Все как всегда?

Три города меньше чем за сутки — и всюду клин, любой другой на ее месте давно бы сдался, но только не Земфира. Идея взять передышку даже не приходит ей в голову, из упрямства и сожалений она топчется на месте, розы перекладывает из одной окоченевшей руки в другую. Блядский холод. А еще каких-то два часа семнадцать минут назад ей казалось, что на улице тепло.  Она безотрывно следит за парадными дверями. Боится, что упустит появление и позволит Ренате тем самым скрыться.  Даже не уверена, что Литвинова до сих пор здесь; даже не уверена, что Добровский,пока-еще-не-бывший-муж, не наебал ее, дав этот адрес как один из возможных. Локация для фотосъемок, старинное здание, пережившее… Да кого только не пережившее. Земфира с опаской смотрит на ненадежное строение и снова убирает одну руку в карман ветровки. Много думает. Добровский и правда оказался не так уж плох и нашелся куда быстрее Литвиновой. Как там говорила Рената? «Он очень хороший человек.» Ага, даже ни разу сегодня не въебал Рамазановой по лицу, хотя очень того хотел, видела это по желвакам, ходившим по лицу, по надбровным дугам и стали в глазах. «Я бесповоротно влюблена в другого человека» — сука. Кто только так расстается с бывшими? Земфира улыбается. Влюблена — не в прошедшем роде, в настоящем. Ее не примут с распростертыми руками, с ней будут говорить холодно и безразлично, но есть все шансы на то, что со временем простят — чувства тому виной. На этот раз Земфира не станет пороть горячку: подготовилась как никогда лучше. В кармане — покаянное письмо (языку своему не доверяла, застрессует, чуши наговорит), в руках (опять же) нежные бутоны пахнущих роз, на сердце — печаль; а Рената добрая, понимающая и влюбленная. Точно простит и оценит безумный порыв: Москва-Питер-Москва-дом-загранник-Париж. Земфира и сама себя прощает, как расплату принимая ожидание и мытарства. Надо же, несколько недель не выходить из дома, чтобы после, в один день, отправиться в мини-путешествие.  Она могла бы просто позвонить. Ха. Рената заслуживает широких жестов и неочевидных признаний в любви; заслуживает нежности, заботы, мягких поцелуев по утрам и кофе в постель, цветов без повода, страстных проявлений… Земфира здраво оценивает свои возможности: гарантировать может только последнее, а вот все то, что про здоровые отношения… Она не умеет. Может свалить пока нанесла не такой уж сильный урон? Литвинова перебесится со временем, чувства свои отболеет и вернется к мужу (он примет обратно, Земфира знает), но…  Не будь эгоисткой, — нашептывает внутренний голос.  Рамазанова ищет по карманам пачку сигарет, вспоминает, что выкурила последнюю десять минут назад и кривит губы.  Уйти-остаться, уйти-остаться, уйти… Доносится знакомый запах духов. Земфира чувствует, что кто-то стоит за спиной и оборачивается. Рената смотрит широко распахнутыми недоверчивыми глазами, точно она мираж, который сейчас пройдет. Благородство схлынывает вместе с рукой, потянувшейся к светлым волосам. Литвинова пока не пришла в себя: не пытается возмущаться, ладонь с лица сбрасывать и строить из себя снежную королеву. Улыбка постепенно растягивает губы, а сердце колотится о ребра с сумасшедшей силой. — Что ты… Как ты.. здесь оказалась? — лепечет вопрос. — На экскурсию приехала, — Рената не реагирует на шутку, и Земфира подступает ближе. Стиснуть ее в объятиях хочет, поцеловать как следует, но единственное на что хватает смелости — порхнуть губами по щеке. Набирает побольше воздуха в грудь, чтобы не сбиться с заученных заранее слов ни на минуту: — Рената, я понимаю, что очень сильно тебя обидела и, вероятно, разочаровала, что сейчас ты не хочешь меня видеть, но… — Ты приехала сюда ради меня, да? — сбивает она с мысли с довольной улыбкой.  