Первое свидание

      Неужели всё это не дивный сон и он действительно вечером встречается с прекрасной цыганкой? Сердце гулко ухало в груди, удары казались такими громкими, что Клод Фролло удивлялся, как это их никто не слышит. Свидание! У него, у священника и учёного, который провёл большую часть юности в борьбе с соблазнами, чтобы сохранить душевную чистоту. Напрасный труд! Кто мог предположить, что на пороге старости он встретит ту, ради которой был готов пойти на любое преступление и святотатство! Ничто не могло встать на пути отроковицы с огромными чёрными глазами, такими чарующими и зовущими, словно зеркала, в которых отражались приделы рая!       Радостное возбуждение охватило архидьякона и теперь ноги не несли его по грешной земле, придавленные тяжестью невесёлых дум, а почти порхали, едва касаясь комьев застывшей грязи. Март в этом году не радовал тёплой погодой, но разве разгорячённому грёзами о красавице-цыганке священнику было дело до этого? В его душе вовсю цвели розы, источая одуряющий аромат страсти, этот пышный цвет соблазна заставлял Клода Фролло дрожать от нетерпения. Уже сегодня он останется наедине с повелительницей своих снов, с самой прекрасной из женщин! И, быть может, ночью ему удастся сжать в объятиях её стройный стан и войти, трепеща от благоговения, в заветный сад. При этой мысли жар подступил к лицу священника и он поспешил опустить голову, чтобы не пугать прохожих чересчур жарким румянцем на впавших щеках.       Он всё ещё не мог поверить своему счастью, как удачно всё сложилось. Две недели назад архидьякон крался в ночи за Эсмеральдой и её козочкой. Девушка допоздна выступала в одном богатом доме и теперь, зябко кутаясь в плащ, кралась по сонным улицам. Путь её пролегал по Гревской площади, на недолгое ночное время ставшей тихой и пустынной. Это утром её наводнит разнообразный люд — от ищущего любую работу деревенского парня до грузчиков и купцов.       Сейчас цыганка пугливо, как лань, кралась вдоль стен зданий, стараясь не показываться на открытом пространстве. Умненькая козочка резко перебирала лёгкими ножками и хранила похвальное молчание. Архидьякон, будто голодный волк, следовал за красавицей, прячась, когда она оборачивалась, и пожирая взглядом хрупкую фигурку в потёртом плаще. Он угадывал силуэт в темноте и его богатому воображению этого было достаточно. Фантазия дорисовывала то, что оказалось скрыто покровом темноты. Клод почти видел облачко перламутрового пара, вырывавшееся при дыхании девушки и то, как волнуется её прелестная грудь, скрытая уродливым порыжевшим плащом. Он мог поклясться, что на шее её бьётся горячая и упрямая жилка, а в ложбинке между грудей собралось особенно много тепла, отчего там выступил прозрачный пряный пот. Клод даже потянул носом воздух в надежде уловить чарующий запах своей прелестницы.       Но сотканная из фантазии и домыслов картина рассыпалась в прах, как только цыганка вскрикнула, а вслед за этим послышался ужасающий хриплый голос:       — Смотрите-ка, кто сам ко мне в руки попал!       То кричала и хохотала вретишница Роландовой башни, к которой Эсмеральда имела неосторожность слишком близко подойти. Гудула железной хваткой держала вырывавшуюся цыганку и только слышно было особое довольное хрипение этой ведьмы.       — Цыганка с козой! Проклятая стрекоза! Теперь ты мне за всё заплатишь! Я искусаю тебя своими зубами, располосую твою харю ногтями! И ты познаешь! Да, познаешь всё то, что твоя мать и прочие цыгане заставили пережить мою крошку Агнессу.       Эсмеральда плакала и рвалась, но не в силах была освободиться.       — Что я вам сделала? — то и дело вопрошала несчастная, надеясь, что её крики смогут привлечь отряд ночного дозора или какого-нибудь сердобольного горожанина.       — И ты ещё спрашиваешь! Ведьма! Людоедка! — визжала вретишница, локтем захватывая шею плачущей цыганки, второй же рукой Гудула вцепилась в кудрявые волосы своей пленницы. — Да! Да! Кричи, умоляй меня! Ничто тебе не поможет.       — Сестра Гудула! — прогремел голос архидьякона.       — Кто это тут? — вретишница продолжала держать Эсмеральду и вглядывалась в темноту.       — Это я, архидьякон Фролло, — священник подошёл к двум женщинам и, воспользовавшись заминкой, освободил Эсмеральду, но когда та собралась убежать, уже сам схватил её крепко за руку. — Останься, девушка.       Эсмеральда плакала, её козочка блеяла, а вретишница разразилась бранью, в которой досталось и цыганам, и священникам, которые суют свою нос в чужие дела.       — И зачем ты мне помешал, поп? — лютовала вретишница, хватая страшными заскорузлыми руками пустоту. — Я бы свернула шею этой безмозглой девке, чтобы повадно не было ей и её соплеменникам обгладывать косточки христианских младенцев.        — О чём вы говорите? — Клод сжимал руку Эсмеральды и пытался собраться с мыслями.       — Об этом! — правая рука скрылась из вида, затем снова появилась между прутьями решётки, потрясая каким-то тёмным предметом.       И тут луна, которой, по всей видимости, надоели людские страсти, выглянула из-за туч. И священник, и цыганка явственно разглядели потемневший от времени и бесчисленных поцелуев небольшой розовый башмачок.       — Ах! — воскликнула Эсмеральда и выдернула руку из хватки архидьякона. — У меня ведь есть точно такой же!       С этими словами она проворно развязала зелёную ладанку, висевшую на её шее, и извлекла оттуда крохотный башмачок и записку. Пергамент выхватил у неё священник, а башмачок затребовала вретишница.       — Покажи, покажи мне его! — кричала Гудула, прислоняя искажённое лицо к решётке.       Эсмеральда с опаской передала своё сокровище вретишнице, ибо было что-то в голосе этой женщины, что внушало желание повиноваться.       — Ещё один такой найди и мать прижмёт тебя к груди, — громко прочёл архидьякон.       Гудула трясущимися руками сличила оба башмачка и подняла сияющий взгляд на Эсмеральду.       — Дочь моя! — вскричала она со слезами на глазах.       — Мать моя! — цыганка бросилась к решётке.       Клод Фролло машинально спрятал записку в кошель и подошёл к теперь уже обнимающимся женщинам. Из домов стали выходить люди, привлечённые криками. Под руководством архидьякона несколько крепких парней разобрали часть стены и освободили вретишницу. Дальше Клоду Фролло стоило огромных усилий загнать любопытных горожан обратно в дома, назвав себя и уверив, что позаботится о матери и дочери, которые не могли разомкнуть крепких объятий. Джали успокоилась и теперь с опаской принюхивалась к тряпью, надетому на Гудулу.       Гренгуар был разбужен среди ночи, когда вся компания в лице новообретённой тёщи, Эсмеральды и его учителя Клода Фролло с Джали на поводке ввалилась в маленький домик цыганки. Страсти всё не утихали, мать и дочь обнимали и целовали друг друга, проливая слёзы счастья. Архидьякон покинул этот дом на рассвете, унося в голове очередной план, как можно получить прекрасную Эсмеральду.              Расчёт оказался верен, девушка была благодарна ему за воссоединение с матерью и за то, что по распоряжению архидьякона ей выправили бумаги на имя Агнессы Гиберто, дочери девицы Пакетты из Реймса. Поэтому, когда три дня спустя архидьякон пришёл к ней домой, Агнесса приняла его, как самого дорогого гостя. Пакетта, к счастью, спала, а Гренгуар выгуливал Джали, поэтому маленькому разговору архидьякона и бывшей цыганки ничто не мешало.       — Прелестное дитя, — начал свою речь Клод. — Я бесконечно счастлив, что тебе удалось воссоединиться с матерью, и надеюсь на твоё понимание.       — Да, отец Клод, я на всё ради вас готова! — глаза цыганки сияли, надежды Клода воспряли.       И тогда он без обиняков выложил ей, что давно и страстно любит её. Удивление на лице Агнессы сменилось ужасом.       — Ты, верно, полагаешь, что моя страсть преступна и низка! Ты права, я не должен был даже помышлять о твоей красоте, не то, что жаждать ею обладать. Но таковым меня создал Господь, увы, я мужчина, мужчина, в жилах которого течёт горячая кровь, мужчина, готовый всем пожертвовать ради счастья быть с тобой. Я люблю тебя, моя прелестница.       Архидьякон приближался к ней, а несчастная Агнесса отступала, пока не упёрлась спиной в стену, тогда девушка вся сжалась. Клод прочёл ужас на её лице и отпрянул.       — Значит, у меня нет даже надежды на взаимность? — спросил он, заранее зная ответ. — Стоит ли продолжать жить, если ты для меня потеряна?       При этих словах Агнесса вздрогнула, слёзы показались на прекрасных глазах. Она разрывалась между жалостью и страхом. Из спальни донёсся шумный вздох — то Пакетта перевернулась на другой бок. Девушка и священник замерли и дружно посмотрели на закрытую дверь.       — Прощай, — Клод решил разыграть последнюю карту. — Не думаю, что мы встретимся вновь.       Агнесса тихо вскрикнула и протянула к нему руки.       — Прошу вас, — зашептала она, пока он покрывал поцелуями её похолодевшие пальцы. — Не надо ничего с собой делать! Вы ведь так помогли нам с матушкой! Мы скоро уезжаем в Реймс и я бы могла… — она зажмурилась. — Я бы могла прийти к вам на свидание!       Клод замер, торжествуя! Да, это была победа! Пусть и горькая, но победа! Она подарит ему один вечер счастья, а потом он проживёт жизнь, замаливая этот грех и вспоминая пережитое блаженство! Да, любой грех можно замолить! Ведь это она сама предложила, ему даже не пришлось подталкивать её. Ну, если только чтуь-чуть.       Условились встретиться в пятницу в родительском доме архидьякона на улице Тиршап. И вот сегодня был заветный день свидания!       

***

      Клод Фролло основательно подготовился, сходил в баню, побрился и переоделся в одежду горожанина — ни к чему было оскорблять сутану преступным по сути свиданием. В одной из лучших таверн, «Сосновая шишка», он сделал заказ на вино и различную снедь. Задумался архидьякон и о приглашении музыкантов, но потом быстро сообразил, что бывшей плясунье вряд ли бы это понравилось. Приятные хлопоты и радостное предвкушение блаженства положительно отразились и на настроении архидьякона. Подопечные с удивлением наблюдали, как угрюмая физиономия Клода Фролло попеременно расцветает улыбкой и она страшила их даже больше его обычного мрачного выражения.       И вот приготовления были завершены, колокола возвестили к повечерию, а Клод Фролло, сгорая от нетерпения, сидел перед накрытым столом, сцепив перед собой руки. Время стало тянуться особенно долго, неторопливое и тягучее, как зимний мёд, а архидьякон чувствовал себя пауком, погрязшим в нём. Когда уже они явится? Кушанья остывали и покрывались плёнкой жира, прекрасное вино нагревалось в кувшине, а настроение Клода Фролло с каждой невыносимой минутой становилось всё мрачнее. Вдруг его обманули? Что, если девушка с матерью уже сбежали из Парижа, оставив его одного? А вдруг она передумала и решила, что пусть лучше Клод сбросится с собора, чем станет её любовником! Но, когда он был готов вот-вот захлебнуться дурными мыслями, в дверь робко постучали.       