один человек более не войдёт сюда, и ни один из них не найдёт Призрачный город.       — И как ты собираешься это сделать? Город огромен, сам знаешь, ты не сможешь просто спрятать его и надеяться, что на эти территории в конце концов не позарятся.       Хуа Чэн чуть улыбается, вгоняя бога войны в лёгкий ступор.       — Я не собираюсь отбирать у людей эти земли, но и в город они больше не войдут.       С этими словами он разводит руки чуть в стороны, и между ладонями тут же начинает переливаться духовная энергия, закручиваясь в тёмно-красный клубок.       — Пускай они живут здесь, пускай строят свои города и поселения на этом месте, но и демоны никуда не уйдут, будут жить под носом у людей, ходить по их же улицам, но никто из них этого не увидит и не узнает.       Оба бога рефлекторно делают шаг назад, когда клубок энергии словно взрывается в руках демона, распыляясь по округе и накрывая городские улицы плотной туманной дымкой, что петляет меж лавок и магазинчиков, и даже самих демонов, которые, кажется, и вовсе не замечают сильной, необъятной магии, окутавшей весь город, словно куполом.       Вскоре дымка рассеивается так же, как и появилась, оставляя после себя лишь бледный красный шлейф, что полностью теряется в общем колорите города.       Хуа Чэн чувствует, как вся эта мощь течёт по его венам, и не сдерживает ошеломленного вздоха.       — ...Что ты сделал? – спустя долгое мгновение подаёт голос генерал, с опаской глядя на демона, что сейчас похож на магнит для духовной силы. Она всё ещё струится по подолу его одежд, пусть и не так интенсивно, как раньше, но и она не пропала полностью, даже после такого сильного заклинания, от которого на мгновение сперло дыхание.       Вместо ответа демон касается двух богов, и те ошеломленно вздрагивают, когда вместо Призрачного города перед ними простирается пышный дикий лес, а сами они словно зависают в воздухе. Но стоит Хуа Чэну убрать руки, как улочки демонической провинции вновь пестрят перед глазами, а под ногами снова чувствуется дощатый пол.       Ему пришлось это сделать. Он знал, что через некоторое время на этом месте люди отстроят собственный город, и Хуа Чэн приготовил для этого почву. Лучше он сам будет тем, кто сотрëт свой город с лица земли, чем позволит кому-то другому сделать это за него. Так он хотя бы будет уверен в безопасности демонов, всё ещё находящихся под его покровительством.       — Рано или поздно люди позарятся на эти земли, и я не хочу давать им повод шастать тут и вынюхивать информацию, – просто объясняет Хуа Чэн, не вдаваясь в подробности.       Боги напряженно молчат, думая каждый о своём. Генерал скашивает взгляд на демона, что выглядит слишком уверенно для того, кто, очевидно, знает об опасности, раз даже придумал такой изощренный способ для сокрытия города.       — Почему у меня ощущение, что ты знаешь больше, чем говоришь? – он наконец озвучивает свою мысль, что так долго не давала ему покоя. Хуа Чэн выглядит осведомлëнным, и это странно. Ни для кого не секрет, что демоны всегда были более успешны в поиске информации, всегда были умнее, быстрее и хитрее небожителей, которые о многих вещах узнавали лишь постфактум. И Хуа Чэн явно обладает бóльшим количеством информации, чем боги литературы и гражданские боги, но даже при таком условии его знания о будущем весьма настораживают. Откуда он может знать, что сделают люди через много лет?       Хуа Чэн же чуть усмехается, и его губы трогает загадочная улыбка. Он переводит взгляд на небожителя, что явно ждет от него ответа, и неопределенно пожимает плечами, давая понять, что у него свои источники и раскрывать он их не собирается. Так что Мингуану не остаётся ничего, кроме как проглотить свои подозрения: выпытать у Хуа Чэна информацию у него не получится в любом случае, демон не так-то прост, к тому же, он и так показал ему больше, чем бог мог рассчитывать, так что глупо надеяться, что Хуа Чэн проявит доброжелательность и поделится всем, что знает.       Ну, у генерала хотя бы есть, о чём доложить Императору, а дальше пусть тот сам разбирается.       — Не смею вас дольше задерживать, – с явным намёком произносит Хуа Чэн всё с той же улыбкой. Генералу на мгновение становится интересно, как скоро его внешность придёт в нормальный вид. – Император вас наверняка уже заждался.       Пей Мин хмыкает, не желая препираться с Хуа Чэном, особенно тогда, когда у демона столько сил, что они буквально льются через край.       Так что он лишь коротко прощается, махая рукой и исчезая в бледном золотом сиянии.       Мгновение на балконе царит тишина, и только далёкие звуки рыночных разговоров да редкий щебет птиц разбавляют её собой.       — Господин, вас давно не было, вам следует рассмотреть несколько дел. В ваше отсутствие, как вы и велели, я решал все основные вопросы, но кое-что всё же осталось. Вам следует с этим ознакомиться.       Голос Инь Юя, такой же тихий и ровный, как и всегда, напоминает Хуа Чэну, что он вернулся в реальность и не может более избегать своих обязанностей, даже если очень хочется. К тому же, это может помочь отвлечься от мыслей, которые беспрестанно терзают его голову, словно назойливые мухи. Возможно, если он окунется в работу, то и не заметит, как пролетят оставшиеся века (он надеется на это).       — Да, конечно, – чуть обречëнно вздыхает Хуа Чэн, уже подумывая уйти, как его голову посещает одна занимательная мысль. – Ах, да, я хочу, чтобы ты изучил политику и государственное управление, всё, что найдешь. Сроков не ставлю, но не затягивай.       Даже сквозь маску Хуа Чэн чувствует чужое негодование.       — Хорошо, конечно... Но я могу поинтересоваться, зачем?       Хуа Чэн улыбается, вдыхая свежий воздух полной грудью и глядя куда-то за горизонт, где вот-вот взойдёт солнце.       — На будущее.