Поцелуй, ожог и свитер

Сережа гипнотизирует запеканку. Людмила Петровна положила ему целых два куска, но, честно говоря, зря: он и один вряд ли осилит. Его все еще мутит даже от мыслей о еде. Третий день подряд. Когда это кончится? Он откладывает вилку, так и не притронувшись к завтраку, и смотрит в окно. Встречаться взглядом с сидящей напротив Ритой не хочется. В столовой в это время пусто — все в детских садах, школах или колледжах. В связи с «особыми обстоятельствами» Ольга Викторовна разрешила Рите находиться на территории «Радуги», а Сережу освободила до конца недели от школы. Олегу пригрозила оторвать уши, если еще раз увидит в учебное время в «Радуге», и чуть ли не пинками выпроводила в школу. Сережа не чувствует по этому поводу практически ничего. В теории хочется, чтобы Олег был рядом, но тогда пришлось бы объяснять, куда он ходит, что делает. Совсем неохота рассказывать, зачем ему просить Анвара выяснить про Комарова. Уж лучше пусть так. Анвар, слава богу, много вопросов не задавал, удовлетворившись Сережиным: «Это знакомый моих родителей, хочу узнать, жив ли», и обещал помочь. В поле зрения мелькает взгромоздившаяся на стол тарелка. — Ритулик, на-ка, — Людмила Петровна пододвигает к Рите принесенную запеканку. — Спасибо, Людмил Петровна! — благодарно откликается Рита. — Ужас как соскучилась по вашей запеканке. — Ну ешь скорее, ешь. Как там у тебя в Москве дела? Учишься? — с гордостью спрашивает та. — А с волосами-то что сделала — красота! Это ж не парик? Сережа перестает вслушиваться в болтовню и косится на сидящего рядом с Ритой Птицу. Тот скучающе смотрит на повариху и закатывает глаза. — Неужели по тебе не видно, что ты хочешь посидеть в тишине? — хмыкает пренебрежительно. Сережа отворачивается к окну. Если бы по нему действительно было видно, что за хрень творится в башке, его сразу сдали бы в дурку. Как маму. Господи. Сережа стискивает зубы и силится подавить подступившие к горлу рыдания. Нет. Нужно вести себя нормально, и тогда окружающие ничего не поймут. Он успокоится, придет в себя, и никто не узнает, что… Что? Он чувствует пристальный взгляд Птицы. Не видит, но уверен, что Птица усмехается. Сережа не в порядке, ему нужна помощь, но, если он расскажет всю правду, его и слушать никто не станет: просто закутают в смирительную рубашку и запрут до конца жизни. А если озвучить только про кошмары и приступы, когда становится нечем дышать? Может, дадут успокоительное и действительно станет легче? Или?.. — Сереж? — его явно окликают не первый раз. Он вздрагивает, когда кто-то кладет руку поверх его ладони. Рита. Это всего лишь Рита. — Ты тут? — Да, — неуверенно отвечает он. — Задумался. Рита крепче сжимает его пальцы. — Поешь, пожалуйста. Хоть немного. Тебе нужно, — добавляет своим фирменным тоном, не терпящим возражений. Сережа невольно улыбается. Как же ему ее не хватало. Тошнота никуда не ушла, но он кладет в рот кусочек запеканки и заставляет себя проглотить. Затем еще один. — Я волнуюсь за тебя, — тихо говорит Рита. — Ты плохо выглядишь. Очень плохо. — Посмотрели бы мы на нее, проживи она то, что пришлось нам, — фыркает Птица. Сережа отводит глаза. — Мне уже лучше. Это отчасти правда. Первые сутки после разговора с Всеволодом Сереже хотелось только спать или лежать без движения. Со вчерашнего дня у него получается ходить, что-то делать. Правда, Птица теперь почти всегда следует неотделимой тенью и мозолит глаза, но… сейчас речь не об этом. — Я приду в норму, обещаю, — он старается улыбнуться, переворачивает руку ладонью вверх и переплетает их с Ритой пальцы. — У тебя не будет проблем в универе или на работе из-за того, что ты здесь? — Я отпросилась, — Рита пожимает плечами. — Сказала, по семейным обстоятельствам. Отпустили без вопросов, — она хмыкает с улыбкой, — я на хорошем счету. Я все равно собиралась взять пару дней и устроить тебе сюрприз на день рождения. День рождения. Он так и не поздравил маму с прошедшим днем рождения. Через месяц Сереже будет семнадцать — а сколько исполнилось маме? Сережа не уверен: сорок два? Нет, кажется, меньше. Может, ей как раз исполнилось сорок? Перед глазами мутнеет от слез. Губы начинают предательски дрожать. Черт возьми. — Ну сколько можно скулить? — вопрошает Птица, возникнув по правую руку от Сережи. — Самому не надоело? — хватает сзади за шею и приближает свое лицо к Сережиному, заглядывает в глаза. — Возьми себя в руки, тряпка, и не позорь нас перед Ритой. Когтистые пальцы сжимают сильнее, до боли впиваются в кожу. Сережа дергается и чуть не падает со стула, вовремя ухватившись за край стола. — Сереж, ты чего? — Рита смотрит испуганно. Он садится ровнее и утирает слезы тыльной стороной ладони. — Ничего, просто голова закружилась, — давит хрипло. — Это потому что ты ничего не ешь! — Рита хмурится и решительно пододвигает к нему тарелку. Сережа послушно запихивает в себя оставшуюся часть первого куска запеканки, толком не чувствуя вкуса. — Умница, — довольно усмехается Птица и треплет его по волосам. — Можешь, когда хочешь. Ешь — у нас впереди много дел. Сережа переводит растерянный взгляд с Анвара на узорчатый ковер и тупо переспрашивает: — Точно мертв? — Ну да, Карим пробил по базе, — Анвар сверяется с бумажкой в руке. — Умер в девяносто восьмом. Мне жаль, — сочувственно хлопает Сережу по плечу и зачем-то вручает ему эту бесполезную бумажку. «Справка о смерти N°А-3265», — значится на ней. Сережа бестолково пробегает глазами по тексту. Затем еще и еще — словно от количества прочтений изменится суть. Комаров тоже мертв. Кто ответит ему за маму? — Пересмотрим бумаги, — говорит устроившийся на подоконнике Птица. — Мы отомстим, я обещаю, — и добавляет с раздраженным вздохом: — Давай, ответь ему, это становится странным. — Спасибо, — выдавливает Сережа, не глядя на Анвара, — ты очень помог. На улице дождит. Мелкая морось пробирает до самых костей. Капли словно отскакивают от перьев и волос Птицы, а Сережа, когда дождь усиливается, промокает до нитки. Плевать. Он почти не чувствует холода — только тянущую в груди пустоту. — Менты, — после долгого молчания гаркает Птица. — Ублюдки, которые игнорировали ее. И судья. Думаешь, Комарову дали нормальный срок за убийство? — Нет, — хмурится он. — Слишком мало. Тем более за предумышленное. А это было оно, теперь Сережа уверен. — У них точно был сговор. Кто-то заплатил им. Надо узнать, в каком суде было заседание, добраться до архивов… Сережа перестает слушать. Он резко ощущает, что промок и измучен. Все старания рассыпались прахом, он больше не может, он… — Сначала похороны, — шепчет Сережа. — Я хочу попрощаться с ней. Всеволод сказал, на следующей неделе. — «Всеволод сказал»! — передразнивает Птица. — Я отлично знаю, что сказал этот нытик. Обложился алкоголем, собственным горем и коробкой со шмотками. Парализовал себя на долгие годы. Смешно! И этого человека ты собираешься слушать? — Я хочу попрощаться, — повторяет Сережа и встречается взглядом с идущей навстречу женщиной. — Потом все остальное. Женщина отшатывается, как от прокаженного. — Какой сентиментальный, — фыркает Птица. — Был бы вполовину настолько же храбрым — не пришлось бы терпеть издевки всяких недоносков. — Заткнись, — зло бросает Сережа. Из тела будто вынимают стержень — хочется опуститься на мокрый асфальт, лечь и не шевелиться, как прибитый к земле дождем осенний лист. Он доползает до ближайшей скамейки и садится, чувствуя себя древним дедом. — Заболеешь, — издевательски замечает Птица. — Без разницы. Птица садится рядом — Сережа чувствует тепло, исходящее от оперенного тела — и расправляет крыло, укрывая его от дождя. Это физически невозможно, но Сережа действительно перестает ощущать морось. Он давит порыв привалиться к чужому боку. Как же он смертельно устал. — От меня бесполезно