Влюбиться по-настоящему

Ещё несколько дней прошли как в густом тумане, лишённом цвета и ощущений. Антон вставал по утрам, но не мог бы вспомнить, как именно это происходило. Всё происходило автоматически: собрать вещи, надеть куртку, выйти за порог. Если ночевал не дома – двигался в его сторону, если дома – отправлялся в школу. Дошёл ли он туда, отсидел ли уроки – неважно, потому что в голове было пусто. Голоса учителей звучали, как гул далёкого радио, слова не доходили до сознания, а глаза постоянно закрывались от усталости. Он буквально заставлял себя сидеть, терпел взгляды в спину, иногда слышал громкие, полные осуждения комментарии. Но это всё уже было привычно. После школы – домой, но там его встречал ледяной холод. Мама сидела на диване, смотрела телевизор и даже не оборачивалась, когда он заходил. Или проходила мимо него, не удостоив взглядом, направляясь на кухню. Она теперь избегала его так, словно он был пустым местом. Каждый раз, когда Антон оказывался перед этим её равнодушием, что-то внутри него разрывалось. Он знал, что заслужил это. Разве нет? С её точки зрения – да. Но от этого не становилось легче. Обидно, больно, так тяжело, что иногда хотелось исчезнуть совсем, чтобы не видеть её холодного взгляда. Он погружался всё глубже в ненависть к себе. Омега, часть его существа, от которой он не мог убежать, становилась ещё одним поводом для отвращения. Именно из-за этой стороны своей натуры он разрушил отношения с матерью. Именно из-за этого проклятого статуса она перестала смотреть на него как на сына. На ночёвку к Полине он так и не пошёл. Это было ужасно. Он хотел, правда хотел, но его тело словно отказалось ему подчиняться. Чёртова омега внутри не дала даже ступить за пределы комнаты. Это было нечто необъяснимое, какой-то невидимый барьер, который вдруг возник перед дверью. Его рука не поднялась, чтобы повернуть ручку. Внутри всё сжалось, не оставив сил даже на простое действие, и он просто остался на месте, беспомощно сидя в комнате. Всё это время он думал: если бы пошёл к Полине, если бы просто выбрался, развеялся, всё было бы иначе. Сейчас было бы проще. Но этого не случилось. Он слышал, как внизу зазвонил телефон. На первом этаже раздались шаги матери. Она ответила, и в глухой тишине дома её голос был слышен отчётливо, как колокол: — Я не знаю, где он, и знать не хочу, Полина. Слова матери пронзили его, как нож. После этого снова раздались её шаги, направляющиеся в сторону гостиной. Всё это время Антон сидел на кровати, чувствуя, как что-то холодное и тяжёлое растекается по его телу, словно ещё одна преграда, которая не позволяла ему даже подумать о том, чтобы выйти из своей комнаты. Антон отчётливо помнил тот момент, когда поздно ночью вернулся домой. Дом был погружён в темноту и тишину, но, проходя мимо спальни матери, он услышал приглушённые всхлипы. Она плакала. Тихие, надломленные звуки отчаяния раздавались из-за двери. Его сердце сжалось в груди, словно его сдавливали невидимые пальцы. Он остановился на секунду, не в силах сдвинуться с места. Её плач был как крик души, такой личный и глубокий, что невозможно было не почувствовать вину. Он приносил ей лишь боль и разочарование. Её слёзы были результатом его поступков, его ошибок. Она любила его по-настоящему, несмотря на всё, что произошло, несмотря на его жизнь, его выборы. Её любовь была крепче всего, но даже такая сила не могла уберечь её от страданий, причинённых её собственным сыном. Она готова была простить многое, возможно, даже всё, но каждый раз, когда Антон слышал, как она плачет, ему казалось, что прощения он не заслуживает. Он стоял у её двери, не двигаясь, не осмеливаясь зайти или хотя бы что-то сказать. Это было самое болезненное – осознавать, что он приносит страдания тем, кто любит его больше всего.

