О салфеточных лебедях и парадоксах времени

      Август ван дер Хольт пропал.       Вот так просто – выпал из внимания огромной свиты и толпы телохранителей. Отлучился на пару секунд – и исчез.       На ушах все сотрудники Holt Int, и, конечно же, весь полицейский участок, в котором, собственно, ван дер Хольт и пропал, когда пришёл на очередное обсуждение по поставкам оборудования.       Полицеский участок был обыскан, все камеры отсмотрены. Вот ван дер Хольт заходит за угол, вот заходит в слепое пятно. И исчезает. Сплошная стена, ни окон, ни дверей, ни люков в потолке. Но ван дер Хольт пропадает – словно и не было его.       Большая часть сотрудников отправляются патрулировать ближайшие улицы. Свита удаляется в резиденцию – ну, а что им здесь делать без босса.       Все ищут мистически исчезнувшего ван дер Хольта, а потому никто не обращает внимания на маленького ребенка в красивом бархатном костюмчике, растерянно мнущегося в углу.       Никто, кроме Димы.       Проходя мимо, чтобы налить себе очередную (четвёртую? пятую?) чашку кофе, он замечает этого малыша – он стоит у стеночки, скрытый пустыми столами, осматривается по сторонам с явной паникой в глазах.       Дима подходит к нему медленно, аккуратно. Улыбается мягко, чтобы не испугать.       — Привет, ты здесь с кем? — спрашивает он, присаживаясь перед мальчиком на корточки, чтобы оказаться с ним на одном уровне. — Где твои папа и мама?       Малыш только хмурится, оглядывает его. Замечает, видимо, фуражку, форменную рубашку, звёздочки на плечах.       И, кивнув сам себе, что-то быстро-быстро произносит на смутно знакомом Диме языке.       Это голландский, кажется? Он ведь что-то похожее слышал от ван дер Хольта.       Дима повнимательнее приглядывается к мальчику. К слову, если так подумать, малыш на удивление на ван дер Хольта похож.       Те же тёмные глаза, волосы. Тот же взгляд – высокомерный, но с хитринкой. Разве что, конечно, черты лица более мягкие.       В Диминой голове тут же возникает глупая мысль. А может ли быть так, что это… его сын? Боже, ван дер Хольт что, женат?       И пусть Дима не встречал упоминаний о его браке, когда мониторил новости, да и кольца на пальце у ван дер Хольта не было, но в голову закрадывается червячок сомнений.       С другой стороны – и стал бы ван дер Хольт, будучи женатым мужчиной, оказывать ему знаки внимания?       На этот вопрос у Димы ответа не было. То есть, был, но не самый утешительный. Он ведь на заигрывания ван дер Хольта не отвечал именно потому, что знал – он, Дима, всего лишь игрушка для скучающего миллиардера. Поиграется, сломает и бросит. Нет, Дима себя по кусочкам после короткого романа собирать не хотел.       Секунда уходит на то, чтобы собраться с духом. Дима спрашивает наудачу:       — Ван дер Хольт?       Голос почему-то вздрагивает.       И, едва он произносит фамилию, мальчик вскидывается и быстро-быстро кивает головой.       Вот, значит, как.       Если есть сын – должна быть и жена.       Дима чувствует какое-то разочарование (непонятно, почему, когда он успел на что-то понадеяться) и тоскливую обреченность.       А ведь… черт, он почти решил дать им шанс.       Мальчик вдруг дергает его аккуратно за рукав.       — Do you know where my father is? — спрашивает он с лёгким акцентом.       И Дима встряхивается. Не время сейчас себя жалеть, тут ребенок потерянный. И отец ещё, блин, тоже потерялся… ну прямо семейная черта.       — Нет, малыш, не знаю, — отвечает он по-английски, чувствуя облегчение от того, что мальчик знает хотя бы его и не придется общаться через переводчик. — Но мы найдем его, не переживай, — и Дима улыбается, сжимая маленькую ладошку в своей.       — Я не малыш, — тут же хмурится мальчик. — Я Август.       Дима слегка вздрагивает, когда слышит, как зовут мальчика. Назвать сына своим же именем? Странно и эксцентрично даже для ван дер Хольта.       — А как… как зовут твоего отца, Август? — спрашивает он зачем-то чуть севшим голосом.       Идея, в голове проскочившая, кажется идиотской, абсурдной и фантастической.       Но он не спит уже вторые сутки, и, возможно, это всё бред воспаленного мозга, так что…       — Фердинанд, — уверенно отвечает мальчик. — Фердинанд ван дер Хольт – мой отец, — и тут же, нахмурившись, он оглядывается по сторонам. — Он будет очень недоволен, что я ушёл с занятий…       Всё, что знает Дима о Фердинанде ван дер Хольте – желтушные статьи и короткие новостные сводки. Суровый, властный, в годах.       Но то, с каким затаённым страхом говорит о нём маленький Август… Говорит о многом.       Сотня разных мыслей наваливаются с разных сторон, прибивая к полу, словно пыльным мешком.       У Августа ван дер Хольта нет сына, и, скорее всего, жены. Это хорошо.       За эту мысль Дима бьёт себя мысленно по голове – боже, да какая ему разница, свободен он или нет. Для него-то ничего не меняется.       “И почему ты тогда так расстроился при мысли что он может быть занят, а, Дубина?” – спрашивает Дима сам у себя.       И сам же себе горделиво не отвечает.       Следующая мысль – господи. Август стал ребёнком. Мысль эта фантастическая, сюрреалистичная, но в неё почему-то верится. Потому что мальчик на ван дер Хольта во взрослом его возрасте похож феноменально. Только броню вокруг себя ещё не успел отрастить.       Третьей его мыслью было “И что с ним теперь делать”? Вариант “отдать свите” почему-то даже в голову не пришел. Мало ли, какие они там эксперименты будут над ребенком ставить…       Благо, тут помог сам мальчик – его выдал заурчавший живот.       Август тут же покраснел смешно, глаза отвел, даже отвернулся – мол, не он это.       Губы Димы невольно тронула улыбка.       — Я так проголодался, — заявил он, поднимаясь на ноги. — Составишь мне компанию? Пойдём, поедим?       Август неуверенно кивает, и тут же хмурится, глядя куда-то Диме за спину.       Дима разворачивается, машинально прикрывая Августа собой.       — А это чё за шкет? — спрашивает подошедший Игорь. — Кто-то опять мелкого в участок притащил?       Несмотря на грубоватые слова, на мальчика он смотрит с затаённой теплотой. Сам ведь таким же когда-то был, батя его каждый день в участок таскал…       — Да, но я разберусь, — кивает Дима спокойно. Почему-то не хочется никому рассказывать, что этот мальчик – тот самый Август ван дер Хольт, которого ищут уже второй час. Да и не поверят ему, наверное.       Дима вдруг чувствует, как тонкие детские пальчики касаются его ладони. Август смотрит на него так, словно хочет что-то сказать, и Дима склоняется к нему.       — Вы ведь не отдадите меня этому, в шапке? — шепотом спрашивает Август. — Он на бандита похож. Наверняка меня хочет похитить и с отца деньги требовать.       Дима давит улыбку – в голосе Августа слышна серьезная обеспокоенность.       — Не отдам, — обещает он мягко, и чувствует, как крошечная ладошка сжимает его руку. — Я тебя не брошу, Август, не переживай.       — Ладно, шушукайтесь, — отмахивается Игорь, без интереса скользнув взглядом по мальчишке. Цепляется разве что за явно дорогую одежду, но мальчик на него словно специально не смотрит, за Диминой ногой прячется. — Пойду искать тостера этого. Весь участок на ноги поднял, чтоб его… Ты, Дим, тоже не задерживайся – ребенка сдай и обратно.       Знал бы Игорь, что "тостер" ближе, чем кажется...       — Разберусь, — отмахивается Дима. И, когда Игорь уходит, разворачивается к мальчику. — Теперь… пойдём кушать, да?       И неуверенная, но искренняя улыбка становится ему лучшим ответом.         Происходящее всё ещё кажется странной, больной фантазией или бредом.       Приведя мальчика в кафе (не из тех, в которые Дима ходит сам, лишь бы что-то в себя запихнуть, а нормальное, поприличнее), Дима заказал ему еды, дал выпить стакан воды и принялся ненавязчиво расспрашивать.       