что-либо скрывать, — ухмыляется Птица и подтягивает к себе когтистой лапой. Становится тепло и необъяснимо спокойно. Они сидят так какое-то время, пока Птица не говорит: — А сейчас ты встанешь и дойдешь до «Радуги». — Да, — бездумно отзывается Сережа. Он встает и через силу перебирает ногами. Кажется, вертикальное положение поддерживает одна лишь смутная боязнь темной фигуры за плечом. В голове странно пусто, но Сережа знает одно: Птицу нельзя ослушаться. Он сам не понимает, как добрел до «Радуги». В комнату возвращаться неохота. Там его найдут Олег с Ритой, а он так хочет побыть в тишине. К счастью, пока идет дождь, на лестницу первого этажа никто особо не ходит. Сережа садится на вторую ступеньку. — Я все думаю, — задумчиво тянет Птица, оперевшись о стену напротив, — а не слишком ли глубоко мы копаем? — Нет, — Сережа зажмуривается. Он знает, что хочет сказать Птица. Знает, но, когда пытается сосредоточиться на этой мысли, словно бродит в тумане. — Нет, не надо. — То, что произошло в прошлом, останется в прошлом, — продолжает Птица. Они встречаются глазами, и Сережа, словно загипнотизированный, больше не может отвести взгляд. Птица будто вбурился в разум, растворил все мысли в холодном янтаре радужек. — Как бы ни обстояли дела тринадцать лет назад, ни Комарова, ни Прокофьева больше нет. Но мы оба знаем, кто еще с нами. — Он тут ни при чем, — хрипло выдавливает Сережа, едва двигая губами. Тело застыло, вытянулось по струнке. Сережа хочет пошевелиться, но не выходит. Он — заяц, замерший под тенью большой хищной птицы. — Ты в этом уверен? — на лице Птицы появляется улыбка — острая, яркая линия, будто отделяющая подбородок от остального лица. Сережа не уверен. Как он может быть уверен хоть в чем-то? — Ты предлагаешь отомстить Всеволоду… на всякий случай? — от одной мысли бросает в дрожь. Одно дело ублюдки, совершенно точно заслужившие расправу, а другое… — Это из-за него она мертва, — настаивает Птица. — Из-за его халатности, неумелой помощи, мягкотелости. И, знаешь, если задуматься: у кого, как ни у Всеволода Снегова, был самый серьезный мотив для убийства нашего отца? Неразделенная любовь, — Птица картинно встряхивает головой, откидывая волосы за спину, и появляется совсем близко с другой стороны, присаживается на ту же ступеньку, на которой сидит Сережа. — И все получилось ровно так, как он хотел, — шипит, наклонившись к самому уху. Сережа видит краем зрения, но не в силах повернуть голову или даже перевести взгляд. — Она осталась рядом с ним. Даже больше, чем рядом — он обрел над ней столько власти… — Прекрати! — собравшись с силами, выкрикивает Сережа. Получается больше сипение, чем крик. — Он… ничего не сделал. Он хотел как лучше. Мы не можем выдумывать такие вещи. — Оправдываешь убийцу собственной матери? Я был о тебе лучшего мнения, — хмыкает Птица. Когтистые пальцы сжимают подбородок, рывком поворачивают голову, вынуждая посмотреть Птице в глаза. — Я только… — Заткнись, тряпка. Будешь делать то, что я… Детский визг заставляет вздрогнуть. Сковавшее тело оцепенение пропадает, Птица исчезает, но Сережа все равно чувствует незримое присутствие на краю сознания. Мимо проносится троица мелких: матерящийся во весь голос Еж, Жека и третий, улепетывающий от этих двоих вверх по лестнице со всех ног, — имени Сережа не помнит. Впервые в жизни он рад визжащим детям. Становится до трясущихся рук жутко. Он правда готов был согласиться на?.. Где-то наверху преследователи догоняют жертву. Сережа отчетливо понимает: ему нельзя оставаться в одиночестве. Птица его сломает, заставит еще кому-нибудь навредить. Он не хочет ничего делать с Всеволодом. Тот просто пытался помочь. Нет! Сережа бы никогда… Это не он, точно не он. Если бы не Птица, он бы никогда даже не подумал о подобном. — Да что ты говоришь? — раздается насмешливый шепот словно изнутри головы. Сережа отмахивается от всплывшего перед глазами образа распластанного на лестничном пролете Саида, вскакивает и, перепрыгивая через две ступеньки, быстро идет к себе. Проходит мимо беспокойной троицы — двое мутузят третьего, загнав в угол. При входе на взлетку сталкивается с Дарьей Александровной, с угрозами спешащей на лестницу разнимать малышню. При виде Сережи она замолкает и явно порывается что-то сказать, но новый детский визг заставляет ее оставить эту идею. — Сейчас я вам! — кричит она и вылетает на лестничную площадку. Сережа спешит в комнату, старательно игнорируя, как все притихли в общей, стоило ему пройти мимо распахнутых дверей. Он успевает заметить, что обе Насти смотрят на него как на покойника. Ну и черт с ними. Соседей нет, Рита валяется на его кровати, читает «Дон Кихота». На улице дождь, в комнате оранжевым светом горит настольная лампа. Можно представить, что не было последнего года: Рита никуда не уезжала, мама жива, у Сережи все еще есть надежды и планы на будущее. Он застывает в дверях и позволяет себе на мгновение насладиться идиллией. — Ты ее просрочил, — Рита садится и закрывает книгу, несмело улыбается. Сережа старается улыбнуться в ответ, и она сникает, встречаясь с ним взглядом. — Ты где был? — С другом виделся, — он отводит глаза. — Что за друг? Сережа мысленно чертыхается. Он отвык, что рядом есть человек, на вопросы которого нельзя промолчать в ответ. Рита не Олег — без объяснений не отвертеться, она слишком дотошная и настойчивая. А еще знает Сережу как облупленного. Лучше не врать. Да и зачем? Это же Рита. — Да там, — он дергает плечом и заваливается на Витину кровать, — один парень из ресторана. — Рада, что у тебя появились друзья, — в голосе Риты улыбка. — Я уеду в воскресенье. В понедельник кровь из носу нужно быть в Москве, — она вздыхает. — Приеду снова, как только смогу. Пара недель, не больше. А ты постарайся не оставаться один, хорошо? — Да, — глухо отвечает он. Птица пристраивается на спинке кровати. Да уж, один Сережа теперь точно не останется, вот только что-то подсказывает: Рита этому не обрадовалась бы. — Удивлена, что ты нашел общий язык с Олегом, — вдруг хмыкает она. — Не думала, что с ним вообще можно подружиться. Сережа обмирает. Он не хочет продолжать эту тему. — Расскажи ей, — усмехается Птица. — Пусть знает, что ты еще тупее, чем она думает. — М-мы не друзья, — выдавливает Сережа и прикусывает язык. Черт. Стало еще хуже. Он скашивается на Риту. К счастью, она лежит на кровати и не смотрит в его сторону. — А я думаю, что друзья. Он беспокоится за тебя. Его вообще как подменили. Господи, нет, только не это. Сережа совершенно не готов обсуждать их с Олегом отношения. — «Отношения», — издевательски тянет Птица. — Какой же ты наивный идиот. Ну же, признайся ей. Вместе над тобой посмеемся. Во рту становится горько. Сережа резко садится и обхватывает руками колени. Сердце заходится как сумасшедшее. — Забей, не хочу об этом, — резко отзывается Сережа. — Ты чего? — Рита приподнимается на локте, смотрит, нахмурившись. — Извини, если по больному, просто… Он позвонил мне, практически умолял приехать. Вот я и решила, что вы все как-то уладили между собой. — Он помог разобраться с компанией твоего бывшего, — ядовито тянет Сережа, — а потом прилип как банный лист. Язык моментально деревенеет, стоит произнести последнюю фразу. Становится паршиво и страшно. Зачем он так сказал? А если это дойдет до Олега? — А что, разве не правда? — иронично интересуется Птица. Нет, у них с Олегом… Они… У них все серьезно, по-настоящему и… Птица заливается издевательским смехом, и Сережа сникает. Потом замечает, что Рита таращится округлившимися глазами, и понимает: нужно свернуть с темы, пока не пришлось рассказывать все по порядку. На это у него точно нет сил. — Забудь об Олеге, — Сережа дергает плечом и морщится. — Пока вообще не до него. Это, к сожалению, чистая правда. Как бы сильно он по