Семь с половиной минут

Я сидел в отдаленном углу паба, расположенного на территории одного из наших колледжей, потягивал эль и мысленно испытывал свой метод на посетителях. Их было немного, и больше всего меня заинтересовала небольшая компания из четырех джентльменов за соседним столиком. Сначала я слушал их разговор о небесных телах вполуха, но чем дальше они говорили, тем больше у меня возникало желания вклиниться в их беседу. Мой приятель, Виктор Тревор, недавно посетовал, что я стал часто пропускать лекции, а некоторые дисциплины не посещал вовсе, поскольку они совершенно меня не интересовали. Однако сдавать их было необходимо, и я пролистал в библиотеке пару книг по математике, особо уделив внимание астрономической части, и, как мне показалось, всесторонне изучил вопрос. — Ну ведь это известный факт, что длительность полных солнечных затмений не превышает семи с половиной минут, — со знанием дела сказал джентльмен, очевидно, главный в компании. — Хотя кольцеобразные могут длиться и дольше. Он так торжественно говорил, как будто читал проповедь тем троим, что сидели с ним рядом. Но он сильно выделялся на их блеклом сером фоне. Это был черноволосый джентльмен лет двадцати пяти-двадцати семи, красивый холодной красотой, одетый в скромный черный костюм. Я предположил было, что он проповедник, но на нем был шелковый шейный платок в шахматную клетку, так что это было совершенно исключено. Я решительно встал и подошел, остановившись прямо перед ним. — Прошу прощения, сэр, я слышал вашу занимательную беседу и хоть мы и незнакомы, — я слегка кивнул и ему, и его собеседникам, — я позволю себе возразить… — Возразить? Мне? Он произнес это с таким искренним недоумением, словно никто и никогда ему не возражал. — Сэр, вы не знаете, с кем имеете дело, — начал его приятель мрачного вида, с военной выправкой и свирепым взглядом из-под кустистых бровей. — Иначе вы бы не посмели… Но красивый джентльмен оборвал его странным жестом, очевидно, принятым в их колледже: — Послушаем, что скажет молодежь. Они засмеялись, а я снисходительно улыбнулся. Этот джентльмен был старше меня всего-то лет на семь, а изображал из себя старика. — Откуда вы взяли такую цифру, семь с половиной? Во-первых, четыре, и не более, так написано в любом учебнике, а во-вторых, вы сами высчитывали время? Он усмехнулся, как будто сам был автором учебника по математике или трактата на эту тему. — Для того чтобы иметь некие сведения, необязательно убеждаться в этом лично. Сэр. В особенности, если эти сведения сообщает некто, достойный доверия. Его приятели согласно закивали. — Я так не думаю, сэр. Сами-то вы за свою недолгую жизнь, — я подчеркнул слово «недолгую», и он удивленно изогнул бровь, — сколько полных затмений наблюдали? И сколько раз засекали время? Нисколько, не так ли? Но утверждаете, как факт, ну-ну. Он посмотрел на меня немигающим взглядом — такой ожидаешь увидеть в террариуме среди змей, а не у посетителя паба, — и промолвил: — Вы, сэр, очевидно, студент одного из колледжей. Вы знаете, что некоторые курсы обязательны для посещения? Нет? Ну, теперь знаете. А то я вижу, что вы пропускаете лекции по математике. — Это вам тоже кто-то достойный доверия сообщил? — насмешливо произнес я. — Нет, просто я вас там не видел, — многозначительно заметил он. — Как видите, и мне не чужд эмпирический опыт для того, чтобы делать выводы. Ну вот и прояснилось, кем же он был. Очевидно, что посещать лекции по математике может только соискатель следующей степени, стало быть, он из «средней комнаты». — Такой студент как вы, — продолжил он неспешно, рассуждая вслух, — обязательно обратил бы на себя внимание. — Ошибаетесь, сэр. Обычно я не