Право первой ночи

Нил откидывается на подушку, хватая ртом воздух. Эндрю рушится на него секунду спустя — влажное тело ко влажному телу и смешивающееся дыхание. Спутанные волосы щекочут Нилу подбородок. Он пытается их пригладить, но пальцы слушаются с трудом — у него всегда так после настолько оглушительных оргазмов. Эндрю что-то бормочет ему в шею, но максимум Нила сейчас — издать в ответ мычание, которое Эндрю воспримет так, как посчитает нужным — он все же парень умный, сам догадается, что Нил хочет сказать. Какое-то время они просто лежат в тишине, пока Нил ждет, чтобы утих звон в ушах, а мысли прекратили разбегаться с усердием тараканов. Ему хорошо. Ему тепло и спокойно, его пальцы зарываются во влажные волосы у Эндрю на затылке. Это то, что приносит утешение в худшие дни; то, что украшает лучшие вишенкой на торте. Тем не менее, он первый приходит в движение. Хлопает Эндрю по плечу, когда в конечности возвращается чувствительность, когда дышать становится сложнее из-за тяжести чужого горячего тела. Эндрю на это недовольно бурчит, но послушно откатывается в сторону, и поток воздуха из приоткрытого окна приятно холодит вспотевшую кожу. Нил смотрит в темноту за стеклом, прищуривается, взвешивая варианты. Эндрю почти невесомо проводит по его предплечью, мгновенно отвлекая от любых посторонних мыслей. — Останешься? — спрашивает он. Читает, словно книгу. Как и всегда. Нил вздыхает, трет глаза и с трудом подавляет зевок. Насколько же притягательна перспектива остаться здесь, в этом моменте успокаивающей неги, когда за пределами крошечной комнаты не существует остального мира, не существует никого и ничего, кроме них двоих и безопасности, что обещают Нилу чужие объятия. Он мотает головой. — Надо домой. Обещал Элисон, что выслушаю все сплетни за последнюю неделю. Это звучит как оправдание. Это и есть оправдание, наверное, но Нил упорно не позволяет себе привыкать к дому Эндрю, к его удобной постели. Они зачастили с этими ночевками, а это неправильно. Это не то, о чем они договаривались, когда все только начиналось. Светлый силуэт Эндрю, укутанный в призрачные тени, приходит в движение. Он пожимает плечами, нагибается, чтобы выудить что-то из-под кровати, бросает в Нила трусами и футболкой. Нил в отместку вытирает испачканный живот сбившейся простыней и показывает язык в ответ на легкий подзатыльник, которым награждает его Эндрю. — Вредитель, — фыркает тот, но Нил давно уже научился определять тон недовольства по его ворчанию. Сейчас Эндрю спокоен. — Тебя подвезти? Нил потягивается, мышцы ноют от растяжения, и это приятно почти так же, как и темный взгляд Эндрю, следящий за каждым его движением. — Не-а, я пробегусь, чтобы запах немного выветрился. — Ты же знаешь, что не поможет. Еще и завтра наверняка провоняешь весь универ. Нил закатывает глаза и лукаво тянет: — Не делай вид, что тебе это не нравится. Пару минут спустя он захлопывает дверь квартиры, перебирает ключи на кольце брелока, выискивая нужный: этот от его комнаты в общаге, а этот от комнаты Элисон, которая имеет привычку забывать свои почти каждый раз, когда уходит на учебу. Нил давно понял, что она делает это нарочно, чтобы заманить его к себе на пару часов бессмысленной болтовни: звонит ему с жалобой, он приходит открыть дверь, а Элисон ненароком сообщает, что у нее есть еда. Нил готовить так и не научился, вот и остается паразитировать, объедая ее (и Эндрю). Наконец он находит ключ от квартиры Эндрю. Нил редко им пользуется — как-то слишком странно приходить в чужой дом, когда там нет хозяина, но иногда это просто… потребность? Необходимость окунуться в их смешанный запах, — его и Эндрю — когда мир давит слишком сильно, когда всего становится много. Прохладный ветер забирается под джинсовку, пахнет дорожной пылью и сладостью опавших листьев, чуть разгоняет тяжелый аромат, пропитавший Нила насквозь. Это странно и терпко, это поразительно, насколько их с Эндрю запахи сочетаются, хотя, кажется, и не должны. Короткая прогулка по закоулкам остывающего города уводит Нила от личного Рима и возвращает в обычный мир. Он стучит в дверь Элисон дважды, а потом еще три раза — условный знак. Замок щелкает минуту спустя. Волосы Элисон собраны в неряшливый пучок, на лице — отвратительно-зеленая жижа, которую она упрямо называет очищающей маской. По мнению Нила, единственное, от чего Элисон стоит очиститься, так это именно от этой маски. Она оглядывает его с ног до головы и довольно заключает: — Пахнешь сексом, мальчик-благовония. Нил делает мысленную поправку: Элисон стоит очиститься от этой маски и от излишнего пафоса. А шутка про благовония перестала быть смешной еще после третьего раза. Они с Элисон знакомы уже несколько лет, и раньше она всегда повторяла, что Нил, как только вступит с кем-то в отношения, превратится в кондитерскую: якобы, запах корицы, пусть и тонкий, почти незаметный, разом станет приторно-сладким, с каким бы ароматом не смешался. А потом она увлеклась ароматическими свечами и благовониями, узнала больше про пряности и признала, что, ладно, у Нила есть шанс. Выписала «терпимые» сочетания. И когда у него началось… это с Эндрю, она ржала несколько дней даже когда Нил просто проходил мимо. Потому что от Эндрю пахло сандалом, и их запахи смешивались в тяжелый, резкий аромат. Точно такой, как любимые благовония Элисон. Нил искренне считает, что она должна быть благодарна — он, вообще-то, экономит ее деньги, когда приходит к ней в гости «повонять». Элисон заваривает ему какой-то новомодный чай, рассказывает о людях, которых Нил вроде как должен знать. Он сербает в чашку, пытаясь не выпить плавающие на поверхности лепестки чего бы то ни было. Из-за старой шутки он вспоминает то время, когда у них с Эндрю все только начиналось. Вроде прошел только год, но кажется, что целая вечность — настолько он привык к их странному постоянству. Нил тогда принял окончательно, что его жизнь с побегами и вечными оглядками закончилась. Это значило, что придется как-то уживаться в собственном теле, которое он годами напролет травил блокаторами и подавителями. Он отказался от таблеток. И пожалел об этом сразу же. Вся его суть, которую душил и ослеплял, вылезла наружу. Во время первой течки он искренне считал, что подохнет от боли — о многом говорит, если учитывать, что Нил пережил пытки. Он даже набрался храбрости и пошел в больницу. Там развели руками и посоветовали найти партнера. Якобы, раз принимать подавители ему больше нельзя, то это единственный и самый естественный способ справиться с проблемой. Спасибо, хоть родить не предложили. Нил боролся с собой еще две течки. Те были куда проще первой, но ему все еще хотелось лезть на стену и орать. Именно Элисон долгими разговорами на повышенных тонах убедила его засунуть гордость в зудящую задницу и выбрать из двух зол меньшее — найти партнера. — Ну, не понравится, не поможет — и хуй с ним. Буквально, — увещевала она, помогая Нилу выпить воды. Его руки слишком тряслись. — Не поверю, что ты так дорожишь своей девственностью, что дождешься «того самого» даже несмотря на то, как тебе сейчас хуево. — Девственность — социальный конструкт, — слабо отзывался Нил. — Ее не существует. — Значит, ты просто мазохист. Дальше последовало то, что Элисон опрометчиво окрестила «шлюшьим периодом», когда Нил искренне и