Мелодия без конца

Холодный воздух жал ладони, пока Амрита шла по тротуару, избегая взглядов прохожих. Её ноги двигались автоматически, нащупывая знакомый маршрут между институтом и магазином, но мысли всё ещё цеплялись за последние строки лекции. Головная боль нарастала, как плохо настроенный метроном: монотонно и неизбежно. Её день начался рано. Слишком рано, чтобы запомнить, что она ела на завтрак или была ли она вообще голодна. Лекции сменяли друг друга, как снежные заносы, всё глубже закапывая её под тоннами информации. Иногда казалось, что её жизнь сужается до сухих схем в учебнике анатомии и настойчивого щёлканья ручки однокурсника за соседним столом. К маленькому магазину на углу она подошла с чувством привычного облегчения. Тепло внутри ударило в лицо, обволакивая запахом свежеиспечённого хлеба и слабым, сладковатым ароматом жвачки из автомата у кассы. Амрита направилась к полке с кормом для животных, обогнув женщину, спорившую с кассиром о скидке. Два знакомых зелёных пакета с надписью «Лосось» оказались у неё в руках. Она держала их осторожно, будто это был груз куда важнее, чем просто еда для уличных кошек. С сумкой в руках она снова вышла на улицу. Снег ещё не выпал, но холод уже пробирал до костей. Свет фонарей размывался в тонкой пелене тумана, а асфальт блестел от слабого моросящего дождя. Когда Амрита дошла до своего дома, ей уже не нужно было искать своих подопечных. Они всегда находили её первыми. Рыжий кот с ободранным ухом сидел на бордюре, как часовой на посту, встречая её своим хриплым «мяу». Остальные кошки выглядывали из-за кустов или выскальзывали из подвала, как тени, размытые в полумраке. Она присела на корточки, разрывая пакеты. Кошачий корм выпал в старые миски, которые она оставила здесь ещё несколько недель назад. Рыжий первым подошёл к еде, а за ним потянулись остальные — пятнистая, чёрная пушистая, и маленькая серая кошечка, которую она назвала Милой. — Опоздала, да? Простите, ребята, — тихо пробормотала она, хотя знала, что они не обиделись. Их доверие было лучшей наградой за её ежедневные визиты. Амрита наблюдала за ними, обнимая себя руками, чтобы хоть немного согреться. Миса подошла ближе, шмыгнув носом, и лёгонько коснулась её пальцев. Её день заканчивался здесь — в мерцании тусклого фонаря, под тихие звуки жующего рыжего и приглушённое мурлыканье остальных. На несколько минут жизнь становилась проще, добрее. Кошки ничего не просили у неё, кроме того, что она уже могла дать. Она поднялась, облизав обветренные губы, и посмотрела на свет в своём окне на третьем этаже. Ещё один день позади. *** Амрита опустила голову на прохладную поверхность стола, усталость затопляла её, словно волна, наступающая на берег. Перед глазами мелькали строки конспектов и схемы анатомических структур, как размытые пятна. Где-то вдалеке трещали трубы отопления, а из открытой форточки тянуло холодным воздухом — единственной связью с внешним миром. Телефон на столе завибрировал, и, не поднимая головы, она лениво скосила взгляд на экран. Камал. Его звонки уже давно стали таким же привычным ритуалом её вечеров, как кормление кошек или варка макарон на ужин. Амрита подняла трубку и, прежде чем успела что-то сказать, услышала знакомый голос, полный тёплой, но лёгкой укоризны: — Амри, ты что опять сидишь в тёмной комнате? Зажги свет хотя бы, а? Или мне прийти и включить за тебя? На экране появилось лицо её брата: строгие, но добрые черты, тёмные глаза, которые всегда умели заглянуть ей прямо в душу, даже через холодное сияние экрана.  — Иногда мне кажется, что ты скоро забудешь, как включается лампа.  