Под присягой

В жизни любовь бывает Бескрайней россыпью фраз, Но дружба всегда открывает Нам отражение нас. Мы свои половины Ищем по зову тела, А друг — наша сердцевина В основе любого дела. Тяжело без верных супругов В мире на пару часов приятелей, Но невыносимо без друга На пути, где полно предателей.       — Вот и гуляй дальше, если не дорос до серьёзных дел.       — Мишка, ну правда, я заколебался репетировать за сегодня. Я хочу просто пару часов погулять с Димкой.       — Вали, б.…, куда хочешь, Лёха! Зае…!       Я выпихиваю брата из комнаты и врубаю радиоприёмник, готовясь долго крутить ручку, чтобы поймать хоть на грамм интересную волну.       — Муха, ну не лезь ты в эфирные заметки, пожалуйста. Здесь провода, ещё долбанёт тебя случайно.       — Я аккуратно, Пуш.       — Знаю я тебя, ты уже сожгла одни наушники.       — Ну у них была такая же вилка…       — И ты, не долго думая, воткнула её в розетку. Что ты там хотела услышать? Как ток идёт?       Вот и я совсем другое хотел услышать. Что это за хрень, ё-моё?       — Шурка, б.…, почему инструменты опять перепутаны?       — Князев, здесь маленькие дети.       — Так какого ху…лиганишь? Хорошо, что я просто собрался привинчивать стекло индикатором фазы, а не сунул отвёртку в розетку.       — Я просил вас полчаса погулять снаружи. К эфиру как раз бы успел всё нормально разложить. Ты ведь опять отвлечёшься на что-нибудь и недокрутишь, а так бы я по-быстрому…       — Ничего, что сейчас ноябрь, Шурка? П....., какая отличная альтернатива.       — Пушистик снова матерится.       — Вот ты ржёшь, Машка, а тебя скоро к нам совсем пускать перестанут. Купят Барбу…       — Барби, от имени Барбара. Как Маша от Марии.       — Хорошо, купят Барби на рынке и будешь с девчонками, как нормальная, коляски гонять по улице.       — Я уже выросла из кукол. Что мне, пять лет?       — А сколько тебе?       — Девять.       — В сентябре только исполнилось.       — Но ведь уже не восемь. И вообще, я девочка-рокер.       — Ты девочка-бестолочь. Вот чего ты к нам привязалась? Мы в школьной подсобке без нормального отопления. Пыль, грязь, темно, страшно. И неужели тебе с твоей Машкой неинтересно?       — Здесь нет ничего страшного, а Машка тупая.       — Мы, значит, острые?       — Пуш, не злись, ты же добрый. Вы тогда отбили от этих придурков-пятиклассников и нас с Машей, и наши скрипки, хотя вам сильно досталось.       — Муха, Муха. То, что нам сопляки славно наваляли, можно было и не вспоминать. Ладно, садись и выбирай, что сегодня будем слушать.       — Бременских.       — Опять? Может, хотя бы на этот раз про принцессу?       — Нет, хочу про разбойников. А потом «Охоту на волков» и…       — «Мурку». Да, я помню твои вкусы, Мария. А ещё классический музыкант.       — Ну, пожалуйста, Андрюшка. И про покойников.       — Нет у нас такой кассеты.       — Не на кассете. Твои, Пуш.       — Мах, нас и так постоянно грозятся прикрыть, а ты провоцируешь…       — Ну один маленький стих.       — Нет, Мышь.       — Совсем крохотулечный.       — Ни одного. И самого милип…рического.       — Князь!       — Ой, извини, Шур. Мышь, забудь, что я только что сказал.       — Стишок — и я ничего не помню.       — Ты и так не запомнила.       — Пи…зид...ми…мизипидический.       — Мимо, Мах.       — Андрей, ты совсем, что ли? А если она в эфире это ляпнет?       — Ну пожалуйста-пожалуйста, Пуш. Почитай хотя бы сейчас, и я ничего не ляпну.       — Ладно, Муха. Но только один. Мертвец шёл в могилу вечерней порой, Затхлостью пах и в одежде сырой. Но по пути он просыпал свой прах И к леснику попал на сапогах. Смотритель чащобы был очень суров — Он на лету убивал комаров, Мух без хлопушки и ленты ловил, Да и зверья много он умертвил. Драка безумная с трупом случилась: Много посуды в ней перебилось, Но пёс лесника вскоре бой прекратил, Когда на погост сапоги утащил. Довольна, вымогательница?       — Ага. Мне нравится, как ты сочиняешь.       Врёт он, а не сочиняет. У кого только спёр стихи, интересно?       — Вырастешь, Маруся, выйдешь за Андрюшу замуж.       — Дурак, что ли, Шура? Пуш — мой друг, как я с ним целоваться на свадьбе буду? Он же точно моя Маша. А на мужа надо знаешь, как смотреть?       — Как?       — Не так.       — Ну покажи, Машка.       — Смотри, Шур. Типа вот он на тебя глаза направил, а ты млеешь. Аж прыгать рядом хочется или наоборот падать…       — Муха, тебя куда-то не туда несёт. Рано тебе про брак думать.       — Андрюха, а тебя не смущает, что Мышь тебя за мужика не считает?       — Она нас обоих не считает. Муха, а за Шурку бы пошла?       — Если он перестанет прикалываться, когда я не понимаю.       — Съел, Князев?       — Спасибо, Машка. Ты действительно настоящий друг. Только они умеют так потоптаться по твоему самолюбию. Т… м…, Шурка, мы в эфире уже сорок минут.       — Поздравляю, Князь! Вот и случился тот ужасный экспромт, которого ты до чёртиков боялся. И даже на трезвую голову. ------------------------------------------       — Ну давай, послушаем, Гаврил!       — Я пять лет назад, Пор, по радио одних придурков услышал — и как отрезало.       — Это явно были другие, Миш. А об этих в Севином клубе все говорят.       — Там много о чём говорили. Например, об анархии. Вот…       — Давай на полчаса включим радио, а потом ты расскажешь.       — Зачем тратить время впустую?       — Ну ведь интересно быть в курсе.       — Три минуты.       Я нехотя включаю магнитофон.       — Добрый вечер, ребятки! С вами «КБ Купчино» и его бессменные…       — …и бессмертные…       — …ведущие Краб и…       — …Барбосыч. Он сегодня дежурный по пульту, а поэтому нормальной музыки не ждите. Можете прямо сейчас отключаться. Я не шучу, Барбосыч за главного. Рыба, ну не ржи, пожалуйста, ты прямой эфир портишь.       — А я вот назло вам поставлю тогда «Вчера».       — О, нет, Пуш, только не это. Может, про подводную лодку?       — Белка, это не твоя тёзка там по асфальту скачет? Возьми лучше семки в моём кармане и сходи покорми.       — Им нельзя жареного.       — А я, Рыба, не в курсе по-твоему?       — Милые детки, у нас полезного времени три часа. Врубай, Барбосыч, своих обожаемых Битлов и молись, чтобы…       Я выключаю приёмник и вопросительно смотрю на Пора.       — Что за х…ю я только что услышал?       — Это наше местное молодёжное радио.       — Я понял. Только не врубился, что там у них происходит в студии.       — Они врезаются в эфир всего на пару часов, но сейчас самая модная станция.       — С такой е….ной? Поручик, там же нечего слушать.       — Краб шарит за зарубежную музыку. Рыба у них типа талисмана. Она не ведущая.       — А этот Борисыч?       — Барбосыч. Ну он по письмам слушателей проходится. И отвечает только на всякую дичь.       — Типа срётся на расстоянии?       — Включи заново, Гаврила. Ты всё поймёшь.       Я перещёлкиваю тумблер обратно в фм-диапазон.       — Знаю ли я современную музыку? А чего нет, отлично знаю. Она меня преследует на каждом шагу.       — Пуш, не надо, пожалуйста! Шур, забери у него микрофон.       — Спокойно, народ. У меня спросили, и я отвечу. Прям из ультра-современного вам подавай? Ну ловите, группа «ГППГ».       Я вижу, как Поручик нервно сглатывает слюну. Что, Саша, уже и сам не рад, что предложил их послушать?       — Два дебила с дурацкими текстами покоряют сцену…       — Пуш, что ты творишь? Шура, сделай, наконец, чтобы он прекратил.       — Мышь, мне этот безумный бронепоезд остановить уже не под силу.       — Барабанщик и гитарист. Любитель кислоты и грибник соответственно.       