Об отце, о детстве. О том, когда родился, есть ли братики или сестрички.       Сверял украдкой с тем, что нашёл в свободном доступе, с каждым вопросом чувствуя, как всё сильнее кружится голова.       По всему выходило, что этот малыш действительно был Августом ван дер Хольтом. И есть.              Ох, чёрт.       Он – тот самый Август ван дер Хольт, цветы от которого стоят у Димы на рабочем столе (выкинуть рука не поднялась в этот раз, очень уж Дима любил ромашки).       Тот самый Август ван дер Хольт, который не мог мимо Димы пройти спокойно – то подмигнёт, то комплимент отпустит, то руку потянется целовать.       Тот самый Август ван дер Хольт, которого вокруг Димы как-то неожиданно стало слишком много. Настолько слишком, что будто бы и привычно. И без него – странно.       И этот самый Август ван дер Хольт сейчас сидит за столом с перемазанными щёчками, уплетает пюре с котлетой. Ножками болтает, что-то трещать пытается на нескольких языках сразу (Дима иногда пытается его притормаживать своим “Инглиш, плиз”, но получается так себе).       Август, конечно, сначала пыжиться пытался. Сел ровненько, как по линеечке. Ручки на коленях сложил, спину выпрямил. Дима внутреннюю сторону щеки прикусил, чтобы не рассмеяться – ну маленький принц, не больше, не меньше. А потом мальчик оттаял – Дима не знал, в чем причина, может, в его спокойной улыбке и голосе, может, в лебеде, которого Дима свернул из салфетки, чтобы занять руки. Но осторожничающий мальчик, боящийся, кажется, наказания от любого своего действия, превратился в обычного чудесного ребенка.       Итак, это был Август ван дер Хольт. Превратившийся в пятилетнего мальчика.       И Дима понятия не имел, что с ним делать.       — Dima, а когда за мной придёт отец? — спрашивает Август тихо, что-то рисуя в скетчбуке, Димой отданного на растерзание.       От его вопроса, от скрытого напряжения, в нём таящегося, у Димы что-то щемит в груди.       — Не знаю, sunshine, — отвечает он мягко. — Но я позабочусь о тебе, обещаю.       Август вскидывается на странное прозвище, и Дима осекается. Боже, как он его назвал? Но малыш не спешит спорить – только смотрит на него пару секунд, а потом улыбается, широко-широко.       И впрямь, настоящее солнышко.       Щечки, уже чистые, которые Дима старательно оттёр салфеткой, смешно краснеют, и Август снова опускает глаза в скетчбук, вырисовывая там что-то одному ему понятное.       Губы Димы трогает невольная улыбка. Маленький Август просто очарователен, и Дима не может, ну никак не может воспринимать его как “Августа ван дер Хольта”.       Дима вообще детей, в принципе, любил, всегда хорошо с ними ладил. Но маленький Август вызывал в нем просто невозможную нежность.       Может, в этом были виноваты чувства Димы (“Какие, блин, чувства, Дима, Бога побойся”) к Августу ван дер Хольту, которые он невольно проецировал на малыша.       А может, дело было в том, что маленький Август был просто невероятно милым. Так отчего не обращаться к ребенку просто как к ребенку? И неважно, кто он, кем станет.       С этим Дима разберется потом.       Сейчас перед ним одна задача – позаботиться о ребенке, пока… наверное, пока он не станет собой.       Это ведь должно произойти, да?         И Дима отпрашивается с работы. Он не помнит, когда вообще в последний раз отгул брал (непонятно, кто удивился больше – он сам или Фёдор Иванович, когда Дима попросил его до конца смены отпустить), но не тащить же малыша в отдел.       К тому же Август поел, выпил какао и начал клевать носом. Тут только домой и везти.       К гостям Дима, честно говоря, не готовился. Повсюду были разбросаны папки с делами, одежда – даже неловко стало на секунду перед малышом.       Но Август осматривался с таким восторгом, что Дима немного успокоился. Это же ребёнок – для него всё новые впечатления.       