Олегу ни скучал, есть проблемы посерьезнее, чем выяснение отношений. Рита смотрит очень пристально. На секунду кажется, что она наплюет на просьбу и начнет расспрашивать. — Ладно, — вздыхает она, хотя по взгляду понятно, что тема не закрыта. — Но рано или поздно тебе придется обо всем рассказать. А насчет Олега… Это, конечно, тебе решать, — говорит она тихо, — но, кажется, не такой уж он и гад. Остаток пятницы и суббота проходят как в тумане. Рита постоянно рядом, и от этого Сереже ощутимо лучше, он цепляется за нее как за спасительную соломинку. Рита развлекает его московскими историями и смотрит обеспокоенно. Олег с поникшим видом вечно ошивается где-то в поле зрения: сидит в общей, заходит в его комнату по несколько раз в день, бесцельно стоит, что-то спрашивает, затем уходит. Сережа то и дело хочет попросить Олега остаться, вот только совершенно не знает, о чем с тем говорить. Общаться ни с кем, кроме Риты, вообще неохота — и то, говорит в основном она, не требуя от Сережи чего-либо в ответ. Пару раз он чувствует, что от Олега пахнет пивом. Противно. От мысли, что тот бухает с пацанами за гаражами или черт знает где еще, пока Сережа пытается не сдохнуть от горя, — тоже мерзко. Птица подначивает высказать Олегу все, что Сережа об этом думает, но он молчит. Сил абсолютно нет. Он чувствует себя пустым, выжженным дотла. Витя с Максом делают вид, будто Сережи не существует. Мир вокруг смазан, спутан и выходит за границы всех канонов. Есть лишь один четкий силуэт: Птица. Птица и мысли о том, что делать с Всеволодом. Делать ли что-то? Десятки раз просмотренные записи, заметки, письма и фотографии тянут за собой лишь догадки, а догадки — философскую дилемму, избавиться от которой помогает лишь надежда найти в бумагах что-то новое, до этих пор незамеченное. Сережа почти не может спать. Сережа попадает в замкнутый круг. Круг размыкает Клумба в субботу вечером. — На приведение похож, — бестактно замечает она, выловив его на выходе из столовки. — Давай-ка собирайся. С понедельника в школу. Сережа чувствует по этому поводу ровным счетом ничего. Спорить и отстаивать право подольше отсидеться точно не собирается. Какой смысл? Рита уезжает вечером в воскресенье. Они с Олегом провожают ее до поезда. На прощание она обнимает его так крепко, что кажется, ощущение от этого объятия не пройдет до их следующей встречи. На секунду тупое оцепенение, сковывающее его последние дни, исчезает, и Сережа остро чувствует, что уже безумно скучает. Он обнимает ее в ответ, зарывается носом в Ритины волосы и, поддавшись слабости, просит скорее вернуться. Рита целует в щеку и обещает, что сделает все возможное, чтобы приехать через две недели. Поезд уходит. На станции становится до странного тихо. Непринужденный разговор о том, как по-разному ходят по подиуму люди — уж Рита немало теперь об этом знает — продолжаться не может. Приходится наконец посмотреть на Олега. Гематома на скуле потемнела, шрам на брови все еще пугающе уродлив. Олег выглядит едва лучше валяющегося неподалеку пьяницы. Сережа чувствует укол вины, распахивает глаза. В сером месиве из невнятных, удушающих эмоций эта — слишком яркая. А следом за ней вереницей прорываются и другие, связанные с Олегом. Сережа кривится, сбитый с толку. Ничего не чувствовать ему, если честно, нравилось больше. Было спокойнее и понятнее. — Я пойду, — говорит Сережа. — Мне надо… Увидимся завтра в школе, короче. Олег хмурится. — Я думал вместе вернуться, — возражает, но сразу теряет запал и добавляет неуверенно: — То есть… Если хочешь побыть один, давай. — Ага, — дергает плечом Сережа. Ему надо подумать насчет Всеволода. Нужно еще раз восстановить цепочку событий. Какова вероятность, что?.. — Ты это, — Олег вдруг подходит близко. Ближе, чем можно подойти на вокзале. На секунду тело охватывает знакомое радостное возбуждение, которое тут же растворяется в раздражении, что Олег никак не оставит в покое. — Насчет Владоса не заморачивайся. Мы порешали. — Ага, — Сережа снова дергает плечом. Ему все равно. Влад со своими доебами остался где-то в другой жизни. Там, где был смысл. — Сереж, — тихо зовет Олег, и Сережа нехотя поднимает взгляд. В карих глазах плещется столько всего, что проще отвернуться, чем пытаться разобраться, какие чувства это вызывает. Олег так и не продолжает — просто смотрит одновременно внимательно и умоляюще. Сережа выдыхает. — Олег, не надо, — тихо просит он. — Не сейчас. На языке жжется: «Мне так паршиво. Неужели ты не видишь?!» Хочется вжаться лицом в Олегову грудь и разрыдаться. Сереже кажется, что он сейчас не выдержит, и слезы в самом деле польются, но эмоции вдруг гаснут, словно по щелчку. Внутри снова пусто, он чувствует лишь усталость и желание побыть в тишине. Сережа разворачивается и бредет прочь. В понедельник появляется большой соблазн никуда не пойти. Что ему сделают? Ради чего все это? На кону — зияющая пустота. Он сползает с кровати только после того, как Птица угрожает придушить. Проверять, сможет ли, не хочется. С самого утра, еще в школьном коридоре, Сережа отмечает: все по-другому. Ему без разницы, но даже так не заметить то, как все притихли, сложно. Мелкие перешептываются и косятся на него, вероятно, не понимая, что это заметно с другого конца коридора. Чужое сочувствие в печенках сидит. Невыносимо. Лучше бы его просто не замечали. Сережа занимает последнюю парту у окна. В обычный день его оттуда прогнали бы, но теперь все преувеличенно вежливы. На первых двух уроках химичка его даже не трогает. Сережа этому рад. Занятия проходят мимо. Птица то и дело стучит по парте длинным когтем, заставляя сосредоточиться на материале. Сережа не спорит, но и внимание на преподавательской болтовне долго удержать не может. Бездумно переносит формулы с доски в тетрадь. Получается бессмыслица. Перестает писать ручка. Он машинально рисует каракули на полях, оставляя на бумаге след от пустого стержня. Матвей, сидящий спереди, оборачивается. — На, — кладет запасную ручку на край парты. Сережа фыркает. — Пусть себя пожалеет, — хмыкает Птица. — Не привыкай, они будут такими недолго. Ручку приходится взять, другой все равно нет, а «недолго» длится до третьей перемены. Наталья Николаевна выходит из кабинета. Стоит ей уйти, в классе возникают Влад с компанией. Сережа не смотрит в их сторону, но внутри зарождается тошнотворное беспокойство. Он сердито выдыхает и говорит себе: ничего страшного. Птица одобрительно гудит на краю сознания. Сережа с облегчением замечает Олега позади Влада, прямо за плечом. Не станут же его задирать при Олеге? Тот ободряюще улыбается, когда они встречаются глазами. — Разумовский, — Влад останавливается у края парты. Вот черт, не пронесло. Интересно, если игнорировать достаточно долго, придурок свалит? — Давай это. Разговор есть. Сердце предательски ускоряет темп. Видимо, не так уж Сереже и все равно на гребаного Влада и все эти осточертевшие разборки. Крошечная Сережина часть этому даже рада. Он вылезает из-за парты. — Ну? — Ну, — тупо повторяет Влад и делает движение, похожее на вовремя остановленный поворот головы в сторону Олега. Сережа недоуменно приподнимает бровь. Что происходит? — Сочувствую насчет твоей матери, — говорит Влад, будто полночи репетировал. — Давай. Мир, короче, — и протягивает ладонь. Сережа оторопело моргает. Реальность встряхивает, туман, в котором увязли мысли, рассеивается. Влад стоит, по-дурацки держа руку на весу. На лице у того брезгливо-растерянное выражение, словно рукопожатие предлагается не Сереже, а смердящему на все помещение бомжу. Материализовавшийся рядом Птица ядовито усмехается: — Боится, что ты этой рукой за чужой член держался. В неприязни к Владу он с Птицей солидарен. И все же, придурок предлагает избавить Сережу от проблемы в лице себя самого — а это