Агнесса пришла одна, без козы, как и было обговорено ранее. Волосы она спрятала под чепец, а больших испуганных глаз на архидьякона не поднимала. Клод завёл её в дом и усадил на лавку, но красавица отказалась от угощения. Она так и сидела застывшая, как мраморное изваяние, бледная и безмолвная.       — Как поживает ваша матушка? — Клод постарался вложить в голос как можно больше теплоты.       Но девушка только съёжилась при звуках его голоса и подняла на священника затравленный взгляд. В её глазах застыли слёзы, а губы предательски дрожали. Она заметила, что он одет, как обычный горожанин, и это, кажется, ещё больше напугало красавицу. Руки судорожно впились в сидение лавки, будто силились удержать на месте рвущееся прочь тело.       — Неужели я внушаю вам такой ужас? — Клод отошёл от настороженной Агнессы.       Она сглотнула и отрицательно помотала головой. Священник подошёл к столу и налил в серебряный стаканчик вина.       — Выпей, — велел он Агнессе и та дрожащей рукой приняла стакан.       Она выпила вино залпом, поспешно, как будто кто-то гнался за ней. Бледные щёки тут же покрылись румянцем и Агнесса вздохнула. Она ещё немного помедлила, вновь опустив глаза к полу, но затем решительно поднялась и подошла к столу. Клод обрадовался, он принялся ухаживать за ней, как не сделал бы даже самый внимательный слуга. Эсмеральда сосредоточенно ела, не забывая запивать всё вином. Вот она обглодала цыплячью ножку, собрала мякишем соус со дна тарелки и съела изрядный кусок мясного пирога. Клод потерял счёт стаканчикам вина, которые один за другим осушала его красавица.       — Ты пьёшь, как мучимый жаждой путник, — с улыбкой заметил священник.       Агнесса же залилась смехом на эту простую фразу. Смеялась она звонко, от души и всё не успокаивалась, пока на длинных ресницах не повисли прозрачные слёзы. Тогда, смахнув их рукой, девушка порывисто поднялась с места и воскликнула:       — Хотите, я вам станцую?       Она не стала дожидаться ответа, а просто закружила на месте, позволяя юбкам взметнуться вверх и обнажить стройные ноги в серых чулках. Девушка танцевала так же неистово, как ела, то кружась на месте, то поводя плечами и бёдрами, то делая вид, будто ловит на себе блоху. Всё это сопровождалось белозубой улыбкой и залихватскими выкриками. Клод Фролло сидел ошеломлённый, он не ожидал такой разительной перемены, в начале вечера то была овечка, пришедшая на заклание, а сейчас перед ним молодая вакханка с растрёпанными волосами и почти оголённой грудью. Агнесса скинула с себя шейную косынку и чепец, а юбки подняла так высоко, что они почти достигли талии. Архидьякон смотрел на мелькание быстрых ног, на то, как нижняя рубашка облепила соблазнительные бёдра, и желание вновь пробудилось в его теле. Теперь он улыбался и хлопал в ладоши, поддерживая дикие пляски недавней цыганки.       Агнесса сделала ещё один быстрый поворот, подбежала к архидьякону и запрыгнула к нему на колени. Она села так, что её ноги оказались по бокам у Клода и он, не теряя времени, крепко прижал к себе девушку и поцеловал пахнущие вином губы. Но тут она его оттолкнула и, свесившись на бок, извергнула из своего желудка всё, что ранее туда с такой готовностью забросила. Её ещё долго тошнило, архидьякон перехватил длинные волнистые волосы, чтобы они не испачкались в рвоте.       — Какой стыд! — Агнесса разразилась слезами, когда приступ дурноты прошёл.       Она всё ещё сидела верхом на коленях священника, у ног которого растекалась неприглядная лужа.       — Простите меня, отец Клод! — девушка начала всхлипывать. — Я просто так не могу!       