Спать, правда, малыш перехотел мгновенно, едва они перешагнули порог квартиры. Сразу заприметил себе Диминого плюшевого гуся, в шутку Верой подаренного, так и таскался с ним по всей квартире. За ногу его держал, пока сидел на кухне и чай ждал. Пристроил его рядом, пока они с Димой, развалившись на полу, рисовали акварелью разных животных.       И с ним же устроился в постели поздно вечером – сам Дима решил, что поспит на диване.       — Дима, а ты меня похитил? — спросил Август неуверенно, когда Дима накрыл его одеялом и поцеловал мягко в лоб.       Дима только моргнул удивленно. Сел аккуратно на краешек кровати – несмотря на вопрос, испуганным Август не выглядел.       — Нет, солнышко, что ты, — Дима аккуратно погладил Августа по щеке, с облегчением видя, что малыш от него не отстраняется. — Мы просто ждем, когда вернется твой папа, — тут Дима, конечно, покривил душой, но несильно. Они, правда, ждут. Не папу, но это детали. Не объяснишь ведь ребёнку, как всё есть на самом деле? — Я не хочу тебе ничего плохого, — серьёзно произнёс Дима. — Веришь мне?       Малыш задумался на пару секунд. И кивнул также серьезно.       А потом вдруг откинул одеяло и ловко залез к Диме на колени. Обнял крошечными ручками за шею, прижался близко-близко.       — А ты можешь меня не отдавать, Dima? — спросил он как-то хрупко.       У Димы почему-то перехватило горло.       Господи, и какое же детство у этого ребёнка, что он готов просто вот так взять и остаться с первым встречным, кто был к нему, ну, хоть немножко добрым?...       — Я бы с радостью, котенок, — Дима, мягко коснулся губами чужих встрепанных кудряшек, стараясь подобрать правильные слова – да только они все из головы повылетали. — Но я не знаю, как. Я…       И Дима просто вздохнул, крепче Августа обнимая.       — Жалко, — только и вздохнул малыш, пряча лицо в вороте Диминой рубашки.       И больше не сказал ни слова. Дима только гладил его по спинке, чувствуя, как дыхание мальчика становится все ровнее и тише.       А внутри у Димы почему-то было паршиво.       Да… может быть, ему тоже было жалко. Что не может этого милого солнечного ребёнка себе забрать.       Что он даже теоретически не представляет себе, как это можно сделать, что малыш может в любой момент вернуться в своё время.       Что Дима не хочет и не может обещать ему что-то просто чтобы успокоить – если он не выполнит обещанное, если обманет Августа, каково ему будет?       Дима аккуратно перекладывает Августа на кровать, накрывает его одеялом. Тихонько убирается в комнате, убирает все карандаши, краски и альбомы.       Их с Августом рисунок, вырванный из альбома, уже подсох. На нём смешная золотистая собачка и маленький скат.       Дима улыбается и, повинуясь неясному импульсу, зачем-то вешает рисунок на стену. Что ж… его ждёт ночь на старом скрипящем диване на кухне.       Когда Дима просыпается утром под настойчивый писк будильника, маленького Августа и его вещей в квартире уже нет.       И только в спальне над рабочим столом, словно намекая, что это всё не сон, висит вчерашний рисунок.         Сборы на работу проходят автоматически. Поставить чайник, почистить зубы, влить в себя кофе 3-в-1. Надеть форму, выйти из дома – ключ трижды звонко клацает в замочной скважине, слегка заедая, когда Дима тянет его на себя.       Попытаться не споткнуться об коврик у двери, споткнуться о ступеньку.       В общем, всё как обычно.       Что необычно – Дима бы даже сказал, экстраординарно – так это Август.       Август ван дер Хольт собственной персоной сидит на лавочке возле Диминого подъезда с абсолютно потерянным видом.       Смотрится он, конечно, кричаще неуместно среди пожухших клумб, высаженных соседскими бабушками, и скульптур в виде лебедей из автомобильных шин.       Гадая, что он здесь вообще делает, Дима останавливается прямо напротив ван дер Хольта. Тот смотрит на него в ответ, и в тёмных глазах проскальзывает искорка узнавания и чего-то ещё, что Дима не может опознать.       