***

Антон сидел за партой, ощущая глухую боль в голове. Учитель объяснял тему о графиках функций, ту самую, что они проходили ещё в прошлом году. Всё это было каким-то бесконечным повторением, а Антон не мог сосредоточиться. Казалось, что все слова, сказанные учителем, просто проходили мимо. Он закрыл глаза на мгновение, чувствуя, как усталость накатывает волной, а сон становился всё более желанным. Голова болела, будто что-то стучало внутри черепа, и каждую секунду находилась под этим тяжёлым давлением. Мимоходом он бросил взгляд вперёд, где Катя и Полина шептались и тихо смеялись. Полина... Она отсела от него. Почти перестала подходить на переменах, как раньше. И теперь каждый школьный день был наполнен этой тяжестью одиночества, когда рядом никого нет. Боль от этого отдалённого молчаливого разрыва была острой, словно кто-то раздирал внутри на части. Он сам понимал, что нужно извиниться и перед ней, и перед Катей, но сил на это не было. Храбрости – тем более. Антону было страшно. Слова, которые казались необходимыми, чтобы объясниться, застревали в горле. Каждый раз, когда он думал о том, чтобы подойти к Полине или Кате, объяснить ситуацию, извиниться, попросить прощения, его накрывала волна страха. Это был не обычный страх, а что-то вроде ледяного ужаса, что парализовало его изнутри, мешая сделать шаг. Хотя бояться, казалось бы, нечего. Полина, вероятно, даже бы поняла, может, они бы поговорили и всё стало бы на свои места. Но мысли об этом, сами попытки что-то изменить, приводили к тому, что он будто погружался в холод, который мешал двигаться, сковывал его, оставляя наедине с болью и чувством вины. Антон лениво поднял голову, когда заметил движение в классе. Полина тихо охнула, и они с Катей резко повернулись к окну, привлекая внимание других. Вокруг начало происходить что-то странное – кто-то вскочил с места, другие начали переглядываться, подходя ближе к окну, чтобы посмотреть наружу. Сначала это было лишь беспокойство, будто лёгкая волна прокатилась по классу, но звуки, которые вскоре проникли сквозь пелену усталости, заставили Антона напрячься. Он уловил шокированные возгласы, быстрые шаги, скрип стульев, когда кто-то резко поднимался с места, и... сирену? Мелодия сирены всё яснее пробивалась сквозь его мысли, наполняя воздух тревожной атмосферой. Это был тот пронзительный, предупреждающий звук, который не спутаешь ни с чем. Внутри всё похолодело, словно эта сирена звала к чему-то неизбежному. Антон медленно повернулся к окну, чувствуя, как напряжение нарастает с каждым мгновением. Во дворе школы стояла машина скорой помощи, её яркие мигалки резали глаза, отражаясь в окнах. Двое мужчин в форме быстрыми, но привычными движениями вытаскивали носилки из задних дверей. Это зрелище вызвало настоящий ажиотаж среди учеников – в классе зашумели, шёпоты и обсуждения стали громче. Все пытались понять, что произошло и кого собираются увезти. Антон мельком взглянул на происходящее за окном, но чувства были словно приглушены, как будто он смотрел на это всё сквозь толстое стекло. А вот остальным ученикам было не до того, чтобы сохранять спокойствие – интерес и волнение захватили всех. — Так, дети! - учительница резко постучала ручкой по столу, возвращая всех в реальность. — Спокойно. Сели все на места. Её голос прозвучал настойчиво, и, хотя любопытство витало в воздухе, ученики начали нехотя рассаживаться по местам, но разговоры всё ещё не утихали. — Тихо! - чуть громче произнесла учительница, и класс мгновенно замолчал. Но это длилось лишь секунду, потому что входная дверь открылась, и в класс вошли двое. — Здрасьте, звеняйте за опоздание, на. - с улыбкой сказал Бяша, немного тяжело дыша после быстрой ходьбы. — Да проходите. - устало ответила учительница, затем её взгляд остановился на Роме, который шагнул следом. — Ром, а ты здороваться не собираешься? Вернулся со сборов и зазвездился? — Вероника Николаевна, ну что Вы, я же с Вами до урока здоровался. - беззаботно улыбнулся Рома, его взгляд был спокойным и слегка насмешливым. — Я такого не помню, во-первых, а во-вторых, даже если так, разве это значит, что со мной сейчас здороваться не надо? — А зачем? - невозмутимо ответил Рома, поворачиваясь к классу, скользя