С любимыми не расставайтесь

      Володя долго думал о тех Аниных словах про Влада и про то, что она видела его на улице.              Быть может, ошиблась, обозналась? Потому что Влад не мог… Если только за него не договорились.              Почему-то Володю не покидала мысль, что он должен встретиться с бывшим другом и просто… Поговорить.              Решался долго. Взвешивал все за и против, пытался предугадать реакцию, пытался отыскать причину, по которой он должен туда съездить.              К середине декабря стоял на пороге квартиры Влада. Он знал его адрес, но никогда не был у него в гостях. Каким он стал за полтора года? Что случилось с ним и Женей?              Неуверенно поднял руку к звонку. Помешкался секунду. Но всё же надавил.              По ту сторону двери с коричневой кожаной обивкой стояла тишина. Казалось, обитателей нет, но Володя решил подождать. Минуту-другую ничего не происходило, но потом послышалось чьё-то копошение и в замке провернулся ключ. Дверь отворилась совсем немного, и из проёма высунулась голова… Владика.              Точнее, то, что осталось от лучезарного Владика.              У Володи перехватило дыхание от чего-то нехорошего.              Влад выглядел… Плохо. Живой блеск, что часто пребывал в изумрудных глазах, потух, и казалось, что они стали бледнее, выцвели, потеряли предназначение. Лицо — всегда румяное и круглое — сейчас осунулось до невозможных пределов: у Влада появились скулы. Подбородок украшала средней длины борода, и губы также скрывались под густой растительностью тёмного цвета. Волосы на голове тоже отрасли — Влад совсем перестал состригать их. Под правым глазом у него появился глубокий шрам, оставленный явно чем-то колюще-режущим. Владик постарел. Взгляд был прищуренный и подозрительный. Похоже, он не узнал Володю.              Они молчали. Минуту — не больше, а потом в выцветших глазах появился блик узнавания.              Владик высунулся в подъезд наполовину.              — Володя… — прохрипел он и сглотнул. — Это… Ты?              Володя слабо улыбнулся, и улыбка больше вышла жалкой, нежели радостной от встречи с былым другом.              — Да… Я… — он так и не придумал причину, почему решил прийти. — Аня сказала, что видела тебя, и я решил проверить так ли это на самом деле…              Влад вскинул тёмные брови, выглядя при этом очень настороженно.              — Ну и? — спросил он, скрестив руки на груди. — Убедился? Или пришёл… Поиздеваться?              Голос сочился… Болью. Володя не представлял, что пережил Влад после того, как его выгнали из института, но явно ничего хорошего с ним за это время не произошло.              — Нет, вовсе нет, — тряхнул головой Володя, — я… Просто пришёл. Не знаю, — поправил шапку-ушанку на голове, ощущая себя с каждой минутой всё глупее и глупее. Не нужно было сюда идти. — Мы дружили когда-то… Я… — слов не находилось. Ну и что, что они когда-то дружили? Того Володи уже не было, он тоже многое претерпел и изменился за эти полтора года. А Влад и подавно.              Но тут лицо бывшего друга смягчилось. Подозрительные складки со лба ушли, взгляд подобрел, и он отошёл в сторону.              — Всё нормально, Володь, — потупил взгляд, — ты это… Извини. Я настолько привык к агрессии, что в каждом человеке вижу потенциального врага. Даже если это бывший друг, — тусклая улыбка появилась из-за густой бороды. — Ты проходи, чай попьём.              Володя ступил неуверенно в квартиру Владика. В коридоре было очень тускло, но Володя заметил, что в доме довольно чисто. На полках не лежало ни пылинки, а ковры явно недавно были пропылесосены.              Пока Володя был в ванной и мыл руки, Владик поставил чайник на плитку. Кухня у его семьи была достаточно просторной и светлой.              — Вот, — Володя неловко вытащил из портфеля кулёк с конфетами «Птичье молоко», — к чаю принёс.              Почему выбрал конкретно их в магазине, не знал. Точнее, догадывался почему, но не хотел признавать этого в своих мыслях. И не потому, что они были любимые, совсем нет, просто при одном взгляде на конфеты сразу вспомнилось Юрино:              «— Нет, бюсту Ленина. Конечно тебе, бери, не стесняйся».              Он был таким заботливым. Таким очаровательным.              И Володя, поддавшись ностальгии, попросил взвесить ему «Птичье молоко».              Просто потому, что на ум пришла ассоциация с Юрой.              — Спасибо, — тихо проговорил Влад. Чай он заваривал в тишине, только спросил, сколько ложек сахара положить.              