привлекаю внимания, но ваши слова меня задели. Вы с высокомерием специалиста говорите о том, чего сами не наблюдали. Не думаю, что вы студент, сэр. Для преподавателя вы слишком юны. Предполагаю, что вы, скорее всего… Если доселе он слушал меня с легкой улыбкой на губах, то когда я заговорил о его юности, то словно тень пала на его тонкое бледное лицо. — Послушайте, юноша, — сказал он, не дав мне закончить мысль, — вы отняли достаточно моего времени. Он демонстративно откинул крышку серебряных карманных часов. — О, как раз семь с половиной минут. Если предположить, что я — солнце, а вы — луна, то затмение завершено, почти дважды по вашему измерению. Вы в точности уложились в установленные мной и учебниками рамки. Его приятели снова расхохотались. — Ну и позвольте сказать напоследок, дорогой юный, — он насмешливо выделил это слово, — сэр, порой в эмпирическом опыте нет необходимости. Чтобы утверждать что-либо, что давно всем известно, не нужно быть специалистом. Он отвернулся, и я не счел необходимым продолжать. Но я был уязвлен его высокомерием и следил за ним из своего уголка. Его приятели вскоре ушли, а он сидел один и пил, как я думал, глинтвейн. Он делал это так изящно, да и вообще на него было так приятно смотреть издалека, что раздражение ушло, а в голову лезли нелепые мысли. Что, если развязать этот шахматный платок, сдернуть и уткнуться ему в шею. Какая у него шея? Теплая или ледяная? Словно услышав мои мысли, мой новый знакомый резко встал и отправился на выход. Разгоряченный (главным образом, неудавшейся беседой, нежели элем), я выбежал вслед за ним. Он шел спокойно, но неожиданно свернул, и я шагнул следом. При свете газового фонаря я увидел, что он стоял недалеко от стены и смотрел на меня этим странным немигающим взглядом. — Вы меня преследуете. Почему? — Хочу лично убедиться кое в чем. — В чем же? Я пытался облечь нелепые мысли в слова, но не имел подобного опыта. — Когда я вас увидел, со мной случилось затмение. — Как романтично, — зло усмехнулся он. — И вы полагаете, что со мной оно тоже случилось? — Полагаю, да, — сказал я, и шагнул к нему. Хотя, конечно, уверенности у меня поубавилось, когда я увидел его ледяной взгляд. — Я даже имени вашего не знаю, — холодно заметил он. — Как и я, — с жаром откликнулся я. — Но порой в знакомстве перед эмпирическим опытом нет необходимости. Чтобы утверждать, что вы хотите того же, что я, мне не нужно знать ваше имя. Он отпрянул, я успел ухватить его за руку; он выдернул руку, скорее неохотно, чем резко. В поисках точки опоры он прислонился спиной к стене, но я не дал ему возможности отстраниться. Теперь, когда я приблизился вплотную, то ощутил исходящий от него запах дорогого одеколона — ноты складывались в аккорды, опьяненный, я привлек его к себе за шею и тут же втянул в глубокий поцелуй. Он вздрогнул, мой язык столкнулся с его и я почувствовал вкус чая с ароматом дыма. Лишь только я оторвался (признаюсь, с трудом) от его восхитительных губ — тонких, сухих, он холодно промолвил: — Надеюсь, вы закончили. — Я только начал, — выдохнул я ему в ухо. — Если позволите… Я не договорил, дотронулся ладонью до его паха: даже сквозь ткань брюк можно было понять, что холодность его скорее напускная. Что касается меня, то у меня стояло крепко. Я опустился на колени перед моим новым знакомым, имени которого не знал, и принялся возиться с пуговицами его брюк, с пуговицей его кальсонов. Я торопился, пока он не оттолкнул меня, но он просто смотрел на меня сверху вниз, ничем не выдавая своих чувств, если они у него были. Только дыхание его прерывалось. Я неловко высвободил его член и сразу же взял в рот. Он медленно выдохнул, и я счел это разрешением