Случайная судьба

Стив встретил его на пляже в крошечной итальянской деревеньке, куда прилетел всего на несколько дней - искупаться, насладиться неузнанностью, поесть мороженого и пиццы. Замедлиться. Да, пожалуй, нигде так не ощущалась жизнь, ее неспешное, вечное течение, как пульсация крови, как в Италии. Стив любил север этой страны - чуть более классический, пафосный, модный. Тоже неспешный, но более амбициозный, чем юг. Но вот юг... Вся та страсть, горячая кровь, темперамент, выкрики уличных торговцев, драки, свист вслед женщинам, - все то, что почти исчезло в мире, закованном в ледяную корку приличий, - все это было здесь. Стив чувствовал ее, эту пульсацию энергии в загорелых дочерна людях, внешне лениво-расслабленных, но только тронь, и они вспыхнут, опаляя своим жаром, пробирая до нутра своей страстностью. Он заметил Стива первым. Просто улегся на соседний шезлонг, блестя каплями прозрачной воды на теле, и протянул Стиву спритц. - Ты красивый, - по-итальянски сказал он, приподняв зеркальные авиаторы и оглядев Стива с головы до ног. - И грустный. Тебе одиноко? Стив не знал, как местные умудряются двумя словами и сделать комплимент, и обнажить корень проблемы, о которой ты и сам не догадывался, и намекнуть на пути решения. Стив воспринял это как намек. А еще местные легко заговаривали со всеми, белозубо улыбаясь, выдавая по сто слов за минуту, и половину из них - жестами. Их не интересовало, говоришь ли ты по-итальянски, потому что часто они сами не владели никаким другим языком, кроме родного - зачем? Лучший язык, на котором так здорово говорить о любви, был им родным. - Да, - ответил Стив и улыбнулся, отпивая спритц. - Я одинок, но разве можно грустить в Италии? - Не местный? - Американец, - ответил Стив. - О, Мадонна, а так хорошо говоришь по-итальянски! - Я люблю Италию. И ее язык. - А итальянцев? Стив рассмеялся - как тут все было легко, господи. Без лишних условностей и глупых страхов обвинения в харассменте, без нервов и опасений ошибиться. - Не всех, - ответил Стив. - Переборчивый, - с одобрением поцокал он и тоже заулыбался. Стив обожал этот мягкий выговор, двойные согласные, напевную протяжность языка. И людей, людей, которые и в английский привносили раскатистую "р" и короткие провалы между словами, которые получались на месте привычных итальянцам гласных. - Пойдешь со мной? - спросил вдруг он, и Стив, прикрыв глаза, вдохнул запах цветущей где-то розы, моря, нагретого песка и подумал - почему бы и нет? Еще несколько дней отпуска, которые можно провести по-разному. - Я Брок, - сказал новый знакомый и взял Стива за руку - осторожно, но твердо. - Стив. И да, я пойду с тобой, Брок. Брок смеялся, много говорил, делал несколько дел одновременно. Они пообедали в небольшом домашнем ресторане, где все друг друга знали, сразу познакомились и со Стивом, болтали с ним обо всем: об урожае винограда (будто Стив в этом хоть что-то понимал), о том, какое оливковое масло лучше для салата, и кричали, яростно жестикулируя, если не сходились во мнении. Стив чувствовал себя щепкой, попавшей в быстрину, и это было по-своему здорово: нестись куда-то среди стремительно меняющихся реалий, отдаться этому потоку. Гулять в деревушке было особо негде, но Брок вдруг спросил: - Тебе нравятся лошади? И Стив, снова позволяя потоку нести себя, ответил: - Мне кажется, что да. - Поехали, - решил Брок, и следующие полчаса Стив, подставляя лицо горячему ветру, чувствовал на колене его ладонь. Брок вел свой ретро-кабриолет, казалось, одним взглядом. Хотя нет, смотрел он тоже на Стива, а не на дорогу, хотя та вилась среди скал, кое-где и вовсе нависающих над ней. Тонкая белая рубашка облепила Броку грудь, ветер трепал волосы, и в этот момент Стив отчего-то остро ощутил себя живым, настоящим. Он словно забыл, как оказался здесь, легкомысленно вычеркнув из памяти дождливый Нью-Йорк с его шумом и суетой, заслонявший от него настоящую жизнь. Там он будто смотрел под ноги, а не по сторонам. Но сейчас, омытый волнами нескольких итальянских морей, обдутый горячим ветром, от которого сладко сохли губы, напоенный солнцем этой земли, Стив чувствовал себя наконец оттаявшим до конца. Жара всегда на него действовала как афродизиак, и сейчас, когда они зарулили во двор небольшого "палаццо" - двухэтажного аккуратного дома — и остановились на подъездной