Володя разглядывал убранство кухни, взглядом на секунду зацепившись на чуть выцветшие розовые бутоны на обоях, а затем перевёл его на Влада. Тот стоял, чуть сгорбившись, и помешивал сахар в кружке.              Когда перед Володей опустилась кружка с горячим чаем, он обхватил её руками, грея ладони, которые, несмотря на тёплые перчатки, отчего-то всё равно продрогли.              Середина декабря ознаменовалась лёгким слоем снега, напоминающим манную крупу. Ощущение приближающегося праздника также пока отсутствовало ввиду загруженности по учёбе — на следующей неделе уже начиналась зимняя сессия — и упаднического настроения в целом.              Володя мучился от тяжких дум каждый раз, когда получал очередное письмо от Юры.              — Холодно там сегодня? — Влад сел напротив и посмотрел в окошко. Противоположно его дома росла рябина. Её красные гроздья, слегка присыпанные белой шапочкой, взбадривали и напоминали о лете. Володя просто поглядывал на яркие, сочные плоды, напоминающие свет огня. На одну из веток неожиданно прилетел снегирь, выпячиваю красную грудку, словно демонстрируя всем тем, кто смотрит, свою красоту. Володя моргнул после заданного вопроса и переключил внимание на бывшего друга.              — Так, зябко, — Володя чуть передёрнул плечами, словно зябко было не только на улице, но и здесь, в компании Владика. — Зима, в конце концов. Новый год на носу.              Владик кивнул и уставился в кружку. Ободок её был покрыт золотой каёмкой, истёршейся в некоторых местах. Володя отхлебнул из своей. Чай был приятным на вкус и отдавал мятой. Молчание затянулось. В тишине кухни слышалось только шуршание фантиков.              — Ну… — всё же Владик решил разомкнуть круг, — рассказывай, как дела? Как жизнь?              — Да как, — протянул Володя, — вот последний год в МГИМО, готовимся к сессии, диплом не за горами… Волнительно, — Владик снова кивнул. Володя заметил, что из общительного парня он стал совсем замкнутым. — А как твои дела?              Влад пожал плечами.              — Ну, наверное, сам видишь, что не очень, — его губы горестно поджались.              — Почему ты… — резко начал Володя и замолчал, не зная: прилично ли такое спрашивать.              — Почему я не за решёткой? — озвучил несказанный вопрос Влад, и голос его был твёрд, как камень. Володя сглотнул и неуверенно кивнул, заметив, как пальцы бывшего друга напряглись.              — Меня откупили. Отец договорился. Я провёл там пару месяцев. И это… — он вдруг поднял на Володю полные боли глаза. — И это ад, Володь. Отец до сих пор думает, что меня оклеветали. А я и сам не пойму, что чувствую. Я… Ничтожество. Из-за всего этого, — Володя заметил, что Влад избегает прямых определений, — я теперь не могу получить высшее образование, меня даже в училище брать не хотят. Так, подрабатываю на шабашках, где документы не требуют. Разве о таком будущем я мечтал? Господи, — он закрыл лицо руками и потряс головой, — какие же мы дураки… Как мы могли… Как я мог…              Володя снова сглотнул. Владик выглядел таким разбитым, таким… Потерянным.              — А где… Женя?              Влад отнял лицо, в глазах у него застыли слёзы.              Сломленный.              — Его… — прохрипел. — Его больше нет…              Глаза Володи округлились.              — Как — нет? — спросил вполголоса, чувствуя, как заколотилось сердце.              Губы Влада задрожали, но он продолжил говорить:              — Пока мы там сидели, кое-кто прознал, за что нас посадили. И в общем… Я отделался вот этим, — он указал на свой шрам под правым глазом, — а Женя… Пострадал больше. Уж не знаю, почему… Короче… — паузы, которые делал Владик, отдавали болью. — Короче, ему не повезло. Но он остался жив. Его поместили в медчасть. Об этом случае прознал мой отец и сделал всё, чтобы меня освободили. Уж не знаю, как, но у него это получилось. Я просил и за Женю тоже, но папа наотрез отказался помогать, сказав, что этой паскуде, испортившей мне жизнь и репутацию, нужно сидеть в тюрьме. В общем, потом я узнал, что Жени не стало… Не трудно догадаться, что случилось дальше, — Владик сжал руки в кулаки. — Я так виноват перед ним… — болезненный блеск в его глазах заставлял сердце Володи сокращаться в жалостливом чувстве.              — Ты? — тихо спросил Володя. — В чём ты виноват перед ним?              — Что… — Влад втянул воздух, судорожно выдохнул. — Что позволил ему ворваться в мою жизнь. Я старался держать дистанцию, но… Не смог. Влюбился, — его губы скривились. — Тебе, наверное, противно о таком слышать? Каждому нормальному человеку противно о таком слышать…              Володя поджал губы. Рассказывать Владу свою историю он, конечно, не собирался, но ответил максимально честно:              — Я не Бог, не судья и не палач, Влад. Ты был моим другом. Женя был моим другом. Вы вдвоём ещё лучше всех тех, кто порой нас окружает. Мне только жаль, что всё так… Вышло, — Володю интересовало кое-что ещё. — Скажи, а ты… Не пробовал лечиться? Ну, может, это можно… Искоренить?              — Ты что? — воскликнул Влад. — Я об этом даже не заикаюсь. Да и… Не уверен я, что мне нужно лечение. Я ведь… Кроме Жени ни к кому больше влечения не испытывал. Может, это просто помутнение было? Думаю, мне просто нужно познакомиться с девушкой.              — И ты думаешь — это поможет?              — А почему бы и нет? Тем более Женя был единственным парнем, к которому меня… Тянуло, — Влад слегка покраснел. — Может, у меня и правда помутнение случилось?              Володя пожал плечами. У него с девушками не получалось, и он понимал, что не хотел девушку. У него не выходило с кем-то познакомиться, более — ему никто не нравился, а под закрытыми веками всё ещё стоял Юрин образ. Да что там говорить! Юра преследовал его везде: от мелкой вещицы до сказанных фраз.              Нет, девушка ему не поможет. Единственный, кто мог бы решить его проблему — квалифицированный специалист.              Ушёл Володя от Владика ни с чем. Он-то надеялся, что Влад подсказал бы ему решение его проблемы, но друг, очевидно, настолько боится и замкнулся в себе, что поведать кому-то ещё о своих странных предпочтениях не мог.              А ещё вдвойне стало страшно. Больше за Юру, чем за себя. Володя проецировал ситуацию с Женей на его отношения с Юрой. Что, если Юра не будет осторожничать? Он и так был безрассудным в «Ласточке», но там хотя бы был Володя, сдерживающий это безрассудство, а что теперь? А если Юра… Вдруг Юра захочет… Других экспериментов?              Стало по-настоящему жутко от таких мыслей. Преследовало ужасное, зудящее чувство признаться во всём родителям и попросить их помощи.              И Володя почти сделал это в один из вечеров. Они сели ужинать: отец с матерью в приподнятом настроении — Новый год уже был близок, а этот праздник в Володиной семье очень любили и почитали, и Володя — понурый, прячущий взгляд, выстраивающий в голове диалог, словно просчитывал лучший угол постройки египетской пирамиды.              — Володя, как дела в институте? — слово взял отец. Он редко спрашивал о Володиных делах ввиду того, что они почти не пересекались на буднях.              Володя, который практически не ел тушёную капусту, ощутил дрожь, какой-то неведомый страх.              — Нор… Нормально, — выдавил из себя. Вместо разговоров об учёбе хотелось сказать: «мама, папа, я не чувствую влечения к девушкам; мне нужен доктор, и нет, не терапевт».              Отец что-то говорил о предстоящем выпуске, о карьере, о службе в армии.              Володя почти не слушал.              Открыл рот, чтобы перебить отца:              — Мам, пап, мне нужно сказать вам кое-что важное.              Отец замолчал, мама подалась вперёд. Володя был уверен: она думает, что он готов говорить об отношениях или, ещё хуже того, что он принял решение жениться.              И это было, в общем-то, неплохое стечение обстоятельств. Но пока он не вылечится и не почувствует тягу к женщинам — всё будет бесполезно.              — Я… Я… — воздуха не хватало. Паника накрыла с головой. Что с ним будет, когда он признается? Как отреагирует отец, как посмотрит мать?              — Да, сынок? — поторопила его мама. Володя видел её нетерпение. Оно проступало через её взгляд, через её чуть растянутые в предвкушении губы.              — Я… Я договорился с тем научным руководителем, о котором рассказывал, — в итоге выдохнул Володя, так и не решившись открыться им.              Отец нахмурился, очевидно, он ожидал чего-то более грандиозного, мама слабо улыбнулась: но было видно, она тоже ждала чего-то иного.              — Это… Хорошо, — кивнул отец, надкусывая паровую котлету. В последнее время мама озаботилась правильным питанием, вычитав о нём в одном из иностранных журналов.              Мама же ничего ему не ответила и перевела тему: они с отцом начали обсуждать кого-то из актёров.              Володя быстро доел ужин и ретировался в комнату, дабы больше ничего лишнего не сболтнуть.               