Паучий поцелуй

      Дни стали заметно теплее, уже не надо было жаться от холода, кутаясь в многочисленные слои одежды. И люди, и природа избавлялись от всего лишнего и подобно тому, как толстые шерстяные плащи сменялись более лёгкими покровами, ласковое солнце высушило напитанную влагой землю, делая её тоньше и светлее. По воздуху плыли легчайшие паутинки и ароматы цветущих садов. Девушки распускали волосы, невзирая на строгие окрики отцов и сварливое ворчание матерей, а парни, полные сил и любовного томления, подкарауливали их в различных укромных уголках. Весёлые служанки, закончив работу, усаживались на скамейках у дома знакомых девушек и, беззастенчиво скалясь, давали волю острым язычкам. Тысячи сплетен циркулировали в отравленном весенним томлением воздухе, множество невинностей утрачивалось под покровом бархатистых сумерек. Париж, давно ставший столицей, не забывал, что вокруг него в изобилии располагались поля и виноградники, откуда доносились песни крестьян и немые призывы неугомонной молодёжи укрыться в тени резных листьев или колосьев, дабы вкусить блаженства, дарованного роду людскому праматерью Евой. Город грезил весной и любовью, пожалуй, лишь два человека во всём Париже не разделяли всеобщего бурления.       Один из них, разочарованный в жизни и любви немолодой священник, полагал, что для него в этой жизни всё кончено. Ещё в марте он не сумел помешать свиданию цыганки Эсмеральды и некого Феба де Шатопера, которое закончилось где-то на грязных простынях в каморке старой сводни. Клод Фролло в тот день отвлекал прокурора Шармолю, давая младшему брату возможность сбежать из алхимической кельи. Случайно оброненная приятелем Жеана фраза о свидании с цыганкой как стрелой поразила священника в самое сердце. Он побледнел, оставил изумлённого Шармолю, шагнул было к двум повесам — своему брату и какому-то бравому красавцу; но резко передумал, отступил и с поспешностью, не приставшей духовному лицу, скрылся в центральном портале собора Нотр-Дам. Клод Фролло бросился к алтарю в приделе лентяев, где имел обыкновение служить ещё с юности.       Он рухнул на колени, не заботясь о подушечке или скамеечке, ему не было дела до того, что несчастные его колени соприкоснулись с гладким камнем пола. В тот миг архидьякон погрузился в горячую молитву, в которой взывал к Пресвятой деве, умоляя её пощадить себя и ту несчастную, что так опрометчиво согласилась на свидание со смазливым типом. Клода терзали демоны страсти, несколько раз он порывался подняться с колен, чтобы отыскать острый нож и выйти на охоту за тем усатым прелюбодеем, что, возможно, уже ласкал трепещущую смуглянку! Но чудовищным усилием воли Клод принуждал себя продолжать молиться и по мере того, как тянулись тяжёлые, словно ртуть, минуты, душевная буря улеглась в его душе, оставив на дне лишь горькие сожаления. Так началось его исцеление, занявшее почти всю весну.       Вторым же человеком, которому были недоступны радости любовной лихорадки, оказалась та самая смуглая красавица-цыганка, что в марте сходила на свидание с капитаном. Всё оказалось не так, как она себе это представляла, её герой не предложил ей венчаться, но пообещал любить вечно и снять для них двоих хорошенькую квартирку. Эсмеральда обожала своего героя и отдалась ему легко, почти радостно, претерпевая муки боли и отвращения к себе. Ей казалось, что своей жертвой она докажет прекрасному Фебу свою любовь, и пусть талисман потеряет силу, и она будет опозорена. Главное, с любимым человеком, с прекраснейшим из мужчин, столь храбрым и сильным, что у неё не было причин сомневаться в нём.       