честно пытался найти себе партнера. Он сразу обозначил свои потребности: ему не нужны отношения, он сейчас пытается разобраться в себе, найти компромисс со своей сущностью. Он ищет себе партнера исключительно на время течки, в остальное время секс ему не интересен, но встретиться и познакомиться все равно нужно заранее. Он понимал, что просит слишком многого, но, честно говоря, пока не отчаялся настолько, чтобы требовать меньшего. Не найдет — так не найдет. И вообще — если так подумать, эти отвратительные течки раз в пару месяцев были ерундой в сравнении с его предыдущей жизнью. И, конечно, он так никого и не нашел в этих странных приложениях знакомств. Кто-то отметался на этапе переписки, когда Нил отказывался приходить на первую же встречу в чужой дом. У него было условие — либо на нейтральной территории, либо в его общежитии, если уж альфе так хочется знать, где он в будущем будет трахаться. Другие отсеивались уже во время встречи. Кто-то пытался задушить его феромонами, кто-то просто пах омерзительно, кто-то вел себя как ебанат. Один пытался убедить Нила заняться сексом при первой же встрече, хоть до этого был согласен с его политикой. Другой начал унижать омег через пять минут знакомства. Был один парень, с которым вроде все было в порядке, но после его стало слишком много. Он все время писал, стал искать встреч, а потом и вовсе предложил начать отношения, так что и его Нил тактично слил. Ну, как тактично. Забанил. А потом снова появилась Элисон. — В общем, детка, — протянула она заговорщически, — есть один мелкий альфа. Нил моргнул. — Школьник, что ли? Она цокнула языком. — Да нет же. Учится на третьем курсе в нашем универе. Просто мелкий. Так вот, я рассказала о твоей проблеме Дэн, а она рассказала Мэтту, он поговорил с Кевином, но от него, конечно, толку не было… — Спасибо, — сказал Нил неискренне. — Рад, что моя личная жизнь дала тебе повод для сплетен. — Не благодари. В общем, я кое-кого нашла. Его зовут Эндрю Миньярд. Эндрю Миньярд и правда оказался мелким. А еще честным, прямолинейным и спокойным на грани безразличия. Эндрю уже был немного осведомлен о ситуации Нила (от кого бы то ни было) и знал, что по какой-то причине ему нельзя принимать таблетки. Нил добавил, что ему вся эта муть с сексом на самом деле не очень-то и интересна, но он не против попробовать. И, в отличие ото всех, с кем Нил виделся до этого, Эндрю предложил для начала познакомиться поближе, чтобы понять, нужно ли Нилу это вообще. Несколько встреч на нейтральной территории (нет, Элисон, это не свидания), несколько вечеров в компании. Тихие разговоры на чужой кухне после полуночи. Одолженная Нилу толстовка, когда он снова оделся не по погоде. Толстовка, пахнущая приятно и теперь уже почти успокаивающе-знакомо. Когда они встречали рассвет на балконе в квартире Мэтта, а облака из-за дыма сигарет были припорошены сизым, Нил уже почти полностью протрезвел. И его признание было честным. Он хотел попробовать. Эндрю направлял, Нил следовал. Он хорошо этому научился за те годы, что мать прятала его за спиной. Они двигались постепенно. Эндрю предложил, чтобы они попробовали максимум до того, как начнется течка Нила. По многим причинам: чтобы Нил понимал, что будет происходить, знал, как отреагирует на то или иное действие, чтобы был уверен, на что вообще соглашается, и имел право отказаться. Как оказалось, «медленно» — именно то, что Нилу и требовалось. Как и понимание, что каждый из них в любой момент мог сказать «нет». Никто не сказал. Терпкий привкус дыма на языке, твердые, долгие касания. Голова кружилась, будто он выпил, хотя он — не. Губы у Эндрю горячие, как и руки горячие, как