Питер Хейл и плохой, отвратительный, кошмарный день, который кончился хорошо

— Возвращайся домой, говорили они, — ворчал Питер Хейл. — Ты не пожалеешь, говорили они.       Холодный ветер хлестал по ушам, и он плотнее запахнул пиджак, не переставая размышлять, какого черта он решил, что это хорошая идея — вернуться в свой таунхаус пешком, когда машина отказалась заводиться, вместо того чтобы заказать такси, как сделал бы любой здравомыслящий человек. Питер вспомнил, что ему в голову пришла какая-то сомнительная идея, будто бодрая прогулка поможет прийти в себя после долгого дня, проведенного в должности нового окружного прокурора Бейкон Хиллс.       Вот только теперь сгущалась тьма, погода быстро менялась от прохладной к прямо-таки угрожающей, и пусть его ботинки были из итальянской кожи, они не были созданы для ходьбы на большие расстояния по твердым тротуарам. Он замерз, у него болели ноги, и о чем, черт возьми, он только думал, возвращаясь в Бейкон Хиллс?       У него была хорошая жизнь в Нью-Йорке. Он жил мечтой одинокого, успешного адвоката, и так бы всё и оставалось, если бы его заноза в заднице сестрица не «маякнула» о пустующем кресле окружного прокурора в Бейкон Хиллс. Разумеется, она не приказывала ему подать заявление (может, она и была его альфой, но оба знали, что Питер ни разу в жизни не сделал ни черта из того, что она ему приказывала, если сам того не хотел), но тем не менее мысль о переезде домой что-то в нем всколыхнула, какой-то тихий голосок убеждал его хотя бы подумать об этом. Сначала Питер отмахнулся от этой идеи, потому что она была явно нелепой, но голос был настойчив.       Кто в здравом уме откажется от углового офиса и партнерства в Нью-Йорке, чтобы переехать работать в маленький городок, где тебя знает каждая собака, да еще и за треть своей прежней зарплаты?       Ну, видимо, он.       И во всём этом, естественно, виноват его волк. Стоило Питеру хоть ненадолго задуматься о возможности вернуться домой, как волк, с которым он делил свою шкуру, начинал беспрестанно тыкать, докучать и подгонять до тех пор, пока под кожей не поселилась настойчивая, неприятная нетерпеливость, словно зуд, заставившая Питера открыть глаза на свой образ жизни в Нью-Йорке. И как только он стал откровенничать с самим собой, оказалось, что он вовсе не так устроен и счастлив, как ему казалось.       Питер всегда был убежден, что его родственная душа — предначертанный судьбой возлюбленный, который должен быть у каждого — должна быть кем-то выдающимся, а значит, не может жить в его родном городке. В конце концов разве Питер не был лучшим выходцем из Бейкон Хиллс?       Но, несмотря на все его надежды найти своего наречённого, переехав в другой город, за восемь лет, которые он там прожил, ему еще ни разу не доводилось испытать того сказочного чувства, когда первые слова, сказанные ему его второй половиной, выгравируются на теле обещанием вечной любви.       И, поскольку в Нью-Йорке его никто не удерживал, искушение вернуться домой, быть рядом с семьей и стаей быстро переросло в непреодолимое желание, а мысль же оставить прежнюю жизнь оказалась далеко не такой пугающей, какой должна была быть. И вот, сам еще не понимая, зачем именно это сделал, он согласился на должность окружного прокурора и вернулся в Бейкон, чёртов, Хиллс.       Талия и остальные члены стаи были рады. А что его волк? Его волк был в восторге.       Питер предпочел купить квартиру в одном из лучших районов города, а не переезжать в дом стаи, и был вынужден нехотя признать, что предвосхищал оправдание надежд и не мог отделаться от ощущения правильности своего пребывания здесь (если, конечно, не брать во внимание, что пришлось брести по темным улицам в паршивую погоду под паршивыми уличными фонарями. Уличными фонарями, которые то загорались, то гасли, что могло бы показаться зловещим, не будь Питер здесь самым опасным хищником).       Единственное, что он сейчас предчувствовал — это вероятность получить счёт от механика и вероятность промокнуть под надвигающимся дождем.       Раздались раскаты грома над головой, Питер сгорбился, ускорил шаг в надежде успеть пройти четыре квартала до дома, пока неизбежно не начнется ливень. Надежды рухнули через несколько секунд, когда разверзлись небеса и пошел дождь — нет, непростой дождь. Проливной. Это были не вежливые предупреждающие капли, не легкая морось, которая дала бы время спрятаться. Это был самый настоящий ливень. Крупные капли безжалостно падали вниз, промочив Питера до нитки; за считанные секунды лицо его облепили тщательно уложенные волосы; пиджак от Armani превратился в мокрое месиво, а брюки от костюма прилипли к ногам холодной, мокрой второй кожей.       Питер выругался себе под нос и хотел было побежать, но в итоге передумал: понял, что бессмысленно. От бега он не просохнет. Поэтому он снял пиджак и поднял его над головой — самый дорогой в мире зонтик — и продолжил идти быстрым шагом, склонив голову под проливным дождем.       Оборотень скорее ощутил, чем увидел, как из переулка выскользнула фигура, и не успел среагировать, как пиджак выхватили из рук. Питер ошеломленно заморгал, когда фигура с его пиджаком в руках побежала обратно по темному переулку, издевательски шлепая ботинками по мокрому от дождя тротуару.       Питер глухо зарычал, гнев и негодование в нем нарастали с каждой секундой. Он прожил в Нью-Йорке восемь лет без единого происшествия, а какой-то мелкий говнюк в Бейкон Хиллс вздумал его обокрасть!       Ну уж нет.       Питер отдался во власть волка и бросился в погоню за вором.       