немало. — После того, как ты ему голову чуть не проломил, — напоминает Птица. И что? Сережа неопределенно дергает плечом. Сейчас абсолютно нет сил и желания разбираться с Владом. — Не смей соглашаться, — рычит Птица. — Ты почти победил, разве не видишь? Такие, как он, уважают лишь силу. Ты унизил его перед пацанами. А теперь он хочет показать, что просто сжалился над тобой. Слова Птицы кажутся логичными. В прошлый раз Влад позорно удрал, а сейчас пытается преподнести эту несчастную мировую как подачку. — Демонстративно, — поддакивает Птица, — у всех на глазах! Примешь сейчас — и дашь этому уебку преимущество. Нет. Такого подарка Сережа не сделает. — Эй, Разумовский, — напоминает о себе Влад. В голосе сквозит угроза. Сережа смотрит на Олега. Тот выглядит обеспокоенным. Так вот как Олег «порешал». Сережа чувствует укол разочарования. — Наверняка это была его идея, — шипит Птица и зло тараторит: — Ему-то все равно, насколько унизительным для тебя это будет. Можно еще руку Владу поцеловать и на верность присягнуть — что уж там? Сережа стискивает зубы. Больше всего ему хочется, чтобы Олег сейчас стоял по другую сторону — у него за спиной, а не рядом с ебаным Владом. И открыто поддерживал Сережу. А Влада вообще на хуй послал. — Но этого не будет, — устало напоминает Птица. Верно. Сережа вздыхает. Не будет. Олег неоднократно доказал, что у того кишка тонка сделать выбор между Сережей и Владом. Хочет усидеть на двух стульях. Что ж, хорошо. Тогда Сережа сам отнимет у Олега такую возможность. — Мир? — переспрашивает он, постаравшись придать лицу максимально скучающее выражение. — Сначала отсоси. На мгновение повисает тишина. Кажется, Сережа перестает слышать даже звуки из коридора. Влад теряется. Сережины секундный страх и оцепенение тут же растворяются в злорадном удовольствии: приятно видеть, как пораженно вытягивается лицо уебка. Мир отмирает, снова наполняется звуками. Данила гудит, выпучив глаза. Олег растерянно таращится на Сережу, затем хмурится и отводит взгляд. Оставшиеся в классе прыскают кто в открытую, кто в ладонь. Из коридора заглядывает пара любопытных голов. — Бля, ну как знаешь, — цедит Влад спустя целую вечность. — Не хотел говорить, — отступает на шаг, разворачивается к остальным, — думал, показалось, но щас вот взглянул на него и точно уверен. — Сережа замечает, что Олег с обеспокоенным видом старается встретиться с Владом глазами и даже открывает рот, но Влад не дает себя перебить: — Я видел, как он сосется с парнем. Сердце проваливается, по ощущениям, сквозь пятки прямо вниз, в подвал. Одноклассники улюлюкают. — Спокойно, — железным тоном говорит Птица. — Он называл тебя пидором кучу раз. Никто не поверит. — С кем? — хмыкает Данила. — А это неважно, — скалится Влад. — Там пацан ровный, по пьяни с девкой напутал и проеб признал. Не удивительно ваще. А Разумовский вон, уже про отсосы заговорил. Сережа рефлекторно смотрит на Олега. Тот белый как мел, не сводит с Влада нечитаемого взгляда. — К Разумовскому жопой больше не поворачиваемся, — гогочет Леха, обратившись к пацану из своего класса. Господи, они всей параллелью, что ли, в кабинет приперлись на него поглазеть?! Сережа чувствует вскипающую злость. — Твоя жопа меня не заинтересует, даже если мы одни на Земле останемся, — выплевывает он. — Идиот, — говорит Птица. «Идиот», — думает он одновременно. Первыми словами должно было быть отрицание. Черт. Черт-черт-черт. Надо исправлять ситуацию, причем срочно. — Бля, Олег, а с тобой он сколько зависал? Ты давай осторожней, — продолжает Леха. Все еще шутит, но уже злее. — Я… — выдавливает Сережа, но слова застревают в горле. Олег тоже молчит. Звенит звонок на урок. Наталья Николаевна возвращается в класс и недовольно бурчит, чтобы все посторонние вышли из кабинета. Сережа оседает за парту и пытается отдышаться. Сердце колотится, трясет. Он до сих пор не может поверить, что произошедшее — не один из кошмаров. Все взаправду: он послал Влада, а тот его сдал. Сережа несколько раз смотрит на Олега, надеясь, что тот обернется. Но Олег весь урок сидит с прямой спиной, почти не шевелится, безучастный, будто каменное изваяние. — Тш-ш, — успокаивает Птица, поглаживая по голове. — Ты не сказал ничего непоправимого. Они забудут. Сережа зажмуривается, боясь, что по щекам покатятся предательские слезы. Нельзя плакать, нельзя. Он должен держать лицо, иначе все поверят Владу. — Правильно, — кивает Птица и обнимает крылом. Становится спокойнее, эмоции приглушаются. — Сосредоточься на уроке и не думай о Владе. Сережа послушно пялится на доску. Вечером Клумбе звонит Всеволод, сообщает, что похороны в среду. Сережа не представляет, как все это будет выглядеть. Он, Всеволод, гроб с телом мамы. Мерзлая земля, вечное забвение. И никто в целом мире, кроме них двоих, не заметит, что ее больше нет. Безумие какое-то. Сережа притворяется спящим, когда Олег заходит в комнату. — Сереж, — окликает с порога. Затем спрашивает тише: — Спит? — Только что в потолок пялился, — сдает его Макс. Олег шумно вздыхает, зовет еще раз. Затем, не дождавшись реакции, уходит. Сережа не хочет говорить. Просто не знает, что тут можно сказать. Олег наверняка обвинит, что он вынудил Влада всем рассказать. Тот не понимает, что Сережа не мог иначе. Принять руку Влада после всего, что этот уебок ему сделал?.. Да Сережа лучше удавится. Влад Олега прикрыл, так что теперь это исключительно Сережина проблема. И он сам разберется с последствиями. Тем более, чем меньше они будут общаться, тем ниже шанс, что подозрения падут на Олега. Новый школьный день не приносит ничего, кроме мыслей о завтра. Завтра утром Всеволод заедет за ним. Они поедут в церковь, потом — на кладбище. И ее больше не будет. — Ее уже нет, — ворчливо напоминает Птица. — Не придавай этим ритуалам такую значимость. Так и с ума сойти недолго. Сережа закатывает глаза. Он и без Птицы отлично об этом знает. — Разумовский, а ну-ка, — зовет Тамара Яковлевна в привычной задорной манере. Сережа вздрагивает. На секунду кажется, что все как раньше. — Давай, не считай ворон, выходи сюда. Сережа идет к доске, оторопело пялясь на возникшие из ниоткуда условия задачи. Повторение прошлогодней темы. Ладно, без паники, такое он решит на раз-два. Пока мел скользит по доске, его наполняет тень былого самолюбования. Пусть все знают, кто тут самый умный. Дважды подчеркнув выведенное число, он оборачивается к Тамаре Яковлевне и успевает заметить выражение ее лица. Так смотрят на бездомных котят. Она тут же встряхивается. — Отлично, Сережа! Где ты у меня в журнале? Так, так… Ну вот и хорошо. Всем понятно или есть вопросы? Она ставит ему заслуженную пятерку и отправляет на место. Птица выглядит довольным, да и самому Сереже у доски было неплохо. Как будто вернулся в прошлую жизнь. На самом деле, после вчерашнего ничего кардинально не меняется. Никто не пялится на него больше обычного, не тычет пальцами со смешком, не кидается бумажками, на которых написано «пидор». Может, никто не придал словам Влада особого значения? Мало ли что несет этот уебок. После второй алгебры Тамара Яковлевна говорит: — Сережа, зайди ко мне после уроков. Из-за сочувствия в голосе, которое она пытается скрыть, у Сережи щиплет в носу. Он раздражается. — Хорошо, — отвечает со вздохом. Она ведь не разозлится, если он сделает вид, что забыл? А если разозлится — какая, к черту, разница? У него есть гораздо более значимый повод волноваться. Что ему делать с Всеволодом? Он думает об этом всю следующую общагу и в итоге малодушно решает подождать: завтра встретятся лицом к лицу, и на похоронах станет ясно. Если все случилось по вине Всеволода — тот себя выдаст. Сережа будет смотреть очень внимательно. Птица будет смотреть вместе с ним — они справятся. Звонок с урока заставляет вздрогнуть. Класс