Шаг с горячей мостовой

So can you understand That I want a daughter while I'm still young? I want to hold her hand And show her some beauty before this damage is done But if it's too much to ask, if it's too much to ask Then send me a son

Arcade Fire – The Suburbs

  У Олега в профиле две фотографии. На первой ему сильно меньше тридцати, заявленных в анкете. Около двадцати скорее – зачем вообще ее добавил? Он сидит на берегу залива, и вся его футболка расписана цитатами из песен, а в руках – гитара. У каждого был хотя бы один такой знакомый, и хотя бы одна песня, которую слышишь сначала в его исполнении, а потом уже в студийке. И не можешь слушать студийку. На второй – селфи. Ракурс плохо подобран, и все равно видно, каким красивым Олег стал. Вместо щетины – аккуратная борода, и черты лица кажутся более законченными, как будто поверх карандашных линий провели линером. Улыбается одними губами, а взгляд пристальный. В уголках глаз собираются морщинки. На этой фотографии Олег уже не в говнарской футболке, а в плотно облегающей рубашке, на манжетах – запонки с черными камнями. Сережа рассматривает фото, надеется выхватить больше деталей. И на первом, и на втором снимке у Олега на шее кулон в форме клыка. Интересно, кто его подарил, что носит спустя столько лет? Почему Сереже не все равно? Сережа свайпает его анкету вправо. Сердце пропускает один удар. Как на карусели, когда вираж резко подбрасывает, а потом так же резко роняет. И тут же приложение сообщает, что они образовали пару, предлагает начать диалог. – Привет, – пишет Сережа. – Ты мне понравился. – И ты мне, – ответ приходит тут же. Сережа чувствует азарт. – И по описанию тоже? Сережа, в отличие от некоторых, ракурсы подбирает хорошо, а вот описание позволяет отсеивать мудаков и фетишистов. Первых Сережа блокирует, вторые иногда неплохо трахаются. Ничего, он не гордый. – По описанию особенно, – пишет после долгой паузы. – Я все думал, с кем сходить в музей. Сережа еще и про любимый музей спрашивал. Тех, кто называл Эрмитаж, отправлял к мудакам и тоже блокировал. В одном только Санкт-Петербурге больше двух сотен музеев, сходите уже в какой-нибудь другой. – А я все думал, какой ты в жизни. У тебя очень неудачные фотки, ты знаешь?   Сереже не нужны свидания, отношения не нужны тем более. Такой день, что хочется выбраться за пределы квартиры. Смотреть, как дома на Петроградке окрашиваются золотым закатным солнцем, или ходить босиком по траве в Парке 300-летия – все равно. Ему нужно, чтобы вокруг были другие люди, и жизнь не очерчивалась периметром Сережиной квартиры. Утром он принес сюда два теста, оба оказались положительными. Еще два потом дозаказал – тот же результат. Да как блядь. Сережа иногда пропускает таблетки, но всегда обходится без последствий. Теперь выходит – не всегда. Он открывает контакты, находит Макса и блокирует. Как будто вычеркнет его, и тесты тут же покажут отрицательный результат. Они и виделись-то всего три раза, причем в последний Сережа правил – точнее переписывал с нуля – его код для какого-то итогового проекта. На том и разошлись. Ну как. Такой день, что Сереже одному его просто не пережить, так что он достает телефон, листает профили до тех пор, пока не видит Олега. И свайпает вправо, и пишет первым, и едет в центр – подальше от себя. * У Олега светло-голубые глаза. Холодные, как весенний лед, и темная вода под ним – сделаешь шаг и провалишься в стылую глубину. На фотографиях не было видно шрамов. На виске бугристый, странный – хочется дотронуться, очертить пальцами выпуклый узор. На щеке едва заметный, светлая черточка на смуглой коже. А сколько на теле? – Я пойму, если ты захочешь разделить счет пополам, но мне было бы приятно оплатить его, – говорит Олег. Собирались в музей, а сидят в любимом Сережином ресторане. Он злится, что позвал Олега именно сюда, боится испортить себе впечатления о месте. Но под вечер гирлянда, протянутая на веранде, загорается теплым светом, и у Олега взгляд теплеет тоже. Сереже с ним легко и смешно. – Хочу, чтобы ты оплатил счет и пригласил меня к себе, – говорит он. – Это можно. Олег живет на «Проспекте Славы». Квартира новая, без лишней мебели и лишних вещей. Сережа