Сидя за письменным столом, он читал последнее письмо Юры:              «… Харьков готовится к Новому году. Повсюду мигают огоньки, витрины магазинов украшены многочисленными яркими лампочками. Снег в этом году выпал больше нормы для декабря, но это ведь неплохо, верно? Какой же Новый год без снега.       В школе заканчивается вторая четверть. Ещё немного — и меня ждут выпускные экзамены. Помимо них я также занимаюсь музыкой. И мой репетитор по-прежнему меня унижает!       Посещают разного рода мысли: а вдруг не получится, вдруг я… Всё же бездарь. Когда накатывают такие мысли, я сразу вспоминаю тебя и твоё, озарённое теплотой, лицо. Твои слова и тот восторг, что ты направлял по отношению ко мне.       Мне так не хватает… Твоей поддержки. Так хочется увидеть тебя.       Что скажешь? У меня скоро каникулы…»              Это намекающее многоточие в конце напрягало Володю. Читая письмо Юры, он не мог отделаться от ощущения, что Юра не предпринимает никаких попыток, чтобы забыть его.              За окном началась метель, а Володя на секунду подумал, как было бы здорово, если бы она замела все его мысли.              Над ответом Юре Володя раздумывал очень долго. Не знал, что писать и как реагировать на его письма.              Как сказать Юре, что он должен быть осторожен?              Рука отчего-то дрожала, когда Володя выводил:              «Юрочка, я опять в больших сомнениях. Я почти признался родителям на днях, что я болен! Но духу не хватило. Я хочу попросить их найти мне врача. А ты, пожалуйста, найди себе девушку. Тебе будет с ней хорошо…»              На секунду Володя представил Юру с девушкой. У неё были черты Полины Клубковой. В фантазии Володи она нежно улыбалась его Юре и брала за руку, а он улыбался в ответ.              Вместо радости сердце Володи наполнилось тоской. Для разума фантазия была идеальна, но для другого органа, что отвечало за душевную сторону, эти картинки были убийственны.              Разве мог Юра прикасаться ещё к кому-нибудь, кроме Володи? Говорить так трепетно, что любит?              Конечно, за десять лет многое случится и вероятность того, что Юра никого не встретит и не полюбит — ничтожна мала.              И почему этим кем-то не мог продолжать быть Володя?              Нет. Нужно было убедить Юру, чтобы он нашёл себе девушку.              Чтобы судьба Влада и Жени их не настигла.              Но Юра будто не слушал его. Писал письма, вновь наполненные вздорными просьбами:              «Володя! Володенька, не нужно делать безрассудных шагов. Давай я приеду? Давай мы просто с тобой погуляем по Москве. Или хочешь, приезжай в Харьков? Я покажу тебе город и одно очень романтичное место. Там тебе будет хорошо. Я обещаю. Я всегда приду тебе на выручку, ты же помнишь?»              И это его издевательское «Володенька», будто совсем не хотел отпускать. А Володя всё пытался и пытался оттолкнуть его. Он копал сам себе яму и не хотел, чтобы Юра падал вместе с ним. Юру нельзя было втягивать в это.              Тогда Володя не подумал, что лестницей спасения из ямы станет именно Юра. Это Юра всегда протягивал руку, просил вылезти и не рыть глубже.              А Володя не понял и оттолкнул.              Володя из раза в раз отвечал: «нам нельзя видеться, я опасен для тебя».              Борьба Володи со своими внутренними демонами продолжалась вплоть до весны. Он стал меньше спать ещё и из-за диплома и подготовки к госэкзаменам, и к марту месяцу стал слишком нервным.              Писать Юре пришлось реже — банально не хватало времени, а ещё Володя хотел подготовить его к тому, что вскоре начнёт лечение, потому что больше не мог терпеть.              В середине марта написал письмо, где сообщил о неоспоримом решении. О том, что он готов признаться родителям, и о том, что Юре лучше не отговаривать его.              Ничего не изменится.              Володя решил сказать всю правду родным после маминого дня рождения, чтобы не портить ей праздник.              Долго готовился, подбирал слова. Вызвал родителей на разговор сам.              Они уютно расположились на диване в гостиной под негромкое бормотание телевизора и в ожидании уставились на сына. Им казалось, что он должен сообщить нечто важное.              Мама опять искрилась нетерпением. И как же Володя понимал, что разочарует их обоих прямо сейчас.              Ну почему, почему он родился таким?              — Мам, пап, — голос слегка охрип, словно до этого Володя кричал без остановки. Он поправил очки и выпалил на одном дыхании: — У меня очень серьёзная проблема. Я… Болен. Я… Не чувствую влечения к девушкам.              Мама прикрыла рот рукой. Отец сначала нахмурился, в глазах сквозило непонимание. А потом его взгляд приобрёл грозовые оттенки. Бледно-голубые глаза стали похожи на приближающуюся стихию.              — Повтори, — свирепо попросил отец, словно его голос — ветер, буйно раскачивающий кусты и деревья.              Володя стушевался внутри, но внешне остался непоколебим. Нужно уметь встречать проблемы стойко, как воин.              — Я не чувствую влечения к девушкам, — голос почти не дрогнул. Когда произнёс это — испытал отвращение и жалость к себе. Но не оттого, что не может полюбить женщину, а оттого, что идёт на поводу у моральных норм и предаёт и себя, и Юру.              Получается, он готов отречься от него здесь и сейчас?              Лицо отца исказила гримаса разочарования. Будто Володя только что разбил все его мечты вдребезги. Или просто не оправдал ожиданий и той миссии, которую отец тайно на него возложил.              Например, внуки.              Но Володя ведь собирался бороться со своим… Недугом. И стать тем, кем не готов был стать.              — И мне нужен доктор. Я хочу лечиться.              Отец сжал кулаки. Вскочил. Мама пыталась его удержать, но он оттолкнул её руку. Подошёл ближе к Володе, и Володе показалось, что отец мог ударить его. Правда, папа никогда не применял физическую силу и воспитывал сына строгим голосом, но в этот момент Володя подумал, что он не содержится.              — Ты один из этих… — губы его скривились в презрении, а затем он выплюнул: — Педерастов?              Володю покоробило. Почему-то такое гнусное слово не хотелось применять по отношению к Юре. Юра был и остаётся светлым человеком.              — Да, — тихо ответил Володя, смотря прямо в гневные глаза отца. Казалось, его злость готова была вылиться наружу.              Отец выдохнул и больше ничего не сказал. Он резко шагнул назад и вышел из зала. Атмосфера стала слишком гнетущей.              У мамы в глазах застыли слёзы. И она молчала так же. Володе больше нечего было сказать.              Ещё тогда он не понял, какую глупую ошибку совершил.              На следующий день отец, молчавший после Володиного признания, за столом во время вечерней трапезы сказал только одну фразу:              — Я обещаю помочь тебе, — после он уткнулся в тарелку, не произнося больше ни слова. Володя тихо пробормотал спасибо, ощущая, как сердце заходится в бешеном ритме, отдающим чем-то нехорошим, и не мог перестать думать о Юре.              Собственно, он думал о нём всё время. Когда писал диплом, когда смотрел на фото, когда брал в руки гитару, что в последнее время случалось всё реже и реже, когда слышал игру на пианино.              Юры рядом не было, но он был словно везде.              В тот вечер, когда отец пообещал помочь, Володя написал Юре, что признался родителям. Но не удержался и также признался в том, что тоскует по нему. Завуалировал, но написал. Отчего-то хотелось выплеснуть всё это на бумагу.              И от этого стало ещё более мерзко на душе.              Зачем он мучил Юру и себя? Зачем по-прежнему ему писал, если пытается вырвать его из своего сердца?              Как заставить себя больше не брать ручку и не подписывать многочисленные конверты?              Ответ от Юры на прошлое письмо до сих пор не поступил. Может, он разозлился и больше не хочет общаться с Володей? Это было бы на руки самому Давыдову. Но та тоска, что сжирала его заживо, заставляла написать ещё одно письмо. Интересно, как Юра отреагирует на это? Что скажет? Ответит ли вообще?              Всю неделю Володя кусал пальцы: он ждал хоть одного словечка от Юры, и выдохнул, когда тридцатого марта, после того как вернулся из института, увидел конверт из Харькова в почтовом ящике.              Вскрыл сразу, даже не поднимаясь домой, и не заметил, как душа успокоилась. Юрины пляшущие буквы вызвали улыбку — впервые за эти недели.              Конечно, Юра был расстроен. Володя тоже мог бы сказать, что он расстроился. Иногда даже проскальзывала мысль, что он… Поспешил с признанием?              Но, что сделано, то сделано.              Володя ощущал себя ужасным человеком, когда видел в материнских глазах слёзы, когда отец едва ли не сжатой челюстью отвечал на его вопросы.              Жить в такой атмосфере стало тяжело. Написание диплома тоже не клеилось — хотя до сдачи оставалось совсем мало времени.               