пустеет очень быстро. Олег задерживается, неуверенно смотрит на него, но Сережа отворачивается, надеясь, что у того хватит мозгов не подходить. Им нельзя сейчас общаться у всех на виду. Олег тоже уходит, и Сережа запоздало осознает, что уроки закончились. Сердце пропускает удар. Теперь от маминых похорон его отделяет один вечер. Он не готов так быстро. — Мы справимся, — заверяет Птица. Сереже кажется, что, чем дольше он будет собираться, тем дольше не будет наступать завтрашний день. Хочется навсегда остаться сидеть в пустом кабинете. — Сережа, мне надо закрыть класс, — торопит Наталья Николаевна, выглядывая из-за двери. — У тебя все в порядке? Он кивает и закидывает рюкзак на плечо. — До свидания. — До свидания, Сережа. Школьные коридоры пустеют быстро. Он спускается на этаж ниже, прислоняется бедрами к подоконнику, бездумно наблюдает за вопящими четвероклашками. Может, все же сходить к Тамаре Яковлевне? Она напоит чаем или даже угостит печеньем. — Ты разноешься, когда она начнет тебя жалеть, — Птица возникает рядом недовольной тенью. — Не разноюсь, — огрызается Сережа, прекрасно понимая, что тот прав. Он срывается с места и, сердито обойдя Птицу, заходит в мужской туалет. Ледяная вода из-под крана наполняет сложенные лодочкой руки. Сережа плещет себе в лицо, быстро скрывает выступившие слезы. Сморкается. Капля воды, скопившаяся на подбородке, падает за растянутый ворот свитера. Слезы не унимаются. Он не понимает, от кого хочет их скрыть, но продолжает плескать в лицо ледяной водой. Почему все так нечестно? Почему именно он? Почему ей нравились какие-то ебучие духи, почему ебучий Всеволод дал ей их, и почему она решила бросить собственного сына? Почему мир — такое отвратительное место, где ему придется смотреть, как закапывают ее тело? Где придется решать, виноват ли в ее смерти человек, пытавшийся — или делавший вид, что пытается — ей помочь. Придется заново собирать образ своего будущего, собирать воедино обломки жизни. Почему он должен находить причины, зачем это все вообще нужно? Почему нельзя просто остаться здесь и сдохнуть в углу? Почему-почему-почему?! — Тш-ш, — мурлычет Птица. Заставляет сделать шаг назад от сколотой раковины, выключает воду. Берет за плечи крепко и надежно, укрывает крыльями. — Все пройдет. Ты будешь жить. А пока, — Сережа чувствует, что костистые пальцы глядят его лицо, — доверься мне. Делай, что я говорю. Между подыханием в школьном туалете и тем, чтобы откинуться затылком на теплую грудь птицы, Сережа выбирает второе. Как же он чертовски устал. У него нет сил вывозить все это дерьмо. У Птицы — есть. Птица сильный, с Птицей спокойнее. Сережа может отбросить бесконечные, изматывающие «зачем» и просто слушать, что подсказывает Птица. — Мы убьем Всеволода, — тихо воркует тот. — Даже если ошибемся, что с того? Страна лишится посредственного психиатра? Подумаешь, — Птица усмехается. — Мы продолжим готовиться и поступим в МГУ, как и планировали. Нам не место среди отребья. Все будет хорошо. Но для начала — ты прекратишь ныть. Сережа чувствует, что все еще дрожит, но слез больше нет. Нет и понимания, что отвечать на слова Птицы. Он без понятия, прав тот или нет, но спорить не хочется. Сережа знает только, что нужно возвращаться в «Радугу». Ноги настолько ватные, что он с трудом спускается на первый. Свет уже погасили, но в середине коридора, у входа в спортзал, еще кто-то остался. Наверняка мелкие собираются играть в волейбол. Когда Сережа подходит ближе, становится понятно: ошибся. Но он уже видит Данилу и Леху, а они видят его. Можно вернуться и подняться на второй, чтобы спуститься по другой лестнице, но почему он должен шугаться? — Не должен, — соглашается Птица. — Не обращай на них внимания. Ты выше этого. Сережа не останавливается, а они — молча на него смотрят. — Разумовский, — подает голос Данила, когда он равняется с ними, — подь сюды. Все внутри болезненно сжимается. Сережа сглатывает и продолжает идти, не реагируя. Краем глаза видит, что они подскакивают со скамьи. Блядь. Он кидается вперед, к концу коридора, там за спасительным поворотом — пост охранника. Они догоняют через жалкий десяток метров. Он мычит в зажавшую рот соленую ладонь и отбивается свободной рукой. Кажется, попадает локтем во что-то жесткое. Надеется, что в нос. Блядь, блядь, блядь! От паники подкатывает тошнота. Надо было кричать, пока не закрыли рот, — возможно, охранник услышал бы, если еще не ушел на обход. Какой же он идиот! Его тащат к спортзалу. Сережа отбивается и колотит все, до чего может достать — но их двое, и они больше. — Кусни его, — раздраженно шипит Птица. Переборов отвращение, Сережа вцепляется зубами в чужую ладонь. — Бля! — рычит Данила и одергивает руку. — Помогите! — орет Сережа что есть сил. Больше всего на свете хочется услышать ругань пахнущего перегаром школьного охранника. На долю секунды Данила с Лехой останавливаются, притихают, не ослабевая хватки. Сережа кричит снова, но никто не отзывается. Чья-то ладонь больно бьет по затылку. Ему снова зажимают рот и волокут ко входу в спортзал. Из этих ебаных раздевалок ничего не слышно — он битый час орал из шкафчика, когда его там заперли. Теперь такое не прокатит — он едва ли туда поместится. Да и выбраться наружу сможет, даже если они снова подопрут шваброй. На входе в раздевалку ему удается резко высвободить руку и ухватиться за дверной косяк. Почувствовав опору, он лягает Леху в бедро, тот отлетает в сторону и выругивается. — Че такой беспокойный-то стал? — рычит Данила и с силой прикладывает лбом и плечом о косяк. Болью простреливает аж под лопаткой. — Садись давай, — рывком втащив Сережу в раздевалку, толкает к скамье. Сережа едва не наворачивается на пол. Данила с Лехой встают по обе стороны от двери, как идиотские секьюрити. Леха роется в телефоне. У Сережи язык чешется что-нибудь сказать, но ничего, как назло, не приходит в голову. Он украдкой зыркает на окно, наполовину закрашенное белой краской. Закрыто. Открыть и выскочить не успеет, даже если на наружной решетке нет замка. Сережа обреченно садится на скамейку. — Снимай рюкзак, — шипит Птица. — Будем драться. Сережа не настолько уверен в себе, чтобы назвать предстоящее избиение «дракой», но рюкзак скидывает. Ведет правым плечом — болит. — Чего вам надо? — спрашивает он, не глядя на похитителей. Голос подводит. — Сиди, узнаешь, — отвечает Леха. Сережа считывает по тону: Лехе не очень нравится происходящее. Значит, дело дрянь. Где Влад? Эти дебилы явно не сами выдумали затащить его сюда. Ладно. Что бы ни выдумал Влад, по крайней мере, у Сережи есть время подумать. В рюкзаке нет ничего, чем можно было бы защититься. И вокруг тоже — даже пресловутой швабры. — Карандаш, — подсказывает Птица, — отлично войдет в чей-нибудь глаз. Как бы не в мой, угрюмо думает Сережа. — Пусти меня, — приказывает Птица. — Я им покажу. Сережа вспоминает провалы в памяти, и по спине бегут мурашки. От мысли снова провалиться в черноту он неожиданно ощущает не облегчение, а дикий ужас. Он отрицательно мотает головой. Нет, он не хочет снова туда. Сережа с кристальной ясностью осознает, что лучше уж окажется избитым, чем вообще перестанет что-либо чувствовать. — Разумовский, с ума тут не сходи, — брезгливо одергивает Леха. Какое-то время молчит и добавляет таким тоном, будто Сережа тому жизнь испортил: — Вот скажи, так сложно было вчера на мировую пойти? Че ты вечно в залупу лезешь? — Да че ты пидору объяснить чет пытаешься? — фыркает Данила. — Пидор, он и есть пидор. Блядь. Что за херню придумал Влад? По спине ползет нехороший озноб, горло сдавливает. — Пусти. Меня, — чеканя каждое слово, требует Птица. Раздаются приглушенные смешки и шаги. Дверь открывается, и слова, произнесенные голосом, который Сережа меньше всего ожидал и больше всего хотел