Было приятно выпустить своего волка и погнаться за добычей. Питер упивался этим ощущением, хотя погоня была до смехотворного легкой. Вор был невысокого роста, и его семенящие шаги не шли ни в какое сравнение с длинными, скачущими Питера. Он прошел лишь половину переулка, когда Питер нагнал его. До чего приятно было видеть неприкрытую панику в испуганных голубых глазах, когда Питер схватил запястье воришки когтистой рукой, а затем развернул юнца и свирепо, страшно зарычал.       Вор заскулил. — Отдай, — потребовал Питер, сверкнув синевой глаз и протянув другую когтистую руку. Молодой человек судорожно втянул воздух, и Питер низко зарычал, удовлетворяя хищные инстинкты. Он грубо встряхнул вора, потому что этот малолетний дебил заслужил, чтобы его как следует напугали. — Пожалуйста, — всхлипнул вор, вырываясь из рук Питера, отчего капюшон его толстовки сполз назад, показав короткие, грязно-светлые волосы и широко раскрытые, полные ужаса глаза. Он был даже моложе, чем думал Питер (на самом деле едва старше школьника), и как бы Питеру ни хотелось поиграть с ним подольше и убедиться, что он усвоил урок, он с болью осознавал, что новому окружному прокурору будет не с руки оказаться на скамье подсудимых по обвинению в нападении на несовершеннолетнего. Суды не очень-то жаловали оборотней, которые злоупотребляли своей силой, дабы вершить самосуд.       В последний раз сжав посильнее запястье воришки, Питер отпустил его, и паренёк стремительно отступил назад, держа пиджак Питера. Они так и застыли, стоя лицом друг к другу, пока Питер не выгнул одну бровь — это приём приводил в ужас его оппонентов в суде. — Моё, — прорычал он, пропуская невысказанную угрозу расправы.       У вора перехватило дыхание, и на долю секунды Питер подумал, что, кажется, наконец-то всё идет по плану, но молодой человек вдруг сделал еще один шаг назад и с точностью, которая, несомненно, была скорее удачей, чем мастерством, швырнул скомканный пиджак Питера в ближайший мусорный контейнер, а затем бросился наутёк с криком: «На хуй оборотней!»       Вот ведь маленький гондон.       Питер взревел и с удовольствием увидел, как этот говнюк поскользнулся и приземлился на задницу, после чего вскочил на ноги и скрылся за углом переулка. На долю секунды Питер задумался о том, чтобы погнаться за мальчишкой, но решил, что это пустая трата времени. По крайней мере, пиджак — а значит, и бумажник, и телефон, и ключи — был у него.       Вроде.       Над головой прогремел гром, молния озарила небо, и дождь усилился. Питер вздохнул, спрятал когти и поплелся к мусорному баку, чтобы попытаться вытащить из-за развороченных мешков с мусором свои вещи. — А еще говорят, жизнь в маленьком городке не такая напряженная, — пробормотал оборотень, а затем, затаив дыхание и поморщившись, осторожно ухватился за скользкий край контейнера, подобрался и свесился вниз головой.       Все было именно так плохо, как он ожидал.       Пиджак отлетел в дальний угол, и Питер не мог до него дотянуться. Он вытянул вперед кончики пальцев, даже выпустил когти, и все равно удалось лишь слегка задеть края воротника. Он наклонился ещё ниже, в отчаянной попытке потянулся всем телом, и едва успел осознать, что это была чудовищно плохая идея, как отпустил край, перевесился и свалился головой вперед в мусорный бак, едва успев повернуться так, чтобы хотя бы задница, а не лицо, оказалась в луже какой-то липкой жижи. — Бля-я-я-я-я-я! — взревел Питер. — Ну пиздец! — он даже не пытался понизить голос, а вопил о своем разочаровании небесам.       Небеса не ответили.       Он глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом, так как запахи тухлятины, испорченных продуктов и въевшейся грязи ударили в нос, отчего заслезились глаза. Питер хотел было вытереть глаза, но передумал, увидев, что рука измазана... чем-то. — Черт побери, — прорычал оборотень, схватившись за пиджак, который, зацепившись за что-то, отказывался двигаться.       С трудом поднявшись на ноги, так как мокрые ботинки скользили по горе мусора, он дёрнул. На миг возникло сопротивление, затем раздался громкий треск, и Питер с ужасом увидел, как его прекрасно пошитый пиджак, который он так старался достать, порвался прямо на спине. Этого почти хватило, чтобы Питер заплакал, вот только он не был уверен, что ему достанет на это сил. Поэтому он забрал телефон, ключи и кошелек, рассовал их по карманам брюк и со вздохом бросил пиджак обратно в мусорный бак.       Об испорченном костюме он погорюет потом. Все, чего он сейчас хотел — это вернуться домой, согреться, обсохнуть и выпить бутылочку мерло, настоянного на волчьем аконите. Возможно, две. Но сначала ему нужно было выбраться из этого чертового мусорного контейнера. Он крепко ухватился за верхний край бака. Затем, собравшись с силами, подтянулся и перевалился через него.       Питер как раз поздравлял себя с тем, что его сильные мышцы оборотня помогут ему сбежать из этой помойной тюрьмы и сохранить последние остатки достоинства, когда его ноги коснулись тротуара — или, вернее, одна нога. В знак того, что вселенная, несомненно, имеет на него зуб, его вторая нога приземлилась на что-то мокрое и скользкое, что выскочило из-под нее, заставив Питера упасть навзничь и приземлиться на зад.       Тротуар был твердым, и от силы удара у него заныло в позвоночнике. Питер понял, что, будь он человеком, то сейчас на его теле красовался бы приличный набор синяков.       