Цветы моей жизни на чьей могиле будут лежать?

      — Ну посмотрим, что вы тут выдумали про меня, пока я спала спокойно, — сказала, раскрывая свиток, а затем посмотрела на потолок, — Ну спокойно же можно назвать, если за восемьсот лет не проснулась и даже тревожно себя не чувствовала? Ведь так? Ладно, — это уже прошептала себе под нос, — Не надо все свои загоны вслух проговаривать, мои тараканы мне не ответят…              Опустила глаза на свиток:              «В далёком и величественном государстве Сяньлэ, где земля была усыпана жемчугом, а небеса озарялись тысячами звёзд, жила богиня литературы, Биншу. Её вознесение было величайшим событием в истории государства, и все поэты и писатели взывали к ней за вдохновением…»              — Ну я конечно понимаю, что в легендах о богах врут немного, но чтобы так форсировало? — пробурчала себе под нос, — Земля усыпана жемчугом? Да про Сяньлэ вообще-то по-другому говорят… Говорили. Процветающее государство на просторах Центральной равнины, которое имело четыре главных сокровища: бесчисленное число красавиц, великолепная музыка и блистательная литература, золото и драгоценные камни. А четвёртым сокровищем был знаменитый наследный принц — Се Лянь. За брата конечно я безумна рада, но что вы тут мне в свитке пиздите, что моё вознесение — это величайшее событие в истории моего государства? Оно величайшее только в степени охуевания всех и вся там, потому что кровные братья и сестры не возносятся, моё вознесение можно вообще списать на мою необычную природу, — тут я имела ввиду то, что прекрасно помню, что моё появление в этом мире случайность, и я сюда просто напросто попала, — Величайшее событие, бла-бла-бла, тьфу на вас, если сложить все мои храмы, то это даже не десятая часть числа храмов моего брата, — возвела глаза к потолку, — Правда у брата сейчас их ноль, а вот у меня сколько-то…              Взяла другой свиток.              «Биншу, венец творения,       Слова её — великое благословение.       Вознеслась она среди облаков,       Оставив след в сердцах и стихах.              Прошло лишь несколько месяцев,       Как с небес она исчезла, словно тень.       Верующие в замешательстве и страхе,       Искали знаки в небе, в молитвах.              Но Биншу не оставила их,       Её дух жил в каждом слове, в каждом стихе.       Ответы приходили не с небес, а из сердец,       Где она жила, вдохновляя на подвиги умы.              Ветер шептал её именем,       Листья шелестели, как страницы книг.       Биншу стала частью всего,       Что было написано под её невидимым взором.              Так и живёт легенда о богине,       Что пропала, но не ушла в забвение.       В каждом слове, в каждой строке,       Биншу жива, вечно и непреходяще.»              — Фигасе… Ну эта фигня даже не в рифму, да и странная какая-то… — тут лишь поджала губы, правда не знаю, что с этой фигнёй делать.              «В дни затмения, когда солнце скрылось за облаками бед,       Жители Юнъаня, как листья перед ветром, покинули свои дома.       С запада на восток, они стремились к столице, искав помощи,       Надеясь, что Сын Небес услышит их тихие мольбы.              Не зная обычаев великого города, они стали чужаками,       Жители столицы смотрели на них с презрением и недовольством.       Стражи города, как суровые судьи, обращались с ними без милосердия,       И великий император, в своей мудрости, решил отправить их далеко.              Но многие были слишком слабы, чтобы продолжить путь,       И они остались, как тень у стен, в ожидании милости.       Трагедия разразилась, когда ребенок заболел,       А отец, в попытке спасти его, был предан стражами стен.              Смерть отца и матери, что разбила себя о стену,       Разожгла искру гнева в сердцах беженцев.       И вот, без пути назад, они подняли восстание,       С отчаянием в сердце, но с надеждой в душе.              Лан Ин, простолюдин, стал символом их борьбы,       И толпа, неуклюжая, противостояла армии и богу войны.       Но скоро они нашли силы и организованность,       И соседи из Сяньлэ, в тайне, поддерживали их борьбу.              Проклятье на жителей Сяньлэ было наложено.       Борьба усилилась, и проклятие стало их бедой,       Моральный дух пал, и бог войны потерял свою силу.              В конце концов, вера в императора и бога иссякла,       Храмы были разрушены, армия разбита, столица пала.       Лан Ин, вождь мятежников, взошел на трон нового Юнъаня,       И так началась новая глава в истории великого государства.»              — Мм, — протянула я, поджав губы, — Интересно конечно очень, но почему Лан Ина тут за простолюдина считают? Он был средним братом там, это я хорошо помню, а всего их было там трое, младший как раз-таки и мой бывший жених. Они же были довольно богатой семьёй в Юнъане, можно даже считать, что градоначальком там их отец был, по-другому бы отец вот никак бы не согласился меня выдать замуж, тут что-то не чисто…              Взяла свиток, где было написано про Се Ляня:              «Наследный принц Сяньлэ, вознесшийся трижды. Бог Войны, дух поветрия, мусорный бог»              — Что ж, если хорошенько подумать, между богом мусора и Богом Войны разница не так уж велика. Все божества равны, как равны и все живые существа…              Тут за моей спиной послышался смешок, а затем голос, предположительно юноши, прокомментировал мои слова:              — Конечно, людям нравится говорить, что все божества равны, и все живые существа равны. Но если бы все таковым и являлось, никаких богов и бессмертных не существовало бы в природе.              Голос был совершенно не знакомый мне, так что я, долго не раздумывая, спросила у него:              — Скажи мне, ты помнишь, когда я у тебя спрашивала твоё мнение по поводу своего высказывания? — в ответ лишь была тишина, — Вот и я не помню, так что придержите своё мнение, уважаемый, при себе, — последнее было уже сказано явно с сарказмом.              Ох, если бы я так вольно себя при матушке и отце вела, то теми шрамами на спине бы они не ограничились.              «Многие верят, что рукописи наследного принца Сяньлэ или картины с его изображением, как духа поветрия, обладают свойствами проклятия. Если налепить их кому-то на спину или на двери дома, это повлечет за собой бесконечные неудачи данного человека или данного рода».              Тут я замотала головой, отгоняя мысли. Что можно поприкалываться над смертными, лепя им на спины портреты моего старшего братца.              Так делать нельзя…              Но попробовать хочется.              Ладно, отвлечемся, про Ци Жуна почитаем:              «В эпоху, когда тьма окутывала землю, был один, кого звали Ци Жун,       Лазурный Фонарь, блуждающий в ночи, чья свирепость не знала границ.       Среди четырех великих бедствий его имя стояло особняком,       Не за мощь, а за жестокость, что искажала его душу.              Слухи шептали, что в список его внесли ради симметрии,       Чтобы «Четверка бедствий» звучала в унисон с «Четырьмя великими картинами».       Но Ци Жун был груб и вульгарен, без тени сочувствия или жалости,       Воспитанный в ненависти к тем, кто осмеливался называть его хамом.              Его крик раздавался чаще, чем тишина, и смех его был безумен,       Удивление — чрезмерным, а сарказм — острым, как клинок.       Капризный и дерзкий, он впадал в ярость, когда мир шел не по его плану,       И «Жесты Ци Жуна» стали знаком его дикой натуры.              Среди всех жестов, самый зловещий — поднятый средний палец…»              Всё.              Всё. Всё. Всё.              Это моё чудо, чудо-юдо. Это мой брат. Ибо я точно помню, как учила его фак показывать. Если до этого были какие-то сомнения, то сейчас они полностью развеялись. Ты ж мой хороший…              Тут почему-то резко кое-что захотелось спросить у того говорящего, чьё мнение до этого не спрашивала, а он сказал:              — Эй, говорун, что ты думаешь о Лазурном Демоне? — и замотала головой, пытаясь найти источник звука.              — Что он отброс, — ответил тот же самый голос.              — Хм, — что-то на конструктивную критику вообще не похоже, — А что это так? — и стала медленно огибать стеллаж со свитками, потому что голос исходил оттуда.              — Потому что он лишь свирепый, а считает себя чуть ли не лучше всех непревзойденных… — и тут голос, а точнее уже юноша, получил свитком от меня по голове. Если что, то ударила не сильно, только чтобы оскорбить.              — Во-первых, самооценка у нас троих семейная, правда старшему её кто-то сбил, во-вторых, это очень даже большое достижение, чтобы тебя при твоей свирепости считали наравне с непревзойденными, такого может, знаешь ли, не каждый добиться, и это только оскорбление для остальных Князей Демонов, остальные же не могут сильно вякать в эту сторону, потому что это вам не хухры-мухры, а ого-го какой феномен. А в-третьих, ты, собственно, кто?              Да, я такой нелогичный человек, сначала бью, а потом спрашиваю кого ударила.