дорожке, спросил: - Покажешь мне дом? - Дом? - удивился Брок, придвигаясь вплотную, отчего вокруг стало еще жарче. - Ты... хочешь посмотреть дом? - Если позволишь, - Стив провел ладонью по его щеке и, глядя в глаза, продолжил: - Но мне хватит и спальни. - О, каро, - Брок целовал его так, что, казалось, все солнце, которое было в мире, собралось у Стива в груди и оттуда растекалось по телу, тягуче и жадно охватывая полностью, с ног до головы. - Пойдем, - позвал Брок и повел его к дому, а потом через прохладный полутемный холл по лестнице наверх, мимо расписных колонн и резной мебели, и толкнул крепкую дверь. Спальня была огромна - наверняка занимала половину второго этажа. Арки окон, задернутые тонкой занавеской, открывали вид на зеленые горы, на деревья, усыпанные лимонами, и на море - на самом горизонте, чуть розоватое, почти сливающееся с чистым небом. Тут же был выход и на террасу с гамаками, садовой качелей, плетеной мебелью и зонтиками. - Как люди живут так? - вслух спросил Стив, притягивая к себе Брока. - Как, каро? Тебе нравится? - Очень, - честно ответил Стив. - Красиво. - Тут холодно зимой, - пожал плечами Брок и поцеловал его. В густой зеленой листве томно звенели цикады, где-то тихо ржали лошади, пахло сухими травами и яркими волшебными цветами, оплетшими террасу. А Брок был горячим, как лава. И, будто танцуя, вел его за собой, держа за руку. Прикасался, будто все еще не веря. Раздевал бережно и нежно, но полыхало от него так, что у Стива сбивалось дыхание. Если бы можно было придумать идеальный день и прожить его, Стив не смог бы вообразить ничего лучше, чем мыть друг друга в гулкой большой ванной, выложенной старинной мозаикой, пить чужие стоны и даже сквозь опущенные веки чувствовать, как пылает рядом с тобой другой человек. Еще вчера чужой и незнакомый, а сегодня вдруг ставший ближе всех. Стив это так и чувствовал - как близость, круто замешанную на взаимном желании, на притяжении, чисто инстинктивном, жадном, напрочь смывающим налет цивилизованности. Белоснежные простыни показались Стиву приятно-прохладными, а Брок на них - смуглокожим местным божеством, бесстыдным и жадным, как Вакх, празднующий щедрый урожай своих земель. - Такой красивый, каро, - шептал он, целуя в шею. - Кожа как мрамор. Мадонна, спасибо тебе за него. Он вел горячими губами все ниже, и Стив плыл все в том же потоке, ставшем вдруг лавой Этны, погубившим немало смельчаков, рискнувших поселиться на его склонах. И это было так хорошо - отключить разум, оставив лишь базовые инстинкты, гореть вместе с таким же жадным первобытным существом рядом. - Скажи мне, как ты любишь? Как любит мой каро? - спрашивал Брок, коллекционируя, наверное, стоны Стива и наслаждаясь его неспособностью ответить. Тяжело отвечать, когда так ласкают твой член - вбирая до основания, быстро жадно повторяя движения губ ладонью. - Бьянко, белый, как снег. Такой нежно-розовый здесь. Покажи мне. И Стив позволял ему больше, чем кому-либо когда-либо. Стонал, ухватившись за плечи, почти ослепнув от удовольствия, граничащего с болью, когда Брок нанизал его на пальцы - раз, другой, третий. И Стив кричал, кричал от удовольствия каждый раз, когда тот касался его - так. - Если умру от того, как ты стонешь, - сказал ему Брок, нависая сверху, - то похорони меня под дальней оливой. Стив засмеялся и подался навстречу, обхватывая ногами, торопя Брока, и теперь уже он был беспощаден, пытая любовника удовольствием, наслаждаясь его стонами и проклятьями, воззваниями к святым и искренним восхищением, которое тот тоже озвучивал безо всякой цензуры. - Горячий, каро, как Бог создал тебя такого? - повторял он. Стив сжимал его в себе, целуя, и они растворялись в ярких красках этого места, в его запахах, в тишине, нарушаемой только стонами. Удовольствие было таким острым, что Стив подгонял Брока, двигаясь навстречу, желая разрядки и в то же время - оттягивая ее. - Не могу, каро, - простонал Брок, и Стив отпустил контроль, хаотично, жадно добирая свое, встречая на половине движения, вжимая его в себя, пока они оба, на несколько ослепительных мгновений не стали одним идеальным существом. И снова, целуясь, распались на Стива и Брока. И был поздний ужин - домашняя паста, которую Брок готовил, полуголый, на большой кухне в огромной медной кастрюле, и вино на террасе, и огромная луна над черными горами, и... - Хочешь