Я получил эту роль

      Учеба внезапно накрыла Влада с головой, и он на самом-то деле не особо был готов к такому повороту. Он предполагал по рассказам знакомых и аккаунтах различных мастерских в соц.сетях, что в творческом вузе будет тяжело, но не думал, что настолько. Летом он так радовался, что не придется идти в армию, но теперь понял, что его нынешний режим особо ничем не уступает армейскому.       Почти каждый день он проводил в вузе с утра до глубокого вечера, занимаясь речью, сцен.движением, мастерством, пластикой, вокалом… и кучей других немаловажных для будущего актера вещей. И вечером идти на заслуженный отдых куда-нибудь в клуб или просто поваляться в кровати не получалось, так как надо было еще придумать этюды на следующий день и где-то раздобыть реквизит. Но зато Коноплев приобрел важный навык: спать при любом удобном случае, в любой обстановке и на любых поверхностях. Нескольких часов сна ночью катастрофически не хватало, поэтому организм добирал свое таким незамысловатым образом. Впрочем, зато теперь ему стало понятно, почему в мастерских лежат матрацы, а некоторые старшекурсники по несколько дней ходят в одной и той же одежде и с кругами под глазами размером с черную дыру.       Но в общем и целом Коноплев был в полном восторге от всего, что происходило с ним в стенах вуза. У него было ощущение, что он попал в какой-то совершенно иной мир, где действуют свои законы, и где живут совершенно удивительные люди. Со своим курсом он сдружился достаточно быстро — впрочем, в театральном это практически невозможно было не сделать почти сразу же. Потому что столько тренингов на чувство и узнавание партнера он никогда в жизни не делал и даже не подозревал об их существовании. Все, чему они учились на занятиях, казалось ему чем-то из области фантастики, и Влад хоть и безумно уставал в силу своей повышенной чувствительности, но был абсолютно неприлично счастлив в кои-то веки находиться на своем месте.       Что касалось учителей, они тоже здесь были совершенно уникальными. У их мастера, Михаила Юрьевича Горшенева, творческий путь был очень непростым и тернистым, но невероятно ярким и интересным. Он производил впечатление человека немного не от мира сего, подобно персонажу из какой-нибудь безумной то ли средневековой, то ли киберпанк-вселенной, но всячески старался быть с ребятами на одной волне. Студенты его безумно любили и умилялись его попыткам в новомодные словечки, типа «вайб», «скилл», «триггер» и так далее, которые чаще всего он, конечно же, использовал неуместно, а на все исправления раздражался и заводил любимую песню про «сохранность языка, и вообще, по-русски надо правильно разговаривать учиться, понимаете, да?»       Сам Михаил Юрьевич был большим поклонником рок-музыки, и по молодости даже собрал свою панк-рок группу, но все же решил посвятить жизнь театру. Но музыка никуда не ушла из его жизни, и одной из знаковых ролей Горшенева стал Тодд в одноименном рок-мюзикле. Его бархатным, невероятно красочным и глубоким чуть хриплым голосом восхищались многие, а на сцене он перевоплощался до неузнаваемости, становился совершенно другим человеком, так, что было уже непонятно, где он сам, а где роль. Стоит сказать, этот редкий дар в молодости и сыграл с ним злую шутку: часто Михаил не мог отделить свою собственную личность от придуманного образа, и чтобы найти хоть какую-то эмоциональную разгрузку, пристрастился к допингу сначала в виде алкоголя, а потом и чего посильнее.       Слава богу, рядом вовремя оказались друзья и его самый близкий человек — Андрей Князев, с которым они познакомились в далекой юности в петербургском реставрационном училище, куда оба попали в общем-то случайно, по сути, чтобы переждать год и откосить от армии. Но именно там им пришла идея создать собственную группу с оригинальным ни на что не похожим материалом. И это время питерской рок-тусовки, концертов, алкоголя, безбашенной юности и свободы и их собственного с Князем сказочного мира было одним из лучших времен в жизни Горшенева. Но через год он все-таки поступил в театральный, и жизнь заиграла совсем другими красками. А Андрей все-таки закончил училище, но впоследствии выбрал музыкальную карьеру и весьма неплохо преуспел в этом: его группа с лаконичным названием «Князь» собирала полные залы по всей стране.       