Он фыркнул, качая головой. — Судя по твоему лицу, ты уже забыла, что такое полноценный сон. Сколько часов ты спала на этот раз? Четыре? Три? — Пять, — поправила она, пытаясь придать голосу уверенности, но знала, что он не купится. Камал откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы перед собой. Уголки его рта дрогнули в лёгкой усмешке, но в глазах мелькала настоящая тревога. — Знаешь, ты как всегда. Сначала мучаешь себя до изнеможения, а потом удивляешься, почему усталость тебя побеждает. Ты что-нибудь ела? — Камал, я в порядке, — вздохнула она, потирая виски. — Перестань беспокоиться. А у тебя как дела? — спросила она, не в силах выдерживать его внимательный взгляд. Камал пожал плечами, мельком глянув на бумаги перед собой. — Всё как всегда. Работа. Бесконечные переговоры. Амрита чуть склонила голову, не найдя, что сказать. Камал знал её слишком хорошо, чтобы она могла что-то скрыть. — Ты ведь знаешь... — продолжил он мягче, — обещай мне, что, если тебе станет трудно, ты сразу мне позвонишь, ладно? — Ладно, — едва слышно сказала Амрита. Когда звонок закончился, она задержалась, глядя на экран телефона, где теперь снова был только её собственный отражённый в стекле взгляд. Эти звонки Камала стали для неё чем-то вроде ритуала выживания. Без них день казался бы пустым, как и ее желудок умирающий от голода сейчас.  *** Всё началось с холодного, бесстрастного взгляда профессора Морана, который едва поднял глаза на Амриту, когда она подошла к его столу после лекции. В одной руке он держал стопку зачетных листов, а другой лениво крутил ручку, будто её присутствие было для него такой же раздражающей мелочью, как шум вентиляторов в аудитории. — Мистер Моран, — начала Амрита, с трудом удерживая голос ровным, — я хотела бы обсудить свою последнюю работу. Вы поставили мне шестьдесят баллов, но, мне кажется, это ошибка. Её слова повисли в воздухе, как капля дождя, замершая перед падением. Моран посмотрел на неё, затем вытащил из стопки её работу. — Ошибка? — переспросил он, его голос был резким, как лезвие. — Вы считаете, что я, с моими двадцатилетним опытом преподавания, не способен правильно оценить вашу работу? Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. — Нет, сэр, я не это имела в виду, — ответила она быстро. — Просто я хотела бы понять, где именно я ошиблась. Моран раздражённо пролистал несколько страниц, бросая беглые взгляды на её текст. — Здесь всё очевидно. Формулировки неточные, структура расплывчатая. Вы должны работать над своими аналитическими способностями, мисс Рай. А теперь извините, мне нужно идти. Он отложил её работу, даже не пытаясь вникнуть, и поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен. Амрита осталась стоять у его стола, ощущая, как что-то внутри неё ломается. Она знала: её работа была сделана тщательно, каждое слово выверено. Это было не просто несправедливо — это было как удар под дых. Когда она вышла из аудитории, её голова кружилась от гнева и бессилия. Она перебирала в уме все свои аргументы, все моменты, которые хотела обсудить, но которые профессор даже не удосужился выслушать. На улице воздух был холодным и влажным, но он не приносил облегчения. Тяжесть дня, накопленная с утра, теперь превратилась в вязкую усталость. Её шаги были медленными, будто ноги утопали в невидимой грязи. Она попыталась переключиться на что-то другое: на шум улицы, на мелькание машин, на тусклый свет магазинов. Но раздражение не отпускало. — Зачем я вообще пыталась? — тихо прошептала она себе под нос, чувствуя, как ком в горле становится больше. Её глаза горели от напряжения, веки казались тяжёлыми, а каждая мысль словно тянула её голову к земле. Но самое тяжёлое было внутри.  Ощущение несправедливости смешалось с привычной усталостью, которая всегда была с ней. Амрита чувствовала себя крошечной фигурой в огромном механизме, который равнодушно мчался вперёд, не замечая её попыток хоть как-то повлиять на своё место в этом бездушном мире. *** Детство Амриты проходило в строго очерченных рамках. У её родителей было чёткое представление о том, кем она должна стать, какой путь выбрать. Музыка никогда не входила в их планы.  «Музыка — это для праздников, для других людей, а не для тех, кто должен строить серьёзную карьеру», — говорил отец, когда она впервые робко упомянула, что хотела бы научиться играть на пианино. Но Амрита, даже в десять лет, была упрямой. Её всегда притягивали звуки — как солнечный свет, скользящий по поверхности воды. В доме рядом с их жилым кварталом жила девочка, Дивия, чуть старше Амриты. Она была худенькой, с косичками, которые болтались, пока она беззаботно бегала по двору. Но важнее всего было то, что у Вины в доме стояло пианино. Большое, тёмное, блестящее. Амрита впервые услышала его однажды, когда играла на улице. Мягкие, переливчатые звуки лились из окна, будто шептали сказки, которые никто больше не мог понять. Она стояла, зачарованная, пока Вина не выглянула в окно и не помахала ей рукой. С этого дня началась её маленькая тайная жизнь. Деви, заметив, как горят глаза Амриты при виде инструмента, пригласила её к себе. «Можешь просто послушать, если хочешь», — сказала она, но Амрита не смогла удержаться.  Она робко прикоснулась к клавишам, ожидая, что её движение вызовет шумный протест, но вместо этого раздался мягкий, глубокий звук. Поначалу её пальцы были неуклюжи, и инструмент отвечал ей резким, хаотичным гулом. Но Дивия, смеясь, показала, как найти гармонию. Не профессионально, не строго — просто как игра. Она приходила к Деви почти каждый день после школы, пока родители думали, что она засиживается в библиотеке. Эти часы были её спасением, её свободой. Сначала она просто повторяла мелодии, которые показывала ее подруга. Потом начала придумывать свои. Это были простые мотивы, но в них было то, что она не могла выразить словами. Родители, конечно, ничего не знали. Даже когда она возвращалась домой с яркими щеками и искрящимися глазами, они списывали это на прилежание в учёбе. Время шло, и Амрита всё больше понимала, что музыка была её личным тайным миром, который она не могла и не хотела делить с кем-то, кто не понимал бы её страсти. Даже когда Дивия с семьёй уехала в другой город, оставив дом пустым, Амрита не остановилась. Она рисовала клавиши на бумаге и играла на них в воздухе, повторяя движения, запомнившиеся за все те годы. Теперь, когда её взгляд упал на пианино у книжного магазина, всё это вернулось к ней. Чёрные и белые клавиши, отполированные до блеска, выглядели так знакомо, так зовущими. Она подошла ближе, едва касаясь поверхности. Вокруг было шумно, прохожие спешили мимо, кто-то листал книги за стеклянной витриной, но для Амриты всё это исчезло. Она села, как тогда, в детстве, когда каждый звук казался ей волшебством. Клавиши были холодными под пальцами, но в этом холоде был зов, обещание вернуть ту свободу, которую она ощутила, впервые прикоснувшись к музыке. Амрита закрыла глаза и нажала на первую ноту. Амрита на миг застыла, будто боялась, что первое движение разрушит хрупкую ткань воспоминаний. Но, вздохнув, она нажала первую ноту. Тёплый, низкий звук разлился в холодном воздухе, как луч света в сером небе. Мелодия, что жила в её голове столько лет, вернулась с неожиданной лёгкостью. Её пальцы двигались уверенно, будто никогда не забывали эту дорогу. Ноты, созданные тогда, в детстве, когда она сбегала к Деви, теперь звучали иначе — глубже, тише, с оттенком печали, которой в них раньше не было. Эта мелодия всегда была её тайным убежищем, её молчаливым криком о свободе. В те дни, когда отец критиковал её каждое решение, когда мать мягко, но настойчиво направляла её в русло, где не было места ни для ошибок, ни для мечтаний, Амрита находила утешение в этой музыке. Она сочинила её за одним из тех старых вечеров у пианино своей давней подруги, сидя на холодной скамье и наблюдая, как лунный свет дробится на блестящей крышке инструмента. Сейчас мелодия ожила, будто давно ждавшая этого момента. Её пальцы переплетали аккорды, добавляя что-то новое, что-то из сегодняшнего дня, но суть оставалась прежней. Мягкие ноты звучали как шёпот её прошлого, как голос маленькой девочки, которая когда-то мечтала, несмотря на запреты. Люди вокруг начали замедлять шаг. Кто-то остановился, чтобы послушать, другие лишь бросали беглый взгляд, но Амрита не замечала их. Для неё в этот момент существовали только она и музыка. Она закрыла глаза, погружаясь в ритм, который когда-то был её единственным способом выразить то, что она не могла сказать словами. Пальцы скользили по клавишам всё быстрее, сердце билось в такт музыке. Каждая нота отзывалась эхом в её душе, каждый аккорд возвращал её туда, где она чувствовала себя настоящей. Последняя нота разлилась в воздухе, словно напоминание о детских мечтах Амриты, и тишина, последовавшая за ней, оказалась почти оглушительной. Амрита подняла взгляд на городскую улицу — люди вновь начали двигаться, как будто только что вышли из гипноза.  