Володя отправил Юре письмо второго апреля и этот же день стал для него переломным во всей его жизни.              День, который изменил его будущее.              Отец вернулся вечером в приподнятом настроении и с порога окликнул Володю, когда тот находился на кухне — старался помочь маме с ужином.              Стоило Володе появиться в поле его зрения, он даже позволил себе краткую улыбку, а сердце Володи ёкнуло — отец что-то задумал.              — Ну, сын, поздравляю! — он неожиданно протянул ему руку, в пальцах которой покоилась желтоватая бумага. Володя покосился на неё с непониманием. Отец в нетерпении пошевелил рукой, от чего уголки прямоугольного листа дёрнулись. — Ну же, возьми, прочти.              Володя с недоверием взял из отцовских пальцев странное послание и перевернул его лицевой стороной.              Сердце забилось тревожно.              «Гражданину Давыдову Владимиру Львовичу, проживающему по адресу ….       На основании Закона СССР «О всеобщей воинской обязанности» Вы подлежите призыву на действительную военную службу.       Предлагаю 03.04.1987 года к 10:00 часам прибыть на призывной участок по адресу ….»              Внизу стояла подпись военного комиссара и печать военкомата.              Руки Володи задрожали, и он поднял ничего не понимающий взгляд на отца.              — Что… — сглотнул. — Что это?              Отец усмехнулся. Слишком победоносно. Словно завоевал Трою.              — Повестка. Ты отправляешь в армию. Сейчас идёт массовый призыв, тебя туда с ногами и руками заберут. Я уже договорился. Борис Иванович — мой старый знакомый, школьный друг — сказал, что в считанные дни отправит тебя в казарму.              У Володи отвисла челюсть.              — Отец! — он даже позволил просочиться возмущению в свой тон. — А как же учёба? Диплом… Мне осталось два месяца, я…              Отец не дал ему договорить, махнув рукой и грубо перебив:              — Это неважно. Учёба никуда не денется. Вернёшься из армии — доучишься. Она-то из тебя и мужика сделает, и закалит. Нечего тебе ерундой страдать. Это моё последнее слово. Завтра с утра забираешь документы из института на основании этой повестки и шуруешь в военкомат, — всё это было сказано на повышенных тонах, что Володя просто стушевался перед грозным взглядом отца.              С детства его учили уважать решение родителей и не перечить им почём зря.              Вот Володя и не перечил.              — Это самое лучшее, что я мог для тебя сделать, — подытожил отец, совсем не замечая, как его собственный ребёнок только что рассыпался на мелкие осколки и обратился в пыль.              Следующий день Володя не помнил совсем. Воспоминания были обрывочными, и ему даже казалось, что воображение что-то додумало само.              Он сходил в институт и забрал документы, показывая в деканате повестку. Те не выказали никакого беспокойства и просто сделали всё, что от них полагалось.              В десять уже стоял около дверей военкомата, всё не решаясь туда зайти, но делать было нечего — бежать он не собирался.              В военкомате встретили с распростёртыми объятиями. Помимо Володи там было ещё достаточно молодых призывников, что даже удивило Давыдова.              — Да вот, отсрочку отменили в нашем институте, и меня сразу сюда, — говорил один пухлый парниша, сидевший в спортивном костюме, другому молодому человеку, который уже лишился волосяного покрова на голове.              — Давыдов, — его окликнули сразу же. И сразу выдали направление на медкомиссию и на сдачу анализов.              Не прошло и два дня — а Володя уже стоял возле военкомата, собранный и побритый налысо. Голову пришлось скрыть кепкой, потому что Володя, когда пришлось расстаться с волосами, не мог смотреть на себя в зеркало. Ему казалось, что в отражении не он, а совсем незнакомый ему человек.              Блеск в серо-зелёных глазах потух, пришлось смириться с неизбежностью.              Рядом плакала Аня. Володя уже давно не видел её слёз: когда Аня стала взрослее, она научилась прятать эмоции. И вот сейчас она снова дала им волю, как когда-то в далёком детстве, когда падала на асфальт и шла домой с разбитыми коленками.              Рядом с ней стояла не менее заплаканная мать, которая то и дело шмыгала, потирая нос белоснежным платком.              Один отец, кажется, светился от гордости.              Володя же выглядел отрешённым. Он водил взглядом по другим призывникам, что прощались со своими семьями, любимыми и даже детьми.              