осматривается в просторной, выкрашенный в серый прихожей. Такое ощущение, что он попал в съемочный павильон, и все вокруг – декорации. – А почему не на «Волковской»? Мы живем так близко, но никогда не виделись раньше. – М? – Квартира, говорю, почему не на «Волковской»? – подсмотрел фамилию в документах, лежавших в машине. Пытается бестолково шутить, а сам думает, как уже пытается встроить Олега в свою жизнь. – Что-то еще спросить хочешь? В гостиной Сережа вылизывает Олегу рот. Он ерзает на Олеговых бедрах, все еще одетый, только ворот рубашки расстегнут. Олег гладит его по плечам и спине, почти невинно. Так успокаивают того, кто плачет, но Сережа здесь не ради утешения. Он кладет Олеговы руки себе на задницу. – Возьми меня. Олег его раздевает, а сам снимает только пиджак. Сережа перед ним обнаженный, с саднящими губами. И каждый сантиметр кожи горит, когда Олег его рассматривает, водит пальцем по соцветиям веснушек на плечах и груди. – Зимой их намного меньше, – зачем-то говорит Сережа. Запомни меня таким. Последнее, что на нем осталось – резинка для волос, половина и так выбилась, рассыпалась по плечам. Сережа прижимается вплотную, прячется от Олеговых глаз в его же объятиях, говорит: – И ее снимай. И Олег снимает, а потом аккуратно отводит волосы в сторону, снова открывая шею. Прикусывает кожу, втягивает ее в рот, а потом проходится по тем же местам одними губами. Все слова распадаются на звуки и на буквы, и Сережа скулит на одной ноте, пока Олег трахает его пальцами. На входе почти всегда больно, но в этот раз практически не заметно. Смазки так много, что она пачкает Олегу брюки. Он тогда ссаживает Сережу с себя, опускается перед ним на колени и вылизывает. Сережа то перебирает волосы на его затылке и вжимает его лицо себе в пах, то шарит руками по своей груди и кончиками пальцев трогает соски в том же ритме, с каким Олег ласкает языком его клитор. Олег ловит его беспокойные руки, сначала берет за запястья и удерживает на месте, потом – переплетает их пальцы. * Из кабинета Сережа выходит с направлением на анализы и снимком УЗИ, приколотым к листу с врачебными назначениями. Он складывает лист так, что снимок оказывается внутри, и можно на него не смотреть. Сережа когда-то читал, что УЗИ-снимки помогают установить связь между ребенком и родителем. Ты смотришь на изображение плода, и черно-белые разводы постепенно складываются в маленького человека. Посмотрите, вот его голова, вот ручки и ножки. Говорят, даже если срок еще позволяет сделать аборт. Простая манипуляция. Дома Сережа перечитывает назначения, фотографирует на телефон, чтобы не потерять, а снимок комкает и бросает в мусорку. Потом достает и разглаживает. Изображение теперь покрыто белой паутинкой, надорвано в одном месте. Если не знать наверняка, и не скажешь, что на нем – Сережа не может отвести взгляд. Представляет, каково было бы прийти в мир, где тебя любят и ждут. Очень классно, наверное. Сережа ставит над собой эксперимент и вешает снимок на холодильник. По углам прижимает буквенными магнитами, оставшимися от предыдущих жильцов. Он полгода назад переехал на новую квартиру – решил, что наконец-то может себе позволить. Первым делом Сережа заказал клининг, так что к моменту, когда он перевозил вещи, все сверкало. Не было ни жировых пятен на плите, ни отпечатков пальцев на плитке, остались только маленькие свидетельства чужого быта – флуоресцентные звездочки на потолке в спальне, магниты с буквами на холодильнике, карманное зеркальце в нижнем ящике комода. Зеркальце Сережа выкинул, а звездочки и теперь мерцали тусклым зеленым светом, как урановое стекло. Из магнитов Сережа складывал смешные слова, пока стоял на кухне с чашкой двойного эспрессо. Писал ими «вшъщ» или «пшэщщъьь», и кофемашина вторила, выплевывая пар.   * Они наконец-то выбираются в музей. У Сережи свободный график, Олег в отпуске. Могли бы выбрать любой день, но договариваются почему-то на воскресенье. В Русском музее Куинджи, на которого хочет смотреть Олег, выставлен на первом этаже. В эти маленькие залы набивается слишком много людей, и Сереже становится плохо из-за духоты. Олег отвозит его домой. – Зайдешь? – спрашивает Сережа. – Только никакого секса, меня все еще тошнит. – Ну мы же не животные какие-то. Они долго не могут выбрать фильм, и в итоге смотрят нелепую советскую фантастику – что-то про вселенную и Кассиопею. Олегу нравится, а Сережа уже к середине первой части перестает следить. Он в итоге все равно Олегу дрочит, просто потому что нравится, как его член ложится в руку, и какой тяжелый у Олега становится взгляд перед оргазмом, какой расслабленный после. А потом Олег идет на кухню, чтобы приготовить поесть, и, когда через пятнадцать минут возвращается, в одной его руке тарелка с горячими бутербродами, во второй – Сережин снимок. – Ничего не хочешь мне рассказать? – А должен? Тарелку Олег опускает на пол, себя – на диван рядом с Сережей. Сережа пытается спрятаться за волосами, не хочет смотреть ни на Олега, ни на помятое изображение. Чего я там не видел. – Это ты мне скажи, Сереж. Хочешь просто трахаться, будем трахаться, и я не стану к тебе в душу лезть. Но если тебе нужна помощь… Сережа резко поворачивается к нему. В уголках глаз собираются слезы, и слова находятся – злые, как пощечина. Ему действительно хочется Олега ударить. – Я тебе не дама в беде. До сегодняшнего дня, знаешь ли, прекрасно справлялся сам. – Я знаю, – просто говорит Олег. Он кладет ладонь на Сережину коленку, и она неподвижно лежит там. Скинуть нет сил. Перед глазами расплываются темные круги, от волнения снова мутит. Сережа подавляет рвотный позыв и спрашивает: – А ты хочешь когда-нибудь семью? Детей? * На оба вопроса Олег отвечает – да. Очень хочу. * А я вот не знаю, думает Сережа. И пока он не может дать однозначный ответ, ему кажется несправедливым приводить в мир кого-то. Кажется несправедливым, что его тело вообще на это способно. – О чем думаешь? – спрашивает Олег. Он стоит на пороге Сережиной кухни в одних боксерах. Потом подходит, и от его волос пахнет Сережиным шампунем. Он берет в ладони Сережину руку. – Расскажи мне. И Сережа рассказывает, весь свой внутренний монолог, все свои страхи, все свое отсутствие надежды. – Что, если я не смогу этого ребенка полюбить? Что, если никто его не будет любить? Меня – не любили. Я так предам в первую очередь себя. – Не страшно, я его буду за двоих любить. У Сережи катятся слезы. На какие гормоны нужно было сдать анализ? Это же пиздец – столько плакать. * Сережа стоит на четвереньках. Ноги широко разведены, но Олег придерживает его и не дает упасть. Пальцами, мокрыми от Сережиной смазки, Олег разводит складки его половых губ так, чтобы видеть, как из него вытекает сперма. Несколько капель падает на простынь, остальное Олег успевает слизать. Он насаживает Сережу на свой язык, а большим пальцем ласкает его клитор – совсем невесомо и сладко – так Сереже нравится. Олег одной рукой поддерживает Сережин живот – он пока выступает совсем немного, – но ноги затекают все равно. – Переверни меня, – просит Сережа. Олег приподнимается, надавливает ему на спину между лопаток. Сережа мягко опускается на подушки, и Олег тут же оказывается возле него, тянется за поцелуем, обжигает дыханием и колется бородой. Сережа чувствует свой запах, на губах смешиваются слюна, смазка и сперма. Сережа теперь лежит на спине, а Олег снова сползает ниже, гладит его по груди, бокам, животу. Сережа перехватывает его правую руку и направляет к вульве, сам задает темп и, лаская себя его ладонью, снова просит: – Говори со мной. И Олег целует его живот, от самого низа до пупка, и шепчет: – Мой, мой, мой. Сереже кажется, что он выдумал этот шепот, и Олега – тоже. – Ты моего ребенка носишь, Сереж. Они оба знают, что это неправда. Они познакомились, когда Сережа был на шестой неделе. Им обоим все равно, сейчас – точно. Сережу всего колотит, и Олег отводит его ладонь в сторону. – Дальше я сам, – и пока Сережа не кончает от его рук, Олег продолжает шептать что-то, но делает это так тихо, что не разобрать. Они потом еще долго лежат в темноте. Сережа трогает свой живот, рисует круги на коже. Он и сейчас заметен, а станет намного больше, и все тело изменится. Будет Олег тогда трогать его, гладить, любить? – Ты же девочку хочешь? А если будет мальчик? – спрашивает Сережа. Еще одно если. – Что за вопросы такие, кто будет – того и вырастим. Спи.