услышать, влетают в раздевалку: — …колись давай уже, че за детсад? — Ща сам увидишь, — хмыкает из предбанника Влад в момент, когда Олег застывает в дверном проеме. На секунду в раздевалке становится настолько тихо, что Сережа слышит стук собственного сердца. Олег смотрит непонимающе и испуганно, не моргая, Сережа смотрит в ответ — наверняка ничуть не лучше. Это абсурдно и нечестно, но Сереже по-детски хочется броситься к Олегу на шею, уткнуться лицом в грудь и попросить того самому разобраться с этим пиздецом. Пиздецом, который заварил Сережа. Снова. Осознание бьет по голове не слабее, чем недавно рука Данилы. Сережа судорожно выдыхает, бессмысленное «прости» застревает в горле. Что же он устроил? Господи. Растерянность на лице Олега сменяется мрачным пониманием, и тот оборачивается к Владу. — Ты че творишь? — Волк, бля, — Влад кривится, — не мороси давай. — Слышь, он мать не похоронил еще, — шипит Олег. — Совесть имей. — Скорбящие так себя, бля, не ведут, — Влад толкает Олега в плечо и заходит в раздевалку. От одного взгляда на самодовольную рожу ненависть накрывает Сережу с головой. — Тебе нужно лишь отпустить меня, — Птица щерится из темного угла между стеной и шкафчиками. — Нет! — выпаливает Сережа. На него обращаются четыре пары удивленных глаз. Черт, нужно взять себя в руки. С Птицей он потом разберется — лишь бы тот сейчас не мешал. — Че «нет»? — фыркает Влад. — За языком следить надо было. Пиздишь что ни попадя да еще и суешь его во рты чужие. Фу, бля. Самому не мерзко? — На хуй иди, — угрюмо выплевывает Сережа и вскакивает на ноги. Влада, кажется, ситуация только забавляет. Нужно было все же послушаться Птицу и вооружиться хотя бы ручкой или карандашом. — Ты скоро лишний раз глаза от пола оторвать бояться будешь, — хмыкает Влад, — не то что вякать. Злость бурлит изнутри, выжигая страх. Сережа сжимает пальцы в кулаки. — Влад, — предупреждающе одергивает Олег, встает на пути и кладет руку на плечо уебка. — «Влад!» — передразнивает тот. — Чуть что, так Влад! Олег, я тя, бля, предупреждаю: рыпнешься, и я кой-че вспомню. Усек? — Хватит. Пожалуйста, — дрогнувшим голосом просит Олег. — Ты и так уже нарушил слово. — Сука, ты первый нарушил! — Влад толкает Олега в грудак так, что тому приходится отшагнуть, чтобы не упасть. — У тебя, бля, последний шанс на исправление. — Вы о чем? — вопросительно гундит Данила. — Тебя ебать не должно, — огрызается Влад, все еще пристально глядя на Олега. — Если он сопротивляться не будет, никто ему даже больно не сделает, — шипит Влад Олегу. — Слышал меня, Разумовский? Сережа непроизвольно пятится к противоположной стене. Если не будут бить, значит, выдумали чего похлеще. Он сверлит взглядом Олегов затылок и беззвучно умоляет: «Давай, обернись же, дай знать, что ты не с ними!» Но Олег не оборачивается. Влад проходит мимо, а Олег стоит, не шевелясь. Нет. Нет-нет-нет, Олег не может просто позволить, Олег… — Может, — зло скалится Птица. — И позволит. — Хуль ты пялишься, сюда иди, — угрожающе приказывает Влад. Сережа озирается по сторонам в надежде на чудесное появление чего-то, что ему поможет. — Че, без арматуры не такой смелый? Из-за спины Влада доносится шебуршание: Леха достает что-то из рюкзака. — Это че? — спрашивает Олег и добавляет жестче: — Вы вконец ебнулись? — Да заткнись, бля, ниче мы ему не сделаем, — отмахивается Данила. — Че заслужил, то получит. — На колени вставай, че вылупился, — усмехается Влад. Сердце бешено колотится о грудную клетку, мысли носятся по сознанию хаотичным роем. На мгновение кажется, что получится улизнуть. Если сделать рывок вправо, пробежать мимо Влада, то, возможно, Данила не сможет удержать его в одиночку, пока Леха возится с рюкзаком. Сережа бросается к шкафчикам и наебывается: едва успевает закрыть лицо от прилетевшей оплеухи, отшатывается обратно к стене. — Владос, бля! Олег подскакивает, дергает Влада за плечо и испуганно косится на Сережу. Один в один беспокойный пес на цепи, беспомощно лающий на разгуливающих по участку грабителей. Влад молча смотрит на Олега, тот глядит в ответ хмуро и как-то… умоляюще. — Жалкая картина, — презрительно хмыкает Птица. — Не надо, — произносит Олег одними губами. Рядом вырастает Леха. — Че, я готов, — пожимает плечами. В руках у Лехи видеокамера. Какого хрена?! Сережа отступает назад, находит стену ладонями. Все, блядь, как раньше. Он один против четверых долбоебов. Вот только нет больше опьяняющего чувства собственного превосходства — главного топлива для сопротивления. Хочется зарыдать, но этого делать ни в коем случае нельзя. — Ты, сука, бля, слышал меня вообще?! — прикрикивает Влад, обращаясь к нему. Сережа вздрагивает. — На колени вставай, пидор ебаный. — Не смей! — визжит Птица, подходя ближе и расправляя крылья. — Пусти меня, тряпка! Пустить и окончательно потерять остатки себя. Нет. То, что хочет от него Влад, наверняка все еще лучше небытия. Сережа вздыхает. Ну и что они придумали? Заснимут, как он извиняется на коленях, и покажут всей школе? Что ж. Раз не тронут — да и хуй с ними. Гордость и так уже вышла ему боком: нужно было вчера соглашаться на предложение Влада — плевать, победа это или поражение. Пора с этим заканчивать. Он слишком устал. Сережа встает на колени, неотрывно глядя в расширенные от ужаса глаза Олега. При этом чувствует что-то вроде мрачного удовлетворения, мол, вот чего стоят твои обещания, Олег. Тень былой силы и чувство собственной правоты позволяют ему перевести глаза на Влада и с вызовом вскинуть подбородок. — И? — хмыкает он, заставляя себя держать лицо. — Теперь тебе полегчало? — Ща полегчает, — ухмыляется тот. — Давай сюда. Данила вытаскивает из карманов огромных, сползающих на задницу штанов огурец и запечатанный презик. Что? Сережа обмирает. Нет. Блядь, нет! Они не смогут заставить его… Он спешно пытается подняться на ноги, но Влад подскакивает и с размаху бьет по плечу, хватает за волосы. — Че, не нравится? Ща сосать будешь, — восторженно лыбится тот. — Хорош, — рычит Олег. — Руки, бля, от него убрал. Олег кидается вперед, но Данила хватает того поперек корпуса, оттаскивая прочь. Олег бьет головой — из носа Данилы брызжет кровь. Завязывается драка, рядом с которой не хотелось бы находиться никому, кто уступает Даниле по габаритам. Сережа впивается в руку Влада и силится разжать пальцы уебка, но тот лишь сильнее вцепляется в волосы и встряхивает за голову, как котенка за шкирку. Сука! Сережа со всей дури пытается лягнуть Влада в колено, но тот уворачивается. — Сюда давай, — бросает Влад слившемуся со шкафчиками Лехе. — М-может, не надо? — выдавливает тот, глядя на с диким грохотом катающихся по полу Олега с Данилой. — Давай, сказал! — орет Влад. Леха подбирает с пола огурец и презик, кидает к Сережиным ногам. Сережа пинает огурец коленом. — Если ты его щас сломаешь, найду швабру и уже не в рот буду запихивать, — шипит Влад ему в ухо. — И поделом, — пожимает плечами Птица. — Раз уж ты не хочешь меня слушать, разбирайся сам. У Лехи в обеих руках дрожит камера. У Сережи дрожат все части тела. Олег с размаха огребает по голове и притихает, придавленный к полу. Блядь. Какого-то черта мелькает мысль, что в лагере Олег дрался лучше. Возможно, если бы Сережа не дал тому арматурой?.. Все из-за Сережи. Как всегда. — Огурец, бля, в руки бери, — фыркает Влад и отпускает. Предупреждает: — Без выкрутасов, не то уебу. — Отходит на шаг — видимо, чтобы не попасть в кадр — и командует Лехе: — Снимай. Сережа совершенно свободен, но пошевелиться не выходит. Ужас сковал тело. Он на автомате с трудом поднимается на ноги и тут же получает кулаком в живот. Сгорбливается, из глаз брызжут слезы. — Убью, — выдыхает он с ненавистью. Перед глазами — пол, огурец, синяя упаковка от презика. Все двоится, картинка скачет. — Другое дело, — мурлычет