взглядом по каждому ученику. Бяша быстро прошёл к своему месту, бросив короткий взгляд на Антона, но не сказав ни слова. Его соседское место, которое раньше принадлежало Роме, теперь занимал новый парень, пересаженный туда Полиной. Антон бросил быстрый взгляд по классу. Два свободных места: одно на первой парте прямо перед учительницей, другое – рядом с ним, освобождённое Полиной. Рома, слегка нахмурившись, обвёл класс глазами, будто оценивая свои варианты. Лёгкий прищур на его лице выдавал недовольство: сесть на первой парте – это словно стать под пристальное внимание учительницы, но и садиться рядом с Антоном ему вряд ли захочется. Он явно не горел желанием сидеть перед доской, но и вариант оказаться рядом с Антоном, даже просто за одной партой всего на один урок, казался ему неприятным. Антон уложил руки на парту и опустил голову, скрывая лицо в сгибе локтя. Он чувствовал, как напряжение в помещении возрастает, но в этот момент ему хотелось одного – исчезнуть, стать невидимым. Рома никогда бы не выбрал место рядом с ним, и это знание одновременно успокаивало и заставляло сжиматься от досады. Даже без прямого конфликта его существование всё равно оставалось чем-то, чего Рома избегал. «Он бы никогда не сел сюда» – мрачно подумал Антон, ощущая, как боль поднимается где-то глубоко внутри, смешиваясь с усталостью и раздражением. Рома стоял на месте ещё несколько секунд, поджимая губы, словно размышляя, но его взгляд, холодный и равнодушный, даже не задержался на Антоне. Антон прикрыл глаза, пытаясь вновь погрузиться в пустоту. Мир исчезал для него: гул класса, шорохи книг, шепот учеников – всё стало далёким и ненужным. Ощущение лёгкости в этой пустоте было почти спасительным. Не надо думать, чувствовать, бояться или стыдиться. Но вдруг скрип стула рядом заставил его невольно вздрогнуть. Он не хотел возвращаться в реальность, но звук был слишком близким. «Чего?» – промелькнула мысль. Антон остался лежать, прижавшись лбом к рукам, но теперь его мозг подмечал каждую мелочь: небрежные движения, шелест ткани, тяжёлый выдох... и это дыхание – оно звучало прямо, ну, рядом. Он хотел проигнорировать, остаться в своей скорлупе, но с каждой секундой дыхание становилось всё более отчётливым. Оно мешало, давило, словно тяжёлый груз, и от этого Антон почувствовал, как внутри что-то зашевелилось, неприятное, тревожное чувство. Но поднимать голову он так и не решился. — Пятифан! - в класс, громко открыв дверь, вошла Лариса Викторовна – завуч. Антон машинально поднял голову, хотя разум кричал вернуться в его тихую безмятежность. Перед глазами всё расплывалось, и только звук двери, громко распахнувшейся, окончательно вырвал его из состояния полусна. Лариса Викторовна буквально влетела в класс, и её лицо так и пылало гневом. Казалось, что вот-вот этот огонь выплеснется на всех вокруг. — Ты вернуться не успел, а уже проблемы устраиваешь?! - её голос, казалось, был способен разрубить воздух пополам, настолько он был резким и громким. — Что я сделать успел? - голос Ромы раздался рядом, и только тогда Антон осознал, что тот и правда сел рядом с ним и ему не показалось из-за, например, недостатка сна. Удивительно. Антон не понимал, почему он выбрал это место, но решил пока не придавать этому значения. — Ты смеёшься?! - ярость в голосе Ларисы Викторовны нарастала, и учительница выглядела так, словно готова была разнести кого угодно. — На выход из класса сейчас же! Будаев, ты тоже за мной! Бегом! - её слова эхом отдались в тишине, когда она покинула кабинет. На мгновение в классе повисла абсолютная тишина, почти звенящая. Вероника Николаевна бросила на Рому взгляд, полный непонимания, словно пыталась осмыслить, за что на него так накинулись. Ученики зашептались, переглядываясь, а Антон краем глаза заметил, как Рома встал с места. Вслед за ним поднялся и Бяша, и они вышли из класса, оставляя за собой лёгкую завесу напряжённого молчания. Шёпот по классу прошёл, словно лёгкий ветер, поднимая волну интереса и волнения. Ученики переглядывались, бросая взгляды в сторону двери, словно та могла выдать хоть какую-то подсказку о происходящем. Вероника Николаевна с раздражением ударила ладонью по столу, и класс постепенно замолк, но оставался