На хуй всё. На сегодня с него хватит. Питер прислонился спиной к мусорному баку, закрыл глаза и запрокинул голову, позволяя дождю стекать по его лицу. Намокнуть было наименьшей из его проблем. — Пошло оно всё в пизду, — пробурчал он и устроился поудобнее, чтобы жалеть себя по крайней мере до тех пор, пока задница не перестанет пульсировать.       Но не успел он и минуты предаться жалости к себе, как его сверхъестественный слух уловил звук приближающихся шагов. Первой мыслью было, что вернулся вор, но когда Питер открыл глаза, то увидел совсем другого молодого человека (ему, может, лет восемнадцать, а может, и того меньше, судя по футболке с «Улицей Сезам»), который смотрел на него сверху вниз. — Ого, — сказал незнакомец, — выглядите, как говно.       Он был высок и худощав, со всклокоченными тёмными волосами, которые были приглажены дождем, с прекрасными большими карими глазами, бледной кожей и ртом, будто созданным, помимо всего прочего, для поцелуев.       Питер отогнал эту мысль, потому что, кроме того, что юноша явно был малолеткой, Питер был не в настроении выслушивать насмешки, а во взгляде паренька заискрилось озорство. Питер не мог не заметить, что насмешил незнакомца именно он. — Почему бы тебе не пойти на хуй? — рявкнул Питер как раз перед тем, как по левой стороне его грудной клетки, прямо над сердцем, разлился неистовый жар. Питер без лишних слов понял, что эти слова впечатались в кожу.       Родственная душа.       Дыхание сбилось.       Глаза юноши округлились в тот же миг, а губы в удивлении приоткрылись, и он поднял трясущуюся руку и прижал ее к сердцу. Питер уставился на незнакомца и обуреваемый самыми разными эмоциями почувствовал себя так, словно его стукнули складным стулом по голове. Он всегда представлял, что его родственной душой окажется некто столь же обходительный и утонченный, как и сам он; кто-то, чей образ будет дополнять его собственный. Он даже лелеял мысль, что с суженым составит красивую пару, о которой люди тихонько шепчутся и которой завидуют.       А теперь что? Когда Питер наконец встретил того самого человека, предназначенного ему судьбой, им оказался проклятый подросток. Как такое вообще могло случиться? Потому что каким бы милым ни был этот ребенок — а он был милым, этого нельзя отрицать — он определенно не был обходительным или утонченным.       И, похоже, не был совершеннолетним.       Не то чтобы вселенной было до этого дело. Родственные души есть родственные души, плевать на возраст и обстоятельства, и, судя по всему, идеальной парой Питера был пацан в кедах, красной клетчатой ​​рубашке и футболке с Бертом и Эрни.       Вселенная ненавидит Питера, да? Иначе зачем еще ей дразнить его, подарив такое аппетитное, ебабельное тельце, с которым он ничего не сможет сделать, пока мальчику не исполнится восемнадцать?       Мальчик, о котором шла речь, сглотнул, привлекая взгляд Питера к длинной бледной шее, которая словно умоляла, чтобы ее отметили. Незнакомец протянул руку. — Эм, Стайлз. Я Стайлз. И мы... — он снова сглотнул. — Родственные души, — закончил за него Питер, и пацан — Стайлз, что это вообще за имя? — кивнул. — Да. Вам, эм, кажется, нужна помощь, — юноша согнул пальцы протянутой руки в манящем жесте-приглашении, и Питера охватило желание прикоснуться к нему. — Питер, — сказал оборотень и взял руку Стайлза, отметив мускулистое предплечье мальчика, когда тот помогал Питеру подняться, и незамеченную ранее ширину его плеч. Мальчик был сильнее, чем выглядел. «А вдруг он старше, чем выглядит», — прошептал с надеждой его волк. Питер надеялся на это, потому что даже невинное прикосновение кожи к коже в месте, где держал его Стайлз, заставляло Питера бороться с желанием, которому никак нельзя было поддаться.       Если для прокурора напасть на несовершеннолетнего было не к лицу, то трахаться с другим несовершеннолетним немыслимо.       Питер открыл рот, чтобы спросить Стайлза, сколько ему лет, но его отвлекли нахмуренные брови Стайлза и обеспокоенные взгляды, которые он бросал. — Слушайте, я вижу, что вы сейчас переживаете нелегкие времена.       Питер оглядел себя. Штанина порвана, сам весь в грязи, и что-то мокрое и склизкое стекало ему за шиворот. Питер вздрогнул и смахнул жижу, которая, как он очень надеялся, была йогуртом, и она с неприятным влажным звуком шлепнулась на землю. — Есть такое, — согласился Питер. — Вы... ты... — Стайлз замолчал и прикусил губу, как будто подбирал слова. — Если тебе некуда идти, можешь пойти ко мне домой, — наконец выпалил он. — Принять душ, переодеться в чистую одежду и поесть горячего. — Мне нужно идти кое-куда, — запротестовал Питер. — Это в нескольких кварталах отсюда.       Стайлз в явном недоумении поднял брови. — Конечно, чувак. Ты живешь в одном из этих ахуительных кондоминиумов в двух кварталах отсюда, а в мусорных баках роешься ради острых ощущений, — Стайлз подошел ближе и положил руку на плечо Питера. Секунду спустя он убрал ее, сморщив от отвращения нос. — Серьезно, мужик. Ты думаешь, я оставлю свою вторую половинку спать в мусорном баке? — Я не... — договорить ему не дал Стайлз, схвативший его за руку и потащивший-протащивший оборотня по переулку. — Пойдем. Мой джип как раз тут, — выходит, его родственная душа была достаточно взрослой, чтобы водить автомобиль. Стайлз продолжал говорить, ведя Питера по улице: — Поедем ко мне. Ну, к нам с отцом. Блин, ты ж не против пока делить с ним дом? Или ты хочешь, чтоб мы сняли отдельное жилье для нас? Я, наверное, смогу внести задаток, если ты не привередлив к тому, где жить. Ну ты же не привередливый, правда? — Стайлз вдруг широко открыл глаза, и от него повеяло кислым смрадом смущения. — Бля. Это прозвучало так, будто у тебя нет никаких стандартов, потому что ты живешь на улице. Пиздец, прости. Честное слово, это из-за того, что я начинаю много болтать, когда нервничаю, и я не могу прийти в себя после того, как наконец-то встретил тебя. Говорят, что можно ёбнуться, если найдешь свою родственную душу и она не такая, как ты себе представлял. И это не шутки. Не то чтобы в этом есть что-то плохое... я ничего не имел в виду, просто у тебя были трудные времена, вот и всё. Я не осуждаю.       