Теперь Поручик тянется к приёмнику, но я легонько бью его по руке. Пусть этот м…к продолжает.       — Хотя на фиг. Я это искусство даже рекламировать не буду. Хотите послушать, приезжайте сами в клуб на Ваське, а лучше сразу в Купчино. Здесь вы подобных им встретите на любой лавке. А я вам их с радостью опишу.       Я прибавляю звук.       — Пьяные панки перед парадными. Вряд ли их греют подвиги ратные. Грязь под ногтями, в подошвах, под кожей, И души насквозь загрязнённые тоже. Пресные хуже Балтийского моря, Только о внешнем пустышками спорят. Врываются визгами, матами, писком, В проблёванных сквотах теперь их прописка. Украсть, обмануть, как забава, от скуки, И в многоточьях уколов их руки. Неучи фальшью заполнили клубы. Если вам мало: взгляните на зубы.       Я просто задыхаюсь от возмущения. Кто пишет тексты для этой сволочи?       — Как, б.…, ты говоришь, Шура, зовётся эта волна?       — «КБ Купчино».       — И где конкретно их база, Пор?       — Говорят, что в какой-то школе. Но их пока не спалили, хотя многие хотели бы в прямом смысле.       И я их прекрасно понимаю.       — Лучше ответь, Миша, как называется ваша группа?       Отец внезапно без стука заходит в нашу с Лёхой комнату. Я делаю Поручику глазами знак молчать. И тут радио, чтоб ему пусто было, голосом этого грёбаного диджея продолжает.       — Ах да, я бы всё-таки хотел передать огромный привет весёлым парням со Ржевки. Шурка, отпусти микрофон! Так вот, Сашка Щиголев и Миха Горшенёв, дорогие мои самородки-самоучки, держитесь, пожалуйста, от музыки подальше. ---------------------------------       — Я клянусь тебе, Саня! Этот Барбосыч ответит за всё. За каждый день из полутора лет, которые он украл у нашей группы.       — Кровью и слезами, Миш?       Это шутка с нами со времён шестого класса, когда мы с Пором только познакомились.       — Кровью, и слезами, и даже математическим диктантом.       Поручик улыбается, обнимает меня и садится в автобус, чтобы ехать в свою часть. Мы с Лёшкой стартуем завтра. Он — в погранцы по папиным стопам, хотя вообще ни при делах, у него своя тусовка. А я… Шпалы класть в шестистах километрах от дома, как самый бестолковый и провинившийся из всех. Б…., только всё стало складываться — и опять с нуля. ----------------------------       Муся провожает Лёху. Мы так заранее договорились, а всё равно обидно. Ему сейчас голову гладят, обнимают, а отец стоит, как столб. Того румяного вон целой толпой пришли отправить в армию. А вот тот очкарик неуклюже чмокает свою мать, согнувшись в три погибели. Все грузятся и рассаживаются по местам.       В последний момент в автобус, как бестолкового щенка, затягивают ещё одного призывника, который кричит в закрывающуюся гармошку двери.       — Белка, Шурке не давай на вопросы отвечать, он своими шутками всё испортит.       Б…., очень знакомый голос. Где я его мог слышать?       Мелкая девчушка в смешной вязаной шапочке кивает головой и машет ему на прощанье. Потом кидается к двери и стучит в неё. Водитель строго смотрит на неугомонного опоздавшего, но открывает гармошку.       — Пуш, мышь забыл.       Она впихивает ему красно-чёрную бисерную фенечку.       — Пока, Муха! Ты главное сама меня не забывай. Пиши каждый…       Дверь опять закрывается, и новобранец чуть не падает на спину. Шофёр ждёт, пока он усядется на свободный ряд, и говорит.       — Будет писать, успокойся. Только ей хоть к твоему дембелю восемнадцать стукнет?       — Нет.       В автобусе становится совсем тихо.       — Ну ты и м…..       Я согласен с водителем. Обладатель фенечки не обращает на слова никакого внимания, уложив своё украшение в нагрудный карман.       Но через пять минут он внезапно басит на весь автобус.       — А кто мне будет писать? Со своей девушкой я расстался. Батя целый день на работе, матушка сейчас с дедушкой в деревне дежурит, на Шурке все заботы по его семье и нашему делу, ему бы выжить просто. Только Машка — остальным по х…       Мне хочется что-нибудь съязвить про старую брюзжащую бабку, но опоздавший буквально домашний кот, внезапно оказавшийся на улице. И при этом не самый откормленный. Ещё мышь эта. Он, оказывается, не в карман её засунул, а натянул на правое запястье.       — Ну, извини, солдат. Я подумал… Плохо про тебя подумал.       Опоздавший никак не реагирует на извинения водителя, продолжая крутить браслет на своей руке. Но потом всё же добавляет.       — Она мне, как младшая сестрёнка, я её с семи лет знаю.       Откуда у меня ощущение, что я его тоже знаю и очень давно?       — Александр.       Перед моим носом внезапно возникает рука очкарика.       — Миша.       — А я вашу группу видел. Вы крутые.       Новобранцы с интересом оборачиваются на нас. Все, кроме обладателя фенечки.       — Нет больше группы. Мы теперь, в… м… , защитники Родины.       — С такими защитниками нападающих не надо.       — Не понял?       — Чего ты, Александр, не понял? Они панк свой дурацкий в каждую парадную тащат.       Ещё один возмущённый. Откуда вы, блин, такие берётесь?       — Надо обязательно обоссать, облевать и задымить всё вокруг. И так, б…., все стёкла бухарики выносят, нет ещё эти. Поприпираются — и вся лестничная клетка в надписях, гондонах и шприцах. Музыканты…       Да что ты так взъелся на меня, брат сестры?       — С х... ли ты лезешь в чужой разговор?       — Вы орёте на весь автобус. Группа у тебя? Так пой, веселее будет ехать.       — Без инструмента?       — А что, без розетки слабо?       — Мне ритм нужен.       — Под сердце подстройся.       Водитель оборачивается к нам.       — Я бы вас обоих высадил, болтуны. Но боюсь, что вы этого и добиваетесь. Сейчас носки сниму и одному, и второму вместо кляпа в рот засуну.       На соседнее сидение приземляется румяный обладатель большой семьи.       — Я сделаю ритм. Расскажи аккорды. Я Яша.       — О, Господи, и здесь одни музыканты.       Этот придурок заткнётся или нет?       — Смотри, сначала…       Водитель резко давит по тормозам и с гневом смотрит на меня.       — Ты, певец, встал и подошёл ко мне.       Опоздавший кривит рот, а когда я перестаю видеть его лицо боковым зрением, внезапно начинает декламировать мне в спину.       — Своей судьбы покорный раб, Он к плахе шёл без промедленья. И телом, и рассудком слаб, Не помня чудного мгновенья...       Б…., полтора года в одной части с этим идиотом.       — И ты тоже, умник. Через час к нам сядет ваш майор, которого по делам в суде задержали. До этого времени вы должны отсортировать свои документы.       Водитель нам впихивает ворох бумаг, пачку скрепок и несколько папок на завязках. Я заглядываю в середину стопки, и на меня с документов сразу глядит ушастая рожа, стоящая рядом.       — Отдай!       Опоздавший тянет руки к своему досье. Что там такого страшного, кроме его хари? Двадцать лет, холост, сестёр и братьев нет, призывной пункт в Купчино... Он из Купчино? Хотя чему я удивляюсь, там кто только не живёт. Я вручаю ему всю стопку.       — Разбирайся!       Наверное, надо было ему помочь, но он меня невыносимо бесит. И я отсаживаюсь на ряд назад, чтобы находиться за его спиной. Яша и Саша тоже подгребают поближе, и я в пути тихо треплюсь с ними. Всё пока движется не так и плохо. --------------------------------       В автобус садится наш основной провожатый. Водитель машет ему в нашу сторону. Купчинец протягивает ему бумаги.       — Фамилия?       — Князев.       — В школе что было по рисованию?       — Двойка.       — Херово.       — Училка была невменяемая. Я могу что угодно срисовать.       — Его рисуй.       Старший лейтенант тыкает в меня пальцем и протягивает ему тетрадный листок. Опоздавший тяжело вздыхает и что-то калякает, ни разу не подняв голову. Провожатый смотрит на листок, на меня и спрашивает у опоздавшего.       — Одноклассники, что ли?       — Я его лопоухое лицо впервые вижу.       Это правда, хотя мне кажется, что мои собственные уши почему-то начинают гореть, будто я солгал. Майор ещё раз внимательно смеряет взглядом Князева.       — Ладно, рядовой. Место в штабе — за тобой.       Весь автобус начинает недовольно бухтеть. Князев ещё до части не доехал, а уже пристроился.       — С завтрашнего дня будешь рисовать наш новый герб.       — Хорошо.       — Так точно, товарищ майор.       Князев кивает. Майор смотрит на него, как на идиота.       — Повтори, кретин.       — Так точно, товарищ майор.       — Садись, Князев.       Майор протягивает разрисованный листок мне.       — А это тебе на память. Вклеишь потом в дембельский альбом.       На листке у меня огромные глаза, вдавленный подбородок и микрофон в руке. Только за этот шарж уже можно было бы набить морду, но внизу ещё пририсована виселица с четырьмя буквами: ГППГ, где обе «Г» подчёрнуты двойною чертой. Ещё один фанат, б..... Б….! Не может быть! И конечно, он, проходя мимо, встревает сам.       — Группа «ГППГ». Что же не ОПГ, а, Горшенёв? Вам бы с вашими замашками лучше подошло.       Это точно Барбосыч. Его дебильный тембр прописался у меня на подкорке. Я, не думая, хватаю его за шкирку. Майор встаёт со своего сидения. Я отпускаю Князева и отхожу на пару шагов.       — Ну что, Горшенёв и Князев, вы будете первыми, кто получит наряд вне очереди ещё до прибытия в часть.       — Спасибо, придурок. У меня из-за тебя одни проблемы.       — Пока не вижу проблем.       — А я их, зараза, тебе организую. Из-за тебя, скотина, я сейчас в армии, а не на сцене. У меня там была группа и нормальная жизнь. А ты возомнил себя великим журналистом. Ты ведь трепался про конторских детишек, а? Про то, что владелец клуба, где мы обычно играем, крышует только музыкантов с сомнительной репутацией? Я тебе клянусь, я превращу твою жизнь в ад так же, как ты превратил в него мою.       Он смотрит мне в глаза с явным отвращением.       — Рискни здоровьем.       Я делаю шаг к нему, он даже не думает двигаться.       — Ага, это, конечно, моя вина. Не из-за вашего уё....... поведения, не из-за весёлых веществ с иголоч…       Просто бью его с локтя, почти не целясь. Князев держится за скулу и, к счастью, замолкает.       — Угомонился? Сядь, с…, и завали уже свою хлеборезку. Я не наркоман.       — Все так говорят.       Майор насмешливо смотрит на Барбосыча.       — У тебя вообще нет инстинкта самосохранения, Князев? Горшенёв явно помощнее тебя будет.       Меня самого уже несёт.       — Он подождёт, пока ему автомат выдадут и отомстит.       Князев в долгу не остаётся.       — А я бы наркоманам не доверял оружие. Ради дозы они способны продать что угодно.       Яша и Саша с двух сторон кидаются на нас с Князевым и рассаживают в разные концы автобуса. ---------------------------------------       Князев просто кость в горле. Он умудряется крутиться у меня под ногами постоянно: в казарме, в классе, в штабе и даже на плацу, несмотря на разницу в росте. У нас одна двухъярусная кровать и прикроватная тумбочка. Политрука наша драка ещё в автобусе впечатлила настолько, что во все наряды, где предполагается присутствие более чем одного солдата, нас посылают вместе. Я скоро завою от одного упоминания его фамилии. Сейчас он смолит рядом и надрывно кашляет.       — Ты если не курил на гражданке, Князь, то так взатяг не балуйся, ещё стошнит.       — А кто тебе сказал, Горшок, что я не заболел?       