на грани взрыва любопытства. Урок вроде бы продолжился, но все, включая Антона, казалось, ждали, что произойдёт дальше. И напряжение только росло, заставляя каждый звук – от стука ручки до шороха бумаги – казаться оглушительным. Антон уже думал, что всё утихает, но спустя пару минут дверь снова открылась. Вошла Лариса Викторовна, её взгляд скользнул по классу и остановился на нём – колючий, презрительный, будто Антон совершил нечто ужасное, хотя он не мог понять, что именно. А может и мог. Она выдержала паузу, словно подчеркивая свою власть, и наконец бросила: — Петров, пойдём со мной. Слова завуча, как резкий, неожиданный удар, будто выбили у него почву из-под ног. Сердце на миг замерло, а потом словно провалилось куда-то в живот, и всё внутри стало тяжёлым, как свинец. В голове зазвучал звон, заглушая даже шорох учебников, легкие перешептывания одноклассников и негромкое постукивание ручки учительницы по столу. Сейчас, под её осуждающим взглядом, Антону показалось, что весь его мир сузился до одного ощущения – липкого, вязкого ужаса, перемешанного с чувством стыда, которое разлилось по венам, опаляя изнутри. Он чувствовал, как ладони стали влажными, пальцы чуть дрогнули, и, казалось, что тяжёлый комок подступил к горлу, мешая дышать. В этот момент его собственное тело казалось ему предательским: лёгкая дрожь пробежала по рукам, а дыхание, казалось, сбилось, выдавая всю его тревогу. Антон скосил взгляд на одноклассников – кто-то смотрел на него с любопытством, кто-то с лёгким прищуром, возможно, с удовольствием наблюдая за его смятением. Каждое внимание казалось ему удушающим, обнажающим его до самого нутра. Антон встал, чувствуя, как все взгляды упираются ему в спину, будто пронзая насквозь. Слегка пошатнувшись, он прошёл к двери, а Лариса Викторовна, придерживая её для него, пристально смотрела, будто выискивая что-то на его лице. Её взгляд резал, заставляя всё внутри сжиматься; хотелось отвернуться или хотя бы отвести глаза, но он заставил себя держать лицо. Как только дверь за ним закрылась, учительница резко вышагнула вперёд, указывая путь, и Антон поспешил за ней, неуверенно переставляя ноги. Коридор, по которому они шли, вдруг казался длиннее, чем обычно, холоднее. В висках тихо стучало, отбивая странный ритм, словно внутри кто-то гудел тяжёлым басом, доводя до слабого головокружения. Воздух казался тяжёлым, как будто его что-то придавило, и каждый шаг отдавался эхом, точно вокруг никого больше не было. Он смотрел вперёд, но краем глаза замечал мелькающие двери кабинетов и тусклый свет, скользящий по стенам – всё вокруг выглядело не так, словно это и не его школа вовсе. Внутри поднималась тревога, нарастающая с каждым шагом. Ему было непонятно, зачем его вообще вызвали, и тем более, почему это сделала завуч. Они повернули за поворот. Антон заметил, как впереди, у стены, стояли Рома с Бяшей. Оба выглядели мрачно, и их разговор прекратился, стоило им заметить приближающихся. Ребята встретились с ним взглядами, но ничего не сказали – даже Рома, который, казалось, всегда был готов что-то сказать. Лариса Викторовна, не останавливаясь, открыла дверь в свой кабинет и жестом указала Антону войти. Он шагнул внутрь, и дверь за его спиной тут же закрылась. Кабинет встретил его тишиной, которую нарушал лишь едва слышный скрип стула. Антон поднял взгляд и увидел за столом Константина Владимировича – милиционера, лицо которого он уже знал. Мужчина внимательно посмотрел на него, будто пытался разглядеть нечто важное за его напряжённой внешностью. — Здравствуй, Антон. - голос Константина Владимировича звучал спокойно, но в нём чувствовалась какая-то внутренняя строгость. — Здравствуйте. - отозвался Антон, ощущая, как его собственный голос прозвучал чуть тише, чем обычно. — Без формальностей, чтобы я тебя быстро отпустил, ответишь на пару вопросов. - Константин Владимирович взял ручку, окинув Антона оценивающим взглядом. Антон, чувствуя лёгкое напряжение, невозмутимо кивнул, стараясь скрыть нарастающее беспокойство. — Ты знаешь Михаила с 11? - голос милиционера был ровным, но цепким, словно пытался выцепить каждое движение или перемену в выражении лица Антона. Антон вздрогнул, как от резкого толчка, совершенно