Она медленно убрала руки с клавиш, позволяя воспоминаниям остыть, но тут краем глаза заметила движение. К ней приближалась девушка. Она двигалась быстро, но с какой-то странной осторожностью, будто боялась, что в следующую секунду всё это исчезнет. Амрита затаила дыхание, невольно поражённая её внешностью: гладкая, ухоженная кожа, яркие глаза, волнистые волосы, которые касались плеч. На девушке было дорогое пальто глубокого цвета, а на плече висел тонкий чехол, который сразу привлёк внимание Амриты. Девушка остановилась рядом с пианино и, к удивлению Амриты, заговорила, нарушая неловкое молчание: — Прошу прощения? — её голос был мягким, но в нём звучала настойчивость. — Откуда вы знаете эту композицию? Амрита растерялась. — Эту композицию? — переспросила она, чтобы выиграть время, её сердце отчаянно заколотилось. Девушка кивнула, внимательно вглядываясь в лицо Амриты, будто пыталась угадать её мысли. — Я... я сама её сочинила, — честно ответила Амрита, чувствуя, как напряжение давит на грудь. На несколько мгновений незнакомка застыла, а затем её лицо отразило ещё больший шок. Она молча посмотрела на пианино, потом на Амриту, словно сомневаясь в том, что только что услышала. — Вы... сочинили? — переспросила она, но это звучало скорее как утверждение. Амрита почувствовала себя странно. Незнакомая девушка явно что-то знала, чего не знала она. И тут снова её внимание привлёк чехол, который девушка поспешно стянула с плеча. В нём, как Амрита успела заметить, лежала скрипка. Девушка торопливо раскрыла чехол, вытащила инструмент, чуть ли не уронив его в процессе. Её движения были нервными, как у человека, который пытается что-то доказать, но сам не может в это поверить. — Подождите, — сказала она быстро, прижимая скрипку к плечу. — Вы должны это услышать. Не дав Амрите возможности что-либо спросить, она начала играть. Мелодия, что раздалась в следующую секунду, была словно зеркальное отражение того, что Амрита только что сыграла. Те же ноты, тот же ритм, та же душевная глубина. И всё же звучание скрипки добавляло свои нюансы — что-то нежное, трепетное, как биение крыльев бабочки. Амрита сидела, как громом поражённая, слушая, как незнакомка выводит её собственную мелодию на скрипке. Звуки инструмента, знакомые до боли, одновременно казались чужими. Она чувствовала, как внутри поднимается волна странной смеси эмоций: недоумение, восхищение, тревога. И тут её пальцы, будто по наитию, сами опустились на клавиши. Она даже не успела осознать, что делает, как сыграла первые аккорды, присоединяясь к игре скрипки. Её руки двигались легко, как будто они были связаны с движениями девушки. Скрипка и пианино, казалось, ожили в идеальной гармонии. Амрита слышала, как её партия наполняет звучание мелодии, создавая ритм и глубину для звуков скрипки. Девушка подняла взгляд, заметив её игру, но не остановилась. Её глаза блестели, лицо выражало смесь удивления и восторга. Игра их обоих становилась всё более страстной. Амрита чувствовала, как музыка словно обретает жизнь, проникает в каждый уголок её существа, сливается с дыханием. В этой мелодии было что-то магическое, что-то большее, чем просто звуки. Это был разговор без слов, встреча двух душ, которые неожиданно нашли друг друга. Мелодия достигла своей кульминации, наполняя пространство вокруг. Прохожие начали останавливаться, заворожённые их дуэтом. Кто-то достал телефон, чтобы записать, но Амрита не обращала внимания ни на что, кроме музыки и девушки, стоящей напротив. Когда