Птица и выходит из своего угла. — Как насчет короткой передышки? — На хуй иди, — непонятно кому рявкает Сережа. Влад отвешивает ему сильный подзатыльник. — Если ты еще раз посмеешь сказать мн… — Свалил от него, сука! — вдруг сипит очухавшийся под Данилой Олег. — А ты че ваще за пидора впрягаешься?! — взбешенно взвизгивает запыхавшийся Данила и наваливается всем весом на выкрученную Олегову руку. Олег рвано стонет. — Может, это ты с ним сосался? — Чухни не мели! — отрезает Влад. — Это… парень с техшараги был. В раздевалке снова становится очень тихо. Олег с Данилой хрипло, громко дышат, дергаются на полу. — Давай уже, Разумовский, сколько ждать-то тебя, — нарочито-скучающе тянет Влад. Сережа отчетливо понимает: спасения не будет. Олег не сможет ему помочь. Либо он делает то, что от него требуют, либо они изобьют его до непонятно какого состояния. О маминых похоронах можно будет забыть. И Олегу тоже наверняка достанется. — Просто дай мне со всем разобраться! — не унимается Птица, шипит возле уха. Сережа хочет ответить четкое «нет», но язык не слушается. Он чувствует себя слабым и жалким. Нет сил дать отпор Владу. Нет сил дать отпор Птице. Он сам загнал себя в угол, довел ситуацию до этой точки. Из-за него Олег сейчас избитый брыкается под Данилой. Если Сережа продолжит сопротивляться — станет только хуже. Он опускает глаза. Эти действия ничего не значат. Это не он. Это кто-то другой берет в плохо слушающиеся руки презерватив, надрывает упаковку. Кто-то другой ненавидит себя за то, что продумал порядок действий так, чтобы было удобнее. Кто-то другой сжимает в руке огурец, роняет и берет снова. Не он, не он, не он. Он вообще — ничто. Зачем ему существовать? Сережа не смотрит ни на кого, не поднимает глаз. Раскатывает презерватив черт знает с какой попытки. Огурец выскальзывает, снова падает на пол. — Бля, ну не поваляешь — не пососешь, — прыскает Влад. — Ладно, я уверен, тебе и так понравится. Ты же любишь сосать, а, Разумовский? К горлу подкатывает тошнота. Сережа чувствует, что медленно уплывает в темноту. Уплывает и не знает, где очутится, когда вернется. Он пытается сопротивляться. Нет, он справится, справится, он не должен исчезнуть, он… — Да я тя кончу! — страшным голосом орет Олег, заставляя вынырнуть из темноты. Сережа смаргивает слезную пелену с глаз. Олег изворачивается, сбрасывает с себя Данилу и молниеносно оказывается сверху. Бьет лбом в лоб с таким жутким звуком, будто расколол обе черепушки. Тут же вскакивает и с размаху дает ногой в голову. Данила остается лежать неподвижно. Леха сдавленно матерится. Олег подскакивает к Владу. Леха резко отходит в сторону, с грохотом впечатывается спиной в шкафчики. Так и замирает с поднятой камерой и выпученными глазами. Олег бьет сильно, в лицо. Злобно скалится и рычит, как зверь. — Бля, хорош, ты че! — орет Влад, выставляя блок. Олег явно не собирается останавливаться. То, как тот надвигается на Влада, размахивая руками, мало походит на выверенные, отточенные для соревнований удары. Сережа поднимается, на негнущихся ногах перебирается в угол. Влад продолжает отходить в сторону, закрываясь от ударов, и вжимается в стену, где секундой назад сидел Сережа. Птица выступает из темноты, берет Сережу за плечи. Они синхронно ухмыляются — и кто теперь зажат у стены? — Ладно, не так уж Олег и плох, — мурлычет Птица. В груди разливается тепло. Они вместе смотрят на то, как Влад пропускает первый удар. Второй. Что-то кричит, но Олег не слушает. Мутузит Влада как обезумевший. У Сережи дух захватывает одновременно от ужаса и восторга. После очередного удара Влад оседает по стенке и сжимается в комок, прикрывает руками голову. Олег рывком оттаскивает того от стены, придавливает к полу, забирается сверху и бьет. Влад то защищает лицо, то пытается ударить в ответ, но Олег будто и не замечает. Бьет, бьет, бьет. В какой-то момент Сережа понимает: Олег не остановится. Не прекратит, пока Влад продолжает дрыгаться. Кто-то всхлипывает. Сережа поворачивает голову: Леха полными страха глазами таращится на них и хрипло дышит. Вот-вот разревется в истерике. Камера ходит ходуном — Леха продолжает снимать наверняка по инерции. — Вот это выйдет фильмец, — Птица хохочет. — Он же убьет его, — хрипло говорит Леха и повторяет громче, с надрывом: — Блядь, он его убьет! Сережа смотрит на перекошенное яростью, залитое кровью лицо Олега. Да, убьет. Вне всяких сомнений — убьет. — Отлично, — восторженно шепчет Птица. — Такие, как Влад, не должны жить. Внутри все взрывается радостью. Да. Да, никакого больше Влада! Поделом за все: за унижения и боль, за то, каким мудаком был сам Влад и за то, что делал такими же всех вокруг. И это только сейчас! А сколько страданий может принести этот ебаный Влад в будущем? Когда такие владеют чем-то, серьезнее рюкзака и десятка тетрадей, когда общество живет по их законам? Без Влада мир станет только лучше. Птица задыхается от восторга. И в этот момент они с Птицей представляют собой нечто действительно большее, чем каждый по отдельности. У Сережи будто есть стать, гордость, сила, умение держаться, присущие Птице. У Сережи будто есть крылья. Влад стонет, просит о чем-то совсем слабо. Олег с рыком наваливается предплечьем тому на шею. Это возвращает Сережу в школьную раздевалку. Место, где он не хочет быть. Где есть кучка придурков — он всегда был умнее, относился к тем чуть ли не снисходительно, когда получал пинки, тычки и тому подобное. Ненавидел, но понимал, что он обязательно выберется из этой дыры и оставит их всех позади как страшный сон. Где есть Влад — зарвавшийся уебок, сын пропитого сидельца, решивший поиграть в иерархию. Все это кажется Сереже таким мелким по сравнению с глобальными темами, над которыми он только что размышлял. А еще есть Олег — Олег, который бросился его защищать. Олег, который всеми силами, как умел, старался исправить ситуацию и метался между ними с Владом как меж двух огней. Олег, который сейчас душит лучшего друга. Олег, который сядет хрен знает на сколько, потому что Влад совсем скоро перестанет дышать. Получается, цена избавления от Влада — похеренная жизнь Олега? Сережа оторопело моргает. Нет. Звучит по-уродски неправильно. — Не смей, — предупреждает Птица. — К черту Олега. Какое будущее тебя с ним ждет? Слишком сложно представить. Сережа без понятия. Зато он точно знает, что ждет Олега, если он сейчас это не остановит. Сережа собирается сделать шаг, но Птица удерживает за плечи, склоняется к самому уху. Шепчет, щекоча дыханием: — Пройдет, допустим, лет двадцать. Он — пьяница, давно ушедший к какой-нибудь бабе, которая родила ему несколько таких же бесполезных, как он сам, детей. А у тебя нет ничего и никого, потому что то время, которое было дано тебе на работу над собой, ты потратил на него. Сережа вздыхает. Влад хрипит и дергается. Олег наваливается сильнее. Сережа прикрывает глаза. Никто не в силах угадать, какое их ждет будущее. Может, у них действительно нет шансов, и это большая ошибка. Может, Олег наиграется в Ромео и бросит его через несколько лет или даже месяцев. Или Сережа сам Олега однажды разлюбит. Гарантий никаких нет. Но здесь и сейчас Олег — важный, почти родной для него человек. Тот совершил кучу ошибок и наверняка еще не раз облажается, но Сережа уверен: Олег не заслуживает тюрьмы. А Влад — смерти. И дело не в Олеге, не во Владе, и даже не в нем самом. Просто… — За такое не убивают, — растерянно говорит Сережа, пораженный неожиданной ясностью, воцарившейся в голове. Он точно знает, что ему нужно делать. Птичьи когти соскальзывают с плеч, когда он кидается вперед. — Прекрати! — кричит он и пытается оттащить Олега прочь. Получает локтем в живот, отшатывается. Олег его будто не слышит. Черт возьми. — Ты пожалеешь об этом, — шипит Птица. Сережа