А когда он насытился и уснул, Эсмеральда свернулась рядом и с обожанием смотрела на красивый профиль и пышные усы. Догорала сальная свеча в светильнике, а уставшая Джали мирно уснула у сундука. Лишь цыганка не спала, прислушиваясь к храпу Феба и смахивая слёзы, которые против её воли струились по щекам. Светильник погас, луна вместе с холодным ветром проникала в комнату сквозь оторванные ставни. Феб во сне потребовал накрыть его и цыганка с благоговением укутала рослого офицера в старое засаленное одеяло, что нашлось на кровати. Сама она и не думала укрываться, позволяя обнажённым плечам и груди мёрзнуть от неласкового мартовского сквозняка.       Утром Феб, шлёпнул её по мягкому месту и хриплым от сна голосом потребовал вина. Эсмеральда извинилась, что не позаботилась о вине накануне, Феб мученически вздохнул.       — Ничего не поделаешь, малютка, — произнёс он бодро, затем протянул к ней руку.       Эсмеральда со страхом ожидала повторения вчерашней пытки, хотя на этот раз всё прошло полегче. Феб не стал отнимать у неё много времени и вскоре излился на её смуглый живот, подтерев свой срамной уд одной из юбок девушки.       — Вот и славно! — сам себя похвалил капитан, затем потрепал Эсмеральду по макушке, как умного зверька. — Благодарю тебя, моя любовь!       В следующее мгновение он поднялся и принялся приводить себя в порядок, пока Эсмеральда с отвращением оттирала с себя простынёй свидетельства его расположения.       — Вы удивительная, Симиляр, — улыбнулся Феб, застегнув пуговицы на своём сюрко. — Дожить до такого возраста девицей! Но, слава небесам, мы исправили это недоразумение!       — Мой Феб, — робко позвала его цыганка.       — Да? — он нацепил шпагу и теперь поправлял складки на шоссах, на девушку капитан не смотрел.       — Вы ведь любите меня? — стыдливость вновь овладела Эсмеральдой и она прикрыла грудь руками.       — Как же не любить? — удивился капитан, одарив её весёлым взглядом. — Вчера два раза вас любил, разве вам этого мало?       — Нет! — она почувствовала, как заливается жгучим румянцем. — Вы ведь будете меня любить после этого?       — А как же! — Феб заглянул в тощий кошель и нахмурился. — Папское брюхо! Совсем иссяк источник живительной влаги! Ни единой даже самой завалящей монеты! А ведь надо ещё со старухой рассчитаться!       — У меня есть! — Эсмеральда даже обрадовалась тому, что можно услужить своему господину. — Мне вчера хорошо заплатили! — она соскочила с кровати и стала судорожно что-то искать среди разбросанной на полу одежды. Джали проснулась и подбежала к хозяйке.       — Это ещё что? — нахмурился капитан, когда Эсмеральда поднесла ему в обеих руках весь свой вечерний заработок. — Шатоперы денег с женщин не берут!       — Но я ведь от всего сердца! С любовью! — слёзы показались на прекрасных глазах. — Умоляю, возьми, мой возлюбленный, мой герой! Мой спаситель!       Феб хмурился, но слёзы девушки его тронули, в очередной раз проклиная своё слишком доброе сердце, он сгрёб жалкий заработок плясуньи.       — Я первым пойду, — сказал он строго, вновь потрепав Эсмеральду по голове. — Не хватало, чтобы нас видели вместе.       И юная цыганка вся поникла, как сорванный цветок на жарком солнце, хотя её личное светило сейчас спускалось по шаткой лестнице, напевая бравуарную мелодию. Эсмеральда обняла Джали и дала волю слезам, ей почему-то было горько, словно она не обрела любовь, а только что её потеряла.       Дурное предчувствие оправдалось, капитан ещё несколько раз назначал ей свидания, которые с каждым разом становились короче. Деньги он брал, но назад не стремился их отдавать. В конце концов, однажды он что-то напутал и назначил Эсмеральде свидание в тот вечер, когда встречался с другой. Цыганка видела какую-то хохочущую рыжую девку, которая висла на её герое и с которой они вдвоём скрылись в подъезде дома Фалурдель. Эсмеральда плюнула им вслед и, заливаясь слезами, помчалась прочь, верная козочка бежала рядом. После этого разочарования плясунья навсегда решила, что больше не впустит любовь в своё сердце. Ночами ей продолжал сниться Феб, но при свете дня она избегала его, хотя и не сказать, что капитан так уж стремился найти её.       