и весь он, словно целый день грелся на солнце, но за окном — дождь. Нил упал спиной на мягкий матрас, утонул головой в подушке, зарылся пальцами в прохладные простыни, пропитанные свежестью кондиционера и древесным запахом Эндрю. Там, на улице, должен бы пылать закат, но солнце заслонили тучи, так что пылал только Нил. Капли барабанили по стеклу, а волосы Эндрю чуть завились от влаги. Он стянул с себя футболку и навис над Нилом, не касаясь. — Последняя возможность сказать «нет»? — догадался Нил, стараясь не пялиться слишком уж откровенно на чужое тело, на крепкие руки и предплечья, скрытые под черными повязками. — Ты можешь сказать «нет» в любой момент, — напомнил Эндрю. И, о, Нилу не хотелось говорить «нет». Он сказал: — Право моей первой ночи — твое. А затем Эндрю его поцеловал. Эндрю его поцеловал, и мир ускорил свое движение, завертелся волчком. Эндрю проник рукой под его футболку, и мир замедлился, тягучий и вязкий, как гуттаперча. Мир схлопнулся до размера горячих ладоней, очерчивающих бока, до хриплого выдоха, когда губы Эндрю перешли на шею, а потом мир расширился до стона, до раската грома где-то далеко-далеко отсюда. Круговерть звуков, запахов, движений. И ни одной, ни одной мысли, когда с Нила снимали одежду, когда обнаженная кожа касалась кожи. Все, что Нил мог облечь в слова, складывалось едва ли в несколько слогов. Было «да», было «еще», было «хочу» и набатом, бьющим по сознанию: «Эндрю, Эндрю, Эндрю». Он тогда не остался на ночь. Не остался даже на ужин. Когда Эндрю ушел в душ, Нил вытащил джинсы из-под кровати, нашел футболку где-то на другом конце комнаты. Случайно прихватил толстовку Эндрю, перепутав впопыхах, и ушел. Думал оставить записку — так делают в фильмах? — но не нашел ручку, так что просто написал смску с глупой отговоркой. И ушел. И хоть Нил утверждал, что девственность — социальный конструкт, и ее не существует, он чувствовал себя странно. Будто блеск чужих расцелованных губ в интимном полумраке комнаты, светлая вспышка волос при мелькнувшей молнии, твердость ладоней на теле, там, где никогда и не было чужих рук, что-то перевернуло в его только-только отрегулированном мире, долго собираемом из кусков и осколков. Будто Нил, эквилибрист-неудачник, и так едва балансировавший, внезапно рухнул, но не упал. Завис в сантиметрах от земли, в секунде, чтобы разбиться, и остался так. Элисон, к счастью или сожалению, не оказалось в общежитии. Терпкий запах сандала, который пропитал толстовку, не выветрился за его короткую прогулку, не смылся накрапывающим, почти успокоившимся дождем. Или, может, так пах сам Нил? Все, что произошло, не было плохо, нет. Просто было лучше, куда лучше, чем Нил думал. Это выбивало из колеи. Он кусал губы, барабанил пальцами по столешнице, в тщетных попытках сосредоточиться на домашке. Взгляд то и дело скользил к приоткрытому окну, легкий, свежий воздух, напитанный запахом мокрого асфальта и земли менялся на запах сандала и сигарет, когда Нил утыкался носом в рукава украденной толстовки. Нил схватил телефон. Эндрю ведь любит сладкое, верно? Всего несколько минут, чтобы сделать заказ, доплата за срочность, и все готово. Спустя два часа ему пришло сообщение от Эндрю: «Серьезно, Джостен?». И фотография бенто-торта. Нил фыркнул: получилось даже забавнее, чем он думал. Белый крем и надпись, выведенная черными, намеренно-неряшливыми буквами: «спасибо за секс». И если даже Эндрю заметил, что Нил выбрал коржи с добавлением корицы, у него хватило такта об этом умолчать. Именно так все и начиналось. Именно так Эндрю стал странной константой, на основе которой Нил, эквилибрист-неудачник, выстроил новую башню.

