Dat is een vreemde gang van zaken

      — А где Дима? — интересуется Юля в последнюю встречу, когда их компания университетских друзей собирается в библиотеке ради подготовки к предстоящей сессии.       Игорь закономерно пожимает плечами: его зачетная неделя выдалась крайне тяжелой, поэтому все время он думал только о том, как сдать и не вылететь из университета, куда поступал долго, почти невозможно и весьма мучительно. Судя по кругам под глазами остальных присутствующих, а это опоздавших по какой-то неясной причине Олега и Сережи, через преподавательскую мясорубку пропустили не только Грома.       Хотя сама Юля выглядит свежо и бодро, хотя… кто знает этих девушек: с помощью косметики можно замаскировать и усталость, и трупные пятна.       — Он единственный не жаловался на зачеты или подготовку к экзам, — то ли жалуется, то ли восхищается чужой удачей Разумовский, чуть ли не клюя носом над конспектом к предстоящему экзамену.       — Не удивлюсь, если он получил по всем предметам автоматы, а теперь радостно где-то гуляет и рисует, — а вот Игорь уже полноценно жалуется.        Сидящий рядом с Сережей Олег благоразумно молчит: из их компании зачетную неделю он пережил лучше всех, если не считать «извечного отличника и любимчика преподавателей» Дубина. Причина такой удачи была проста и незатейлива: свой рот, в отличии от Разумовского или того же Грома, он держал закрытым, не вступая в словесные баталии ни с профессорами, ни с другими студентами.       — Ну-ну, Угорек, — Юля заботливо хлопает возлюбленного по спине, — мы должны радоваться за Диму. Он столько учится, что нам даже и не снилось.       Сережа тяжело вздыхает, подпирая щеку кулаком:       — Поэтому сейчас он где-то пропадает, а не готовится вместе с нами.       — А вы ему писали? — вставляет слово Олег.       — Конечно, он же наш друг! — чуть ли не обижается Разумовский, поджимая губы. — Но он не ответил… я тебе больше скажу: он даже не прочитал, хотя я и Юля его тэгали несколько раз.       Игорь презабавно хмурится, слыша незнакомое и такое грубое на слух слово, — весьма интересная привычка прямиком из детства.       — «Тэгали»? — наконец переспрашивает он.       — Ну, призывали, — объясняет Сережа, но, видя еще большее непонимание на чужом лице, углубляется в тему посильнее. — Смотри, у каждого в Интернете, помимо имени, есть такая штука, благодаря которой можно отме…       В разговор, перебивая программиста, врывается Юля, явно уставшая от тщетных попыток:       — Ты все равно этого не поймешь, Гром, — вздыхает она. — Просто знай, что мы его несколько раз звали, но он не ответил нам.       Слова Пчелкиной только сильнее напрягают: Дима никогда не был таким человеком, который мог пропасть на неопределенный срок, никого не предупредив. Обычно он сообщал о своем отъезде за некоторое время, а потом еще оставлял записку с подробнейшей инструкцией того, где и по какому номеру его можно найти.       Но сейчас ничего из вышеперечисленного не было, поэтому Игорь имел полное право волноваться за сохранность жизни своего лучшего друга.       — Мы можем ему позвонить, — наконец-то предлагает Гром, начиная доставать телефон из кармана кожанки и открывая контактную книжку.       Друзья переглядываются, но как-то нерешительно.       — А вдруг Дима занят чем-то очень важным, поэтому не может ответить? Он все же староста своей группы, входит в студсовет… — хмыкает Сережа.       — Тогда он мог сказать нам об этом заранее, — парирует Гром. — Серьезно? Вы совершенно не волнуетесь о нем? А вдруг Дима попал в плохую компанию и теперь ему нужна помощь, а мы просто так здесь сидим?       Юля с Сережей снова переглядываются, но последнее слово удивительным образом остается за Олегом — он громко хмыкает, приподнимая бровь и скрещивая руки на груди, выглядя совершенно не заинтересованным в данном диалоге:       — Звони.       — И без тебя собирался это сделать, — лениво огрызается Игорь, но нужный контакт находит и нажимает на него без особых раздумий.       Эту манипуляцию приходится повторять несколько раз: гудки длятся несколько минут, а потом обрываются с механическим женским «абонент не отвечает, перезвоните попозже». За это время вся компания — за исключением вечно спокойного Волкова, как же — успевает перепугаться за своего друга.       