Я тушу бычок ногой, наклоняюсь к его уху и громко шепчу.       — Херово симулируешь, Барбосыч, так тебя никогда не комиссуют.       Но он не может, чтобы последнее слово осталось не за ним. Мне кажется, ради этого принципа он меня переживёт на этом свете.       — По крайней мере меня не ломает без белых порошочков.       — Я не торчок, это было недоразумение. Сколько можно повторять, Князев?       — Пока ты сам, Горшок, не поверишь в сказанное. ---------------------------------------------       Князь поднимает голову, когда я захожу в штаб с бумагами.       — Что это?       — Просили передать.       — Хорошо, кинь на стол.       Я смотрю в урну рядом с ним, а там стихи. Я не спятил, это куча самописных текстов в заломленных тетрадях. И охапка рисунков. Не обращаю внимания на этого ушастого писаря и достаю скреплённые мятые листы.       — Положи на место.       — Им там не место.       — Всё равно, это не твоё. Иди в расположение.       — Тебе какая разница?       — Может, это секретные документы.       — Тогда их надо было порвать.       — Дай, я порву.       — Нет. Это мне нужно.       — Зачем?       — Тебя не должно е...., сидишь в штабе — и радуйся, что везучий.       — Я работаю.       — Штаны ты протираешь. Никто лишний раз не гоняет, все выгораживают. Круто, наверное?       — Наверное. Мог тоже вызваться. И сейчас про каптёрку спрашивают.       — На х.. мне?       — Вот видишь, а меня устраивает.       — Ты вроде собирался в смотре участвовать.       — Передумал. Что ты, б.…, до меня докапываешься?       — Потому что ты хлюпик. Симулянт. Я же видел тебя в здешнем медпункте. У меня живот болит, голова, нога…       — Это в прошлом.       — Если ты с гнильцой изначально… И на сцену выйти струсил. Я отдам стихи автору, а ты и дальше здесь кисни.       Штабной впервые за время препирательств немного оживает.       — Долго будешь его искать.       — Как-нибудь справлюсь.       Я разворачиваюсь, чтобы уйти…       — Вот проблемы и боль. Их на рифмы порви. Пусть душа по шрамам расходится. Нет, прости, я с музой всегда по любви, А не там и тогда, где приходится.       Я подхожу к его писанине, просто чтобы отмести сразу самый невероятный вариант. Б…., ну я так не играю. Он ведь переписал чьё-то из книжки или на слух? Это просто ошибка зрительного восприятия, что в тетрадях и журнале один и тот же почерк. -----------------------------------------------       — То, что он не умеет играть на гитаре, не отменяет наличие у него слуха.       Саня и Яша начинают одновременно шипеть.       — Горшок, ты чего лезешь?       Командир взвода удивлённо переводит взгляд на меня.       — Так мы же не в музыкалку проводим отбор, а на смотр. Князев, чеши в расположение.       — А толку, когда берут аккорды, а ни стиля, ни голоса? Он ведь даже своей крикливой импровизацией превзошёл большую часть из тех, кого вы вписали на концерт.       Князев исподлобья смотрит на меня. Лейтенант, не сдаваясь, продолжает держать гриф своей рукой, не давая ему снова играть в гитариста.       — Стихи про часть напишешь, можешь оставаться.       — Нет.       Ё-моё, что уж проще, раз целыми днями толчёшься в штабе? За две недели пару четверостиший накорябать. Ну сложно, конечно, но если попробовать…       — Я могу написать.       — Чем петь твои стихи, Горшок, лучше сразу повеситься.       Б…., вали отсюда уже, гениальный поэт. На благодарность я особо не рассчитывал, но хамить это уж слишком. Как ни странно, лейтенант резко отпускает гитару и говорит.       — Ладно, Князев, уговорил. Диктуй название ВИА, чья это песня. Если ни с кем не совпадёт, пущу тебя поорать.       — Моя.       