За столько лет вместе они, казалось, прошли огонь, воду и медные трубы: были и творческие разногласия, и крупные ссоры, и громкие слова, и хлопки дверьми, и расставания «на этот раз точно навсегда»… Но как только Князев узнал, что с Мишей серьезная беда (несколько клинических — это вам не шутки), и что есть вероятность его совсем потерять, мужчине уже стало не до гордости и былых обид. Он мигом перенес все предстоящие выступления на неопределенный срок и полетел вытаскивать друга фактически из лап смерти. Ему единственному с большим трудом, но удалось уговорить Горшенева лечь в хорошую частную клинику и подлечить тело и душу. А дальше они как-то потихоньку, вместе, стали со всем справляться. Уже не вставал вопрос «а кто мы друг другу?» — и так все было очевидно, без громких заявлений и пафосных речей. И хоть с того момента прошло уже достаточно много времени, Князев твердо решил за них обоих, что расцепляться они больше не будут никогда, опасно для жизни.       Так что курс Горшеневцев смело можно было назвать театрально-музыкальным, ведь Андрей Сергеевич был частым посетителем многих показов и репетиций студентов. Он всегда давал действительно дельные советы по поводу музыкального оформления той или иной мизансцены, и в целом его присутствие, частые нелепые шутки и комментарии, но при этом и очень правильные замечания, подстегивали Михаила Юрьевича и ребят работать с еще большей самоотдачей и вдохновением. А еще Андрей Сергеевич все же был по первому образованию художником-реставратором и, в отличие от Горшенева, рисовать он действительно умел и делал это хорошо. Поэтому декорации и костюмы на показах у курса всегда были самые красивые и оригинальные.       Студенты давно уже догадались, что между их мастером и его другом не просто дружба, но это в сущности никого не беспокоило, а девчонок даже умиляло. Ребята уже привыкли, что у них два мастера, этакие театральные мама и папа (хотя в их случае, скорее два папы). Они и ссорились иногда из-за каких-то творческих разногласий, как старые супруги. Горшенев, что свойственно творческой личности, всегда заводился с пол-оборота, но также быстро и отходил. Да и Андрей Сергеевич лучше всех знал, как справиться с бурным нравом своего коллеги.       Еще у Влада были такие немаловажные предметы, как пластика и музыкальное воспитание. Их вела семейная пара, на редкость гармонично дополняющая друг друга. Александр Валентинович (мастер называл его попросту «Балу», но ему было можно, чай друзья аж со школьной скамьи) со студентами был «своим в доску», шутил, рассказывал байки из своей бурной молодости, но при этом очень профессионально подходил к делу и создавал с ребятами такие акробатические номера и сценические бои, которым бы могли позавидовать и студенты циркового отделения.       Еще он отлично играл на гитаре и в целом в музыке очень разбирался, но это было больше как хобби, что-то из времен рокерской юности. Балу тоже одно время играл в Мишиной группе, где, к слову, и познакомился со своей будущей женой скрипачкой Машей. Но он понимал, что музыка для него вряд ли станет делом всей жизни, и нужно подумать о какой-то реальной профессии.       Вообще-то Александр никогда и не смотрел серьезно в сторону театра и сцены, но за компанию с Гаврилой (так он называл Михаила Юрьевича, и позволено это было только ему) «по фану» пошел на прослушку в театральный, только почему-то на цирковое отделение. С первой попытки он, ожидаемо, не поступил, но настолько проникся этой атмосферой, что весь следующий год упорно готовился, чтобы прийти уже во всеоружии. Он и не думал, что ему так понравится весь этот движ, и в частности акробатика и каскадерство, так что волею судьбы и своей дружбы с Горшеневым выбрал себе такую необычную профессию (или она его). Он успел и по миру поездить с гастролями, и в Америке пожить… Но как закончил сценическую карьеру, вернулся домой и нашел себя в преподавании.       