На третьем звонке Игорь замечает, как Разумовский открывает список контактов всех моргов, больниц и полицейских участков Санкт-Петербурга. На пятом уже Юля пытается найти номер матери Дубина, Любови Дмитриевны, или, на крайний случай, его сестры Веры. Игорь все сильнее хмурится, но попытки дозвониться до друга не оставляет — теперь это дело гребаного принципа и беспокойства.       Дима отвечает только на седьмой раз: его сонный голос наталкивает на мысль, что все это время парень просто… спал.       — Игорь, ты чего звонишь в такую рань? — хрипло шепчет он в трубку, широко зевая и шурша одеялом на заднем фоне.       — Ты где? — сразу переходит к делу Гром, хмурясь.       Остальные в лице Сережи и Юли пододвигаются поближе, стараясь услышать хоть кусок диалога. В какой-то момент Пчелкина вырывает телефон из рук возлюбленного и нажимает на громкую связь.       — У мамы на даче? — полувопросительно мычит Дубин. — Я же все зачеты сдал, — очередной зевок, — вот она и пригласила нас к себе до начала экзаменов.       — А предупредить? Дим, мы же волновались о тебе, — возмущается Пчелкина, поджимая губы. — К тому же ты не отвечал на наши сообщения, Игорек уже подумал, что ты связался с кем-то не тем.       На какое-то время Дима замолкает, а после тяжело вздыхает: видимо, он наконец-то зашел в их общий диалог и наткнулся на несколько сотен сообщений и пару упоминаний его тэга.       — Простите, я не видел, был занят, — наконец-то извиняется он, и даже по его голосу складывается ощущения глубоко расстроенного из-за случившегося щенка золотистого ретривера. — Но я думаю, что вы отлично подготовились к сессии и без меня, просто… ну… у меня есть причина отсутствовать…       Игорь едва сдерживается от закатанных глаз: оправдание друга звучит слишком уж вымученно и фальшиво. Юля лишь тяжело вздыхает, а Сережа пожимает плечами — привыкли.       — Ну да, родители — это святое, — весьма иронично хмыкает Олег, будучи сиротой и выходцем из того же приюта, что и Разумовский.       Дима снова замолкает, прерываясь на очередной шелест одеяла и скрип постели. Игорь сразу вспоминает ту советскую двухместную кровать на втором этаже дачи Дубиных, которая даже при незначительном движении издавала настолько пронзительные звуки, что оперные певцы позавидовали бы таком диапазону.       Компания склоняется над телефоном, разместившимся с помощью Юли на лакированном дереве библиотечного стола.       — Но ты мог нас предупредить, — настаивает Гром, не выдерживая затянувшегося молчания. — Написать, позвонить, оставить записку — в конце-то концов. Друзья так не поступают, знаешь ли, Дим.       — Я знаю, знаю, просто… у меня были другие заботы… — шепчет Дима, а после выдыхает. — Ребят, давайте я вам попозже перезвоню и все объясню, я обе…       Чужой шепот обрывается громким скрипом кровати — чувствительный к звукам Сережа морщит лицо, но не отстраняется от динамика, чтобы расслышать все и не додумывать, основываясь на словах того же Волкова.       Но продолжения диминой речи не следует, а только чей-то мужской шепот с точно такой же утренней хрипотцой и небольшим акцентом:       — Sunshine, что-то случилось?..       — Я тебя разбудил? Прости, — приглушенно отзывается Дима, будто прикрыв телефон рукой, а после обращается к друзьям. — Ребят, я уверен, что вы прекрасно подготовитесь к экзам, но мне пора. Напишу попозже, удачи! — и отключается в спешке.       Друзья задумчиво переглядываются между собой, понимая, что прямо сейчас их друг, считающийся в компании законченным девственником и немного неловким в общении человеком, находится в одной кровати с — внимание! — другим мужчиной. Нет, они знали, что у Димы когда-то там, примерно в старшей школе, была девушка, но это ведь совершенно иной случай!       Но самое удивительное заключалось в том, что родня парня наверняка знает этого таинственного иностранца (а как иначе объяснить этот таинственный акцент?!), ведь неизвестно кого Любовь Дмитриевна на свою территорию не пустила бы.       Игорю, честно говоря, немного обидно из-за произошедшего: он логично полагал, что будет в числе тех первых, кто узнает о новых отношениях Димы. Но, видимо, тот считал совершенно иначе…       — Пиздец, — глубокомысленно выдает Олег, а другие, не найдя иных слов для описания сложившейся ситуации, лишь кивают на его высказывание.