Когда они добрались до обшарпанного синего джипа, Стайлз остановился, чтобы перевести дух. — Я. То есть мы, — запах его беспокойства развеялся, и он радостно улыбнулся. — Срань господня, я теперь часть «нас».       Питер должен был оскорбиться предположением Стайлза о том, что он бездомный, однако он был очарован неприкрытой радостью мальчика, встретившего свою вторую половинку. Более того, Стайлз предложил Питеру переехать к нему домой, не задавая вопросов. Питер сомневался, было ли это признаком импульсивности Стайлза или показателем того, что его родственная душа придерживалась элементарного приличия, на которое Питер даже не претендовал.       Если бы Питер был порядочным человеком, он бы сразу сказал Стайлзу правду: что им уже есть где жить, и что, вообще-то, в одном из тех самых «ахуительных кондоминиумов».       И Питер уже собирался рассказать, но Стайлз выбрал именно этот момент, чтобы залезть в свой джип и достать старое полотенце, которым он затем заботливо вытер грязь с лица Питера, и от этого жеста слова застряли у оборотня в горле.       Стайлз что-то напевал себе под нос, вытирая грязь, его прикосновения были ловкими, но нежными. — Мы разберемся, — тихо сказал он, обхватив теперь уже чистое лицо Питера одной рукой, проводя кончиками пальцев по ухоженной щетине, и Питера осенило, что Стайлз принял его молчание за опасение, и теперь... опекает его.       С тех пор как Питер был ребенком, никто не прикасался к нему с такой нежностью, словно бы он был чем-то ценным, кем-то, кто заслуживал заботы. От этого у него защемило в груди, и дыхание перехватило от незнакомой тоски.       Может быть, прежде чем выложить все начистоту, позволить Стайлзу еще немного поухаживать?       Побаловать себя.       Питер медленно и глубоко вздохнул и пробормотал: «Я ценю твою доброту, Стайлз». — Без проблем, — сказал Стайлз, похлопывая полотенцем по мокрой рубашке Питера. Стайлз замер, положив ладонь на грудь Питера и широко расставив пальцы на выступающих мышцах. — Ух. А ты секси, хоть и с помойки.       Питер, услышав комплимент, почувствовал прилив тепла. Не то чтобы он не знал, что красив — у него же было зеркало в конце концов, — но подтверждение того, что Стайлз находит его привлекательным, все равно было приятным. Он положил свою ладонь поверх ладони Стайлза и с удовольствием отметил, как юноша коротко вздохнул от этого прикосновения и как у самого в животе в ответ разгорелся жар. И так бы продолжалось целую вечность, если бы не громкий раскат грома, из-за которого Стайлз подпрыгнул и отпрянул, а затем нервно рассмеялся. — Давай, пошли.

***

      Поездка была короткой и прошла в тишине, и большую ее часть Стайлз провел, украдкой бросая восхищенные взгляды в сторону Питера и покусывая губу (что возбуждало сильнее, чем следовало бы).       «Малолетка-малолетка-малолетка», — упрекал себя Питер.       Это не остановило прорастающих в животе ростков и не утихомирило довольно урчащего в ответ на присутствие Стайлза волка.       Тем не менее он не хотел смущать паренька, поэтому сделал вид, что не замечает голодных взглядов Стайлза, а вместо этого занялся тем, что вытер лицо, шею и руки огромной упаковкой влажных салфеток, которую Стайлз достал из бардачка, когда они только сели в машину. Питер израсходовал почти всю пачку, но в конце концов, когда он еще раз провел салфеткой по лицу, она осталась чистой. Питер был рад, что получилось отмыться настолько, насколько это было возможно без душа.       Они подъехали к бунгало в неприметной части города, и Питер с радостью отметил, что дом был в хорошем состоянии, по крайней мере снаружи. — Вот, — сказал Стайлз, снова закусив чертову губу.       Питер ничего не мог с собой поделать: он протянул руку и осторожно оттянул губку, погладив большим пальцем по пухлой, раскрасневшейся плоти. Стайлз широко распахнул глаза, но он не отстранился. Вместо этого он высунул язык и провел им по пальцу Питера, отчего нижняя губа стала поблескивать в свете уличных фонарей. Питеру пришлось сдержать стон.       Это было несправедливо.       Стайлз судорожно выдохнул. — Итак, в дом, душ, сухая одежда, еда? — Пожалуйста, — согласился Питер.       Они вышли из джипа, и оборотень последовал за Стайлзом в дом. Он знал, что от него ужасно пахло, и ему не терпелось смыть с себя помойный смрад. Да и кто бы его обвинил в том, что он хочет предстать перед Стайлзом чистым? В конце концов, это был человек, с которым Питеру суждено быть вместе. Было бы справедливо произвести второе впечатление лучше первого. — Ванная наверху, — сказал Стайлз, указывая путь.       Питер шел следом, поэтому у него было всего мгновение, чтобы осмотреть дом: функциональная, немного устаревшая мебель, практичные бежевые ковры — в общем, у него сложилось впечатление преобладания комфорта над стилем. Это не вязалось с жилищем Питера, но, тем не менее, ему здесь нравилось.       