***

      В этот майский день Эсмеральда почувствовала смертельную усталость, вот уже два месяца она с трудом заставляла себя танцевать. Когда разбито сердце, то и ногам не до плясок, но нужда заставляла красавицу продолжать развлекать праздных горожан. Она всё так же улыбалась и легко порхала по площади, только вот радости ей это не приносило. Раньше своим ремеслом она занималась с охотой, теперь же по принуждению. Благо никто не замечал подмены, разве что вретишница злорадно хохотала.       — Что, гадюка, подавилась собственным ядом? Совсем подурнела! Скоро никто тебе и объедков не подаст!       Остальным же дела не было до того, что девушка похудела и словно потемнела лицом. Хоть бы объявился тот назойливый священник! Его ненависть, возможно, пробудила бы в душе Эсмеральды протест, а с ним и желание жить назло всем и вся. Но священника не было видно, а все прочие в толпе никакого интереса не вызывали.       Бродяги и цыгане, получавшие от Эсмеральды свою долю доходов, не трогали её. Горожане сластолюбцы, если и подходили с сальными предложениями, уходили ни с чем, но и без досады. Мало ли, что от этих язычниц можно ожидать, пляшет девка славно и этого достаточно.       В конце концов, всё настолько опротивело Эсмеральде, что в этот день она позвала Джали и направилась к Сен-Викторским воротам. Лишь покинув Париж и отшагивая по пыльной дороге, она почувствовала, что свежий воздух с полей наполняет её жизнью. Здесь, вдали от тесных улочек, от вероломных рыцарей и утраченных иллюзий, наедине с синим небом и золотистыми полями, она ощутила себя вновь свободной и лёгкой. Джали скакала рядом, изредка останавливаясь, чтобы пощипать травку. Эсмеральда шла, прячась у обочины, если видела повозки или бредущих людей. Ей не хотелось ни с кем говорить, поэтому она вскоре углубилась в небольшой лесок, который встретился на пути.       Здесь было тихо и пахло сыростью, Эсмеральда с удовольствием бы легла на траву и проросла бы всем телом сквозь слой прошлогодней листвы и чёрную жирную землю, туда, где глубоко били чистые ключи, что питали колодцы и реки. Об этом рассказывал один старый цыган, который по молодости занимался рытьём колодцев. Эсмеральда остановилась — а почему бы и нет? Она сначала села на холодноватую упругую траву, а потом и вовсе откинулась на неё, закрыв глаза и желая умереть. И в миг, когда душа её замерла, внезапная боль в ноге заставила её вскрикнуть и рывком сесть. Эсмеральда увидела серого паука, сидевшего на её левой лодыжке. Закричав ещё громче, она скинула наглую тварь с себя. Паук, проворно перебирая ножками, скрылся в густой траве. Эсмеральда быстро сняла кожаный башмачок и шерстяной чулок: так и есть, мерзкий паук укусил её! Джали жалобно заблеяла, а её хозяйка плакала, обхватив ногу руками.       

***

      Клод Фролло в этот жаркий майский день ощущал странный душевный зуд. Казалось бы, страсти по цыганской чаровнице оставили его, но сегодня какой-то напыщенный дурак на исповеди рассказал, что больше всего на свете желает заполучить малютку Смеральду себе в постель.       — Вы женаты! — резко прервал его архидьякон и наложил непомерно тяжёлую епитимью: паломничество к святому Якову!        Горожанин ушёл, раздавленный наказанием и суровой отповедью, а архидьякон после его ухода бросился в ризницу, оставив других прихожан в недоумении. Сорвав с себя стихарь и побранив причетника, архидьякон направился к выходу из собора. Неужели болезнь вернулась? И он будет обречён страдать по смуглой танцовщице всю свою несчастную жизнь? Весь во власти противоречивых чувств, архидьякон направился к переправе через Сену. Молчаливый лодочник перевёз его на левый берег, где располагался квартал университета. Клод направился туда, куда имел обыкновение ходить, ещё будучи школяром, когда ему хотелось побыть одному. Ноги сами пришли к Сен-Викторским воротам. Сколько раз в юности Клод воображал, что навсегда покидал тесный и грязный город с его заботами и трудами! Постепенно зов свободы становился глуше, но в минуты душевной тревоги он всё ещё шёл бродить по полям и рощицам Сен-Викторского предместья. Вот и сейчас, миновав врата, архидьякон устремился вперёд, подальше от городских стен. Он испытал облегчение, когда Париж скрылся из вида за высоким холмом.       