***

      — Пиздец, — Дима с глухим стоном откидывается на металлическое изголовье кровати, морщась от противного скрипа. Он уже давно предлагал матери купить новую, иногда с Верой на пару, а не довольствоваться наследством из старины, но каждый раз она встала в позу с крайне оскорбленным видом.       Зачетная неделя выдалась весьма напряженной, но исключительно из-за проблем других студентов, которые Дима, будучи старостой и доверенным лицом у всех преподавателей, пытался решить быстро и с минимальными потерями. Каждый что-то хотел, каждому что-то нужно было, из-за чего Дубин иногда чувствовал себя ожившим мертвецом из второсортных американских фильмов.       На фоне всеобщей паники и волнение перед предстоящими экзаменами состояние Димы воспринималось как нечто обыденное, но мама по одному только голосу поняла, что ее сыну нужно срочно сменить поле деятельности. А что может быть лучше дачи в конце мая, когда весь снег сошел, а противная питерская погода соизволила оставить город и его окрестности хоть на какое-то время?       Правильно, абсолютно ничего.       На даче было так спокойно, уютно и тепло. Мама целыми днями пропадала на огороде, Вера готовилась к предстоящим экзаменам в ветеринарной академии, а сам Дима иногда помогал обеим, а иногда — прогуливался по поселку в компании с Августом, которого пригласили погостить втайне от самого парня.       И на фоне произошедшего Дима забыл сообщить друзьям, что его в городе не будет, поэтому произошедшее немного выбило его из колеи.              «Теперь придется объясняться перед ними», — мысленно вздыхает он, устремляя взгляд в потолок, словно в попытках найти ответы на интересующий вопрос «за что мне все это?», но что ему может поведать лакированное дерево над головой? Рано или поздно Игорь с остальной компанией все равно бы узнали про их отношения, но Дима планировал рассказать после экзаменов, когда друзья отошли бы от столь травмирующего периода в их университетской жизни. А теперь…       К тому же Дима никогда не считал себя человеком, готовым рассказать все моменты своей биографии по первому требованию и без. У него были и есть эпизоды, которые он предпочитал хранить где-то глубоко в душе, потому что жизнь неподалеку от Невского района не предполагала открытость и доброжелательность по отношению к каждому встречному человеку. Там больше действовало правило из разряда «каждый сам за себя».       Но Дима мало что рассказывал о своем детстве, предпочитая жить настоящим, поэтому не обижался, когда друзья, однокурсники и даже преподаватели полагали, что он — нежный цветочек, выросший в благополучном районе. Да, иногда такое отношение задевало и неимоверно бесило, но Дубин ясно уяснил одну простую вещь: глупо убеждать человека в обратном, пока он не столкнется с истиной лицом к лицу.       Вот, мама и сестра прекрасно знали, какой Дима на самом деле. А еще школьные учителя, с которыми парень иногда переписывается, и одноклассники, разбежавшиеся кто куда.       — Дима, все хорошо? — интересуется лежащий на животе рядом Август, склоняя голову к обнаженному из-за ночной духоты плечу и внимательно смотря на возлюбленного.       Тот лишь хмыкает, сжимая телефон в руке:       — Нормально, — небрежно бросает.       — Я могу помочь?       — Не надо, я сам с этим разберусь, — Дима слабо улыбается, убирая мобильник на прикроватную тумбочку, но не ложась обратно.       Август приподнимает бровь, словно не веря в чужие слова, но уточнять или как-то наседать не думает: ему хватило прошлого раза, когда его настойчивость и принципиальность Димы столкнулись и вылились в ожесточенный спор с последующим разрешением в тренировочном зале. Кто же знал, что внешне милый и доброжелательный Дмитрий Дубин с детства занимается единоборствами и даже сейчас не прекращает тренировки.       — Как скажешь, — наконец-то отвечает ван дер Хольт, медленно потягиваясь на теплых сбившихся простынях. — Но я готов предоставить тебе любую помощь, которая тебе… пригодится?       — Понадобится, — машинально поправляет Дима, все еще находясь в своих мыслях. — Спасибо, Ави, но эту проблему я способен решить сам. Я же не…       — Не маленький, I know, — перебивает Август, заглядывая в серо-зеленоватые глаза и обольстительно улыбаясь.       Глупо не помнить об этом, когда первые месяцы их знакомства Август только и делал, что пытался заполучить чужое расположение. Сначала небольшими презентами и комплиментами, а потом, когда обыденная манера поведения с треском оказалась проигнорирована, — дельными советами, интересными разговорами и простым времяпрепровождением.       