***

Нил лавирует с подносом между столами и студентами, кивая малознакомым лицам, если те кивают первыми. Элисон смотрит на него очень, очень внимательно со своего места, но он делает вид, что не замечает. Подойдет к ней позже. Сейчас его больше интересует светлая макушка, в чьей компании находится еще одна такая же на пару с Кевином, который даже сидя возвышается над близнецами угрюмой пожарной каланчой. Нил плюхается рядом с Эндрю, тут же ворует с его подноса яблоко, а взамен кладет шоколадный батончик, который ему всучил Мэтт пару минут назад. Эндрю и ухом не ведет на подобную наглость — просто подвигает к себе поближе тарелки Нила и выковыривает из блюд овощи. — Нахуя ты это берешь? — спрашивает он, накалывая на вилку морковь. — Ты не ешь отсюда ничего, кроме мяса. Нил пожимает плечами. — Оно слишком вкусное. — Ты им не наешься. Нил кивает на батончик. — Я же принес подношение. Потом, подумав, добавляет еще один. Этот Мэтт дал ему вчера. Эндрю страдальчески (Нил не верит) закатывает глаза и перекладывает упаковку с картошкой фри на поднос Нила. Ворчит недовольно: — Не человек, а пакость в человеческом обличье. Нил прячет усмешку в стакане с соком и случайно бросает на Аарона взгляд. Это ошибка. Во-первых, встречи с Аароном всегда неловкие. Ну вот как первый минет. Даже правила примерно те же: постарайся пиздеть поменьше и спрячь зубы. В конце концов, он полная копия парня, с которым Нил регулярно трахается. Нилу стремно даже думать о том, что он знает, как выглядит голый Аарон Миньярд. Бр-р-р… Более того, Аарон почему-то с самого начала невзлюбил Нила. Причина до сих пор остается загадкой. Элисон как-то предположила, что это обычная ревность. Якобы, Аарон привык, что Эндрю все свое внимание уделяет исключительно ему, а тут вдруг ниоткуда появился какой-то рыжий ублюдок («Прости, Нил», «Ничего страшного, Элисон, я просто сделаю определенные выводы на твой счет»), и все. Нилу это кажется глупым — будто у Эндрю до него не было сексуальных партнеров. В таком случае, либо Аарон идиот, который ревнует брата к каждому столбу, либо Нил ему не нравится по каким-то другим причинам. Он склоняется ко второму варианту, но ему, честно говоря, глубоко похуй на Аарона и его недовольство. Тому, судя по всему, на Нила не похуй. А жаль — Нил был бы рад взаимности. Аарон открывает рот. — От тебя воняет. Нил приподнимает бровь. — Ты в курсе, что мы с твоим братом сейчас пахнем примерно одинаково? Аарон кривится. — Нет. — Нет — не в курсе, или нет — не одинаково? — строит из себя дурачка Нил. Просто потому, что Аарона это бесит. Тот заводится с полуоборота — как и всегда. Нил тут же чувствует, как запах Аарона — одновременно похожий на запах Эндрю, одновременно совершенно другой — усиливается, начинает давить, давить, давить. Нил упрямо выпрямляется, пусть ему и приходится задержать дыхание. Он не даст помыкать собою из-за какой-то тупой иерархии, из-за того, что его сущность якобы слабее сущности мелкого придурка, не умеющего решать свои проблемы никак, кроме того, чтобы выпустить ебучие феромоны. Они сталкиваются взглядами. Глаза у Аарона злющие, с узкими зрачками, и Нилу не нужно делать вдох, чтоб почувствовать вибрирующую в воздухе угрозу. Вилка скрипит о тарелку. Это Кевин продолжает жрать свой салат, словно ничего не происходит. Кажется, что воздух вот-вот начнет трещать, когда бледная рука с выступающими венами вдруг взметается перед лицом Нила, перекрывая обзор. — Аарон, — говорит Эндрю тихо. — Прекрати. Нил стряхивает с себя оцепенение, наконец делает вдох, зарывшись носом в воротник своей толстовки. Становится легче. Аарон бесится. Брюзжит что-то про невыносимую вонь, а у Нила начинает