Он уверенно шёл в знакомый лесок, где в тени деревьев можно было обрести полное уединение для беседы с самим собой. Мысли беспорядочно перескакивали с красавицы-цыганки на его безрадостное настоящее. Чего он добился к сорока годам? Сан архидьякона всё ещё оставался почётным, но уже не нёс ни особых доходов, ни особого влияния. Помимо архидьякона Жозасского, были ещё архидьяконы Парижа и Бри, с которыми у Клода Фролло сложились натянутые отношения. Все три викария пытались перетянуть на себя внимание епископа парижского, хотя Клод делал это не особо охотно, скорее, уступая принятому обычаю. Он знал, что встречи с королём и явное благоволение Луи де Бомона делали его опасным соперником в глазах других архидьяконов и раньше это бы приятно пощекотало самолюбие, но не сейчас.       Теперь, когда в душе он нёс руины, а на сердце открытую кровоточащую рану, всё самое важное в этом мире сузилось до одного объекта, до пляшущей цыганки на соборной площади! Безумец! Неужели он полагал, что страсть подобной силы можно погасить постом и молитвой и что самоотречение позволит ему забыть тот факт, что другой любим прекрасной девой?! Клод сжал пылающую от ревности голову и вступил под прохладную тень деревьев.       Но тут его слуха достиг женский крик и архидьякон, вздрогнув, инстинктивно направился на него. За деревьями он вышел к небольшой лужайке, заросшей травой, здесь Клод Фролло с изумлением увидел плачущую Эсмеральду, которая сидела на траве, обхватив лодыжку левой ноги, и горько плакала. Козочка с беспокойством скакала вокруг хозяйки, не решаясь ни заблеять, ни улечься рядом. Священник подошёл ближе и девушка вскинула вверх заплаканное лицо. Она узнала его и, казалось, не удивилась.       — Опять этот священник! — всхлипнула Эсмеральда, продолжая обеими руками держать лодыжку. — Что вам нужно от меня! Вы ведь видите, я не танцую здесь.       — Что-то случилось? — архидьякон присел, согнув ноги в коленях.       — Паук, — жалобно протянула цыганка.       — Паук? — Клоду стало не по себе, он вспомнил сцену в алхимической келье и то, как разглядел в пауке и мушке себя с цыганкой, теперь же девушка толковала ему о каком-то пауке.       — Укусил, — она быстро утёрла слёзы тыльной стороной ладони, затем показала на место укуса.       Клод склонился над её изящной ногой, Эсмеральда поспешно отползла от него, пятясь вперёд спиной.       — Не подходи ко мне! — крикнула она отчаянно, судорожно пытаясь высвободить из юбок спрятанный нож.       — Постой! — священник поднял руки. — Я не собираюсь вредить тебе. Но я обладаю познаниями во врачебном деле и мог бы осмотреть укус.       — Зачем? — Эсмеральда всё ещё сидела, но на этот раз она удержала за ошейник Джали, которая явно вознамерилась атаковать незваного врача.       — Чтобы понять, опасен он или нет, — Клод выпрямился во весь рост. — Но это твоё дело, ты права, я пришёл сюда за уединением и, поскольку этого мне обрести не удастся, то мне не остается ничего другого, как удалиться.       Он повернулся спиной к плясунье, но тут она его окликнула.       — Постойте!       Клод обернулся.       — Посмотрите на укус, — тихо произнесла цыганка и потом с усилием добавила. — Прошу вас.       Он кивнул и подошёл к ней, встал на колени рядом и руками приподнял одну из очаровательнейших ножек, которые когда-либо попирали эту грешную землю. Священник длинными пальцами провёл по гладкой золотистой коже, ощупывая место укуса и оценивая начавшийся горячий отёк. Его серные глаза впились в две крохотные красные точки, которыми паук отметился на лодыжке цыганки. И в то время, как глаза осматривали, пальцы продолжали скользить по ноге, словно лаская её, касались округлого колена, долгого очерка большой берцовой кости и контура миниатюрной стопы. Эсмеральда пошевелила пальцами на левой ноге, когда священник прикоснулся и к ним.       — Каков был тот паук? — спросил он, не прерывая своего занятия и не поднимая на девушку глаз.       — Обыкновенный, не большой и не маленький, — Эсмеральда напряглась, когда его пальцы легонько коснулись её пятки. — Серый.       Клод кивнул и замолчал, его пальцы перестали блуждать и теперь нежно поглаживали место укуса, чёрные глаза затуманились. Эсмеральде больше всего на свете хотелось выдернуть у него свою ногу, но она сдержалась. Джали, решившая, что хозяйка опять чудит, отошла подальше от священника.       — Понятно, — произнёс наконец Клод и покачал головой. — Похоже, это крайне ядовитый паук. Арахнамортифер. Смертельный паук, — пояснил он мгновением ранее придуманный термин. — Боюсь, без лечения ты можешь умереть, яд уже распространился выше по колену и бедру.       — Что?       Эсмеральда страшно побледнела, сейчас ей открылось, что она, оказывается, всё ещё любит жизнь и неохотно бы с ней рассталась. Феб, разбитое сердце и прочие невзгоды отошли на задний план. Сейчас ей завладело исступлённое желание жить. Она порывисто схватила священника за руку.       — Вы мне поможете? Вы ведь сами говорили, что можете помочь! — она сглотнула комок, подступивший к горлу.       Клод кивнул, в ушах стучало его собственное сердце, забившееся отчаянно, как только девушка коснулась его руки.       — Я помогу, но лечение может показаться тебе неприятным, — он серьёзно и с состраданием посмотрел на девушку. — Прошу, вытерпи его, иначе я не смогу помочь.       — Делайте всё, что сочтёте нужным! — Эсмеральда вытянула левую ногу, которая лежала на коленях священника.       — Тогда откинься на спину и закрой глаза, — велел ей Клод. — Думай о чём-то хорошем и не задавай вопросов. Ты сможешь?       — Да! — она не сомневалась, что выдержит какое угодно болезненное лечение, лишь бы выжить и вернуться к жизни.       — Я начну отсасывать яд, — предупредил её Клод. — Начну с ранки и стану подниматься выше, туда, куда распространился яд. Это будет похоже… на поцелуи, но ты не пугайся, девушка. Доверься мне!       И было в его голосе нечто, внушающее доверие. В это мгновение Эсмеральда слишком хотела жить, чтобы думать о странностях. Она легла на спину в прохладную траву и, как посоветовал священник, прикрыла глаза.       А Клод бережно взял её ножку в руки и любовался совершенством линий, высоким подъёмом, аккуратными и розовыми пальцами, узостью стопы. Затем он нагнулся и припал губами к горячему следу от паучьего укуса. Сначала Клод с упоением покрывал поцелуями изящную ножку, а затем, как и обещал Эсмеральде, обхватил губами тот участок кожи, где паук погрузил свои клыки, и сначала медленно, затем с упоением принялся посасывать.       Эсмеральда напряглась, прикосновение горячего и влажного рта должно было бы вызвать у неё очередной приступ отвращения, но может быть из-за того, что она не видела священника и его смехотворную лысину, «лечение» вызвало даже приятное волнение. Которое лишь нарастало, потому что вскоре, оставив лодыжку, священник поцелуями поднялся выше к колену и принялся сначала оглаживать руками, и лишь потом продолжил целовать. У Эсмеральды заострились соски и она вся покрылась гусиной кожей, когда странное лечение продолжилось.       Клод сам поражался своей выдержке, он себе напоминал дрессированного зверя, которому дали лакомый кусок, но запретили набрасываться на него. Поэтому сейчас он маленькими глотками пил наслаждение, целуя и лаская стройные бёдра Эсмеральды. К срамному треугольнику он не осмелился прикоснуться, лишь окинул его тоскливым взглядом и вынырнул из плена цыганских юбок.       — Боюсь, яд поднялся выше, — хрипло обратился он к девушке. — Позволишь ли ты подняться к твоему животу?       