Первым, что выучил Август ван дер Хольт про Дмитрия Дубина было таковым: «Его нельзя подкупить», и с каждым месяцем их отношений он только утверждался в этом.       Когда они только начали встречаться, то Дима сразу же заявил, что ничего от никого скрывать не собирается, но надеется на «благоразумие, поэтому не стоит лезть ко мне с поцелуями на глазах остальных». Привыкшему к роскоши и грандиозным размахам Августу было непонятно такое решение, но небольшими манипуляциями ему удалось выйти на компромисс, в результате которого Дубин теперь принимал все — абсолютно все, на минуточку! — подарки свыше трех тысяч рублей.       Их отношения в принципе напоминали танцы около костра, где каждый норовил не только выдвинуть собственные условия, но и прогнуться под чужие. Последнее Диме давалось чуть легче, чем Августу, поэтому чаще всего отступал именно он, но не позволял пользоваться этим на постоянной основе.       — Можем пойти на кухню, раз уже проснулись, — заключает Дима, вылезая с кровати и тут же оказываясь пойманным за руку.       — А как же утренний поцелуй, duur? Или я не заслуживаю и капли твоего драгоценного внимания? — наиграно-обиженно интересуется Август, щуря темно-карие глаза и приподнимаясь на постели с поражающей грацией.       Дима внимательно смотрит в ответ, а после поудобнее перехватывает парня за руку и без особых проблем притягивая к себе:       — Зубы почисти, а потом уже поговорим об утренних поцелуях, — заявляет с хитрой усмешкой и загадочным блеском в глазах.       Ответом ему становится чужой прищур, а после ослепительная улыбка, в которую Дима, наверное, никогда не перестанет влюбляться заново. Он бы пошутил, что иностранцы просто являются его личной Римской Империей, но, к сожалению или к счастью, Дубин был знаком только с одним определенным голландцем с японскими корнями.       К утреннему происшествию и Игорю в частности парень возвращается только вечером, когда Вера, увлеченно чистящая картошку по просьбе матери вместе с ним, спрашивает кое-что интересное:       — Мне утром писал Игорь, спрашивал, с каким таким иностранцем ты сейчас в одной кровати валяешься, — еще и ухмыляется так противно, будто дальнейшее смущение брата — не ее рук дело.       — И что ты ему ответила? — хмыкает Дима, не отрываясь от своей картофелины, чтобы случаем не заехать маленьким ножичком по пальцу или отрезать больше положенного от корнеплода.       Вера пожимает плечами:       — Я сказала, что в душе не чаю, — а после внимательно смотрит на брата. — Я думала, что ты сказал ему об Августе.       — Счастье любит тишину, — отдаленно бросает Дима, пожимая плечами. — Не предполагал, что им будет интересно такое.       — Но они же твои друзья, разве нет? — девушка бросает картофелину в кастрюльку с водой, сразу же беря новую. — Или ты до сих пор не считаешь себя частью их компании? Я думала, что твои прошлогодние попытки влиться оказались успешными и сейчас ты — их лучший друг.       Ответом ей становится неопределенное глухое мычание, а потом — тяжелый и крайне мучительный вздох. Дима мрачно смотрит на очищенный корнеплод в руке, а потом пожимает плечами.       — Ну да, я их друг, просто… — он хмурится, вертя ножик в руке. — У них свои проблемы и отношения друг с другом, зачем мне посвящать их в такое?       — Или ты ждал подходящего момента, чтобы рассказать об Августе.       — Нет, — Дима поднимает глаза на сестру. — Я не скрываю свои отношения от них, просто не спешу кричать об этом на каждом шагу.       — Но сейчас тебе в любом случае придется рассказать.       Пару минут раздумий, и Дима аккуратно откладывает ножик на стол, а после встает со стула и выходит в соседнюю комнату. Вера провожает его внимательным взглядом, но возвращается к чистке картошки с глубоким вздохом.       Остановившись у окна, Дима достает телефон и параллельно устремляет взгляд на улицу, становясь свидетелем немой сцены: мама что-то объясняет Августу, а тот кивает с самым серьезным видом, будто решает практическую часть экзамена, от которого зависит все его будущее.       Словно почувствовав чьи-то глаза на своей спине, ван дер Хольт оборачивается к дому и его красивое лицо озаряется широкой улыбкой. Дима приподнимает уголки губ в ответ, не смея не ответить на такую яркую реакцию на одно только его появление в окнах. Телефон приятно холодит руку, поэтому Дубин все-таки решается: он открывает список звонков и нажимает на самый последний номер.       — Алло, Дим, че звоним? — Дима облегченно выдыхает, слыша спокойный — это важно, на минуточку! — голос Игоря спустя три-четыре гудка.       — Ну, я же обещал, — слабо улыбается парень в трубку, а после вздыхает. — Да и мы в любом случае должны были поговорить о том, что случилось, ну, утром…       — А, ты про своего иностранца в кровати, про которого ты ничего нам не рассказал? Еще другом себя зовет, частью стаи, — в чужом голосе проскальзывает пару мрачных ноток.       Сам же Дубин хмурится, потому что тон Игоря ему совершенно не нравится: он уже не тот юный и любопытный птенец, которого все же приходилось вытаскивать из мелких заварушек, куда сам Дубин попадал из-за однокурсников и их сомнительных авантюр. Спустя год парень стал куда отстраненнее от мирских забот и взрослее, если так можно выразиться.       И если раньше Игорь выступал в качестве фигуры старшего брата и своеобразного отца, то сейчас Дима относился к нему как к другу или напарнику, с которым можно поговорить о чем-то важном или бесполезном, но за которым так же нужно следить, чтобы тот не наворотил дел.       — Игорь, — осаждает Дима собеседника, поджимая губы. — Не надо меня отчитывать, пожалуйста. Вы были заняты экзаменами и зачетами, так что новость о моих отношениях я отложил до нужных времен. Да и вы не стремились сунуть нос в мою личную жизнь.       На том конце трубки повисает отвратительно неловкая тишина, и Дима уже успевает подумать, что перегнул палку, что Игорь только беспокоится за него и ничего такого, что он должен был ответить намного мягче. Он мрачнеет и натыкается на обеспокоенное лицо Августа, который все это время наверняка не отводил взгляд.       Дима качает головой, мол, все нормально, и ван дер Хольт нехотя возвращается к поливу капусты.       — Я тебя понял, — наконец отвечает Игорь, хмыкая. — Прости, просто… мы же друзья, я переживаю. Я хотя бы его знаю?       — Ну, как тебе сказать… очень даже хорошо знаешь в какой-то степени, — задумчиво мычит Дубин, прижимаясь плечом к оконной раме.              Наступает очередное молчание, после которого Гром вымученно стонет в трубку, явно догадавшись:       — Боже, Дима, только не говори, что это Хольт… он же выглядит как высокомерный индюк, ну дружище, я думал, что у тебя нормальный вкус! Если не на женщин, то на мужчин уж точно! Что я Юльке скажу?       — Что у меня есть богатый парень-иностранец, который прямо сейчас, — Дима щурится, поправляя очки и всматриваясь в далекую фигуру нидерландца на грядках, который как-то слишком неестественно дернулся в сторону, — поливает капусту и, кажется, сейчас будет копать морковку на ужин вместе с моей мамой.       — Ба, Дим, да ты шутишь!       — Если бы, все мои слова — чистая правда, ты же знаешь меня, — смеется парень.       — А ты не боишься, что он испугается твоей дачи и убежит от тебя? — интересуется Игорь, чему-то усмехнувшись, судя по характерному звуку. Дима задумывается на какое-то время, а после пожимает плечами, прекрасно осознавая, что собеседник этого не увидит:       — Пока он не понимает прикола с отсутствием душа, но наличием бани на участке, но скоро мы ее затопим, и тогда он познакомится с вениками, — он улыбается, хихикая и вслушиваясь в ответные смешки. — Вот тогда я уже буду переживать, у мамы рука крепкая, ты же ее знаешь.       Гром утвердительно мычит:       — Естественно, — отвечает он с неестественным акцентом. — В следующий раз притаскивай своего Октября…       — Он Август, Игорь, — перебивает Дима.       — Да плевать, хоть Май, — смеется тот. — Короче, в следующий раз без него не приходи. Должны же мы с ребятами оценить твоего «кавалера заграничной звезды» и дать вам наше отцовско-материнское благословение. Слышь, Дим, а вы уже детей делали или так, только поцелуи?       — Игорь, стыдно такое спрашивать! Иди ты… к Юльке, вот, иди к ней и у нее такое спрашивай! — Дима чувствует, что кончики его ушей начинают покалывать из-за подступившего румянца. Он отключается под громкий хохот друга и прячет телефон в карман шорт, а после пару раз хлопает себя по щекам, пытаясь успокоиться и не получить новых подколок от Веры по возвращении.       Но улыбка — слабая, но безмерно счастливая — возникает на его лице без особых усилий. Дима, хоть и казался оптимистичным светлым мальчиком, но абсолютно всегда, по каким-то невыясненным причинам, загонялся даже по мелочам. Перед звонком он думал, что Игорь начнет читать нотации, осуждать его выбор и всячески показывать, что ему нужен кто-то… другой. Кто-то более понимающий и теплый, а не ледяной и высокомерный богатей из Нидерландов.       Возможно, Юля уже провела с ним разъяснительную беседу или Олег настучал ему по голове. Так, на всякий случай, чтобы не натворил дел, как у Игоря Константиновича по обыкновению бывает. Дима еще раз облегченно вздыхает, а после возвращается на кухню.