невольно. Вопрос ударил неожиданно, заставляя вспоминать события, которые он хотел бы оставить в стороне. Он с трудом сдержал глубокий вздох, чувствуя, как внутри что-то напрягается и сжимается. — Знаю. А что? - его голос звучал устало, как будто он уже предчувствовал, что за этим вопросом последует. Константин Владимирович слегка усмехнулся, глядя на него с лёгкой долей иронии: — Неудивительно, что ты всех знаешь. - он сделал паузу, откашлявшись, как будто нарочно подчеркивая это. — И что тебя узнают тоже. Антон коротко хмыкнул, вяло усмехнувшись в ответ. Да, ему были привычны подобные намёки, и это лишь распалило какое-то глубинное раздражение, нарастающее в нём, но снаружи он старался казаться спокойным. — Да он вот в больничку отправился. Сказали — ты причина. - Константин Владимирович пристально посмотрел на Антона, словно ожидая мгновенной реакции. — Я ему ничего не делал. - сказал Антон, даже не моргнув. Его голос был холодным, почти отстранённым, но внутри всё закипело: смесь гнева, обиды и какого-то странного, неприятного чувства. — Не ты прямо, но ты причастен, очень даже. - продолжил милиционер, и Антон почувствовал, как в нём снова вспыхнула волна раздражения и бессилия, словно кто-то держал его под давлением, вынуждая оправдываться за что-то, на что он не имел влияния. — Я вас не понимаю. - Антон скрестил руки на груди, пытаясь изобразить полное равнодушие. Внутри него бурлили эмоции, но он упрямо держал лицо непроницаемым, придавая голосу спокойный, даже немного ленивый оттенок. — Лицо попроще, пожалуйста. - Константин Владимирович внимательно следил за ним, словно пытался пробить его защиту одним лишь взглядом. — Что тебя с ним связывает? Антон чуть заметно напрягся, пытаясь удержать спокойствие. Он скользнул взглядом по кабинету, будто искал что-то, за что можно зацепиться, но ничего, кроме осознания собственной беспомощности, не находил. — Ничего больше, чем с другими. - голос его был чуть тише, чем обычно, но твёрдость всё-таки в нём проскакивала. — Конкретнее. - не сдавался мужчина, его голос прозвучал холоднее и жёстче, будто не оставляя места для отговорок. — Вам в деталях? - с лёгкой усмешкой пробормотал Антон, прикрыв рот рукой, на секунду пряча напряжение за изображением легкости. Он чувствовал, как изнутри поднимается раздражение, как хочется отгородиться ещё сильнее, построить вокруг себя высокую стену, скрывающую его. — Антон! - Константин Владимирович повысил голос, зная, что ему нужно сразу пресечь любые попытки уходить от темы. — Я закрываю глаза на многие твои дела, но не выводи меня сейчас. Антон смотрел прямо в глаза мужчине, а затем, чуть склонив голову, спрятал взгляд. Внутри всё дрожало. Он слишком привык не делиться своими проблемами и скрывать их, но в этот момент любое слово казалось слишком опасным. Наступила тяжёлая тишина. Константин Владимирович выдохнул, как будто его терпение вот-вот закончится. — Мне сказали, что он... пытался воспользоваться тобой без твоего разрешения? Это так? Слова Константина Владимировича отдались в голове Антона, словно гулкий удар. Он молчал, и внутри него будто открылась пустота – глухая, холодная, безразличная. Горло сдавило так, что хотелось сглотнуть, но он заставил себя остаться внешне спокойным. Никаких эмоций, только тяжёлая тишина, которая с каждой секундой становилась невыносимее. Глубоко внутри поднимался страх, но он умело его подавлял, боясь, что тот вырвется наружу. Воспоминания вспыхивали, образы мелькали перед глазами – тягучие, неприятные, обжигающие. Обида, стыд, горечь смешались в один горький коктейль, от которого хотелось уйти как можно дальше. Но от этого нельзя было убежать. Он чувствовал, как отчуждение обостряется, словно между ним и миром выросла невидимая стена. Никто ведь не знал, что он переживал на самом деле. Он привык держать всё это в себе, скрывать от чужих глаз, и сейчас эта привычка только мешала. Антон молчал, чувствуя, как внутри что-то тянет и рвёт, но снаружи держался спокойно, пряча любые эмоции за привычной маской безразличия. Он уставился на свои сцепленные руки, словно собираясь с мыслями. Слова никак не шли, и это затянувшееся молчание, похоже, очень многое Константину Владимировичу сказало. Мужчина