кружиться голова. Ебаные феромоны. Эндрю отвечает, но Нил может сосредоточиться только на успокаивающем звуке его ровного голоса и немного приходит в себя. Аарон с грохотом роняет на поднос вилку и уходит. Очень, очень драматично. Нил провожает взглядом его удаляющуюся, болезненно-прямую спину и бормочет: — Истеричка ебучая. Поворачивается к Эндрю. Тот уже смотрит на него. Кому угодно этот взгляд показался бы равнодушным, но Нил знает больше. У него был год, чтобы научиться различать малейшие крохи эмоций в чужих жестах и взглядах. Он видит искорки любопытства, видит задумчивый прищур. Эндрю наклоняется к нему ближе, и Нил делает то, что никогда не позволял никому, кроме этого парня. То, что не думал, что когда-то позволит. Он откидывает голову назад, открывая доступ к шее. Обнаженной, уязвимой. Эндрю склоняется еще больше. Нил чувствует его дыхание на своей коже, чувствует предательские мурашки от этой непозволительной близости, чувствует запах, который топит, знакомый, почти родной. Спустя секунду Эндрю отклоняется. Нилу хочется большего. Хочется вжать Эндрю в себя, переплести конечности, уткнуться носом в чужое плечо и позволить миру вокруг них рушиться, пока он находится в самом безопасном месте во вселенной. Эндрю щелкает кнопку блокировки на телефоне, смотрит на экран едва ли мгновение, а затем снова оборачивается к Нилу. Говорит по-немецки: — У тебя предтечка. Нил моргает. — Нет. Эндрю приподнимает бровь. Нил хватает телефон, судорожно тапает по экрану, проматывая иконки приложений, пока не находит нужное. Стучит по столу, пока его старенький смартфон пытается справиться с непосильной нагрузкой, прогружая календарь течек. — Блять, — тянет Нил. Эндрю прав. Будто бывает иначе. — Досидишь пары или пойдешь домой? — интересуется Эндрю, непоколебимый. Нил прикидывает варианты. У него еще две пары, на одной из которых очень важный тест. Он чувствует себя неплохо. Все, что его может сегодня побеспокоить — излишняя чувствительность к запахам и нервозность. Но последнее с ним всегда, так что… — Досижу, — говорит он уверенно. Эндрю кивает — вряд ли ожидал от него другого. Молча стаскивает с себя худи, оставаясь в черной футболке и нарукавных повязках. Нил секунду пялится на его руки, а потом снимает толстовку и с себя. Эндрю долго смотрит на потянутую вещь кричаще-оранжевого цвета и мотает головой. — На какие жертвы я ради тебя иду, — ворчит он, когда они обмениваются. Нил весело фыркает, надевая черное худи. Оно пахнет сандалом и немного, совсем немного, корицей, которая со вчерашнего вечера не успела выветриться. Эндрю в оранжевом смотрится непривычно и забавно. Бледный, недовольный апельсин. Нил кусает губы, чтобы не улыбаться. Эндрю тычет пальцем ему в лицо. — Иди уже. Твоя подружка сейчас взглядом подожжет стол. Нил кивает, хватает поднос и едва сдерживается от того, чтобы чмокнуть Эндрю в гладковыбритую щеку. Кожа у него мягкая-мягкая. В этом странном порыве нежности Нил винит гребаную предтечку. Взгляд у Элисон и правда пылающий. Когда Нил садится рядом, она ворует у него несколько кусочков картошки фри в качестве компенсации. — Не понимаю, почему я с тобой дружу, — говорит она, но перекладывает на его поднос тарелку с фруктами. — Обещал, что пообедаешь со мной, а сам сбежал к своему мальчику. Нил пожимает плечами. Не его вина, что у Элисон плохой вкус на друзей. — Ну я же здесь. И он не мой мальчик. — Конечно, детка. Как скажешь, — она кивает и смотрит на поднос Нила. Он пододвигает его поближе к Элисон. Опять же, компенсация. Она целует его в щеку, абсолютно точно оставляя липкий след от помады. Нил делает вид, что не замечает, как Элисон показывает язык куда-то в сторону стола Эндрю.