В голове практически ничего не было, и только на краткий миг вспыхнуло воспоминание о Юре, когда его взгляд наткнулся на особо жаркий поцелуй девушки и парня в форме. Она хваталась за его плечи, а он обнимал её за талию.              И у Володи заныло в груди. Эти двое явно любили друг друга, и он ощущал, что тоже любит, что хотел бы, чтобы значимый человек проводил его.              Но Юре пришлось только лишь отправить срочную телеграмму с просьбой больше не писать на московский адрес.              Конечно, Володе стоило бы всё объяснить, но времени на это не имелось. Позже он обязательно напишет Юре письмо со всеми извинениями.              Наступила пора прощаться. Никого из друзей Володя видеть не хотел и даже не оповестил о том, что собирается уходить. Да и времени на это у него совсем не было. Аня узнала от родителей, а потому и пришла.              Отец крепко пожал руку и сказал, что рассчитывает на благоразумие сына; мать разрыдалась и долго обнимала его, а Володя старался её успокоить. С Аней ограничился лишь дружеским объятием, хоть она и успела поцеловать его в идеально выбритую щёку.              Володя, в последний раз посмотрев на своих родителей, пошёл тяжёлым шагом внутрь военкомата, в казарму, чтобы оттуда отправиться на сборный пункт и ждать распределения в войсковую часть.              Кровати в казарме были неудобные, ещё хуже, чем в «Ласточке», но отрешённость Володи позволяла ему не обращать должного внимания на все неудобства.              Он всё ещё не понимал, что с ним происходит и как одно решение смогло привести к такому исходу событий.              Все его мечты — закончить престижный институт, получить высокооплачиваемую работу, постараться уехать из страны — рухнули в одночасье.              Куда теперь его занесёт? В какой уголок их необъятной страны?              На ум пришёл Харьков. Было бы забавно, если бы Володю отправили туда или неподалёку от этого города.              Захотел бы Юра приехать к нему? Что бы сказал, если бы Володя оказался практически рядом с ним?              Что-то подсказывало Давыдову, что Юра не оставил бы его просто так. Он никогда не стремился разорвать с ним связь и, наоборот, тянулся к такому принципиальному человеку, как Володя.              Что же Володя делал со своей жизнью?              Потолок казармы был серым и от взгляда на него уже тошнило. Володя закрыл лицо руками, пытаясь успокоиться.              Два года пролетят быстро. Но что с ним станет за эти два года? Что станет с Юрой? Где они будут и какие мысли станут их преследовать?              Через пару дней Володю отправили в Верхний Уфалей — не самый ближний свет, но по разговорам ребят, которые собирали слухи, часть там была неплохой, едва ли не одной из лучших в Советском союзе. Конечно, существовали разные мнения, но всё же сказанное в положительном ключе в какой-то степени успокаивало и обнадёживало.              Чуть больше суток на поезде — и Володя попал в другой городок, слишком далёкий от Москвы. Сам по себе Верхний Уфалей был не особо большим, насчитывал численность около сорока тысяч человек и имел направление в промышленности по машиностроению и металлургии. Здесь также располагался завод по производству никеля.              Часть города Володя наблюдал из армейского грузовика, на котором его и его будущих сослуживцев везли до войсковой части. До сих пор ему не верилось, что жизнь в одночасье изменилась, как меняется порой погода.              Грузовик подпрыгивал на каждой кочке, и Володя старался не раздражаться этому факту — в ближайшие два года ему предстоит подчиняться и жить по режиму, а также терпеть многие выходки начальства и других призывников. Поэтому кочки — это малая беда, которая настигла Володю сейчас.              А ещё он переживал за Юру и за то, чтобы тот получил телеграмму. Конечно, на эмоциях Володя написал не совсем правильное послание, но он надеялся, что Юра не будет слишком уж на него сердиться.              Хотя если бы Володе пришло такое письмо — он бы сошёл с ума в этот же день.              Войсковая часть оказалась вполне приличной, вопреки Володиным личным опасениям и некоторым страшилкам, что он уже успел услышать на сборном пункте.              Их встретили и проводили в казарму, где стояли двухъярусные койки. Володя принял решение, что будет спать сверху — глядеть в потолок значительно лучше, чем в решётку кровати.              