Омега, альфа, Тессеракт

Брок схватил его за не менее твердую задницу, сначала сжал прекрасные половинки, а потом наоборот, разломил их, как сочный плод, провел между ними пальцами, с наслаждением чувствуя, как увлажняется вход. Роджерс застонал — тихо, голодно, и Брок развернул его жопой к себе, раздвинул ягодицы сильнее, максимально оттянув в стороны, и лизнул между ними — мокро, длинно. Роджерс прогнулся в пояснице и ухватил за волосы, направляя.  А дальше Брок помнил все, как во вспышках стробоскопа.  Вот он лижет Роджерсу задницу, толкается языком в ее влажную глубину — и вот он уже на спине, а Роджерс излишне осторожно опускается на его член, пресекая все попытки Брока ворваться в него, в его сладкое, нежное розовое нутро, чтобы наполнить то своим семенем, размягчая его еще больше. И любить, любить своего прекрасного омегу, пока хватит сил. Драть его на грани боли, а потом облизывать с головы до ног, не пропуская и любимую задницу, эту чуть припухшую розовую дырку, истекающую спермой.  Вот он сверху, у Роджерса широкая теплая спина и громкий голос, он стонет, стонет, и для Брока это лучший звук на свете. А лучший вид — свежая метка на плече. Идеальная, как весь остальной Роджерс.  Темнота.  *** Брок никогда не спал ни с кем, настолько тесно переплетаясь всем на свете.  Тогда, в прошлом, Роджерс вечно мерз и целиком помещался под боком, но было страшно что-то ему сломать, неловко повернувшись. Теперь же Брок чувствовал себя большим и целым. Это было сложно описать как-то еще, но его не напрягало, а, наоборот, тащило, что между ним и Роджерсом и палец было бы засунуть проблематично, потому что просто нельзя было соприкасаться большей поверхностью, чем сейчас.  — Хорошо, что ты такого не делал раньше, — сонно заметил Роджерс Броку на ухо. Звучало не особо разборчиво, наверное, потому, что Роджерс лежал лицом в подушку и частично на Броке. — Я бы не выжил.  — Именно поэтому я такое и не делал, — ответил Брок. — В графине есть еще вода? У меня во рту пустыня. Причем населенная шакалами, и кажется, они там успели нагадить.  Роджерс рассмеялся, сотрясаясь всем телом, и медленно, будто нехотя отлепился от Брока, перевернувшись на спину. Судя по состоянию его лица, в подушку он пролежал им довольно долго.  — Воды нет, — скорбно заметил Роджерс. — Но я схожу. Я смогу. Я сверхчеловек, мои ноги просто обязаны получить обратно возможность встретиться друг с другом.  Брок фыркнул, разглядывая его.  — Ты выглядишь как жертва маньяка, Роджерс.  — Не жертва, а соучастник. Бинго. У них получилось. Его длиннющие красивые ноги и вправду заново обрели возможность соприкасаться друг с другом.  — Ты преувеличиваешь, — заметил Брок.  — Двое суток, Брок. Не вынимая практически. И после этого — я требовательный, а ты страдающий от моих высоких запросов.  — Я не страдаю, я наслаждаюсь ими. Боже, как хочется есть.  — Ближайший ресторан — в квартале отсюда. Ты уверен, что не нагнешь меня над столом на глазах у ошарашенной публики? — Роджерс сполз с кровати и наклонился за пижамными штанами, и Брок на мгновение усомнился, что «оно закончилось» — жопа Роджерса по-прежнему вызывала у него неконтролируемое слюноотделение.  — Ничего не могу обещать, — ответил Брок и, дотянувшись, все-таки поцеловал свою любимицу. В обе, так сказать, прекрасные части.  — Ну, нет, — Роджерс отодвинулся на безопасное расстояние, хотя легенды гласили, что страх ему чужд. — Я говорил, что могу так весь день. А не день, ночь, еще день и снова ночь. Без еды и практически без сна.  — Ты сверхчеловек.  — Именно поэтому, — Роджерс задрал брови и указал на Брока в лучших традициях своих плакатных образов, — я до сих пор жив.  — Сдаешься.  — Вовремя предпринять тактическое отступление с целью пополнить запасы удовольст... продовольствия и подождать резерв — не значит сдаться, лейтенант Рамлоу.  — Это значит отступить.  — Тактически. На укрепленные позиции.  — Да. Крепкий тыл, — Брок снова посмотрел на его задницу, — в этом случае имеет решающее значение.  — Вот именно.  Роджерс удалился на кухню и вернулся оттуда со стаканом воды, от которого аппетит Брока достиг просто зверских высот.  — Одеваемся, — скомандовал Роджерс. — И идем завтракать.  — Я бы еще и пообедал. И поужинал.  — Будем надеяться, у них достаточно запасов, — пожал плечами Роджерс. — И не придется грабить ближайший супермаркет, чтобы потом все это еще и готовить.  — Кто ты и куда дел моего ирландского скрягу?  — Я слишком хочу есть и слишком хорошо зарабатываю, чтобы загоняться из-за растрат на еду, — ответил Роджерс, открывая шкаф. — Подожди, пока придет время покупать дом.  Брок его обожал, в этом не могло быть ни малейших сомнений.  А потому дом и правда надо было начинать присматривать. И побыстрее.  Запасы ресторана были неистощимы, а потому «завтракали» они часа два с половиной. Брок любовался Роджерсом. Тот сейчас казался ему совсем другим, не тем человеком, с которым он прилетел на побережье.  — О чем думаешь? — спросил Роджерс, и Брок вдруг ощутил что-то такое, из детства. Когда дни были каждый особенным, наполненным разными оттенками радости, особенно летние. Брок обожал лето, большую воду, то чувство счастливой опустошенности, которое у него появлялось после многочасового купания, особенно если удалось перекусить захваченным из дома бутербродом с приятно-теплым сладким чаем из термоса. Это потом дни стали все одинаковыми, а жизнь превратилась в полосу препятствий. — О том, что природа умнее, чем принято думать, и делает простыми сложные вещи.  — Ты о том, что разговаривать лучше после секса, а не до?  — Всегда считал, что обязательно надо до, договориться на берегу, кто, кого, как, сколько и на каких условиях, чтобы по-честному, что ли. Не брать на себя лишних обязательств. Но... — Но?  — Но с человеком, который уже твой на каком-то другом уровне, это все неважно. Потому что вместе с ним ты получаешь остальное в комплекте и по умолчанию. И... даже не знаешь, что именно. Нет никакой описи или накладной. И это здорово. Потому что важен человек, а остальное решаемо.  Роджерс смотрел на него, откинувшись на стуле и переворачивая на скатерти тяжелую золотую зажигалку — тук, тук, тук.  — И почему я думал, что ты проще? — спросил он вдруг.  — Проще?  — Примитивнее, — уточнил Роджерс. — Типичный альфа, знаешь, из тех, кто про притащить мамонта, пожрать и трахнуться?  — Потому что я такой и есть?  — Не-а, даже не близко. Я видел достаточно примитивных альф, чтобы это утверждать.  — Откуда тебе знать, какие те альфы с по-настоящему своими омегами? Роджерс ухмыльнулся половиной рта, очень напоминая себя довоенного.  — Думаю, ты прав, Брок.  — Добавь «как ни странно», и я откушу тебе нос, — предупредил Брок, и Роджерс рассмеялся. Брок любил его смех, он рождал в нем что-то новое и в то же время — давно забытое. Какой-то свет в конце тоннеля, радость момента и надежду на то, что наконец начнется та жизнь, ради которой они все пришли.  Роджерс делал прекрасными самые обыденные вещи, и наверное, для Брока именно в этом заключалась его суперспособность. А не в жиме ногами в сто стоунов.  — Я думаю, — сказал Роджерс своим лучшим тоном «будет так, как я скажу», — что катер надо все-таки взять. А то не считается.  — Что мы были в отпуске?  — Ага. Все это, — Роджерс имел наглость указать на них поочередно, и Брок был готов поклясться — толкнулся языком за щеку, — можно было делать, никуда не выезжая.  — С соседями в шаговой доступности.  — Пусть привыкают? — Пока не купим дом? — Именно, — Роджерс отсалютовал ему чашкой с кофе. — Кажется, я наконец наелся. И катер, по-моему, не сегодня.  До самого заката они валялись в шезлонгах на пляже, кормили чаек, Роджерс даже искупался, и пока он делал эту глупость, Брок сходил за халатом в дом, чтобы тот не замерз хотя бы когда осознает, что октябрь — не лучшее время для этого всего даже на побережье Атлантики.  Потом они, конечно, арендовали и катер, и доски с парусами, которые, хвала всем богам, шли в комплекте с гидрокостюмами, и вообще хорошо провели время.  Брок впервые за долгое время жил и знал, что Роджерс тоже чувствует это — резонанс, в который они наконец вошли друг с другом.  То, как правильно, наконец, все стало именно для них двоих. А остальному миру просто придется смириться с этим, верно?