последние ноты замерли в воздухе, тишина показалась невероятно громкой. Амрита оторвала пальцы от клавиш и подняла глаза на незнакомку. Девушка стояла, тяжело дыша, её руки слегка дрожали, пока она опускала смычок. — Это невозможно, — наконец прошептала скрипачка. — Как... как вы могли её знать? Амрита смотрела на неё в замешательстве. — Это моя мелодия, — медленно произнесла она. — Я написала её... давно. Скрипачка нервно провела рукой по волосам, глядя на пианино, словно оно могло дать ей ответ. — Нет, вы не понимаете, — её голос дрожал. — Это... моя мелодия. Я тоже написала её. Много лет назад. Девушка подходит к Амрите вплотную.  — Меня зовут Радхика. Но вам можно звать меня Радхой. — Амрита.  *** Амрита не могла вспомнить точно, как они так быстро сблизились. Одна встреча за другой, бесконечные разговоры о музыке, детских мечтах, попытках выразить себя через ноты — и вдруг Радхика стала неизменной частью её дней. Каждый раз, когда они встречались, Амрита не могла не восхищаться ей. Радха была ослепительно яркой, как будто сама жизнь собрала в ней все свои краски. Она говорила уверенно, почти всегда с лёгкой улыбкой, будто была на шаг впереди любого разговора. Её манеры были изысканными, а её голос — мелодичным, как звучание её дорогой скрипки. Амрита лежала на мягком диване в просторной гостиной дома Радхики. Полумрак комнаты был разбавлен лишь слабым светом от лампы в углу, создавая вокруг них кокон уюта. Радха была рядом, её тело тёплым одеялом укрывало Амриту, а тонкие пальцы медленно скользили по её руке, иногда касаясь плеча или ключицы. Это было нежно, почти гипнотично, и девушка невольно улыбнулась, чувствуя, как её тело расслабляется. Но как только она закрыла глаза, в памяти всплыло другое — переписка с владельцем квартиры. Срочным образом требует оплатить аренду за месяц. Амрита получит зарплату только к десятому числому. — Ты в порядке? — мягкий голос Радхи вернул её в реальность. Амрита открыла глаза и встретила беспокойный взгляд девушки. — Да, — тихо ответила она, но её голос дрогнул. Радха была из другой жизни: изысканная, состоятельная, окружённая блеском и статусом. А она? Студентка меда из семьи, где музыка была роскошью, а не образом жизни. Радха нахмурилась, слегка подалась вперёд, и её пальцы теперь остановились у шеи Амриты, ласково касаясь кожи. — Ты слишком много думаешь, — прошептала она, слегка касаясь губами виска Амриты. — Просто будь здесь. Со мной. Амрита слегка вздрогнула от слов Радхи, чувствуя, как тёплая рука девушки скользнула по её талии. — Ты очень худая, — задумчиво заметила Радха, её голос прозвучал так мягко, словно она боялась нарушить тишину. Амрита немного напряглась, не зная, как на это реагировать. Она опустила взгляд, изучая свои руки, сложенные на животе, будто пыталась увидеть то, о чём говорила Радха. — …Это плохо? — осторожно спросила она, её голос звучал глухо, почти неуверенно. Радха тут же приподнялась, облокотившись на локоть, чтобы посмотреть ей в глаза. Её лицо выразило смесь удивления и лёгкого беспокойства. — Нет же! — быстро ответила она, её голос дрогнул, и в нём появились нотки искренней тревоги. — В смысле, я… заворожена твоим телом. Амрита подняла на неё глаза, в её взгляде читалось лёгкое недоверие. — Оно очень красивое. Как и ты сама, — добавила Радха, теперь уже с более мягкой улыбкой. Её пальцы нежно скользнули по руке Амриты, задержавшись на запястье. — В тебе всё очень красивое. Эти слова прозвучали так просто, так уверенно, что у Амриты перехватило дыхание. Её сердце забилось быстрее, и она почувствовала лёгкий румянец на щеках. — Брось, — пробормотала она, пытаясь улыбнуться, но голос её всё равно дрогнул. Радха покачала головой, её взгляд был серьёзным, почти изучающим. — Нет, Амрита. Ты даже не понимаешь, какая ты… — она замолчала на миг, подбирая слова, и затем, чуть тише добавила: — Удивительная. Эти слова застряли в воздухе между ними, мягко обволакивая их обоих. Амрита не знала, как на это ответить, но её тело, расслабленное