***

      Август позволяет себе взглядом вернуться к злополучной грядке с морковью только после того, как любимая светлая макушка исчезает с его поля зрения. Он не слышал, о чем и с кем разговаривал Дима по телефону, но примерно догадывался о теме и собеседнике. И, судя по улыбке на родном лице во время диалога, все разрешилось благополучно.       Не прошло и года, как говорится в России. Дима в принципе не был трусливым мальчиком, просто немного осторожным и одновременно с этим смелым до безумия — эту гремучую смесь мало кто выдерживал, даже несмотря на все очарование и доброжелательность Дубина. Сам Август риск любил и не отступал перед любыми возникшими опасностями, оказываясь приятно вознагражденным за все проявленные усилия.       Любовь Дмитриевна, до этого молча наблюдавшая за любовными подглядываниями за собственным сыном, оповещает о себе громким хлопком по крепкому мужскому плечу.       — Ну что, горе-любовник, удостоверился, что с твоим Димкой все хорошо? — смеется она, наблюдая за мигом смутившимся иностранцем. — Ну не смущайся, дорогой, любовь — штука страшная, всех под себя подминает. — Обычно любовь описывают как нечто… wonderful, — подмечает Август. — Так и есть, — серьезно соглашается женщина. — Но запомни, что влюбленный человек способен на многое. По себе знаю: по ночам сбегала на дискотеки, чтоб отца Димки увидеть и потанцевать с ним. А что он творил… вам, молодежи, такое и не снилось. Ван дер Хольт внимательно всматривается в чужое лицо, изрешеченное морщинами, особенно около глаз и губ, оставшихся после многочисленных улыбок. Он слабо себе представляет, как Любовь Дмитриевна могла сбегать из дома, чтобы потанцевать с каким-то парнем. Она, как и Дима, казалась тихим, осторожным и вдумчивым человеком, но теперь можно было объяснить всех «чертей в омуте» двойняшек Дубиных. Да и кто знает этих «представительниц прекрасного пола»… за то немногое время, что Август провел в Санкт-Петербурге, он пришел к выводу, что русские — народ странный и противоречивый в какой-то степени, а их женщины… они были намного красивее голландских девушек, но при этом оставались такими же самостоятельными и независимыми, только чуточку мягче и внимательнее к мужчинам. — Ну что, пошли? — спрашивает Любовь Дмитриевна. — Покажу тебе, где у нас лопата, иначе как ты будешь морковку-то копать? — Dieser russische Gemüsegarten wird mich verrückt machen, — тяжело вздыхает Август специально на немецком, чтобы не обидеть маму Димы своими неосторожными высказываниями.       — Mach dir mal keine Hoffnung, teuer, — смеется женщина, отвечая на точно таком же немецком, но с едва слышимым акцентом. Она натыкается на недоуменный взгляд и широко улыбается. — А ты что думал? Это Димка с Веркой немецкий не знают, на английском балакают, а я в свое время его учила до самого университета, кое-что да запомнила.       «Удивительная семья», — думает ван дер Хольт со скрытым восхищением, совершенно не жалея о том моменте, когда его взгляд зацепился за чуть растрепанные светлые волосы, внимательные серо-зеленые глаза и яркую улыбку.