Он вдруг ловит себя на мысли, что, наверное, впервые видит Августа без щита в виде солнцезащитных очков между ними. Что глаза у Августа красивые, тёплые.       Ровно такие же, какими были вчера у его маленькой версии.       — А вас там все потеряли, — говорит Дима зачем-то, внимательно разглядывая мужчину.       Воспринимать его как раньше уже не получается. Не после того, что было вчера. Дима смотрит на Августа ван дер Хольта, но видит только малыша Августа, который трогательно прятался за его ногу, восторженно что-то ему рассказывал на всех языках мира сразу и жмурился, когда ел ложкой мороженое из огромного ведерка.       Август только кивает как-то рассеянно.       — My phone died, — с этими словами он показывает Диме навороченный телефон с непроницаемо черным экраном.       Дима кивает глубокомысленно. Это, правда, все еще не объясняет того, почему Август находится именно здесь. И почему он вчера пропал.       Ну и, конечно, того, почему он вдруг стал маленьким вчера.       Если, конечно, Диме всё это не приснилось – а то будет ведь с Разумовским куковать в соседней палате. С другой стороны, может, хоть выспится наконец…       Состояние Августа вызывает смутную тревогу. Сам не понимая, почему он за ван дер Хольта так сильно переживает (“Да всё ты понимаешь, Дим, хоть себе не ври”), Дима присаживается рядом на скамейку.       — Вы в порядке? Куда вы вчера пропали?       Август с таким вниманием разглядывает землю под своими ногами, что Дима, честно, и не надеется, что он ему ответит.       Но тот вдруг смотрит прямо на Диму.       — В прошлое, — коротко отвечает Август.       Дима моргает растерянно.       — Извините? – переспрашивает он с неуверенной улыбкой.       — Спасибо, к слову, — добавляет Август – и это ровным счётом ничего для Димы не проясняет. Как и следующие его слова. — За то, что позаботились о нём… обо мне. Забрали из участка, не отдали никому.       Дима понимает только то, что ничего не понимает. В голове мелькают сотни разных мыслей. Всё это время это всё-таки был уменьшенный Август? Да не настолько он хороший актёр, чтобы так достоверно играть потерянного ребёнка.       — Но как вы… почему… — спрашивает Дима беспомощно.       — Это ведь был я, — пожимает плечами ван дер Хольт. — Со мной это уже было. Пусть и давно.       — Я не понимаю, — честно признаётся Дима. — Пожалуйста, расскажите мне, что вчера произошло. Если вы знаете.       Август не отвечает – только тянется вдруг во внутренний карман приталенного пальто и достаёт из него небольшую, размером с ладонь, записную книжку. Открывает её аккуратно и с лёгкой улыбкой показывает Диме разворот.       По белоснежной бумаге распластан салфеточный лебедь. Тот, которого Дима сделал ещё вчера, Дима уверен, что это он – вот пятнышко от соуса на крылышке, а вот смешной огромный клюв. Только пожелтевший от времени, как будто прошло лет двадцать, не меньше.       — Пятилетний мальчик Август переместился в будущее, — спокойно, словно это самая обычная на свете вещь, вроде прогноза погоды, рассказывает Август. — А я… я вернулся в его время. В прошлое.       У Димы кружится голова – он всё смотрит на лебедя, словно боится, что моргнёт и фигурка исчезнет. Чёртовы парадоксы времени. Он ведь делал этого лебедя еще вчера, а теперь получается, чёрт, что ему сколько? И правда, лет двадцать с лишним?       Но куда больше его заботит другое – малыш Август, который вчера так трогательно обнимал его, и Август ван дер Хольт, оружейный магнат, взрослый мужчина, сидящий сейчас прямо рядом с ним – один и тот же человек. Который все помнит.       — Я… простите, если вдруг мое поведение показалось вам неподобающим… Но вы всё-таки были ребёнком, как с ребёнком я с вами и обращался… — бормочет вдруг Дима, отводя взгляд. И хмурится, поправляя на переносице очки. Бросает искоса на Августа взгляд, чтобы поймать встречный – полный искреннего удивления.       — Что вы! Дмитрий, please, даже не думайте извиняться, — Август даже придвигается к Диме ближе, встревоженно заглядывая в чужие глаза. — За что? За то, что не бросили меня? Признаться честно… Вы подарили мне одно из самых лучших детских воспоминаний.       Дима не знает, что на это можно сказать и только кивает смущенно. Сердце колет от грустного осознания – он, незнакомый тогда, по сути, маленькому Августу человек, каким-то образом, даже не стараясь, помог ему почувствовать себя… обычным ребёнком.       Простое осознание этого факта заставляет загрустить. Жаль, что они не провели вместе ещё немного времени.       Но…       Дима смотрит на Августа.       Тот малыш, с которым он проводил время – он всё ещё здесь. Сидит рядом, на скамейке, смотрит на Диму внимательно. Всё тот же мальчик, просто... взрослее.       — Давайте… — коротко откашлявшись, Дима поднимается со скамейки. — Может, вместе пройдёмся до участка? Думаю, что Фёдор Иванович сможет помочь вам связаться с вашими “людьми в чёрном”.       Август соглашается коротким кивком, поднимаясь вслед за Димой.       Ни одному из них почему-то не приходит в голову мысль о такси, поэтому они идут пешком. Время раннее, но люди на улице всё равно есть. Бегут куда-то, спешат по делам.       И они идут – вдвоём, бок о бок.       Вместе.       — А что вы делали в прошлом? — вдруг тихо спрашивает Дима, бросая на Августа короткий взгляд. — Вы можете не рассказывать, если не хотите, — добавляет он тут же. И отводит взгляд, рассматривая внимательно тысячи раз уже виденные им фасады домов.       Слева, с той стороны, где идёт Август, слышится только молчание.       А потом, когда Дима с сожалением думает, что зря он полез не в своё дело, Август всё же начинает говорить.       — Я виделся со своей матерью, — признается он негромко. — Меня от неё отлучили еще в три года, я редко её видел. Когда мне было семь, она умерла.       — Мне жаль, — произносит Дима с искренним сочувствием.       Он знает, каково это – терять близких. Не маму, конечно, слава Богу, но умершая, когда Диме было лет пятнадцать, бабушка была ему очень близка. И когда она ушла, Дима… Дима был раздавлен. Опустошён. Он бы, наверное, всё отдал, лишь бы увидеть её ещё хоть раз.       — Спасибо, Dima, — кивает коротко Август и продолжает, словно читая Димины мысли. — Но увидеть её еще раз… пусть она меня и не узнала… это дорого стоит.       Какое-то время они идут молча – каждый в своих мыслях. Диме столько вопросов хочется задать – об этих странных скачках о времени, о причинах того, почему Август так спокойно о них говорит. О том, почему он оказался рядом с Димой тогда и сейчас.       Почему-то кажется, что это не просто случайность.       — Можно еще один вопрос? — наконец спрашивает Дима, вновь бросая на Августа быстрый взгляд.       Август только коротко кивает.       — Если… — Дима прикусывает губу, пытаясь сформулировать хаотичные мысли во внятное предложение. — Если вы помните все, что делали здесь, будучи маленьким мальчиком, почему вы…       — Не рассказал вам об этом раньше? — подсказывает Август.       Дима косится на него – на чужих губах лёгкая улыбка.       — Ну… наверное, — соглашается Дима, и тут же видит, как улыбка на губах Августа становится шире. И, почему-то, чуть грустнее.       — А вы бы мне поверили? — спрашивает Август мягко.       Дима задумывается на секунду. Этого с лихвой хватает, чтобы с сожалением осознать – нет. Не поверил бы. Подумал, что это очередной глупый подкат, попытка втереться в доверие.       — К тому же… — продолжает Август, отворачиваясь. — Я не сразу вас узнал. У меня было только несколько воспоминаний из далекого детства. Приятных, теплых, но очень, очень старых. И… я рад, что это были именно вы.       Сочувствие к маленькому одинокому мальчику вновь остро колет иглой. Мальчику, у которого, наверное, не было друзей, у которого отобрали мать.       Мальчику, который вырос в ранимого мужчину.       — Мистер ван дер Хольт… — начинает Дима и тут же исправляет сам себя. — Август.       Август от неожиданного обращения даже сбивается с шага. Смотрит на Диму удивленно.       И Дима не сдерживает улыбки – точно так же на него смотрел маленький Август, когда Дима ему показал альбом и карандаши.       — Я еще и котика умею из салфеток делать, — произносит Дима с улыбкой. На сердце вдруг становится легко. Решение пришло само собой. — Хотите, покажу? Сегодня, после смены, в кафе.       Август выглядит крайне ошарашенным.       Его лицо, не скрытое за маской высокомерного сноба и тёмными очками, такое искреннее и живое, что Дима не может им не любоваться.       — Раньше вы не соглашались пойти со мной на свидание, — бормочет Август удивлённо – словно не веря происходящему. — Это ведь…       — Это свидание, — кивает Дима спокойно. — И раньше… раньше я не видел вас с такой стороны. Не знал. Может, не хотел знать. Может, боялся. Поэтому, если вы все еще не против…       Они как раз подходят к дверям полицейского участка. Август галантно придерживает перед Димой дверь, тот кивает с улыбкой благодарно.       — Я всё еще не против, — спешит согласиться Август. — It's "yes". Obviously.       Лампа на потолке искрит, выдавая с головой истинные чувства ван дер Хольта. Дима прячет улыбку в рукаве формы. Показывает пропуск Танечке на входе, проводит Августа через турникеты.       Кажется, теперь им в разные стороны. А ещё почему-то кажется, что это ненадолго.       — К слову, мне понравились ромашки, — бросает Дима напоследок. — Спасибо. Пройдите в кабинет Фёдора Ивановича, он свяжется с вашими телохранителями. И попросите у него зарядку для телефона! У кого-нибудь найдётся!       Август только кивает, провожая Диму взглядом. На его губах сама собой возникает мягкая улыбка         Он знал, что Дима все же согласится. Как знал и то, что у них будет еще не одно свидание.       Знал наверняка, потому что… это была не единственная встреча маленького Августа и Димы.         Сам Дима, правда, этого еще не знал.       Не знал, что через пару лет, когда он будет в свой выходной готовить ужин, и, повинуясь какой-то чуйке, выглянет в окно, вновь увидит маленького Августа в чёрном костюме. Августа, который только что похоронил маму. Зато Дима будет знать, что делать – завести домой, обнять крепко-крепко, дать, наконец, поплакать в плечо. Включить глупый мультик на фоне, дать в руки плюшевого гуся, накормить сладким. И долго-долго шептать о том, что всё будет хорошо.       Дима не знал и того, что ещё через несколько лет, покупая в ларьке шаверму, снова увидит маленького Августа, лежащего на траве в парке. Августа, который пропал прямо с больничной койки, Августа, который не может подняться на ноги из-за отказавшего позвоночника. Августа, которого Дима потащит на руках до дома, убеждая, что он сможет ходить. Что он со всем справится. И что всё это – не его вина.       Не знал, конечно, что, готовясь к свадьбе с Августом, он увидит в дверях не своего будущего мужа, каким он есть сейчас, а его маленькую копию – впрочем, не такую уж и маленькую, если подумать – сколько ему, лет тринадцать, четырнадцать на вид? Но, увидев Диму в белоснежном костюме, расстроился Август точно также, как маленький. Убежал тогда, забился в дальнюю комнату особняка. Кричал, что это он выйдет за Диму замуж и никто другой. Диме было смешно и жалко его одновременно. “Выйдешь, обязательно выйдешь” – пообещал он тогда.       В конце-концов, Август знал с самого детства, что рано или поздно у него появится человек, который будет его любить также сильно, как он любит его.       Который будет о нём заботиться, принимая заботу в ответ.       Который скажет ему “да” на самый главный в жизни Августа вопрос.       И пусть до этого ещё много времени – Август готов подождать. Диму он готов ждать сколько угодно. Так было в детстве… и так будет сейчас.