купаться, каро? - спросил вдруг Брок, поглаживая ступни Стива, лежавшие у него на коленях. Вино заставляло мир приятно расплываться, но голова была легкой, в отличие от тела, отяжелевшего от еды и удовольствия. - Сколько тут до моря? - До ближайшего пляжа, очень маленького, - двадцать минут на машине. У меня там лодка. Хочешь? - Хочу, - просто сказал Стив, и они, собрав одеяла, корзинку для пикника, сели в машину. Цикад сменили сверчки, и Брок все время поворачивался, чтобы посмотреть на Стива, погладить его, коснуться. А потом они шли по прохладному вулканическому песку, черному, как сама ночь. Брок, разбежавшись, оттолкнул лодку от берега и они поплыли по блестящей глади, прямо по лунной дороге. И Брок снова взял его, уложив на расстеленные на дне одеяла, и большие рыбы плескались вокруг, пытаясь сожрать отражающиеся в воде звезды, и было отчаянно нужно - любить кого-то как в древности, без укрытия за стенами, без крыши над головой, посреди огромного мира. И они ныряли, смывая пот и усталость, и удовольствие плескалось вокруг соленой водой, в которой дрожали звезды, и пили вино, ели какие-то сыры, о которых Брок мог говорить бесконечно. И Стив целовал его - снова. От моря потянуло прохладой, и Брок увез его обратно в цивилизацию, к горячей воде и чистым простыням, и Стив уснул, как не спал и в детстве - сразу провалившись на темную мягкую изнанку реальности, чувствуя шеей дыхание Брока, о котором не знал ровным счетом ничего, кроме имени и что тот способен делать жизнь прекрасной. - Кофе, - Брок упал рядом, по-утреннему свежий, Стив обнял его, не открывая глаз, и спросил: - Уже утро? - Полдень скоро, каро. Они целовались и ели то, что Брок принес на небольшом сервировочном столике прямо в спальню. - Я хочу тебя снова, - признался Брок, будто сам удивляясь этому факту. - Каро, как ты делаешь это? - Делаю что, Брок? - Любовь. Как ты просто из воздуха ее добываешь? Пфф, - он щелкнул пальцами и развел руками. - Как магия. - Не уверен, что дело во мне, - Стив спустил столик на пол и потянул Брока к себе. - Это ты - самое горячее, что у меня было. - Я еще не "было", каро, да? Еще лошади. Прогулка в горы, недалеко. Я покажу тебе маслодавильню. И снова все стало лучше некуда, когда Брок поцеловал его в ответ, и они мгновенно вошли в резонанс, и все остальное снова стало неважным, далеким. И другой мир, наполненный тревогами, и люди, мучающие других людей, и все остальные несправедливости, оставшегося, казалось, где-то далеко. - Ты сможешь ехать верхом? - самодовольно спросил Брок, вылизывая его живот, отчего возбуждение накатило с новой силой, и Стив потянул Брока к себе, лаская его, целуя плотную смуглую кожу плеч, груди, живота, чтобы снова все повторилось. - Хорошо, все равно уже слишком жарко, - сдался Брок. - И если ты не перестанешь там меня целовать, то и вечером не поедем. Потому что в седло уже я не стану садиться. Стив, смеясь, поцеловал его еще ниже, пока Брок не застонал, переворачиваясь на живот и приподнимая ягодицы. У Стива во рту пересохло от вида этих чуть более светлых, чем остальной Брок, полушарий, от желания потереться о них лицом, раскрыть для себя, вылизать. - Ты позволишь мне? - на всякий случай спросил Стив, и Брок рассмеялся, обернулся через плечо. - Ну, ты крупноват, каро. Но да. Почему нет? Жизнь так коротка, детка. Я хочу помнить этот день, когда сяду в старости у камина с бокалом кьянти, ворча на сквозняки, налоги и урожай. Я хочу помнить, как ты ласкал меня. Как стонал на мне, прикрывая яркие глаза, и как мне хотелось остановить солнце, чтобы ты продолжал. Ну же, каро. Старость должна быть именно такой - когда тебе девяносто, но есть что вспомнить. И Стив поцеловал его в поясницу, обвел языком обе ямочки на ней, и потерся о прекрасные половинки его задницы так, как хотел. И Брок стонал под ним, как сумасшедший. Гибкий, горяче-податливый, нетерпеливый - он был как огонь того самого камина, по ошибке заточенный за огнеупорным стеклом. И Стив вылизывал его до стонов и проклятий, до горячей мольбы, до требований взять уже предложенное, иначе... Что было бы иначе, Стив не узнал. Брок потянул его к себе, ухватив за волосы, подставляя губы, шею, плечи под поцелуи, и направил в себя, в тугой жар своего тела, и Стив сгорел вместе с ним в их общем огне, в словах, которые сами вырвались, и наверняка