Земфира хлопает черными ресницами: как-то не смахивает Литвинова на неприступную крепость.  — Да. В общем, тогда по телефону я наговорила много того, чего не думала на самом деле, то есть, блин, думала, думаю, — вот какого хрена она ее отвлекала? — не сейчас думаю и не потому, что это правда, но… — Ты злилась.  — Ага, — с облегчением выдыхает Земфира. — В общем, вот, это тебе, — протягивает она цветы и достает конверт из кармана, — и это тоже. Прочитай, пожалуйста. Экскурс в мои мысли и чувства. Я буду ждать твоего ответа столько, сколько потребуется.  — Стой, — за рукав тянет обратно, в глаза смотрит просяще, нежно, уязвимо. — Обними меня, пожалуйста. Я так скучала по твоим рукам. Запаху. Ощущению, когда… Дважды повторять необходимости нет, Земфира врезается в нее буквально, носом жмется к шее, порывисто вдыхая запах кожи и духов, попутно оставляя мягкий поцелуй. Рената вздрагивает, но только плотнее прижимает ее к себе.  — Такая холодная, совсем измерзлась… — Это того стоило, — улыбается брюнетка, поднимая голову. Пальцами цепляет острый подбородок и оставляет на губах быстрый поцелуй, почти не сомневаясь в том, что его примут. — Ой… — Литвинова по сторонам испуганно оглядывается и прикусывает уголок губы, явно хочет сделать ей замечание, но сдерживается. — Ты могла бы…Ну того… На телефон просто… — И ты бы ответила? — Скорее всего. Я была расстроена, но когда увидела тебя… Спустя целую бесконечность — и такую… Дышать стало легче… — Именно с целью увеличить свои шансы, я и приехала. Блин, — она качает головой: что Рената с ней сотворила? Еще немного и сюсюкать всякие милости-глупости на ушко начнет. Встряла, так встряла. — Откуда ты вообще на мою голову свалилась? И проклятие это, которое по итогам сведет ее в могилу, или дар небес, что возвысит до вечности? — И как прошла незамеченной? — заставляет себя вернуться в более буднично-обычную, здравомыслящую версию Земфира, бросив взгляд на здание. — Через двери. — Через какие? Рената показывает на самый конец дома, на обшарпанный узенький вход, больше смахивающий на спуск в подвал.  — А тут эта… Реконструкция недавно была и пока еще не открыли. Пиздец. Земфира ее, немного отстранившуюся, тянет обратно в свои руки. Отпускать не хочет ни на минуту. — Ты мне позвонишь, когда определишься?  — Да. — Обещаешь? — о, ты еще поклянчи, поумоляй, че уж там. Важность чувства самодостоинства явно преувеличена.  Рената отвечает — глазами, легкой улыбкой и ладонью, прижавшейся к спине плотнее. — Я буду очень сильно ждать, — выпаливает уже без раздумий, решив, что Рената, израненная ее словами и действиями по всем фронтам, заслуживает откровенности и ласки. — И надеяться, что ты не откажешься сходить со мной на свидание.  Литвинова обнимает ее, дыханием щекочет шею, ухо, и что это если не благоприятный прогноз?