То есть и правда все те тетради принадлежали Князю? Хотя это было сразу понятно по его лицу, когда он вечером увидел, что я положил их на его сторону в тумбочку. Князев не умеет играть, но пишет песни. Что тогда будет, если его научить?       До командира Князевская шарада так и не доходит.       — Это понятно, что ты поёшь, а группа какая? Нужен автор.       — Его текст. Рядовой Князев.       Лейтенант смотрит теперь на меня.       — А музыка?       — Музыки там нет. Если надо, то напишите меня. Рядовой Горшенёв.       От моей музыки Князев почему-то, вопреки собственному радиообращению, вешаться не собирается. Я забираю у него гитару.       — Пой, давай. Только в два раза тише.       Князев молчит.       — Заснул? Хрен с тобой, пиши мне куплет.       — На чём?       — У меня, б.…, на руке!       Князев забирает ручку у лейтенанта и начинает выводить буквы на моей ладони. Я в шоке.       — Что ты делаешь?       — Ты сам попросил.       Полный придурок. Зачем только я с ним связался? ---------------------------------------------------       Князев издевается над несчастной гитарой уже битый час.       — Пока не выучишь основные аккорды — не выйдешь из этой комнаты.       — Я не буду играть в вашей грёбаной группе.       — Я расскажу командиру, что ты уже несколько раз сваливал из части для разговора со своим корешем через дыру в заборе.       — Стукач.       — Дезертир.       Мне почти жаль его разодранных до мяса заусенцев, да и железные струны, конечно, не для новичка. Ещё и без медиатора.       — Ладно, дай я…       — Добреньким хочешь казаться? Мне плевать. Хочешь, говори.       — Ты чего такой дёрганный? С гитарой надо нежнее.       Я пытаюсь переставить его пальцы, он с отвращением стряхивает мою ладонь. Т… м…, у него фиолетовые синяки на обеих руках.       — Это деды лютуют?       — Нет.       И на щеке, и царапина на лбу… Охренеть. А я думал, что раз он в штабе…       — Я упал со стула.       — На котором свой стишок старослужащим рассказывал?       — Горшок, успокойся! Никто меня не бил и не бьёт. Я рисую картину…       — На стуле?       — На стене. Неудачно переставил ногу и полетел через тумбочку.       Он долго молчит, опустив голову, а потом вдруг поднимает глаза и очень серьёзно смотрит на меня.       — Но спасибо за беспокойство, Миша. ---------------------------------       Мы сидим в каптёрке вчетвером. Яша пересчитывает комплекты зимней формы, Саня раскладывает их по полкам, я заполняю журнал, Князь рисует очередной герб. Почему он опять это делает не в штабе?       — Ефрейтор Князев, чем обязан несчастью созерцать ваше лицо снова?       — У товарища лейтенанта болит голова от запаха краски.       — А у меня болит голова от тебя.       — Ничем не могу помочь, Горшок. Сходишь в увал к своей пассии, пройдёт.       Я корчу рожу, но больше не кидаюсь на него. Устал за этот год, как собака, а с Князем погавкаешься, и вроде отпускает.       — Кстати, нам здесь бром в еду часто подмешивают, Сань?       — Нет, это миф, Яша, но непривычные нагрузки действительно снижают либидо.       — А ты, Лось, прогуляйся разок по нашему городу с открытыми глазами, либидо на хрен пропадёт само раз и навсегда.       — От твоих кислых щей, Князь?       — Сержант Леонтьев!       — Миш, а чего ты… он ведь сам…       — И именно поэтому вестись не стоит.       — Ты хоть знаешь значение этого слова, Князь? Или у вас в подворотнях его вместо мата на заборах пишут? Или порнуху про профессоров смотрел?       Князев молчит. Вроде пронесло. Но теперь приступ болтовни напал на Сашу.       — А я бы просто потрахался хоть с кем.       — Не рекомендую, Лось. Может, после ветеринарки у тебя и пропала брезгливость, но даже уличные кошки отшивают противных им кавалеров.       — По себе судишь? Да у тебя на роже написано, что ты девственник.       — У меня? Спасибо за комплимент.       