были услышаны, и это было сумасшествием - жить так, как хочется. И брать, брать так щедро предложенное, и знать: вот в этом и есть смысл. Вот для чего стоило жить и воевать. Чтобы можно было безболезненно, исподволь, добровольно раствориться в другом человеке. Хоть ненадолго. С возвратом, но все же. Жить, жить, господи просто жить, ловя сладость момента. - Я улетаю во вторник, - сказал Броку Стив, когда они седлали лошадей. - Прости, не могу такое говорить, когда ты меня целуешь, - признался он, и Брок, одетый для верховой езды - в облегающие все на свете штаны, сапоги и расстегнутую до пупа рубашку — подошел ближе, поправив стремя и проверив, как затянута подпруга. - Мне очень жаль, каро, - сказал он. - Что я нашел тебя так поздно. Что ты с другого края света и зимние серые дни у камина достанутся мне одному. Я хочу отвезти тебя в Рим. Позволь мне? Если выйдем завтра утром, как раз успеем. - Выйдем? - У меня есть небольшая яхта, каро. Соглашайся. Стив поцеловал его, гадая, как так вышло, и почему именно сейчас, когда всему миру так нужны герои, ему хочется просто быть человеком. Впервые с войны хочется иметь что-то, кроме бесконечного груза ответственности за все на свете. - Хорошо. Хорошо, Брок. Они до самой ночи катались верхом. Брок с гордостью показывал свои владения: каменистый склон с оливами, тянущимися, сколько хватало взгляда; и лимоны, золотистые, огромные, свисавшие с ветвей, как райские плоды; какие-то травы, цветы, - на этой благословенной земле росло все, согретое южным солнцем, выпестованное с любовью. - Чем ты занимаешься? - спросил, наконец, Стив, когда они спешились в винограднике и Брок выбрал для него самую большую кисть янтарного крупного столового винограда. - Экспортом вина, оливкового и эфирных масел, фруктов, трав, - всего, что растет на моей земле. Пробую заняться сырами, но боюсь, будет много сил уходить на это, а я люблю, знаешь, работать, чтобы жить, а не наоборот. Так мало времени и столько всего вокруг: красивые места и люди, море, как же люблю жизнь, господи! Ты бы знал, каро, как хорошо проснуться утром и знать, что все вокруг - твое. И земля, которую согревает солнце, и деревья, и дом. Я его из развалин восстановил, купил заброшенным. Как в Легионе отслужил, вернулся с деньгами - все, думаю, хватит. Мама родила меня не для того, чтобы я отнимал жизнь у тех, кого мамы тоже родили не для этого. Мадонна, сколько кошмаров я пересмотрел! Не хочу больше. Ешь, каро, - Брок улыбнулся и, сунув в рот ягоду, поцеловал, делясь ее горячим соком, и Стив обнял его, нашедшего свой путь и свою жизнь. - А ты? - спросил Брок, усаживаясь прямо на землю среди лоз. - Что у тебя там, в Америке? - Я тоже... военный. В некотором роде. И художник. - Художник? - Брок сощурился с теплой, нежной насмешкой и потыкал указательным пальцем в бицепс Стива. - Если решишь нарисовать Этну, - он махнул куда-то вдаль. - То... приезжай. Зимой тут холодно даже для таких белокожих янки как ты, но долго хорошо осенью и рано становится хорошо весной. - Ты совсем не знаешь меня. - Мама говорила когда-то, что если появится вдруг особенный человек, то я никогда не перепутаю его ни с кем. И кажется, я начинаю понимать, что она имела в виду. Но не будем, да? Это ничего такого не значит. Просто несколько дней, которые я буду помнить. - И я, - пообещал ему Стив. - Буду помнить. И они вернулись, ведя лошадей в поводу, и расседлали их, почистили, накормили. Брок куда-то позвонил, чтобы подготовили яхту, и потом они лежали в пене в большой старинной ванне, и Брок перебирал волосы Стива, что-то негромко напевая о любви. Стив потом вспоминал его голос, вибрирующий в груди, и запах лаванды от простыней, и горячие доски палубы действительно небольшой яхты под спиной, и свою жажду принадлежать, и кружащих в высоте небесной лазури чаек, и прохладу по-настоящему глубокой воды, в которую Стив нырял, одетый только в поцелуи, и Брока за штурвалом в одних коротких шортах, до боли близкого. И их поцелуй на прощание - долгий, нежный, и свое Броку обещание, которое Стив намерен был сдержать во что бы то ни стало. Приехать "на пленэр", с красками и кистями, чтобы пить вино, рыбачить с лодки, писать пейзажи и не думать хоть недельку о том, что мир в который раз нуждается в спасении. Хотя, пока в этом мире есть Италия и Брок, спасать этот мир однозначно стоит.