***

Пользуясь эффектом неожиданности, атакует рот, язык проталкивает глубже; задыхается от вкуса шампанского, сигарет — и личного литвиновского. Пару мгновений несознательности Рената ей отвечает, но после пальцы на плече сжимает, призывая остановиться. Земфира слушается, но остается на расстоянии дыхания, ямочки показывает и на губы смотрит. Она такая охуенная в своем черном платье, в сверкучих драгоценностях, в счастье, что хочется публично заявить права на эту женщину, сразу дать понять всем, кто заинтересуется шикарной блондинкой, что та не одна и ни хрена не свободна. Пальцами талию сжимает, на бедра ползет. Рената краснеет, но рук не убирает. Хорошо, что они не пошли в заведение с высокой кухней и вышколенным персоналом — там бы пришлось сдерживаться и строить серьезные мины, когда все, чего требует душа и тело — поцелуев, улыбок, прикосновений. И столик в тени полупитейной-полукафе с ненавязчивой музыкой и после-рабочими людьми, погруженными исключительно в себя, отвечает всем сегодняшним требованиям. Земфира поклясться может, что здесь даже пахнет травкой. Интересно, какая она, Рената, накуренная? Надо будет попробовать как-нибудь вместе. Но точно не сегодня, иначе первое официальное свидание вообще получится странным. А планы масштабные. Ночь масштабная. Литвинова же разделит ее с ней? Не решит дразниться в наказание и морозить целую вечность? На поверку Земфира снова пытается ее поцеловать и сжимает руку на голой коленке. — Ну, ты чего? — Рената такая тревожная, постоянно оглядывается, постоянно смущается, точно они в России. — Ты обижаешься на меня? — блондинистую прядь смахивает с уха и тут же покусывает-полизывает мочку, и кожа под ее пальцами покрывается мурашками. — Остались сомнения?  — Я никогда не… Я не умею так. Злиться на тебя.  — И даже тогда.. не ненавидела меня? — прощупывает почву (и гладкую ногу) Рамазанова. — Даже совсем немножко? — Разве можно злиться, когда любишь?  И сама бы хотела сказать это в ответ, с такой же легкостью и обезоруживающей нежностью, но не может, не умеет вот так без подготовки — в глаза. Признаваться в любви в песнях перед публикой намного легче. Она улыбается только. — Я… Думаю, что да, на самом-то деле, я так умею. Перебрасывать одни сильные чувства на кардинально противоположные, когда что-то идет не так как задумано, это помогает справиться, пережить. И мне очень-очень стыдно за это перед тобой. Это сойдет за признание? Литвинова расцветает улыбкой.  Да. Сойдет. — Ты меня тоже, пожалуйста, прости, это так глупо, что я хотела изменить все, но при этом не менять ничего, и думала только о своих чувствах… Я бы тоже, ну, это, с ума сходила, окажись на твоем месте. Знай, что кто-то другой вот так запросто… — Пожалуйста, давай не будем об этом больше? Тема закрыта. И не смей больше никогда сбегать под покровом ночи, это какой-то пиздец — проснуться одной в постели, в квартире, когда засыпали вдвоем, и когда ты строила планы на утро… Совместные… — Но ты сама сказала, что это на одну ночь, вот я и не хотела.. смущать тебя как-то, вынуждать.. как ты там тогда сказала? Выставлять за порог? Не обижается, блять, она.. как же… Теперь до скончания века будет припоминать неосторожно брошенную фразу.  — Я забыла упомянуть, что ночь закончится только тогда, когда мы обе этого захотим. Земфира снова тянется к ее губам, Рената снова отодвигается, и это, блин, обидно, когда тебе не отвечают. — Че ты сегодня такая недотрога? — не выдерживает, спрашивает, когда и руку, заглянувшую под платье, тормозит изящная ладонь. — Или ты всегда такая в отношениях? — В от-но-ше-ни-ях, — по слогам повторяет блондинка. — А ты разве против? — задирает бровь Рамазанова.  — Я — за, за, за, тысячу раз за, — сияющих глаз с нее не сводит, — мне так нравится, как это звучит. И нравится, как ты сегодня смотришь на меня. И как улыбаешься. И ямочки на щеках. И изумруды глаз. И родинка на лопатке. И как ты дышишь, когда — Не все сразу, Рената, — прячет лицо в ладонях Земфира и усмехается, смущение пытается отогнать прочь: столько комплиментов и за столь короткое время и от такого человека! — И действия всегда важнее слов… Ладонь на приближающиеся губы ложится. Рената краснеет. — Но не здесь же… Не на людях… — Почему? — Ты знаешь. — Рената, здесь мы нахрен никому не нужны. Здесь нормально целоваться с тем, кого любишь, без оглядки на общество. И я очень-очень сильно хочу тебя сейчас поцеловать. Рената целует ее медленно, изучающе, так точно делает это впервые; пожалуй, в каком-то отношении так оно и есть. Сейчас полностью убеждены в правильности происходящего, не давят друг на друга, не торопятся, просто существуют и наслаждаются мягкостью губ.