разгромные истории, написанные сердцем

Тема ремонта кружила над головой Игоря двадцать лет. И двадцать лет ему успешно удавалось её игнорировать. Но рано или поздно, коса находит камень. — Игорь, это просто невозможно больше терпеть! Судя по облаку пыли, которое медленно оседало вокруг Сергея, только что вошедшего в квартиру, можно было понять, что штукатурка осыпалась крупными кусками. Последний этаж, черт бы его побрал. — И тебе привет, Серёжа. Я тоже скучал. — Не язви, тебе это не к лицу. Пора что-то делать с твоим аварийным сооружением! — Ты же говорил, что любишь историю. Вот и созерцай! Что ты заладил со своим ремонтом? Разумовский остановился на половине пути. Не успел вернуться домой к любимому человеку, а уже вляпался в ссору. Не то, чтобы Серёжа ожидал, что с Громом будет просто. Сам факт, что им удалось выстроить более менее гармоничные отношения поражал программиста до глубины души. Словно ошибка в коде не стала багом системы, а расширила её возможности. Однако по неведомой причине, любой намек в сторону изменений убранства жилища майора воспринималось в штыки, а сам майор уходил в глухую оборону до момента, пока тема не сменится сама по себе. — Твоя свалка и история не имеют ничего общего! Я же не предлагаю тебе всё в кучку сложить и поджечь. Только разве что некоторую мебель сменить, потолки да стены. Я не хочу, чтобы мне на голову в следующий раз прилетело что-то потяжелее сталинской известки, — обида смешанная с злостью кипела в душе Разумовского и положение усугублялось изматывающим рабочим днем. — Раз тебе здесь так не нравится, то сидел бы в своей башне. Тебя здесь никто не держит! В комнате повисла гнетущая тишина, оба замерли. Игорь не мог поверить, что произнёс эти слова, а Серёжа — что услышал их. Последний горько усмехнулся и тихо вышел сначала из комнаты, а потом из квартиры, даже не хлопнув дверью. Игорю оставалось только молиться, что Серёжа не решил ещё уйти из его жизни.

***

— Ой, Серёженька, а ты чего один? С Игорьком что стряслось? Ты проходи-проходи, что как не родной, — с порога осыпала вопросами гостя Елена Львовна. Почему Сергей решил поехать в этот грустный вечер к чете Прокопенко, а не в свою пустую и мрачную башню, казалось очевидным, но уже когда его усадили в кресло и налили чай с ромашкой стало немного стыдно. — Вы простите, что я без предупреждения, — Серёжа начал краснеть, но у Прокопенко всегда становилось так уютно на душе. — Да что ты, мы с Леночкой всегда рады нашу молодежь видеть, вас же порой не выцепишь, всё на праздниках. Ты, огонёк, лучше расскажи, что стряслось? Игорька где-то потерял, да и лица на тебе нет. Поссорились, авось? — Фёдор Иванович, как человек, повидавший на своем веку немало, казалось, видел парня насквозь. Это одновременно пугало и грело душу. Серёжа не торопясь поведал о причине их с Громом размолвки. — Обидно, что я всеми силами стараюсь стать частью его жизни, перекраиваю свой привычный уклад, пытаюсь подстроиться под его ненормированный график, а он как будто бы не замечает моих стараний. А если замечает, то воспринимает в штыки. Вы поймите, я его не хочу перекроить под себя, но и себя терять не намерен. Грустно оно просто как-то выходит, — отставив опустевшую чашку на стол, Разумовский тяжело вздохнул и внезапно очутился в объятиях. — Дурачки вы наши, такие большие, а разговаривать совсем не умеете, — начала причитать тётя Лена, гладя рыжую макушку. — Думаете, мы с Леночкой всю жизнь душа в душу? Ой там, по молодости только так посуда звенела. Может потому-то и в счастье большую часть прожили. Разговаривать надо! — Я бы с радостью, но вот Игорь… — На него ответственность не спихивай, свою долю тоже внести. Ты молодец, что ближе быть хочешь, только с разговорами также надо пример показывать. Он же нелюдимым вырос, как бы мы не старались. Тяжело с ним было, да и ему с нами. Хотя, не тебе мне это всё говорить, сам все понимаешь. — А на счет ремонта это ты правильно, Серёженька, что задумываешься. Мы Игорю сколько лет уж предлагали помочь и руками, и рублем. Он всё отнекивается. — Хорошо, я с ним поговорю ещё раз. Только позже, пока что я злюсь, ещё сильнее поссоримся. Я, наверное, поеду, поздно уже. Спасибо, что приняли, — Разумовский только начал подниматься, как тут же был усажен обратно. — Никаких поездок на ночь глядя! У нас останешься, а то голова молодая, буйная, в какую-нибудь еще историю угодишь. Пожалей стариков, нам Игоря вдоволь хватает. — Спасибо…