И она зарыдала так же безудержно, как до этого отплясывала. Клод прижал её к себе и гладил по волнистому затылку, пока она плакала на его плече. Слова тут были излишни. Этот вечер, о котором он успел так много навоображать, рассыпался прахом и вместо соблазнительной нимфы в его объятиях всхлипывала совсем молодая женщина: слабая и беззащитная. Он обнял её и поцеловал в затылок, она не сопротивлялась. Даже, когда позже Клод подхватил Агнессу на руки и отнёс наверх в спальню, она не выразила протеста.       И ночь любви вместо такой, какой она представлялась ему ранее, оказалась несостоятельной иллюзией. Вместо горячих поцелуев и страстных объятий он провёл ночь у постели ослабевшей Агнессы, меняя мокрую тряпку на горячем лбу. Странно, Клод всегда думал, что не сможет совладать с собой, если окажется так близко к ней, что набросится на неё с безудержной страстью и сметёт со своего пути любое сопротивление. И вот теперь он сидел рядом, поглаживая Агнессу по чёрным кудрям и уверяя, что уже всё забыл.       — Я не хотела, — слабо отзывалась девушка. — Не надо было мне пить вина.       — Ничего, дитя моё, всё к лучшему, — архидьякон постарался улыбнуться и поцеловал её руку.       — Но вы же не умрёте? — с тревогой спросила Агнесса, глядя ему прямо в глаза. — Я не хочу, чтобы вы умирали из-за меня!       — Нет, нет, дитя, я не умру так скоро, — Клод снял с её лба тряпку и опустил ту в таз с водой. — Я был в плену заблуждений и боюсь, что мог поддаться голосу соблазна.       Агнесса несколько мгновений настороженно молчала, затем заговорила:       — Если вы хотите… меня… то…       — Нет, — он одним движением прокрутил тряпку и выжал её почти досуха. — Это в прошлом, ты пока отдыхай.       Но, когда он собрался уйти, Агнесса задержала его.       — Не оставляйте меня одну, лучше расскажите мне что-нибудь, — попросила она.       — Я расскажу тебе историю об одном моём приятеле, который вознамерился заполучить источник вечной радости, но потерпел неудачу, — Клод вновь сел на край постели. — В детстве он был тихим и смиренным ребёнком, который превыше всего ценил знания…       До утра архидьякон рассказывал историю о священнике-алхимике, который почти разгадал секрет философского камня, но увлёкся новой идеей, лишившей его покоя. Агнесса внимательно слушала, ни разу не перебив его, а когда он закончил рассказ, тихо произнесла:       — Мне жаль вашего друга.       — Мне самому его очень жаль, — со вздохом ответил архидьякон.       Агнесса вскоре поднялась, привела в порядок одежду и ушла, позже покинул дом на улице Тиршап и Клод Фролло, он успел переодеться. Архидьякон постучал в соседнюю дверь и попросил хозяйку, которая снимала дом в его семейном лене, прибраться у него дома.       — Там осталась еда, — спокойно произнёс Клод. — Можете всё забрать себе.       — О, благодарю вас, отец Клод! — благодарная женщина всплеснула руками.       Клод посмотрел на неё и кивнул. Новый день не принёс ему обещанного счастья, пусть хотя бы эта женщина вкусит немного радости от изысканных кушаний, оставшихся с вечера.       Архидьякон шёл к собору Нотр-Дам. Возможно, он ещё не раз пожалеет о том, что не воспользовался выпавшим шансом и не сделал Агнессу своей. Но он вспоминал её безумные танцы и отчаянные слёзы, понимая, что, возможно, впервые за прошедший год сделал что-то по-настоящему правильное. Колокола сзывали народ к утренней мессе, архидьякон шёл, гордый и неприступный в своём одиночестве.       

***

      Через месяц Агнесса с матерью покинула навсегда Париж, Гренгуар поехал вместе с ними и любимой козочкой. Клод Фролло не пришёл провожать мать и дочь, более того, со времени неудачного свидания он больше не видел Агнессу. Её отъезд стал последним гвоздём, вбитым в гроб его любви. Больше Клод Фролло никогда не влюблялся.