А его жена, Мария Владимировна, была той-самой строгой учительницей музыки, на занятия к которой только попробуй приди с невыученным текстом или нераспечатанными нотами. Всегда стильно одетая, в очках и убранными в аккуратную прическу волосами, она производила впечатление до невозможности собранного и серьезного человека. Так оно и было, но в характере девушки на самом деле сочетались академическая строгость и рок’н’ролльный драйв. У студентов она пользовалась особым уважением, во-первых, из-за того, как могла парой слов заткнуть кого угодно из мужского коллектива, в том числе и своего мужа, и их мастера; во-вторых, из-за своего профессионального подхода и отменной дисциплины. Ну а в-третьих, ребята попросту нашли старые записи на ютубе, где она еще в составе рок-группы их мастера прыгает по сцене со скрипкой и ярким ирокезом, и… прониклись.       В общем, Горшеневцы были, пожалуй, одними из самых счастливых студентов в этом заведении, Михаила Юрьевича и других педагогов они обожали как собственных родителей, и те отвечали им бесконечной взаимностью.       Но одной из главных проблем Влада все еще было его неприятное вынужденное соседство. Про Плотникова за эти несколько недель он узнал лишь то, что того звали Костя и что он заканчивает магистратуру в этом году у того же мастера. За все время с момента не очень приятного знакомства можно было по пальцам пересчитать, сколькими вынужденными фразами они перекинулись. Но это и не удивительно, ведь Влад, по сути, приходил в комнату поздним вечером, а уходил ранним утром.       Но все же атмосфера царила далеко не дружеская. И Влад, в силу своей гиперчувствительности, ощущал это как нельзя остро. Плотников его тотально игнорировал. Вот вообще не обращал никакого внимания на факт существования соседа, будто тот вдруг стал призраком. Такое отношение, конечно, Коноплева очень задевало, потому что игнорирование с детства было его огромным триггером. Но он все же решил, что лучше не будить лихо пока тихо.       Так или иначе, Влад себя успокаивал тем, что «всего годик потерпеть», да даже уже каких-то девять месяцев. Радовало Коноплева лишь то обстоятельство, что его сосед, очевидно, уже работал или имел бурную личную жизнь, так что появлялся в общаге не каждый день и даже не каждую ночь.       Но в редкие выходные они волей-неволей, но все же оказывались на одной жилплощади, и это создавало некоторые (вообще-то достаточно большие) неудобства. Костя предпочитал валяться пластом у себя на кровати, иногда лениво пялясь в ноутбук и что-то печатая, в то время как Влад буквально не мог найти себе места. Он убегал от своей гиперактивности и тревожности, как мог, но они, по обыкновению, догоняли. Поэтому в любой «выходной» он каким-то волшебным образом находил себе занятий больше, чем в будние. То нужно выдраить комнату до блеска, то перебрать полки, то перестирать и разложить все вещи, то помыть окна, потому что «ну как так жить вообще можно? Эта пыль здесь походу с момента сотворения этой общаги…» В общем, чем себя занять, Владу долго искать никогда не приходилось.       Справедливо будет заметить, что Коноплев сам страдал от своей вечной активности и неумения, условно, спокойно полежать, как все нормальные люди, и позалипать в телефон или посмотреть какой-нибудь глупый сериал для разгрузки мозгов в свой единственный выходной. Как только Влад пытался это проделать и, что называется, отдохнуть по-настоящему, на него накатывала жуткая тревога из-за того, что он буквально тратит время впустую, а мог вообще-то и что-то полезное сделать. Чувство, что он куда-то постоянно не успевает, хотя чаще всего и бежит быстрее всех, не покидало его, наверное, с самого раннего детства.       