Если хочешь любить меня...

Миша проснулся поздно. Растянулся на измятой простыне, раскинул в приятной истоме руки и ноги. Давно он так хорошо не спал. Надо же, как отрубило. Дотрахался, бля. Миша повернул голову. Рядом никого не было. Пацан ушёл, наверное, ещё поутру. Фух, ну и… И правильно, чё. Миша в молодости сам делал точно так же, с девушками, правда. Не любил после случайного (и часто весьма неудачного) секса смотреть в глаза и вести за завтраком натянутые беседы. Кому это надо вообще. Миша повернулся на бок и прислушался к своим ощущениям. Задница совсем не болела. А был ли мальчик, стукнуло в голове, и Миха фыркнул. Ебучий Достоевский, даже тут влез. А вообще, лучше бы и правда не было никакого мальчика. Миха вспомнил, как их с парнем вчера плавило друг от друга, и крякнул. Тьфу, какая нелепость. Ему сорок, как градусов в водке, и жизнь у него, как занюханная пивнушка на окраине Питера, как засохшая кровь на баяне, пущенном по кругу. Куда он полез? Зачем потянул свои грязные лапы к этому юнцу? У-у, грёбаный Шурка со своим гей-клубом… Сходи да сходи, хватит с резиновым членом в одного ебаться, чё ты, Гаврила, как в совке до сих пор, кончай врать себе и не тупи. Ну, Миха разозлился и пошёл. Да не, хуйня. Шурик не виноват. Это ж Миха сам свой хер распустил. Позавидовал пьянящей безбашенной молодости пацана и решил урвать себе кусочек. Тем более тот сам подкатил. Уверенный в себе, симпатичный такой, смешливый. Миха вспомнил сурикатов с трубкозубами и вдруг расхохотался. Был мальчик, был. Андрей же вроде, да? У Михи память в последнее время стала похожа на решето, ничего в голове не держалось. Впрочем, какая разница, как его звали. Они вряд ли увидятся снова. Миша встал, прошёл привычным маршрутом туалет-ванна-балкон, бросил в стиралку грязное постельное, осмотрел кухню и комнату. Вроде всё в ажуре. Мобильник только сел, да и похуй. Хозяйка квартиры пришла ровно к назначенному сроку. Миша отдал ей ключи, она окинула его хитрым взглядом и проворковала: — Как прошла ночь? — Выспался, — буркнул неразборчиво Миха, опять внутренне благодаря пацана за то, что вовремя ушёл, и ретировался в новый подъезд, который язык не поворачивался назвать парадной. — Мужчина, постойте, очки забыли! Миша обернулся. У него не было очков. Это Андреевы. Но отказываться и не брать было глупо — модель-то явно мужская. Миха сунул их себе в карман рубашки и зачастил по ступенькам. Желудок требовательно урчал. Миша завернул в магазин, купил кефира и облизнулся на пиво. Нет, с утра нельзя. Чревато нехорошими последствиями. Не так давно вышел из запоя и снова туда не хотел. За ночь на улице похолодало, Миша в одной рубашке чуть не окочурился. Поймал тачку, добрался до своей однушки на Ваське, под самой крышей одного из старинных домов и пересчитал деньги. Маловато, конечно, осталось, но до следующего концерта хватит, если не шиковать. Из крохотной кухни с недовольным мяуканьем вышел молодой чёрный кот. — Чё, Сид, — Миша взял его на руки, — обижаешься, что я дома не ночевал? — Мряу, — подтвердил Сид и принюхался к очкам. — Мряв? — Да, это не мои. Это пацана, с которым я трахался сегодня ночью. Знаешь, что такое трахаться? Да где тебе, ты ж кастрированный, — Миша плюхнулся в ободранное кресло, продолжая начёсывать кота. — А мне понравилось. Не, реально, живой теплый хуй гораздо лучше резинового елдака. И жопа тоже, узкая, тесная. Блять… А ещё он дышал так охуенно. И целовал. Везде. Ёбаный в рот, как же он целовался… Миша отлетел в чувства, что подарила ему ночь, и Сид обиженно спрыгнул с колен. День прошёл в каком-то раздрае. Миха поиграл на ноуте в любимую онлайн-стратегию, но умудрился на ровном месте так разосраться с соигроками, что чуть не угодил в бан, и от души хлопнул и без того треснувшей крышкой. Включил телек, едва не удавился, посмотрев новости, и решил прогуляться до магазина за углом, за кормом для Сида и пойлом для себя. Там, в заплёванном скверике, уже собрались местные выпивохи. Миха не смог пройти мимо, угостил их пивком и поддержал разговор. Ну а хули. С кем ещё базарить-то, как не с такими же потрёпанными жизнью мужиками? Вон, тот, очкастый, учёный из института какого-то, а один хуй, бухает на лавке, а этот вот — сантехник, но Бакунина читал. Питерская интеллигенция, хули. — Охуенный ты мужик, Миха, — повис на нём, благодаря, сосед из дома напротив. Миша вздрогнул. Он вспомнил, как такие же слова, только совсем с другим подтекстом, говорил ему ночью Андрей. Наглый мальчишка с глазами цвета спокойного моря, который какого-то хера никак не шёл из головы. Миша осторожно стряхнул с себя руку соседа и, растеряв всё гуляцкое настроение, пошёл домой. Тем более надо было готовиться к записи очередного выпуска передачи (своей, бля, авторской, про