вздохнул, снял фуражку и медленно провёл рукой по волосам, его усталый взгляд опустился на Антона. — Ты почему сразу ко мне не пошёл? - голос был тише, чем обычно, но в нём звучал упрёк и что-то почти отцовское, тёплое, от чего стало даже немного не по себе. Антон, наконец, поднял голову и, встречаясь взглядом с милиционером, пожал плечами. Он задержал паузу, обдумывая ответ, а потом, с чуть кривоватой, почти насмешливой улыбкой, произнёс: — Так это же… Тупая ситуация. Разве нет? Улыбка чуть дрогнула, словно он сам до конца не верил в свою беспечность, но тут же вернул её, как щит, укрываясь за ней, чтобы скрыть всё то, что творилось внутри. — Не обесценивай. - сказал Константин Владимирович, устало вздохнув. Он откинулся в кресле и на мгновение прикрыл глаза, будто собравшись с мыслями, затем крикнул: — Лариса Викторовна! - дверь за спиной Антона сразу же открылась. — Этих двоих ко мне зовите. Антон почувствовал, как внутри всё напряглось, когда услышал, как в кабинет заходят Рома с Бяшей. Он глянул на милиционера и, стараясь сохранить спокойный голос, коротко спросил: — Я могу идти? Константин Владимирович внимательно посмотрел на него, словно оценивая что-то в этом простом вопросе, и кивнул: — Да, Петров, возвращайся на занятия. Антон развернулся, прошёл мимо Ромы и Бяши, не взглянув в их сторону. Уже у двери услышал голос Константина Владимировича, звучавший за его спиной: — А Пятифан и Будаев поедут сейчас со мной в участок. Антон на секунду замер, но тут же вытолкнул из головы мысли о происходящем и, закрыв за собой дверь, медленно двинулся обратно по коридору, чувствуя, как с каждым шагом внутри нарастает глухая тревога, которую он старался спрятать глубже.

***

Снег повис в воздухе внезапно, словно природа решила обойтись без осени, сократив её до пары прохладных недель, и сразу после тёплого лета вступила в права зима. Первые хлопья снега шли совсем легкими, робкими, они кружились в неспешном танце, словно приноравливаясь к земле, примеряя, как будет лежать на ней первый снежный покров. Время казалось замедленным, как будто природа задержала дыхание, погружаясь в этот тонкий переход от осени к зиме. На улице стояла удивительная, почти нереальная тишина, которую снег как будто запечатал, а звуки города растворились в этом белоснежном пологе. Каждый снежный кристалл, словно крошечная звезда, мягко ложился на деревья и траву, покрывая их первой белой пеленой. Листья, еще не успевшие полностью сбросить свою пёструю осеннюю одежду, теперь перемешивались с ледяным блеском снежинок, и эта странная смесь осенних багров и первых белых пятен казалась чудом, которое природа создала случайно, запутавшись в своих сезонных переливах. Холод с каждым днем становился ощутимее, и лёгкий морозец рисовал причудливые узоры на стеклах. Воздух был наполнен первозданной свежестью, резкой и бодрящей, как первый вдох перед большим плаванием. Вдоль дороги замерзали лужицы, их поверхность блестела, как тончайшее стекло, и прохожие, кутаясь в шарфы, обходили их, будто не желая нарушить эту хрупкую тишину первого снега. Антон, едва отойдя от окна, повернулся и вздрогнул, когда заметил парня, стоящего всего в паре шагов от него. Сердце предательски ёкнуло, и он рефлекторно схватился за грудь, словно пытаясь унять его стремительный ритм. Незнакомец возник так внезапно, что это почти напугало, но спустя мгновение Антон наконец смог рассмотреть его. Перед ним стоял высокий парень с ярко-рыжими, чуть взлохмаченными волосами, которые падали легкими волнами и казались мягкими, как утреннее солнце, и которые будто бы сияли на фоне тусклого света. Ледяные голубые глаза – настолько светлые, что в них можно было увидеть оттенок серебра, – смотрели с мягкой, едва заметной теплотой, словно готовые растаять в доброй улыбке. Легкие веснушки были едва заметны, словно кто-то небрежно разбросал их по его коже, добавляя к его образу ещё больше тепла и какой-то... детской обаятельности. От парня исходил удивительный, приятный запах выпечки и корицы – такой уютный и тёплый, что рядом с ним хотелось остаться подольше. Он казался тем, кто привлекает к себе людей простым присутствием, словно вокруг него всегда царит спокойствие и поддержка. В