разгоняется и прыгает, сбивая Олега с Влада собственным весом. Олег изумленно охает и отскакивает в сторону, дезориентированно моргая. Сережа подползает ближе, выставив руку в успокаивающем жесте, и ловит ошалелый взгляд. — Хватит, — шепчет он и касается плеча Олега. — Тише. Хватит. Все в порядке. Олег, загнанно дыша, еще несколько долгих секунд непонимающе пялится на Сережу, затем смотрит осмысленнее. На ощупь находит Сережину ладонь на своем плече и крепко сжимает. Рука Олега мелко дрожит. За спиной страшно закашливаются, и Сережа спешно оглядывается — Влад переворачивается на бок и сжимается в комок, не переставая кашлять и хрипеть. Данила издает стон и слабо дергается. Оба живы. Слава богу. Сережа с трудом сдерживает нервный смешок. Леха, наконец отмерев, вдоль стенки движется к выходу. — Стоять, — твердо говорит Сережа и протягивает руку. — Диск сюда мне. Леха тупо пялится на него, глаза у того по-прежнему круглые и испуганные. Весь трясется, но диск отдавать явно не хочет. Судя по набранному в легкие воздуху, собирается возразить, но зыркает на Олега и, видимо, передумывает. Сережа сует полученный диск в карман брюк. Данила, кряхтя, поднимается на четвереньки и ощупывает лоб. — А теперь съебались оба отсюда, — Сережа смеряет Леху и Данилу серьезным взглядом. — И только попробуйте кому-нибудь рассказать про это. Я вас всех по ментовкам затаскаю, не отмоетесь. Голос, на удивление, ровный, хотя Сережу неслабо колотит изнутри. Никто с ним не спорит, оба сваливают, оставляя их в странной тишине, прерываемой только сиплым кашлем Влада. Сережа силится выровнять дыхание и успокоить сумасшедше колотящееся сердце. Птица зло глядит из угла, но молчит. Сережа оборачивается к Олегу и думает, что сказать, но тот вдруг скручивается пополам и блюет. У Сережи болезненно сжимается все в груди. Хочется сгрести Олега в охапку и разреветься, но нельзя — рядом все еще корчится Влад. Что дальше? Сережа медленно выдыхает. Что, блядь, дальше? Птица продолжает молчать, и Сережа этому рад. Главное, убедиться, что Влад не откинется. Если они свалят, а кто-нибудь потом найдет в раздевалке тело, будет пиздец. А что делать потом, Сережа пока не знает. Косится на Олега, которого нещадно выворачивает на пол, и решает: после нужно срочно ехать в больницу. — Если Олег подохнет, это будет на твоей совести, — злорадно скалится Птица. Сережа пропускает мимо ушей и идет к скамье, достает из рюкзака салфетки. Присаживается возле Олега и вытирает тому лицо. Господи, сколько крови. Перед глазами мутнеет от накативших слез. Олег на прикосновения почти не реагирует, безучастно смотрит куда-то вниз. Не сдержавшись, Сережа обхватывает голову Олега двумя руками и осторожно прижимает к себе. Зажмуривается, чувствуя, как по щекам катятся слезы. «Мне так жаль. Мне так жаль, мне так жаль, так жаль», — судорожно бьется в мыслях. Больше всего на свете Сереже хочется отмотать назад и переиграть. Сделать так, чтобы Олегу не пришлось проходить через все это. Но невозможно. Невозможно. — Это ты во всем виноват, — подхватывает Птица. — Ты жалкий, слабый, ничтожный! Каждое слово иглой врезается в сознание. Сережа до боли закусывает щеку изнутри и запрещает себе проваливаться в пучину самобичевания. Он займется этим позже, а пока — надо помочь Олегу и разобраться с Владом. Вдох-выдох. Без паники. Он справится. Спохватившись, он отпускает Олега и оборачивается к приподнявшемуся на локтях Владу. У того рожа — сплошное кровавое месиво. Сережу передергивает. Как им, блядь, в таком виде пройти мимо охранника? Птица противно, гаркающе смеется. Черт-черт-черт. Сережа зажмуривается и сжимает пальцами пульсирующие виски. Голова раскалывается, сильно тошнит. Руки по-прежнему трясутся. Влад хрипит, но кашляет уже не так, будто собственные легкие вот-вот выплюнет. Сережа окидывает того оценивающим взглядом и сухо спрашивает: — Встать можешь? Судя по невнятному, сдавленному звуку, Влад то ли просто выругивается, то ли посылает его. Мешкает и с трудом поднимается сначала на корточки, потом, придерживаясь за стенку, на ноги. Сережа подходит к окну, открывает ставню — повезло, внешняя решетка без замка. — Вали давай, — обращается к Владу, кивая на окно. — Скажешь, что на вас где-нибудь во дворах напали. Хотя нет, стой, — Сережа морщится. Нельзя это пускать на самотек. — Лучше так: вы вчетвером шли из школы, на вас за гаражами напали незнакомые мужики. Даги. Их было пятеро. Леха сразу удрал, а вас троих избили. Вы их не знаете, что они хотели — тоже. Понял? — Влад смотрит на него нечитаемым взглядом, шумно дышит и держится за горло. Сережа чувствует подкатившие злость и раздражение. — Я тебя спрашиваю: понял? — Влад явно нехотя кивает. А может, просто не до конца вдупляет, что происходит. Сережа не уверен, что после ударов Олега у того все в порядке с башкой. — Дружкам своим это передай, чтоб версии совпадали. Влад снова кашляет, сплевывает кровью себе под ноги и, пошатнувшись, оглядывается на Олега. Тот сидит, привалившись плечом к шкафчику, не поднимая головы. Сережа хочет поторопить уебка, но Влад сам отлипает от стены и неуверенно движется к окну. Сережа с чувством нереальности происходящего наблюдает, как тот неуклюже перелезает через подоконник и практически скатывается на другую сторону. Когда Влад поднимается, обеими руками держась за раму окна со стороны улицы, они встречаются взглядами. Тошнота и дрожь усиливается. Сережа сжимает челюсти и из последних сил держит лицо. Сегодня уебок мог умереть. Сережа этому помешал. Он не понимает, что чувствует и нужно ли что-нибудь говорить. Влад тоже молчит и смотрит растерянно, странно, непривычно. Гребаный сюр. Сережу тянет истерично рассмеяться, но он сдерживается. Влад переводит взгляд Сереже за спину — видимо, снова на Олега, — потом наконец разворачивается и ковыляет в обход, к выходу с заднего двора школы. Сережа быстро закрывает окно и бросается к Олегу. — Олег, — он заключает лицо в ладони и заставляет посмотреть на себя. — Олег, ты как? Слышишь меня? Олег несколько секунд смотрит Сереже в районе подбородка, затем — в глаза. Тяжелое дыхание Олега учащается, на лицо возвращается осмысленное выражение. — Сереж… — срывается с губ хриплый шепот. Олег припадает к полу и дергается в сухих рвотных позывах. Сережа крепко держит того за плечи и голову и тараторит успокаивающую чепуху. Горло вновь сдавливает рыданиями. Птица глядит на все это с брезгливым торжеством, мол, так вам и надо. — Потерпи немного, родной, — просит Сережа, осторожно гладя Олега по волосам. — Сейчас поедем в больницу, сейчас, я только… Он беспомощно озирается по сторонам — кругом кровь и блевотина. Блядь. Нельзя это так оставлять. Птица не унимается, сыплет злыми подколками и оскорблениями, пока он носится по коридорам в поисках тряпок и ведра с водой. Сережа наспех вытирает пол и молится всевозможным богам, чтобы никто не зашел в раздевалку. И чтобы с Олегом все было в порядке. Когда он заканчивает и притаскивает из раздевалки их куртки, Олег снова перестает на что-либо реагировать, и Сережа с трудом заставляет того подняться на ноги. Взваливает на себя и чертовски медленно ведет к окну. Он сам не понимает, каким образом вытаскивает Олега на улицу. То, что у него получилось дотащить Олега до гаражей за пределами школы, — чудо. То, что их никто не спалил по пути, — чудо вдвойне. Сережа приваливает Олега к забору и со всех ног бежит в сторону проезжей части за углом. Слава богу, желающие помочь находятся почти сразу, и Сережа ведет сердобольных людей к гаражам. Причитающая женщина вызывает скорую. Внутрь машины его не пускают, но пишут на листочке адрес больницы, куда увезут Олега. Сережа долго смотрит на зажатую в руке бумажку, потом падает на скамью на ближайшей автобусной остановке и начинает рыдать.