истоки панка) для интернет-радиостанции. Миха проверил микрофон с наушниками и на целый час погрузился в атмосферу Лондона 70-х, под коньячок болтая обо всём, что приходило в голову. Отправил всё выпускающему редактору, наверняка что-то напутав в дурацких файлах, из которых вырежут половину, и врубил на проигрывателе пластинку Circle Jerks. Завалился на диван, закурил, задумался, мотая головой в такт хардкоровым риффам. Сколько, интересно, Андрею? Лет двадцать, наверное. Миша в его возрасте болтался по подворотням и ставился всякой дрянью в Тамтаме. Учился играть и держать зал, вытравливал из себя офицерское воспитание, блевал прямо на сцене, слушал музыку на кассетах и забугорных пластинках, дрался в кровь с гопниками и дружил со скинами, пока они не стали фашистами. Влюблялся в девчонок, стеснительно и молниеносно, и в парней тоже, совсем уж украдкой, тайком. Дрочил на Джима Моррисона с обложки, такого симпатичного, сука, полуголого, и представлял себя на месте Нэнси рядом с Сидом Вишесом, мечтая сдохнуть вместе с ним, на острие золотой иглы. Андрей, наверное, совсем не такой. Молодежь сейчас вообще другая. Прогресс, чё. Миша докурил, нацепил зачем-то на себя очки и лениво потянулся к члену. Погладил, пожмякал, вспоминая, как Андрей держал его в своих руках и как нежно облизывал языком. Настоящий живой парень, а не кумир с плаката, как бывало в юности. Миша тихо застонал и медленно провёл вниз-вверх. Сид, пригревшийся на его колене, поднял недовольную морду, а в дверь с силой застучали. Миша с сожалением убрал руку, поддернул шорты и пошёл открывать. — Мих, ну чё за хуйня? Почему каждый раз, когда эта механическая тётка отвечает мне, что абонент не абонент, я должен гадать, кто именно из вас сдох: ты или твоя труба? — Привет, Шура, — Миша придал своему лицу самое невинное выражение и полез в карман висевших на спинке стула брюк за мобильником. — Реально, сдох. Прости. Да ё-моё, замотался, забыл. Ты проходи. Миха с трудом воткнул в расшатанное гнездо зарядку и пошёл вслед за Шуриком на кухню. — Жрал чего-нибудь сегодня? Миха промычал что-то смущённо-неопределённое, и Шурка, хмыкнув, полез по-хозяйски в холодильник. — Вон пельмени вижу. Вари давай, Мишка. Сам-сам, большой уже мальчик, — Шурик приткнулся у окна на табуретку. — Ну, как там в клубе? Не зассал? — С хуя ли, — Миша открыл воду, чтобы наполнить кастрюлю. Звонкие струи бились об дно. — Сразу же нашёл себе кого надо. — Ты его нашёл? Или он тебя? — Шурик улыбался с хитрым прищуром и наглаживал Сида, мурчащего как трактор. — Ну, он меня, какая разница, — Миша нервно включил газ и щёлкнул пьезо-зажигалкой. — Да в сущности, никакой. Поздравляю, Мишка. Расчехлился, наконец-то, — Шура заржал, и Миша запустил в него ложкой, но промазал. Сид замотал хвостом. — Не пугай кота. Понравилось тебе? Миша не стал кривить душой и кивнул. — Номерами обменялись? Или так, на раз? — Номерами? Не, ты чё. — Ну всё тогда, ты теперь открыт как пиво и свободен как ветер. Миха заржал и схватил ехидного Шурика за длинные белые волосы. Блин, у Андрея были такие же светлые, но помягче. Они смешно щекотали нос, когда Андрей льнул к нему и шептал на ухо разный вздор. — Шурка, а тебе кто больше нравится, сурикаты или трубкозубы? — Котики, — Шурик чмокнул Сида в мокрый чёрный нос. Миша выловил пельмени и выставил тарелку на стол. Шурка был его верным другом детства, отличным бас-гитаристом и человеком широких взглядов. Он писал книги, занимался с учениками музыкой в одной из частных студий и уже много лет жил в счастливом полиаморном браке. Миша иногда ему завидовал, а иногда обзывал сумасшедшим. Шурик, к счастью, не обижался и всячески заботился о своём бестолковом приятеле. — Через неделю концерт же, да? Всё в силе? — уточнил Миха, накалывая пельмень на вилку. — Да, в том баре, помнишь? Мест мало, но больше не соберём. Миха длинно выматерился. Его «Контора» с каждым годом падала всё ниже, и быстро превращалась в забытого динозавра. А ведь однажды, на пике, они чуть не собрали Юбилейный! — Новое чё-то надо, Мих. Публику привлекут эксперименты. — Хуементы, — брякнул Миша и потянулся за недопитым коньяком. — Рок-н-ролл сдох, Шурка. А я ещё нет. И что с этим прикажешь делать? Ночью на твёрдом диване Мише неожиданно стало совсем тоскливо. Он укутался в одеяло, но тепла не прибавилось. Холод одиночества кусал прямо за грудь. Сид беззаботно дрых, свернувшись в клубок. Миша спустил ноги на прохладный пол, дошёл до ванной. Раньше здесь было полно тайников: за зеркалом, под ванной, в шкафчике. Сейчас ничего нет. Миша чист уже почти год. Но как же хотелось, особенно в такие ночи, опять почувствовать… Нет! Нельзя. Миха нечеловеческим усилием вернулся на диван и забылся сном лишь под утро.