Володя испытывал волнение. От незнания того, что будет дальше, от того, какие ситуации его могут поджидать в этих новых, совершенно чужих стенах.              Жизнь явно кардинально изменится. Придётся привыкнуть к суровому режиму и к тому, что отныне все проблемы он должен решать сам. Не то чтобы на гражданке за Володю впрягались, всё же он привык и правда отстаивать свои интересы самостоятельно, всё же необходимое плечо родных и друзей давало некую… Уверенность?              Но Володя постарался выдохнуть. Ему нельзя давать слабину, нельзя показывать, что он хуже других.              Начались армейские будни, слившиеся в один день сурка. Всё шло по кругу: ранний подъём, несколько секунд на то, чтобы одеться и умыться, построение, невкусный завтрак, затем какие-то дела и специальные учения, которые проводятся до присяги. Сама присяга была запланирована на конец апреля, но Володя не стал звонить родителям и приглашать их на такое торжественное, не менее важное в жизни солдата, событие.              Во-первых, ехать было далеко, во-вторых, Володя не хотел никого видеть.              Он по-прежнему ощущал смятение от отцовского поступка. И был с ним в корне не согласен, что армия как-то поможет. Вряд ли здесь Володя перестанет чувствовать тягу… К своему полу.              Лучше бы ему нашли хорошего врача.              Но теперь это осталось позади.              Когда Володя влился в режим — а на это у него ушло почти две недели, он наконец-то решился написать Юре. Его как раз поставили в ночное дежурство на КПП, и пока Виталик — сослуживиц — храпел под ухом, Володя крутил ручку в пальцах, смотря на тетрадный лист.              С чего стоило начать? Наверное, с банальных извинений.       «Здравствуй, Юрочка! Прости, что огорошил тебя той телеграммой, наверняка ты злился, когда получил такое неоднозначное послание. Но всё случилось так быстро, что времени на длительные объяснения не имелось».              «Юрочка»… Пожалуй, Володя уже давно не позволял себе такой ласки в адрес своего особенного друга. На лицо наползла улыбка. Она была мягкой, приправленной нежностью, когда и в голове всплыл задорный мальчишка с упрямым взглядом и вздёрнутым подбородком.              Почему-то сейчас тоска по Юре стала ощущаться острее. Именно тогда, когда Володя остался один. Тогда, когда окунулся в другую для него жизнь и… Потерял прежнее окружение.              Для него ничего не имело значения, кроме листа лежащего перед ним и строк, что он собирался написать. Он должен оправдаться? И он не мог потерять Юру насовсем. Они же ведь обещали друг другу…              Что бы ни случилось…              Писал обо всём. И о своём неправильном решении, и о том, что два года ему предстоит провести вдали от дома, и о том, что он не перестаёт думать о нём. О том, что скучает. И не боится писать. Потому что хочет, чтобы эти чувства нашли освобождение, хочет, чтобы Юра знал.              Письмо вышло грустным. Словно показывало всё то отчаяние, что испытывал Володя, пока рука выводила буквы, которые строились в слова, а те — в целые предложения.              На следующее утро, как только закончилось дежурство, Володя успел отдать два письма для почтальона, который раз в неделю отвозил все весточки на почту. Одно Володя написал родителям, другое — Юре.              Он не знал, когда от друга придёт ответ, но очень надеялся, что в ближайшее время.              Дни потекли размеренно. В конце апреля Володя принял присягу. Это был волнующий момент, когда он стоял перед многочисленными офицерами и гордо говорил о том, что он — гражданин Советского союза социалистических республик и что он будет верен, честен, храбр…              Говоря всё это, невольно задумался, что до таких качеств ему ещё далеко. Он не оказался смелым, чтобы признать и принять свои чувства к Юре; не оказался верным, потому что позволил себе убежать от человека, которого выбрало его сердце, да и честным его можно было назвать с трудом. Он ведь сказал Юре, что они встретятся намного раньше, а по итогу оказалось, что в ближайшие несколько лет дороги друг к другу им не сыскать.              А ещё и эта проблема Володи, которая вроде как и поблекла на фоне последних событий… А вроде как всё ещё была при нём. Правда, Володе практически некогда было думать о том, что он ненормальный. Хотя в душе порой он приглядывался к молодым людям и, слава Богам, не находил никого из них привлекательным. Все они были, как одна серая масса.              Но в голове по-прежнему был только один Юра. И неизменная к нему тяга.