Б..... Опять их разговор вырулил не туда. Хотя я солидарен с Лосём, нытьё Князева целыми днями слушать невыносимо. Борец, блин, за чистоту нравов. Хочется его всё-таки подъе.....       — А вы на своём радио типа трое против всех?       — Да.       — И, кроме вас, на свете одни предатели?       — Я сталкивался только с такими.       Я зря его спросил, можно подумать, что в моих руках мизерикорд, а не шариковая ручка. Обидно, но я промолчу. Блин, со мной же Саша…       — А если твои развлекаются сейчас там без тебя?       — Надеюсь, что им не грустно.       — Я имел в виду другое.       Лось изображает языком за щекой и кулаком пошлый жест. А Князев вдруг краснеет. Не думал, что его так легко смутить.       — Исключено. У нас в компании другие отношения.       — Ну а как же знаменитая история о любви тринадцатилетней девушки и семнадцатилетнего юноши? Твои-то постарше будут.       Ого, у Князя не только уши и щёки, но и шея полыхает от возмущения. И, конечно, Саня это замечает.       — Сердечко-то колотится! А вдруг товарищ с подругой…       Я успеваю схватить Князева до того, как он кинется на Леонтьева.       — Саша, прекрати его подкалывать или уходи.       — Погоди, Миш. Он только что выделывался, что они такие особенные, а сейчас сам…       — У меня есть младший брат, Саша. Я точно знаю, что он далеко не идеал. И я могу представить его во многих отвратительных ситуациях, но я заставлю жрать землю любого, кто мне про него хотя бы попытается заикнуться в таком ключе, как ты вещаешь сейчас.       — Хорошо, обсудим другое. Князев недавно косвенно намекнул, что его бывшая — шалава.       Плечи под моими руками опять дёргаются вперёд.       — Заткнись, Лось. Опять ты несёшь бред.       — А почему они тогда расстались?       — Я её бросил, потому что она встречалась с другим.       — А разве это не подтверждает моего вывода?       — Я не буду продолжать разговор о ней.       — Она хоть существовала на самом деле?       — В основном, в моих фантазиях.       Ой, дурак, Князев. Я отпускаю его, а сам подхожу к Леонтьеву и говорю максимально стальным голосом.       — Саш, прежде чем что-нибудь ещё вякнуть, досчитай, пожалуйста, до ста. И поклянись, что этот разговор не выйдет за пределы каптёрки.       — Тебе больше всех надо, Горшок?       — Лось, ты слышал, что я говорил про брата?       Саша неохотно кивает.       — Считай, что Князь мне сводный. Не кровная родня, но я за него всё равно, если вдруг что будет не так, урою тебя на месте.       Лось неверяще смотрит на меня, а потом делает знак Яше, и они уходят курить.       — Б.., Андрюха, кто из нас рядом с гопотой вырос? Так Саня ещё интеллигенция.       — Я не просил тебя, Мих, за меня заступаться.       И х.. знает, на самом деле, зачем я это сделал. -----------------------------------       — Вроде эта дверь… Мышь, заходи. Всем привет! А где…       — Здрасьте! Где Андрей?       — Здорово! А вы, наверное, Шура и Маша?       — Ну да… Так всё-таки, почему он нас не встретил?       — Э…М… Я — Яша, Пор и Лось пошли за сигаретами.       — А Пуш с ними?       — Маш, не боишься высоты?       — А чего её бояться? Она же напасть не может.       — Действительно. Ну тогда идите сюда.       — Это типа он бежит, Яша, та чёрная точка вдали?       — Они. Миша и Андрей.       — А куда?       — К общему решению.       — И как только добегут, сразу вернутся?       — Не обязательно. Могут пойти пивка попить.       — Но они придут обратно?       — Скорее всего. Часа через два. Но на прошлой неделе пару раз совсем забивали на репы.       — Зачем вы тогда такое терпите? Так ваша группа через пару месяцев развалится.       — Поверь мне, пока они могут добежать куда угодно, но вместе, нашей группе абсолютно ничего не грозит.