***

Нил снова здесь, снова сербает в чашку, пытаясь не поужинать плавающими лепестками. Кажется, это другой чай — в прошлый раз лепестки были желтыми, сейчас — голубыми. На вкус и то, и то горячее, что уже неплохо. Остальное не так уж и важно. Он чувствует слабость. Последние пары вымотали его окончательно. Он зевает и дует в чашку. — Детка, твой запах стал сильнее, — замечает Элисон, отрываясь от домашки по математике, с которой Нил ей помогает. Он пожимает плечами, будто это ничего не значит. — Предтечка. Элисон кивает, вертит в руках карандаш, а потом, подумав, заталкивает его в пучок на затылке. Нилу это не нравится. Это значит, что Элисон хочет поднять какую-то важную тему. — Тогда почему ты не с Эндрю? Нил кривится. — А почему я должен быть с ним? Она смотрит на него как на идиота, что, если так подумать, справедливо, но не в данной ситуации. — Потому что такие моменты пары обычно проводят вместе. Нил трет лицо. — Именно, Элисон. Пары. А мы с Эндрю просто трахаемся. Она вздыхает. — Мне можешь врать сколько хочешь, но попробуй хоть раз не врать себе. Нил отставляет чашку. В желудке поднимается отвратительная волна желчи. Почему она думает, что знает о нем больше, чем он сам? О нем, о его чувствах, о том, что происходит между ними с Эндрю? — Окей. Почему ты думаешь, что между нами нечто большее? Элисон складывает руки на груди, хмурится — сплошная оборона. Только колючей проволоки не хватает и таблички: «не влезай — убьет». — Потому что так и есть, детка. Сколько вы, — она изображает в воздухе кавычки, — трахаетесь? Год? И ты думаешь, что за это время ни твои, ни его чувства не изменились? Вы столько времени вместе проводите. Нил раздраженно взмахивает рукой. — Нет никаких чувств. — Ты видишься с ним почти каждый день, — продолжает она, чуть понижая голос. Она делает это, чтобы не повысить тон — знает, как Нил это не любит. Сейчас это бесит. То, насколько она его знает. — И что, каждый раз вы только и делаете, что трахаетесь, а потом шлете друг другу тортики с благодарностями? Нил смотрит на нее исподлобья, поджимает губы — ему и самому стыдно за тот торт, вообще-то. — Нет, конечно, — фыркает он и прикусывает язык, когда Элисон победоносно вскидывается. — И чем же занимается парочка «мы просто трахаемся»? Нил угрюмо молчит. Иногда они делают домашку в тишине квартиры Эндрю. Иногда смотрят фильмы. Иногда Нилу сложно уснуть, и Эндрю читает вслух лекции по уголовному праву. Действует безотказно. Он не говорит ничего из этого. Элисон и не требует. Щелкает пальцами, будто молчание только подтверждает ее правоту. — То-то же, детка. Может сначала это и был просто секс, но не сейчас. И уже давно нет. Нил сдается. Нет смысла с ней спорить — Элисон до раздражения упряма, когда ей это нужно. — Чего ты от меня хочешь? — Чтобы ты принял очевидное. Для Нила очевидно только одно — его безумное желание в эту же секунду начать биться головой об стол. Они ходят по кругу. Нил не любит круги — бегал по ним всю жизнь. Однако, есть только один способ избавиться от Элисон — сделать вид, что она права, пусть это и не так. — Даже если бы у кого-то из нас были, — Нил строит рожу, — чувства, это не имеет значения. Мы не можем быть вместе. Брови Элисон приподнимаются. — С хера ли? Нил делает глубокий вдох. Медленно, медленно выдыхает. Это старая тема. Он ее ненавидит, и Элисон прекрасно знает. — Не делай вид, что не понимаешь, — почти шипит он. Ее глаза расширяются, голос полон скепсиса. — Да ладно тебе. Ты правда в это веришь? Детка, это же просто чушь. — Я не верю, я знаю, — огрызается он. Элисон морщится и тянется к полке с многочисленными благовониями. Выбирает что-то в зеленой упаковке. Нил протягивает зажигалку. Крохотное пламя вспыхивает, пляшет из-за сквозняка из приоткрытого окна. Когда Элисон дует, чтобы затушить его, ее лицо заволакивает дым. Нил думает о сигаретах, тлеющих в пальцах Эндрю. Хочется курить. Он пытается успокоиться. Элисон зажгла благовония, потому что Нил перестал контролировать свой запах, позволил гневу взять