разгромные истории, написанные сердцем

Иногда холод в костях ощущается и в тридцатиградусную жару. Особенно, когда понимаешь, что поддержки ждать неоткуда и ты не маленький мальчик, которого могут утешить объятия родного человека. А маленький Серёжа никогда и не знал, что такое родные руки, и могут ли они вытравить холод души, который поселился в ней из-за отчужденности мира. Годы шли, а ощущение холода и одиночества никуда не делось. Обнять хотелось целый мир, подарить ему всего себя, сделать лучше. Однако против законов физики не попрёшь, теплота не может самопроизвольно переходить от более холодного тела к более горячему. Второй закон, мать его, термодинамики. За холодом пришёл голод, но не такой, от которого сводит живот, тошнит и кружится голова. Это был тактильный голод. Желание прикоснуться, почувствовать что он жив. Но мир продолжал отворачиваться от уже молодого человека. Таким образом, постепенно двадцативосьмилетний Сергей Разумовский утратил веру в то, что мир обладает теплотой. Пока один майор полиции всё не изменил. Чужая горячая ладонь обжигала, и от крепкого рукопожатия кости норовили хрустнуть. Приветственный жест никогда не ощущался так реально, люди из его нового мира вечно торопятся и лениво мажут по руке, как бы отмахиваясь, но не Игорь. Разнимать руки не хотелось от слова совсем, напротив Серёжа боролся с желанием прижаться к телу нового знакомого всем телом, въесться как кислота, прочувствовать тепло чужого тела, наверняка такого же теплого. Но Гром отошёл. — Игорь! Если нужна будет какая-то помощь — обращайтесь. И Игорь обратился, чему Разумовский был несказанно рад. Так, шаг за шагом, они постепенно сближались. Когда Гром впервые его приобнял во время прогулки, Серёже показалось, что его окатили кипятком. Глупая улыбка сама полезла на лицо и упорно не хотела уходить, как бы Разумовский не старался её спрятать, укрывшись волосами. Оставалось надеяться, что Игорь этого не заметил. Судя по тому, что контакт тот не разорвал, нет. Они шли по ночной набережной, Игорь рассказывал о смешных случаях с работы, а Серёжа не мог сконцентрироваться на рассказе, жадно впитывая чужое тепло. При всей своей отчужденности Гром оказался удивительно тактильным человеком отрицая понятие личного пространства. Обычно Серёжа таких людей сторонился, как бы не было холодно на душе, такой контакт воспринимался суррогатом, но с Игорем всё было иначе. Каждое мимолетное касание хотелось вшить в память, а тепло закатать в банку и хранить как зеницу ока. Незаметно Разумовский дошёл до мысли, что если майор однажды покинет его, то мир заледенеет окончательно. — Слушай, я всё стесняюсь спросить. Это ничего, что я к тебе лезу? Мне тут прочитали лекцию о личном пространстве, и я подумал, что постоянно нарушаю твоё. Ты говори, если что-то не так, я в таких вопросах человек не сильно компетентный. — Игорь, если бы мне что-то не нравилось, я бы сказал об этом сразу. — Отлично, тогда я сделаю кое-что с твоего позволения. Разумовский не сразу понял, почему мир потемнел, оказалось, что по комплекции они с Игорем различались больше, чем он ожидал. То, что Гром был шире в плечах и выше, видно было невооруженным взглядом, но Серёжа не думал, что в объятиях его могут буквально спрятать от всего мира. Игорь пах нагретой на солнце кожаной курткой, пылью и немного потом, но Разумовский не чувствовал отвращения. Единственное, о чём он думал, так это о том, что холода больше нет. — Давно хотел обнять тебя, не знаю почему. Просто думал, что надо. Серёжа не ответил, лишь обнял в ответ так крепко, как мог. Майор неловко крякнул, не ожидая такой силы в этом звонком пареньке. Глупо они, наверное, выглядят, стоя посреди парка в обнимку. Но кого это волнует, если мир наконец-то стал казаться не таким замёрзшим в его руках. — Молчи и обнимай меня крепче.