А что до Плотникова… Тот наблюдал за всем этим сначала с раздражением, а потом с легким беспокойством. За себя, конечно. Потому что только психопат, по его мнению, стал бы заниматься всем тем, что методично проделывал его сосед, жертвуя своей единственной возможностью отоспаться за всю неделю.       Когда Влад наконец закончил ревизию очередной полки и от усталости чуть ли не рухнул на кровать, Плотников все же наступил на горло своей гордости и проговорил:        — Э, слышь, Мойдодыр. Тебе не надоело? Задолбал мельтешить тут, честное слово. Ляг уже и лежи спокойно, до утра желательно.       Влад даже сразу не понял, что это к нему обращаются. Настолько за эти недели он привык к тотальному молчанию в свою сторону, что даже не понимал, чем заслужил такое «снисхождение». Но парень тоже был достаточно гордый и упертый, чтобы так просто показать свои реальные эмоции.        — А я грязью не хочу зарастать, как некоторые, — как бы между прочим ответил он, стараясь никак не выдать своей растерянности и удивления. Актер он все-таки или где? — И вместо гениальных советов мог бы и помочь. Ты так-то тоже тут живешь, умник.       Костя на это аж отложил ноутбук и недобро оскалился.        — Помочь, говоришь? Ну, сейчас помогу.       Он резко спрыгнул с кровати и направился к шкафу в углу. Влад проследил за его действиями непонимающим взглядом. Плотников открыл дверцу и, как ни в чем ни бывало, стал выкидывать вещи Влада без разбору прямо на пол — благо, тот сейчас был более-менее чистым. Коноплев тут же подорвался с кровати, как ужаленный, и бросился на соседа.       — Ты че творишь? Совсем обалдел? — Влад стал пытаться перехватить его руки.       Хоть парень и был достаточно ловким и проворным, но по комплекции явно уступал Плотникову. Так что тому было достаточно одной рукой оттолкнуть его от себя, чтобы Влад не смог устоять на ногах и шмякнулся прямо на кучу вещей на полу.        — Псих! — выплюнул Влад и снова попытался подскочить на ноги.       Но видимо, в процессе падения он не очень удачно запнулся одной ногой за другую и что-то потянул. Левую лодыжку прострелило резкой болью, как только парень вновь облокотился на обе ноги. Он охнул от неожиданности, но тут же отвесил себе мысленную оплеуху: не хватало еще демонстрировать свою слабость перед этим придурком.        — Ты же просил помочь? Ну вот, весь хлам я почти выкинул, радуйся, — с издевкой проговорил Костя, откровенно забавляясь над гневом соседа.       Но Влад почти молниеносно сориентировался и, стараясь сильно не прихрамывать, направился к соседской полке со всякой всячиной.        — Да нет, еще не весь, — со злостью пробормотал он и, даже не глядя, стал скидывать оттуда книги, тетради и всякие, по его мнению, безделушки-пылесборники.       Но как только в его руках оказался невзрачный потрепанный блокнот с какой-то непонятной подписью на обложке, он почувствовал, как его резко оттаскивают назад и перехватывают руки. Хватка у Плотникова была крепкая и болезненная, что Влад от неожиданности даже вскрикнул. Синяки ему точно гарантированы.        — Блять, не смей это трогать! Никогда, понял меня? — глаза у Кости были совершенно безумные. Его как будто подменили, и сейчас перед Владом стоял некто очень опасный, кто может прибить одной левой и бровью не повести.       — Пусти! Мне больно, — Влад отбивался, как мог. Ему стало по-настоящему страшно.       Костя с силой вырвал блокнот из рук опешившего парня, да так, что чуть не порвал обложку. С него как будто резко спало наваждение, он бешено огляделся по сторонам, оценивая масштаб ущерба, и спустя пару секунд уже выбежал из комнаты, мощно хлопнув дверью.       Влад остался стоять посреди всего этого хаоса чуть ли не на грани истерики. Что это только что было и чего еще ему ожидать от этого психа? Ему действительно стало страшно до дрожи в коленках и трясущихся рук.       Может, все-таки стоит подыскать новую комнату с кем-то более адекватным?..