нем не было ни капли агрессии или жесткости – только естественная доброта, вкрадчивое тепло, как у кого-то, кто всегда рад помочь или просто выслушать. Антон узнал его сразу – этот парень часто мелькал рядом с Ромой на переменах. Очевидно, был его другом, но при этом выглядел удивительно непривычно для окружения Ромы. Слишком мягкий, слишком спокойный, не подходил под образ хулигана и, уж тем более, не производил впечатления грозного альфы. Скорее, он походил на какого-то... омежного персонажа: чуть ли не ванильный, иронично милый и совсем не вызывающий. — Привет. - сказал рыжеволосый, и его голос прозвучал мягко, обволакивающе. Он приблизился, не нарушая личного пространства Антона, как будто был уверен, что его тепла хватит, чтобы притянуть к себе любого. — Здравствуй. - ответил Антон, сложив руки на груди и слегка подбоченившись. В его голосе сквозило лёгкое недоумение, но и настороженность. — Какими судьбами? Парень посмотрел на него с неподдельным интересом, лицо его будто светилось каким-то внутренним добром, слишком ярким для здешних реалий. В его глазах не было и намёка на холодность или резкость, скорее наоборот – в них скользила какая-то почти детская доверчивость, наивная открытость. — У тебя планы на вечер… или на ночь есть? - спросил он, голос был тихим, чуть приглушённым, словно бы он не хотел тревожить спокойствие этого осеннего дня. Антон чуть нахмурился, ощущая, как внутри него скапливается некое двоякое чувство. Было что-то притягательное в этом незнакомце, в его мягкой улыбке и едва заметных веснушках, разбросанных по светлой коже. С виду этот парень казался совсем другим – добрым, светлым, будто вышедшим из другой, более уютной реальности. Не похожий на тех, кто обычно его окружал. Не такой, как все. Но вот сейчас, в этот момент, его слова звучали слишком знакомо, слишком привычно, и вся эта мягкость и светлая обёртка на миг рассыпались. Под оболочкой ангела вполне скрывался кто-то с куда более обычными намерениями. Оказалось, что он такой же, как все. — Нет. - коротко ответил Антон, приподняв брови. Он видел эту картину насквозь и уже начал возвращать себе привычную ироничную маску, пряча легкое разочарование. — Придешь ко мне? - парень всё ещё улыбался, лучисто, тепло, и не было никакой напряжённости в его взгляде. Казалось, что он предлагает что-то безобидное, что-то, что можно было бы легко принять или отвергнуть. — Во сколько? - спросил Антон, бросив едва заметный, оценивающий взгляд на его добродушное лицо. — Как тебе удобно. - парень на мгновение будто замялся, словно что-то смущало его в этой просьбе. — Только я… на всю ночь тебя хочу забрать. — На всю ночь... - с лёгкой усмешкой повторил Антон. — Цены мои хоть знаешь? — Знаю. - серьёзно ответил рыжеволосый, и в его голосе мелькнуло что-то твёрдое, но всё ещё ласковое, как будто в нём уживались две противоположности – доброта и решительность. — Тогда хорошо, без проблем, — Антон пожал плечами, едва заметно усмехнувшись. Он старался выглядеть как всегда – спокойно и отстранённо. Но в памяти вдруг невольно всплыло одно из тех воспоминаний, что словно заноза – ни вытащить, ни забыть. Мишка. Имя, застрявшее в голове навсегда. Тот случай, который тяжело забыть. Он ощутил, как в душе вновь шевельнулась та неприязнь, которую он научился скрывать, и коротко уточнил: — У тебя пара есть? — Да. - без тени сомнения ответил парень, будто не понимая, как это прозвучало. Улыбка Антона тут же сошла на нет, лицо приобрело строгость, а глаза стали холодными. Этот «добряк» оказался даже большем, чем просто таким же, как и другие, он будто даже чуть хуже, чем некоторые. Антон чуть хмыкнул, без интереса глядя на собеседника, будто теперь видя его совсем иначе. Наивная доброта и доброжелательность рухнули в одно мгновение. — Тогда, извини, но нет, я не приду. - спокойно и ровно бросил он, готовясь уйти, ведь весь этот разговор теперь утратил смысл. — Почему? - парень выглядел почти растерянным, не понимая, что вдруг изменилось. Антон снова посмотрел на него, и в его взгляде появилось что-то холодное, почти жёсткое. Этот тёплый с виду человек оказался... Даже сравнить не с чем. Лишь оболочка – тепло, открытость, улыбка. А внутри – готовность изменить, бросить