Стайлз открыл дверь ванной, остановился, наклонил голову и потер рукой затылок. — Не стесняйся, бери, что нужно, а я найду тебе что-нибудь одеться, — Стайлз снова поднял голову, щеки его порозовели, взгляд задержался на торсе Питера. Запах возбуждения, исходивший от юноши, был таким сильным, что Питер мог ощутить его вкус. Именно тогда Питер понял, что под ярким комнатным освещением его прежде накрахмаленная белая деловая рубашка теперь была полупрозрачной; она, влажная, липла к его торсу, подчеркивая грудные мышцы и пресс, словно на обложке пикантного любовного романа. Стайлз сглотнул, его кадык задвигался, а член Питера дернулся.       Оборотень изо всех сил старался не обращать на это внимания, откинул голову назад и на мгновенье закрыл глаза, молясь тому, кто услышит, дать сил. Когда он открыл глаза, Стайлз пристально глядел на него. Вдруг он оказался совсем близко к Питеру, подался вперед и украдкой поцеловал. Жар его губ остался, как клеймо, и Питер захотел, ох как захотел его. Отчаянно хотелось сграбастать паренька и так страстно поцеловать, как будто он был создан лишь для поцелуев.       Но нельзя.       Питеру потребовались все его силы, чтобы сделать шаг назад и покачать головой. — Я польщён, лапушка, но нет, — выдавил Питер, а внутренний волк неодобрительно зарычал.       Выражение лица Стайлза сменилось обидой и недоумением. — Почему нет? Мы родственные души. Я думал... — Потому что ты еще маленький! — отрезал Питер. — Возраст согласия существует не просто так!       Стайлз нахмурился. — Чего? Ну и сколько мне, по-твоему, лет?       Питер выдвинул обоснованное предположение: — Достаточно взрослый, чтобы водить, так что шестнадцать есть точно. Может, семнадцать? — рискнул Питер.       Уголки рта Стайлза от смеха дернулись вверх. — Я должен обидеться, но это просто уморительно. Чувак, мне двадцать четыре.       Дыхание со свистом вырвалось у Питера из груди.       Двадцать четыре? — Но ты выглядишь так... и носишь... — оборотень беспомощно указал на ярко-красные конверсы Стайлза и футболку с «Улицей Сезам». — Ты одеваешься не совсем как взрослый.       Ухмылка Стайлза стала шире, глаза заискрились озорством. — Не, я так одет, потому что работаю консультантом по работе с молодежью, и детям нравится. Я как раз ехал с работы, когда услышал, как ты ругаешься. Ты выглядел так, будто сходишь с ума, поэтому я решил узнать, могу ли помочь. А смазливое лицо у меня было всегда. Вот подожди, когда мне стукнет пятьдесят: я буду выглядеть на тридцать, и все будут думать, что я твой молоденький любовник.       Сердце Питера грозило выскочить из груди. — Так ты точно совершеннолетний? — спросил он, просто чтобы прояснить ситуацию. Он не мог поверить, что Вселенная все-таки не ненавидит его. — Точно, — судя по голосу Стайлза, он смеялся над Питером, а Питеру было абсолютно все равно. — В таком случае, — Питер шагнул вперед и сократил расстояние между ними, — значит, я могу сделать это, — он обхватил Стайлза руками, притянул его к себе и страстно поцеловал. Губы Стайлза были обжигающе горячи; кровь Питера бурлила, его волк скулил, тявкал и требовал, чтобы его выпустили.       Питер мог бы целовать Стайлза часами, но Стайлз отстранился. — Это было охуенно, но без обид, чувак, ты воняешь, — с улыбкой проговорил он.       Питер фыркнул и рассмеялся. — Это правда. Я с помойки.       Выражение лица Стайлза тут же сделалось сложным. — Я помогу, ладно? Мы вернем тебя на путь истинный. Теперь у тебя есть где жить, это уже кое-что, да? — он нежно провел кончиком пальца по щетинистому подбородку Питера. — Давай начнём с душа. — Душ, — повторил Питер, не в силах снова заставить себя поверить в то, что Стайлз решительно настроен проявить заботу. Питер взял руку Стайлза и нежно поцеловал кончики его пальцев, наслаждаясь тем, как приоткрылись губы Стайлза и потемнели его глаза. Отпустив чужую руку, Питер шагнул в ванную и с тихим щелчком закрыл дверь.       Он включил воду, быстро разделся, содрогаясь от соприкосновения холодной мокрой ткани к холодному мокрому телу. Зайдя под душ, он от удовольствия застонал, когда наконец вымыл волосы; горячая вода забила по голове, а затем стекла приятными теплыми струйками по коже. Боги, кажется, он никогда не получал такого наслаждения от душа, как сейчас. Ополоснув волосы и намыливая кожу гелем для душа, он чувствовал, как с грязью и сажей с него смывается напряжение, неприятности прошедшего дня исчезают, остаются только радость и чистота. Питер запрокинул голову и стал нежиться под струящейся по его телу горячей водой. Именно тогда, когда он стоял там неподвижно и в наконец наступившей тишине впервые за несколько часов, до него наконец дошло.       Он нашёл свою родственную душу.       Он не мог сдержать улыбки, думая о Стайлзе, который оказался не малолеткой и который был слишком хорош для Питера, но всё ж достался ему.       Стайлз объективно был сногсшибательным, с широкими плечами и бледной кожей, выразительными чертами лица и красивым ртом, который так и напрашивается на поцелуй, со стройными членами, которые хорошо смотрелись бы на талии Питера, когда тот будет его трахать... Питер представил себе, как длинные ресницы премило затрепещут, когда Стайлз тихонько ахнет, войдя в него. Честно говоря, Хейл согласится на все, что предложит Стайлз, если это только означает, что он сможет прикоснуться руками и ртом к своей прекрасной родственной душе. Член пульсировал от желания, при мысли о том, что Стайлз окажется в его постели, и на этот раз он не стал игнорировать это желание.       Да ему и не нужно.       