***

Следующие несколько дней нельзя было описать лучше, как противостояние двух баранов, которые ждут по разные стороны моста, когда его пропустят. Серёжа дулся, что Игорь не делал первый шаг, а Игорь…не знал, как первый шаг сделать. Свою ошибку он осознал сразу же как за Разумовским закрылась дверь и через какое-то время уже хотел пуститься догонять парня, но сначала испугался, что наломает ещё больше дров, а после уже получит сообщение от Прокопенко, что Серёжа у них и что Игорь может спать спокойно ведь «утро вечера мудрее». Из-за того, что Прокопенко очевидно были в курсе причины ссоры стало стыдно. Вроде бы взрослый парень, а ведёт себя как шкет. Надо было кто-то менять, но сил не было. Желание — да, но вот сил. Однако, надо брать себя в руки. — Здравствуйте, Игорь. Мне сообщить Сергею о вашем приходе? — дружелюбный голос виртуальной помощницы заставил Игоря напрячься. — Привет, Марго. Не надо, я сам. «Серёжа, прости меня дурака, но ты сам начал. Нет, не то. Думай, думай…» — Ой, привет. Не ждал тебя. «Да что тут думать» — Серёж, я идиот. Прости меня. Я не должен был тебе говорить того, что сказал в тот вечер. Сам понимаешь, дурак без мозгов, хотя нет, не понимай. Я думал все эти дни и пришел к выводу, что никудышный из меня партнер. Ты же всё время старался как лучше. Я только вчера осознал, что все наши встречи и совместные вечера были твоей заслугой, — Гром замолчал, переводя дух, нелегко было спустя столько времени копить в себе различных чувств и переживаний, вот так сходу вывалить всё на близкого человека. — Игорь, может быть присядешь? — Сергей казалось, что Гром от перенапряжения сейчас упадет. — Нет, дай мне пожалуйста договорить. Только как облечь в слова двадцатилетнюю боль и тоску, связанную с величайшей ошибкой, сотворенной по собственной глупости? Рассказать о том, что только благодаря царящему разгрому в квартире Игорь еще способен на несколько минут представить, что вот-вот запахнет с кухни знакомой смесью табака и пригорелой картошки? Или что вещи отца всё ещё хранятся на полках шифоньера, и по этой причине Гром не разрешает его открывать? Как найти в себе силы признаться, что Игорь до сих пор винит себя в смерти собственного отца и никак не хочет себя в этом разубеждать, потому что боль — это тоже память? — Квартира — это связь. Связь с отцом, — удалось пробормотать лишь это, но Серёже этого оказалось достаточно. Игорь не почувствовал, как стёк на пол или как Серёжа бросился к нему, обнимая дрожащее тело. Тихая скорбь была глубокой и неизгладимой. Он знал, что ему придётся научиться жить с этой потерей. Но пока он не был готов к этому. — Прости меня, Игорь, я не понимал. Забываю, что ты такой же как и я. Мне казалось, что ты справился с болью утраты, у тебя были близкие, которые помогали тебе. Прости, что не хотел разобраться, — из-за всей внешней бравадой майора, Разумовский забывал, что Игорь такой же травмированный ребёнок, как и он сам. — Если эта тема для тебя всё ещё болезненна, то давай забудем про всю эту эпопею с ремонтом. Давай ко мне переберемся или как-то план составим? Только давай начнем разговаривать друг с другом. — Не извиняйся, это я пришел сюда с извинениями, — Гром усмехнулся, стираю непонятно откуда взявшуюся влагу с лица, надеясь, что Разумовский не заметит. — Мне давно пора взять себя в руки и начать отпускать прошлое, как бы больно не было. — Давай отпускать его вместе? Расскажешь мне об отце? — Обязательно.