слова на ветер, оправдать их чужим согласием. — Занятым не ко мне. - твёрдо произнёс он, разворачиваясь, чтобы уйти. — Но моя девушка в курсе. - поспешно добавил парень, будто это могло что-то изменить. Антон остановился, обернулся и, приподняв бровь, посмотрел на него в немом недоумении. Слова парня прозвучали настолько нелепо и абсурдно, что он был даже слегка ошарашен. Он привык, что его принципы – что-то неизменное и ясное, что разделяет его жизнь на простые и понятные категории: с теми, кто в отношениях, он не вступает в контакт. Чужие связи, обязательства, любовь или преданность – всё это всегда оставалось за границей, которая охранялась им непоколебимо. А сейчас всё перевернулось. Этот парень, который выглядел честным и простым, не похожим на тех, кто мог бы нарушить чужие границы или скрывать намерения, вдруг оказался вне его привычных рамок. Взгляд Антона скользнул по его мягким чертам, и растерянность только усилилась. Парень не выглядел тем, кто способен обманывать. Его тёплая улыбка, чуть наивная искренность, открытость... Вся эта добродушная маска сбивала его с толку, создавая полное противоречие между словами и внешностью. Антон чувствовал, как внутри нарастает неприятное ощущение смятения, глухое сопротивление и одновременно беспомощность перед чем-то совершенно новым и непонятным. Ведь девушка этого парня знает, что тот к нему идёт, и от этой мысли ему ещё труднее разобраться, что сейчас считать «правильным». Это больше не казалось простой изменой, и всё-таки его убеждения всё ещё цеплялись за старые устои. Он запутался так, что слова словно застопорились где-то в горле. Сердце билось чуть быстрее, а в голове смешались всё его непоколебимые принципы и реальность, где, возможно, такие же правила больше не действовали. — Что? У вас эксперимент там какой-то намечается? - голос Антона прозвучал резче, чем он ожидал, и даже немного насмешливо, хотя внутри разрасталась тревога. Ситуация была слишком странной, слишком неправильной, чтобы воспринимать её всерьёз. Он уже начал прокручивать в голове, что, возможно, парень и его девушка хотят его пригласить в качестве «третьего». Эта мысль, пусть и абсурдная, была хотя бы понятной. Но парень, не теряя спокойствия, лишь пожал плечами. — Нет. Антон нахмурился. Ответа, который мог бы пролить свет на происходящее, не было, а вопросы множились. — А что тогда? - его голос теперь звучал жёстче, с нотками недовольства. — Не задумывайся. - сказал парень, будто всё происходящее было обычным делом. — Просто знай, что всё нормально. Его спокойствие раздражало. Как можно было так легко улыбаться, словно этот разговор – самая обычная вещь в мире? Парень добавил: — Если надо, могу доплатить. Антон прищурился, чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение, перемешанное с растерянностью. «Богатый дохера, что ли?» – пронеслось в голове, а сам он невольно покачал головой. Эта ситуация не просто выбивалась из привычного хода вещей, она ломала его мировоззрение полностью. Всегда, с самого начала, у него было правило. Это было для него незыблемо. Он не хотел быть частью чужой лжи, не хотел ощущать себя кем-то, с кем изменяют. Но сейчас всё переворачивалось с ног на голову. Девушка знала. Это меняло всё, не так ли? Или, может, не меняло ничего? Он снова нахмурился, чувствуя, как голова идёт кругом. Если она знает, значит, это уже не измена. Но разве это нормально? Разве в этом нет чего-то странного, неправильного? Эта мысль словно цеплялась за что-то глубоко внутри, не давая просто согласиться. Антон испытывал что-то новое – неуверенность, смешанную с глухим раздражением. Казалось, что реальность играет с ним в какую-то непонятную игру, правила которой никто не объяснил. «Не мнись. Интересно же» – голос в голове был насмешливым и немного задиристым, подначивая его. Омега внутри словно ожила, подталкивая к решению. Антон тяжело выдохнул, словно собираясь с мыслями. — Хорошо. - наконец, сказал он, опуская руки вдоль тела. Внутри него всё ещё боролись принципы и практичность. Лишними деньги точно не будут, а парень перед ним явно настроен серьёзно. Да и чего уж там, его смущение и лёгкая неуклюжесть внушали доверие, даже если вся ситуация казалась абсурдной.