Он закрыл глаза и, обхватив рукой член и лаская себя, подумал о жаре рта Стайлза и опьяняющем запахе его возбуждения. Вскоре он совсем возбудился, провел ладонью по головке, собирая предэякулят и распределяя его по всей длине, и застонал, когда член запульсировал от прикосновений. Едва ли потребовалось дюжина движений, и Питер тяжело задышал. Он был отчаянно близок к концу. Одной рукой Питер упирался в плитку, а другой ладонью водил по коже своего члена, дроча его с таким остервенением, какого не испытывал с юношества.       Кровь забурлила, по позвоночнику пробежал жар и электрический разряд. Он даже не пытался сдерживаться, когда все это слилось в волну наслаждения, захлестнувшую его, и он, прогнувшись в спине, кончил с грязным стоном, громким эхом отразившимся от плитки.       Сперма текла по костяшкам пальцев; Питер неустанно ласкал себя во время оргазма, пока не ощутил слабость в коленях и дрожь. Это поразило его и в равной степени удовлетворило.       Охуеть.       Ходили, конечно, истории о том, как хорош секс с родственными душами, но ничто не могло подготовить Питера к такому. Это было не просто хорошо.       Это было умопомрачительно.       И когда Питер медленно выпрямился, а ноги наконец держали, из него вырвался дрожащий смешок. Если уж так было приятно дрочить, думая о Стайлзе, то каково будет, когда они наконец-то окажутся обнаженными в одной постели?       Не терпелось это узнать.       Теперь, когда он был в состоянии стоять, он выключил кран и вышел из душа, прихватив полотенце, чтобы вытереться. Он остановился, подняв руку, когда увидел свое отражение в зеркале и написанные черным слова, которые теперь навеки были выгравированы на коже, над его сердцем.       «Ого, выглядите, как говно».       Питер провел кончиком пальца по буквам и улыбнулся сам себе. Закончив обтираться, заткнул полотенце за талию, пробежавшись пальцами по волосам в попытке укротить непослушные локоны, которые от влаги всегда завивались. Ирония судьбы не осталась им не замечена: Вселенная распорядилась так, что он, всегда безупречно ухоженный — из-за чего Талия однажды поддразнила брата, назвав его Питером Великолепным, — встретил свою родственную душу в тот день, когда он с головой окунулся в мусорный бак.       Раздался тихий стук костяшек о дверь. — Питер? — дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы показалась рука, держащая стопку одежды. — Это тебе. — Подожди, — Питер протянул руку и взял Стайлза за запястье, полностью открывая дверь, и...       Питер затаил дыхание от увиденного. Он намеревался произвести впечатление на Стайлза, показав свою фигуру, но почему-то именно у него перехватило дыхание.       Пока Питер принимал душ, Стайлз сменил мокрую одежду и теперь был в обтягивающих задницу темно-бордовых брюках и простой приталенной футболке с V-образным вырезом, которая подчеркивала его фигуру, демонстрируя прятавшиеся мышцы. Стайлз уложил волосы в небрежную, но симпатичную лохматую укладку, из-за чего стал выглядеть на несколько лет старше, чем казался, когда волосы были мокрыми. Ноги были босыми, и, как ни странно, именно эта крошечная деталь привлекла внимание Питера и подчеркнула, насколько Стайлз не похож на мальчика, потому что это были отнюдь не детские ступни.       Они принадлежали мужчине.       Питер окинул взглядом длинные ноги, сильные бедра и тонкую талию; отметил, как красиво футболка обтянула плечи Стайлза. Питер не сомневался, что это зрелище было устроено ради него. И если Стайлз пытался соблазнить его, то это сработало, потому что у Питера уже текли слюнки. — Ох, ты только погляди на себя, лапушка, — промурлыкал он, и Стайлз наградил его застенчивой улыбкой. — Хотел показать тебе, что большую часть времени я не выгляжу как ребенок, — молодой человек облизнул губы. — Ох, у меня не осталось никаких сомнений, что ты достаточно взрослый, чтобы можно было тебя трахнуть, — сказал Питер, прежде чем подхватить Стайлза под бедра, с легкостью поднять и усадить на тумбу в ванной.       У Стайлза отвисла челюсть. — Хуя себе секси, — выдохнул он. — Как бездомный может быть таким качком?       Питер вспомнил о своей недомолвке и на секунду задумался поправить Стайлза, но ему нравилось, как сейчас развивались события, и он не собирался рисковать испортить момент долгой, утомительной беседой, поэтому объявил другую правду, которой было легче поделиться: — Я оборотень, лапушка.       Стайлз в шоке широко открыл глаза, и на какую-то долю секунды Питер испугался, что молодой человек отреагирует плохо (с людьми до сих пор такое случается), но затем рот Стайлза расплылся в широкой улыбке. — Да ну нахуй! Ты буквально моя мечта во плоти, ты в курсе?       Питер просиял, душа пела от радости: этого красивого, невероятного мужчину он мог назвать своим. Стайлз обхватил руками шею Питера и так настойчиво поцеловал его, как будто не мог больше ждать. Питер ответил тем же, и только когда они оба стали задыхаться, Стайлз отстранился и прошептал: — Покажешь?       Питер ухмыльнулся, запрокинул голову и выпустил своего волка. Глаза засияли синевой, лицо преобразилось истинной формой, а когти вытянулись с легкостью жизненной практики. Стайлз издал звук, который можно было описать только как благоговейный. — Тебе нравится, лапушка? — невнятно процедил Питер сквозь клыки.       У Стайлза загорелись глаза, он широко улыбнулся и потянулся, чтобы провести рукой по обнажённой груди Питера. — Шутишь? Я в ахуе. В смысле, как мне так повезло? Я всегда надеялся, что моим суженым будет оборотень, и вот ты здесь, мой личный большой злой волк.       Его безоговорочное принятие — нет, откровенный энтузиазм — одновременно пьянило и возбуждало. Питер поймал себя на отчаянном желании увидеть, что скрывается под одеждой Стайлза, ощутить прикосновение кожи суженого к своей коже — дотронуться, попробовать на вкус.       