и тёплое, будто само приняло это признание, а её губы дрогнули в благодарной, но смущённой улыбке. Амрита почувствовала, как взгляд Радхи становится более глубоким, более мягким. Рука, что лежала на её запястье, медленно скользнула вверх, обрисовывая изгиб её плеча, останавливаясь у шеи. Девушка не могла отвести глаз, словно тонула в этом взгляде, в котором отражалось столько тепла и нежности, что ей стало сложно дышать. Радха наклонилась ближе, её дыхание коснулось щёки Амриты, и та невольно затаила дыхание. Басу медленно потянулась к ней, её ладонь нежно скользнула по линии подбородка девушки, словно проверяя, не оттолкнёт ли та её. Но Амрита не оттолкнула. Она не двигалась, лишь чувствовала, как её дыхание становится всё более неровным. Поцелуй был сначала осторожным, словно хрупким, как стекло. Радха боялась сделать что-то не так, но вскоре её уверенность вернулась. Она потянула Амриту чуть ближе, её ладонь теперь скользила по спине девушки, оставляя после себя тёплое ощущение. Амрита сначала растерялась, но затем её тело само ответило на этот импульс. Она прижалась к Радхе ближе, её пальцы нерешительно коснулись плеча девушки, потом обвили её шею. В этом движении была лёгкость, почти детская неуклюжесть, но в то же время — искренность. Мир вокруг словно растворился. Не было больше ни дома Радхи, ни серых дней, наполненных усталостью. Был только этот момент, наполненный теплом, нежностью и чем-то гораздо большим, что сложно было назвать словами. *** Последние недели для Амриты казались бесконечным марафоном. Каждое утро начиналось ещё до рассвета — звон будильника разрывал тишину её комнаты, возвращая к реальности, от которой она так отчаянно пыталась укрыться во сне. Тетради, учебники, разложенные по всему столу, ждали её взгляда, но даже они начали казаться ей врагами, высасывающими последние капли её сил. Дни сливались в один длинный поток из лекций, лабораторных работ и экзаменов. Амрита научилась находить минуты, чтобы поспать между парами, облокотившись на холодные деревянные парты, но даже эти крохи отдыха казались воровством времени, которое ей так необходимо было для учёбы. Еда перестала быть чем-то важным. Её рацион состоял из чашек кофе, которые она выпивала на бегу, иногда с холодным куском тоста, забытым ещё с утра. Ей казалось, что энергия, необходимая для выживания, может прийти просто из силы воли. Радха, со своей чуткостью, не могла не замечать этих перемен. Каждый раз, когда Амрита появлялась на их встречах, её лицо казалось ещё более бледным, щеки — ещё более впалыми, а движения — замедленными. Но Амрита лишь улыбалась, немного виновато, но всё же упрямо. — Это временно. Скоро всё закончится, — говорила она каждый раз, словно убеждая не только Радху, но и саму себя. Каждая встреча с Амритой начиналась с того, что Радха внимательно вглядывалась в её лицо, и каждый раз её сердце болезненно сжималось. Лёгкие тени под глазами девушки уже давно превратились в тёмные круги, которые нельзя было скрыть ни улыбкой, ни упрямством. — Ты хоть ела сегодня? — однажды спросила Радха, почти требовательно. — Да, конечно, — поспешно ответила Амрита, но её тонкий голос звучал как оправдание, а не как уверенность. Радха заметила, как девушка спрятала дрожащую руку за спину, словно боялась, что её выдадут мелкие признаки слабости. — У тебя не получится обмануть меня, — мягко, но настойчиво сказала Радха. Амрита лишь пожала плечами, стараясь сменить тему. Она всегда делала это. Уходила от разговоров о себе, стараясь отвлечь Радху музыкой или вопросами о её жизни. Но Радха чувствовала, как стена, которую Амрита построила вокруг себя, становилась всё тоньше и хрупче. Её измождённость была повсюду — в том, как она сутулилась, сидя за пианино, в том, как её пальцы замирали на клавишах чуть дольше, чем нужно, в том, как иногда её взгляд стеклянно уставал в одну точку, словно мир вокруг переставал существовать. Однажды, когда Радха случайно коснулась её руки, она почувствовала, насколько тонкой и холодной стала