верх. — Послушай, — тянет Элисон, пока по комнате распространяется тонкий аромат дождливого леса. Это если верить упаковке. На взгляд (и нюх) Нила, пахнет синтетикой и мылом. — Ты не можешь перекладывать на себя опыт своих хуевых родителей. Истинность… переоценена. Нил отворачивается. Смотрит невидящим взглядом куда-то сквозь книжные полки. Элисон может говорить все, что угодно. Родители Нила не были истинными и вот, к чему это привело. Его мать мертва, отец, к счастью, тоже. А самого Нила жизнь пережевала и выплюнула. Вот к чему приводят отношения без этой ебаной, никому не всравшейся истинности. Она и Нилу-то не нужна — он, если честно, надеется, что никогда не встретит этого самого истинного. Ему не нужны отношения, свидания, браки, дети. После всего, что произошло, он хочет только одного — жить настолько спокойно, насколько получится. Сейчас есть Эндрю. Потом его, конечно, уже не будет, но это проблемы Нила из будущего. Найдет кого-то другого, когда Эндрю надоест с ним возиться. Эта мысль ему не нравится — потерять Эндрю. Если вообще можно потерять то, чего ты никогда не имел. Нил оправдывает это странное чувство пустоты предтечкой. Она всегда делала его излишне чувствительным. — Мне не нужны отношения, — говорит он в конце концов. Его знобит, но он не встает, чтобы закрыть окно. — Ни с Эндрю, ни с кем-то другим. Мне хорошо и одному. Элисон протягивает к нему руку. Нил смотрит на нее. — Ты не один, детка. Больше нет. И никогда не будешь. Нил переплетает с ней пальцы. Они у Элисон длинные, тонкие, с овальными ногтями, выкрашенными в нежно-розовый. У Эндрю другие. Ладонь шире, ногти короткие. Он иногда соединяет их руки, вдавливает ладони Нила в подушку. Это приятно — быть с ним так близко, чувствовать суставы его пальцев между своими. Засыпать в кровати, такой мягкой, по сравнению с общажной койкой. Знать, что он проснется, уткнувшись носом в чужое плечо. Потребность быть рядом прямо сейчас, прямо здесь, заполняет его, болезненная и тревожная. Всего становится много. Цветочный аромат Элисон кажется до ужаса сладким, а дождливый запах леса удушает. Нил выдергивает руку из ладони Элисон, словно она вдруг раскалилась. Встает так резко, что кружится голова. — Детка? — голос у нее обеспокоенный, но Нил едва замечает. — Мне нужно пробежаться, — он не лжет. Или лжет. Так или иначе, все дороги ведут в Рим. Нил колотит в дверь квартиры Эндрю с таким отчаянием, будто это бункер во время ядерной атаки. Щелкает замок. Эндрю щурится на приглушенный коридорный свет, бросающий на его лицо мягкие тени. С одной стороны у него примяты волосы, на щеке — следы-линии. Наверняка снова уснул за столом, пока делал домашку. На нем футболка с растянутым воротом. Одна из тех, что Нил забыл еще давным-давно и оставил обитать в глубине чужого комода. Это почему-то кажется даже интимней, чем секс — то, что Нилу позволено видеть вот такого Эндрю, домашнего и помятого. Он чувствует что-то обжигающе-горячее в самом своем нутре. До боли похожее на нежность. Это все предтечка. — Ебать тебя ногами, Нил, — ворчит Эндрю и отходит в сторону, чтобы пропустить его внутрь. — Нахер ты тарабанишь, если у тебя есть ключи? Нил влетает в квартиру так быстро, как будто за ним гонится призрак отца. Эндрю закрывает дверь. Снова щелкает замок. Нил оборачивается. Они остаются вдвоем в этом полумраке, в синих тенях и привычном молчании, когда слова не нужны. Иногда кажется, что им они и вовсе никогда не требовались. Эндрю смотрит на него. Не так, как Элисон. Не так, будто хочет, чтобы он что-то рассказал. Так, словно уже все знает. Нил борется с желанием схватить его за руку, таким сильным, что почти больно. Эндрю протягивает ладонь, зарывается пальцами в волосы на его затылке, укладывает голову Нила себе на плечо. — Пойдем, катастрофа, — говорит он негромко. — Хоть накормлю тебя. Нил вдыхает его запах. Сигаретный дым, кондиционер для белья, сандал. Ему становится спокойно, так спокойно, что почти страшно. Он идет за Эндрю на кухню, все еще борясь с желанием быть ближе.