И пока Стайлз говорил «да», ничто не мешало этому произойти.       Обнажив клыки, Питер изобразил дьявольский оскал. — Скажи-ка, лапушка, позволишь ли ты проглотить тебя целиком? — затем, на всякий случай, если у Стайлза возникнут сомнения относительно того, что он имел в виду, он упал на колени.       Стайлз на секунду открыл и закрыл рот, а затем энергично закивал, встал, чтобы расстегнуть штаны и спустить их до середины бедер; потом оперся задницей о столешницу, раздвинул ноги, демонстрируя отвердевший, истекающий предэякулятом член. Он был таким же красивым, как и все остальное в Стайлзе, и Питер не колеблясь наклонился и взял розовую головку в рот. Стайлз хрипло, потрясенно ахнул, и это так же пьянило, как Питер и представлял.       Стайлз был до приятного отзывчив, стонал и ахал, когда Питер пустил в ход все известные ему трюки: дразнил языком, ласкал по всей длине, обхватывая широкой ладонью основание члена, дрочил и сосал — все одновременно; он наслаждался тяжестью члена Стайлза у себя во рту и солоноватым привкусом предэякулята на языке.       Стайлз застонал и запутался пальцами в волосах Питера, слегка дернув, и оборотень ахнул от боли, заставив Стайлза издать в ответ непристойный стон.       Питер намеренно издал глубокий, низкий грудной рык, и в ту же секунду вибрация стала ощутимой, потому что Стайлз издал придушенный звук и стал трахать его рот серией коротких, резких толчков, процедив сквозь зубы: — Блять, я сейчас...       Питер не был уверен, было ли это предупреждением или обещанием, но не отстранился, а издал еще один рык. Стайлз качнулся вперед и с громким вскриком излился в его горло, после чего, тяжело дыша, привалился спиной к раковине. Глаза его остекленели, а рот растянулся в довольной улыбке.       Стайлз, казалось, был не в себе, и ничего прекраснее Питер не видел. Он выпустил обмякший член Стайлза изо рта и, закрыв глаза, прислонился головой к его бедрам, глубоко дыша и вдыхая аромат удовлетворения своего любовника.       Стайлз по-прежнему держался за волосы оборотня, но теперь кончики его пальцев перебирали влажные локоны, играясь длинными прядями. Наконец он заговорил. — Это было... вау. Видимо, истории о сексе родственных душ правдивы, да? — М-м-м, — если бы Питер был в состоянии острить, он наверняка отпустил бы какой-нибудь возмущенный комментарий, указав, что именно его мастерство любовника сделало этот опыт исключительным; и, может, предложил бы повторить его в качестве доказательства, но, честно говоря, сейчас это далось бы с большим усилием.       Но, с другой стороны, подумал он, вечер был адовый. Он попал под дождь, его чуть не ограбили, он окунулся головой в мусорный бак, нашел свою родственную душу и отсосал.       Времени передохнуть не было.       Питер нежился в мягких прикосновениях Стайлза, и через несколько минут тот провел кончиком пальца по заросшей щетиной щеке оборотня и наклонил его подбородок, чтобы Питер посмотрел на него.       — Пошли. У тебя от плитки, наверное, отваливаются колени.       Питер решил не обращать внимания на неприятные ощущения от холодной керамики, а предпочел греться в ласках Стайлза — тот гладил Питера, как кота — и остался верен этому решению. Но Стайлз был прав: плитка — ад для коленей.       Он вздохнул и поднялся на ноги, пока Стайлз заправлял свой все еще мокрый от слюны член обратно в брюки и застегивался. Между ними возник неловкий момент, потом Стайлз указал на одежду, что лежала стопкой на туалетном столике. — Тебе нужно одеться. Мой отец скоро вернется домой.       Питер развязал полотенце на талии и бросил его на пол, чтобы Стайлз увидел его во всей обнаженной красе. То, как у Стайлза перехватило дыхание, было, мягко говоря, приятно, а из-за того, как он сжал руки в кулаки по швам, у Питера сложилось впечатление, что Стайлз борется с желанием ухватиться за зад Питера. Но потом Стайлз выдохнул и покачал головой. — Нет. Не сейчас.       Питер сжалился над Стайлзом, хотя с удовольствием затащил бы его в постель и делал с ним всякие приятные непристойности. — Не сейчас, — эхом отозвался оборотень.       Он влез в серые «треники», которые Стайлз ему одолжил, чтобы прикрыть свое достоинство. Когда Питер взял в руки футболку, то на долю секунды засомневался, потому что она была по-настоящему уродливой: сочетание оранжевых и синих полос, которое ни один здравомыслящий человек ни в жизнь бы не надел. — Ты правда ждешь, что я это надену?       Стайлз нахмурился. — А что не так? — Стайлз, ты будто украл её у пирата, страдающего дальтонизмом.       Стайлз пожал плечами. — Ты имеешь право на своё неправильное мнение. Мне она нравится.       Питер вздохнул. Других вариантов не было. На долю секунды он подумал нагло предстать перед тестем обнаженным по пояс, но затем смирился с неизбежным и натянул футболку.       Он выглядел нелепо.       Футболка была как минимум на размер меньше, ткань обтянула бицепсы и при каждом движении грозила порваться. Но зато Питер был чистым и сухим и еще отходил от оргазма, а удар по его самолюбию смягчало то, что впереди есть целая жизнь, чтобы научить Стайлза одеваться (ну и раздеваться), ведь Стайлз принадлежит ему.       Питер улыбнулся про себя, когда Стайлз, выйдя из ванной, повел его вниз по лестнице. Он усадил Питера за кухонный стол и наклонился, чтобы заглянуть в холодильник. В результате открылся прекрасный вид на его задницу, и Питер беззастенчиво на него уставился.       Он всё любовался, когда вдруг услышал, как открывается входная дверь. Он успел отвести взгляд, и в дверном проеме появилось неожиданно знакомое лицо.       