Эсмеральда кивнула и он оголил её живот, покрывая нежную, похожую на кожуру персика, кожу пламенными поцелуями. От пупа Клод продвинулся дальше к манящим возвышенностям грудей. Здесь священник остановился, осторожно снимая шейную косынку и приспуская корсаж, Эсмеральда не возражала. Даже когда он принялся, едва сдерживая себя, сосать её налитые груди, словное жадное дитя, она не отогнала его. А Клод потерял голову, телесный голод был нестерпим, зверю надоело нежно облизывать розоватую плоть и он был готов вот-вот вонзиться в неё острыми зубами! Он понимал, что ещё немного — и сдерживаться не получится, его руки задрожали, напрягшаяся мужская плоть жаждала этого восхитительного юного тела перед ним. Клод почти лёг на Эсмеральду и непроизвольно потёрся низом живота о её стройную ногу.       Эсмеральда ощущала сильное головокружение и волнение, которого не испытывала даже с Фебом. Внезапно тело её словно перестало ей принадлежать, она не могла понять, чьи губы сейчас ласкают чью плоть, и чьи руки нежно сжимают смуглые груди. Томление нарастало, а вместе с ним и первое желание пробудившейся чувственности. Она почувствовала его твёрдый член, который упирался ей в бедро, и усмехнулась про себя. Неужели он и правда решил овладеть ею под видом лечения? Но… тут она испустила сладкий стон… Почему бы и нет?       Дальше Клод был ошеломлён тем, что она сама раскрылась ему насвтречу, подтягивая к поясу юбки, но не открывая глаз. Он выпростал напряжённый член и коснулся его навершием величайшей тайны женского естества, влажной и горячей тропы, зовущей вкусить наслаждения. Со стоном он вошёл в податливую женскую плоть и, оглушённый новизной ощущений, теплом и упругостью её лона, замер.       — Ещё, — простонала Эсмеральда и двинула ему навстречу тазом.       И тут Клод поддался древнему зову, которому не смог противиться праотец Адам. Острое наслаждение первого проникновения схлынуло, но он принялся скользить в ней, прислушиваясь к её стонам и плечами ощущая острые ноготки, которые впивались в его одежду. Эсмеральда металась головой в траве, стонала и прикусывала губу под ним, а её гибкое тело танцовщицы согласно двигалось навстречу его напору. Едва девушка забилась в экстазе, кусая кулак и издавая волнующие крики мартовской кошки, он ощутил, как сжалась таинственная мышца внутри неё, что стало сигналом и для него. Впервые Клод пролил своё семя в женщину и теперь, как выброшенный на берег матрос, выживший в шторме, он прижался щекой к своей твердыне, к плодородной и щедрой смуглой плоти. Но, если матрос цеплялся за камни, то священник нашёл спасение в объятиях своей возлюбленной.       — Я буду жить? — с насмешкой спросила Эсмеральда, когда её немного отпустило.       — Да, — он поцеловал её шею. — Мы оба будем жить.       — Это хорошо, — Эсмеральда погладила его по голове, чувствуя пальцами гладкость его лысины, девушка рассмеялась. — Мы будем жить!       Клод, слишком обессиленный, чтобы выпытывать, в чём причина такой весёлости, предпочёл приподняться над своей красавицей и улыбнуться.       — Скажите, отец мой, — Эсмеральда тоже улыбалась, — вы случайно не хотите снять мне хорошенькую квартирку, провести под окнами крестный ход и сводить посмотреть на львов в королевском зверинце?       — Что? — он, заражённый её весельем, не мог перестать улыбаться.       — Зверинец со львами, — повторила Эсмеральда и обвила руками его шею.       — Если ты беспокоишься о своём будущем, то я его устрою, — Клод поцеловал кончик носа цыганки. — У меня есть двадцать один дом на улице Тиршап, ты сможешь выбрать любой и обустроить его по своему вкусу. Я не смогу на тебе жениться, — произнёс он с искренним огорчением. — Но весь я в твоём распоряжении, владей мной, повелевай мной.       Она притянула его к себе и поцеловала, затем отстранилась и произнесла:       — Да, я желаю владеть тобой, ты будешь мой и только мой! А я твоя!       И они вновь соединились в объятиях. Джали дремала, отвернувшись от человеческой возни.              А сладострастник май добавлял перца в кровь людей, заставляя тех совершать глупости во имя любви. И лишь цыганка со священником, познавшие после бури тихое счастье, обошлись без безумств. Они по возможности незаметно обустроили свой быт в одном из домов на улице Тиршап. Так, что в одно прекрасное утро парижане с изумлением обнаружили, что угрюмый архидьякон обзавёлся хорошенькой любовницей, которая сильно напоминала цыганку Эсмеральду, что внезапно пропала с улиц.