продолжить. Член его стал твердеть под неуверенными движениями моего языка. Вскоре он уже свободно скользил по языку вперед и назад, один раз даже резко уперся в горло. Нужно было расслабиться, но я точно не знал, как это делается, а спросить было не у кого: кроме нас двоих в подворотне не было никого. — А вы всегда беретесь за то, в чем ничего не смыслите? — голос моего нового знакомого раздался как будто издалека. Я не мог ответить, ведь был несколько занят его пульсирующим членом, к тому же мой собственный орган напоминал о себе, болезненно упираясь в ткань брюк, но отвлекаться не хотелось. Казалось, прошла целая вечность, много больше семи с половиной минут (именно столько длится полное солнечное затмение, как он сказал), но я точно не знал, поскольку на часы не смотрел. Наконец он часто задышал, стал тянуть меня за волосы, но не вперед, чтобы сильнее насадить на себя ртом, а назад, но полностью отстраниться не успел, несколько капель его семени попали мне в рот, и вопреки ожиданию, меня не стошнило. Я немедленно занялся собой, на это понадобилось всего несколько секунд, и все, в глазах потемнело. Луна закрыла солнце или солнце луну? Без разницы. Когда я открыл глаза, то увидел, что мой прекрасный незнакомец никуда не делся, а сидел рядом со мной. Он уже был застегнут на все пуговицы, но вид у него был несколько растерянный, а в руке он держал нюхательную соль. — С вами все хорошо? — обеспокоенно спросил он. — Вы что-то там говорили о моей неопытности, — пробормотал я. — Может, хотите внести коррективы? Он покачал головой. — Ну, если вы в состоянии снова нести вздор, значит, с вами все в порядке, — констатировал он и встал, собираясь исчезнуть из моей жизни. — Подождите, — запротестовал я. — Мой дорогой сэр, вы ведь так и не сказали, где я могу увидеть вас снова. Он повернул голову изящным движением хищника. — Я уже сказал вам, где. Позже, сидя в своей комнате, я прокрутил в голове нашу не слишком-то задавшуюся беседу в поисках разгадки. Лекции по математике. Он сказал, что посещал их. А вот я ими пренебрегал. Виктор Тревор говорил, что на лекции по математике приходят даже те, для кого они не предназначены, настолько это увлекательно. Но для моего метода не имело значения, как движутся небесные тела, к тому же я нуждался в уединении и привык избегать толпы. Однако мне пришлось сдвинуться с этой точки. Утром я узнал, когда и где состоится следующая лекция, явился в аудиторию первым, занял удобное место для наблюдения и стал ждать. Тревор оказался прав: на скучную лекцию валом валили студенты, соискатели и даже профессора, а вот мой прекрасный незнакомец не пришел. Рядом со мной сидел Тревор и отвлекал меня болтовней о своем терьере. Я же предавался мрачным мыслям: возможно, я был слишком настойчив и склонил того джентльмена к тому, чего он не желал? Но он мог оттолкнуть меня, мог сказать, мог уйти. Часы пробили полдень. Он появился точь-в-точь к началу — облаченный в профессорскую мантию, взошел на кафедру, окинул аудиторию цепким взглядом и взгляд его остановился на мне. Должно быть, выражение моего лица его чрезвычайно позабавило — он тонко улыбнулся. — О, неужели я вижу новые лица, — сказал он весело. — Некоторые особо одаренные студенты вспомнили о том, что близится конец семестра, это весьма похвально. И без перехода начал лекцию. А я сидел ошеломленный, кровь пульсировала у меня в висках. Преподаватель! Мой прекрасный незнакомец — преподаватель. Немного придя в себя, я написал записку Тревору: «Как его зовут?» Тревор, полностью поглощенный темой лекции, которая мало меня волновала, не сразу понял мою просьбу, но когда до него дошло, подписал: «Профессор Джеймс Мориарти».