Питер не знал, кто из них больше потрясен: он или Джон Стилински, шериф Бейкон Хиллс. Брови Джона поползли вверх, и он обреченно вздохнул. — Эй, сынок. Не хочешь рассказать, что на моей кухне в твоей одежде делает Питер Хейл?       Стайлз крутанулся на месте, в руках у него были коробочки с едой из китайского ресторанчика. — Что? — Питер Хейл. Почему он здесь? — терпеливо повторил Джон. — Подожди, ты что, всех Питеров знаешь? — Стайлз поставил коробки на стол, подошел к отцу и тихо спросил: — Ты забирал его за, ну, за бродяжничество?       Джон плюхнулся на стул и на секунду обхватил голову руками, затем потер ладонью лицо жестом, который Питеру был знаком с юности: его собственный отец делал то же самое, когда Питер выкидывал какой-нибудь номер. Отец частенько так делал, и теперь Питер задумался об этом. — Питер Хейл, — медленно сказал Джон, — новый окружной прокурор Бейкон Хиллс. А знаю я его, потому что сегодня обедал с ним. А теперь не хочешь рассказать, какого чёрта происходит?       Стайлз замер на миг, затем с потрясенным выражением лица тяжело опустился на стул рядом с Питером и, обидевшись, ткнул пальцем в бицепс оборотня. — Ты прокурор? Ты же сказал, что ты бездомный! — Нет, это ты сказал, что я бездомный. Я сказал, что мне нужно кое-куда пойти, но ты подумал, что я вру, и решил отвезти меня к себе. — Ты рылся в мусорном баке, — настаивал Стайлз. — И ты сам позволил мне отвезти тебя домой! — Хватит! — рявкнул Джон. — Хейл, какого черта ты рылся в мусорном баке? А ты, Стайлз, почему вылавливаешь людей из мусорки и тащишь их домой? — тон голоса шерифа говорил, что кому-то стоит объяснить, что за чертовщина тут творится, и лучше сделать это прямо сейчас (и даже будучи оборотнем, Питер не мог не подчиниться властности этого голоса). Он торопливо заговорил: — Меня пытались ограбить и выбросили мой пиджак в мусорный бак. Я поскользнулся, пытаясь его достать, и приземлился головой вперед, а затем упал, когда вылезал. Я сидел на земле, весь в мусоре, вот Стайлз и предположил самое худшее. Я не успел объясниться, как он настоял, чтобы я поехал с ним домой. Я знаю Стайлза всего час или два, но уже понял, что он отличается настойчивостью.       Джон фыркнул. — Это точно, — он кивнул Стайлзу. — А у тебя какая версия, сын?       Стайлз прикусил губу. — Я привёл его домой, потому что он... — Стайлз втянул ноздрями воздух, — он моя родственная душа, — он задрал футболку, обнажив надпись «Почему бы тебе не пойти на хуй?», запечатленную над сердцем.       Джон испустил долгий вздох. — Ну, конечно, — шериф долго смотрел на слова, потом повернулся к Питеру. — Хочу ли я знать, что он тебе сказал?       Питер задрал футболку, чтобы похвастаться своей надписью, и губы Джона подернулись в улыбке. — Кажется, вы друг друга стоите.       Стайлз опустил футболку и повернулся к Питеру, выражение его лица было настороженным. — И ты не подумал, что в какой-то момент стоит упомянуть, что ты окружной прокурор? — Я не знал, что разгар грозы — подходящее время для обмена резюме, лапушка, — сухо произнес Питер. — Кроме того, на мне были брюки от Armani. Какой бомж носит Armani?       Стайлз замешкал. — Ну... который неудачно инвестировал в биткоин?       Питер не сдержался, фыркнул, а Стайлз ухмыльнулся и рассмеялся вместе с ним, а когда Джон присоединился к нему, бормоча об идиотах, которые созданы друг для друга, напряжение в комнате спало, и Питер понял, что все будет хорошо. Но как только смех стих, Питер решил, что пора расставить точки над «i». Не хотелось допустить новых недоразумений. — Я собирался сказать тебе, лапушка, честно. Но вокруг меня давно никто не суетился так, как ты. Мне очень понравилось твое внимание, вот и все.       Стайлз наклонил голову, подумал, затем кивнул. — Наверное, я правда переключился в режим наседки. — С ним такое бывает, — вздохнул Джон. — Кто-то же должен следить, чтобы ты ел овощи, — фыркнул Стайлз, садясь рядом с Питером. — Ну с этого момента я смогу позаботиться о себе сам. В смысле, ты же переезжаешь к Питеру? Пожалуйста, скажи «да», — Стайлз было открыл рот, но Джон не дал ему заговорить. — Сынок, я до сих пор помню, как, познакомившись с твоей матерью, я почувствовал, как быстро возникает эта связь. Вам нужно личное пространство, а мне не хотелось бы наткнуться на то, чего я никогда не хотел бы видеть. Переезжай жить к Питеру.       Питер отчаянно этого хотел. Мысль о том, что Стайлз будет в его доме, в его постели, заставила его волка содрогнуться в приступе возбуждения. Под столом он положил руку на бедро Стайлза, провел ею вверх и легонько сжал. — Пожалуйста, поедем ко мне домой, лапушка? Я не смогу вынести нашу разлуку теперь.       Это было бы слишком, если бы не было правдой.       Стайлз просиял. Он положил руку поверх руки Питера, и его лицо расплылось в улыбке, а запах стал густым от желания. — Как тут отказать, когда ты так вежливо просишь? Я перееду завтра. А где ты вообще живешь?       Питер поднял бровь. — Я живу в одном из тех «ахуительных кондоминиумов», лапушка.       Услышав это, Стайлз широко распахнул глаза. У Питера была лишь доля секунды, чтобы испытать самодовольство, потому что Стайлз тут же наклонился и заключил его в длинный и медленный поцелуй. И все вокруг исчезло, когда в мире Питера все встало на свои места.       Пусть сегодня Питер потерял свой любимый костюм, но нашел родственную душу в Стайлзе, который — если не считать его ужасного вкуса в одежде — был совершенен, замечателен, идеален.       В целом, решил Питер, он остался в выигрыше.