кожа Амриты. Это был тот момент, когда тревога накрыла её с головой. Но как можно остановить того, кто не хочет останавливаться? *** На следующее утро Радха набрала номер Амриты, как делала это каждое утро. Но трубка молчала. Время шло, сообщения оставались непрочитанными. Радха снова и снова отправляла короткие строчки: «Доброе утро. Как ты?» «Амрита, ты где?» «Перезвони, я волнуюсь.» Но ответа не было. И тишина, сначала раздражающая, начала сжимать её сердце всё сильнее, превращаясь в липкий страх. К вечеру, уже не в силах ждать, Радха решилась поехать к Амрите. Её мысли путались. Может, Амрита просто забыла зарядить телефон? Или она так сильно устала, что проспала весь день? Но с каждым шагом, с каждым приближением к её дому тревога становилась громче. Когда Радха подошла к двери, её встретила пожилая соседка. — Вы к подруге? Нет ее дома. Скорая увезла. Грохнулась прямо перед дверью.  Слова будто замерли в воздухе, ударив Радху с опозданием, словно волна, сбивающая с ног. Девушка не слышала продолжения, готовясь обзванивать все больницы их города.  *** Амрита умерла в больнице несколько часов спустя. Врачи сказали, что её сердце не выдержало. Хроническое истощение, переутомление, недоедание. Всё, что она игнорировала ради учёбы, ради своей семьи, ради мечты. Радха слушала, но слова врача звучали глухо, как будто доносились из другой реальности. Всё, что она могла видеть, — это воспоминания. Амрита, которая улыбалась, когда играла. Амрита, упрямо отмахивающаяся от её заботы. Амрита, которая обещала, что всё это временно. Но ничего не было временным. Всё оказалось слишком хрупким. Радха сидела на кровати в комнате Амриты. Её взгляд скользил по вещам, которые, казалось, всё ещё хранили тепло своей хозяйки: аккуратно сложенные книги на столе, недопитая чашка с потускневшими пятнами чая, забытый шарф, перекинутый через спинку стула. Всё это было так просто и одновременно невыносимо. В её руках лежал блокнот Амриты. Радха медленно перелистывала страницы, видя её чёткий, уверенный почерк, знакомые мелодии и пометки на полях. Но на последней странице она замерла. Там, в самом углу, как будто поспешно и с грустью, были написаны те самые ноты, которые связывали их с самого начала.  Те, которые они играли вместе, смеясь, споря о темпе и делая небольшие изменения, чтобы мелодия звучала так, как мечтала Амрита. Радха провела пальцем по бумаге, будто надеясь почувствовать её прикосновение. Ноты были простыми, но каждая из них резонировала где-то глубоко внутри, словно сама мелодия звала к ней, уговаривая не забывать. *** Басу сидела в темноте после своего выступления, окружённая тишиной, которая для неё была громче всех аплодисментов. Зал давно опустел, и свет со сцены угас, но она всё ещё держала скрипку в руках, как будто надеялась, что её струны смогут удержать Амриту. Каждая нота, каждый аккорд, звучавший в её исполнении, отзывался в сердце болью и теплотой одновременно. Она играла для Амриты, для их общей мелодии, для той связи, что возникла между ними, когда они впервые встретились и начали творить что-то совершенно уникальное. Мелодия, которая теперь стала их языком, их признанием, их прощанием. С каждой из последних нот, которую она проводила своим смычком, Радха чувствовала, как её душа расставалась с тем, кого она любила, но не могла удержать. И вот, когда последний звук затих, когда последний аккорд растворился в пустоте, зал наполнился аплодисментами, эхом доносясь до самых уголков комнаты. Но для Радхи они были такими же далекими, как сама Амрита, которой больше не было рядом. Её взгляд застыл в пустоте, но её мысли были с Амритой. Она видела её в свете прожекторов, как если бы это была её душа, её свет, отражающийся в каждой линии музыки, в каждом аккорде. Она чувствовала её присутствие в этом зале, в каждой мелодии, в каждом вздохе, в каждой капле её слёз, которые так бесшумно стекали по её щекам. Амрита ушла из ее жизни так же неожиданно, как и появилась. И пока звучала эта мелодия, она жила вместе с ней.