Under your scars

      Шаги приближаются и Астарион пытается встать, держа спину ровно, сохраняя остатки достоинства. Нельзя демонстрировать противнику свою слабость, в каком бы дерьме ты ни оказался. Голова всё ещё кружится, и он опирается на прутья решётки, чтобы обрести равновесие.       — Очнулся, ублюдок, — гулко раздается в стенах подвала знакомый женский голос. Взгляд фокусируется на спустившейся парочке: ну кто бы мог подумать, та самая недавняя знакомая из таверны, а рядом какой-то парень, похожий на неё как две капли воды. Девчонка уже успела переодеться и теперь, в кожаных штанах, свободной, но видавшей виды рубашке и кожаном жилете, выглядит куда более уверенно, чем какое-то время назад в таверне. Вампир отмечает кинжал на бедре и перчатки без пальцев: такие обычно носят воры из Нижнего города.       — И тебе хорошего вечера, Октавия, если тебя действительно так зовут, — голос вырывается из пересохшей глотки хриплым лаем, и Астарион нервно прочищает горло, пытаясь вернуть себе прежнее звучание. — Уже избавилась от этого преступления против моды, называемого платьем? Ну и правильно, тебе больше к лицу, когда ты не пытаешься строить из себя кого-то, кем не являешься, — он чувствует их волнение и не может отказать себе в удовольствии немножечко подерзить похитителям, даже несмотря на заведомо проигрышное положение.       Глаза девчонки гневно сверкают изумрудными искрами, в руке, блеснув сталью в полутьме, появляется кинжал, направленный в его сторону. Парень рядом с ней кладёт ладонь на её плечо и успокаивающе бормочет:       — Эй, Тав, тише. — Он одет в магическую робу, на полголовы выше сестры, а то, что они родственники, не вызывает никаких сомнений, пусть и имеет чуть более острые черты лица. Как интересно, брат-маг и сестра-воровка, зачем же это им понадобилось устраивать этот цирк с похищением?       — Чего вам от меня надо? — раздражённо бросает Астарион, с недоверием глядя на парочку.       — Ответы на вопросы. — Девчонка убирает кинжал и складывает руки на груди, острый взгляд из-под густых бровей, кажется, способен прожечь в нём дыру.       — Как скучно, — хмыкает вампир, пытаясь скривить надменное лицо, но разбитая скула отдаёт болью при любой мимической активности.       — А я здесь не для того, чтобы развлекать тебя, вампирское отродье, — последние слова Тав выплёвывает с особым презрением.       — Как ты… — Его глаза расширяются от удивления. Чем он себя выдал? Где был неосторожен?       — Неважно, я знаю, кто ты, но мне неизвестно, кто твой хозяин, — девушка поджимает губы. — Ты назовёшь мне его имя!       Астарион издаёт нервный смешок:       — Вот так просто? Ты предлагаешь мне подписать себе смертный приговор и сдать своего хозяина? Знаешь, дорогая, просто подожди ещё пару часов и сама увидишь, когда он за мной явится. — Он бессовестно блефует. Если честно, вампир совсем не уверен, что Касадор явится за ним, что он вообще сейчас осведомлён, где его отродье. Присутствие мастера в мозгу всё ещё не ощущается, однако это не мешает ему попробовать сыграть ва-банк. — И возможно, если ты отпустишь меня раньше, чем он здесь окажется, мы никому не скажем о нашем маленьком недоразумении.       — А это вряд ли, — вмешивается парень. — Твой хозяин тебя сейчас не слышит и не знает, где ты. Ты ведь уже заметил небольшие… перемены в твоём сознании? Оно очистилось от всякого рода помех, ведь правда? — последний вопрос парнишка-маг задаёт с осторожностью, будто бы не совсем уверен в эффекте, который должен быть оказан.       Какого дьявола тут вообще происходит? Кто эти двое? Вот бы ещё кто ответил на его вопросы. Астарион собирается с силами, пытаясь не выглядеть сбитым с толку. Выдать хозяина — заранее подписать себе смертный приговор. Даже если их ментальная связь с Касадором по какой-то причине сейчас разорвана, это вовсе не означает, что его не найдут позже, у лорда вампиров много связей в городе, при желании тот отыщет иголку в стоге сена, а уж найти своё отродье в подвале Нижнего города — дело ну максимум нескольких дней.       — Я… Он правда меня не слышит? Как вы это сделали? — внутри загорается совсем крохотная искорка надежды. Если есть способ отгородиться от вторжения Касадора в его голову, он должен знать, чёрт возьми, как.       — Ряд заклинаний, наложенных на ограниченную местность, которые… — начинает парень, но тут же обрывается, когда когда сестра резко поднимает руку, заставляя его замолчать.       — Гус, ему не обязательно знать, здесь мы задаём вопросы, — мягко перебивает его Октавия, затем снова поворачивается к вампиру, добавляя в голос больше стали — Кто? Имя.       — Я не… — он нервно сглатывает. — Зачем тебе знать?       — Затем, что это, возможно, сохранит тебе жизнь, если я буду милосердна, — шипит она сквозь зубы. Астарион всё ещё медлит. Что если это какая-то проверка от Касадора? Что если это какой-то очередной чёртов план хозяина, повод подвергнуть его пыткам, снова обвинить в никчемности и некомпетентности. Нет, это какой-то бред, это происходит не с ним. ***       Молчание в подвале становится тягучим и почти осязаемым. Вампир колеблется, что-то мешает ему выдать собственного хозяина. Преданность? Страх? Тав начинает терять терпение.       — Сестрица, ты слишком давишь на него, может, попробуешь другую тактику? — Густав мягко берёт её за плечо, как всегда деликатный до зубовного скрежета. Присутствие брата ограничивает, связывает руки. В конце концов, Тав привыкла подавать ему хороший пример, а не демонстрировать свою отбитость и порочность. Наверное, впервые в жизни, она чувствует лёгкое раздражение от его присутствия.       — Густав, — хрипло шепчет Октавия, — выйди.       — Но… — Гус медлит какое-то время, затем вздыхает и направляется к выходу.       — Жди за дверью, если позову — тут же возвращайся, понял? — её голос звучит коротко и отрывисто, как и всегда, когда она сосредоточена.       Брат кивает и закрывает за собой тяжёлую дверь с той стороны. Какое-то время они молчат. Вампир напряжённо сверлит её багровыми глазами из-под нахмуренных бровей, ожидая реакции. В руке Тав снова оказывается кинжал, она крутит его между пальцев, сталь угрожающе поблескивает в тусклом отблеске лампы. Эльф вопросительно поднимает бровь:       — Будешь пытать меня? О, интересно, срежешь с меня кожу? Или лучше переломаешь кости? О, я знаю, можешь вырвать ногти или зубы, не бойся дорогая, они отрастут! — Он театрально заламывает руки в наигранном веселье. — Давай, удиви меня, покажи что-нибудь, что со мной ещё не делали, — улыбка резко слетает с бледного лица, теперь он смотрит исподлобья, а в голосе будто сквозит обречённость. — Держу пари, в пытках ты куда менее изощрённа, чем мой хозяин, — вампир мрачно усмехается, обнажая клыки.       Его реакция на мгновение выбивает Тав из колеи. Вообще-то, она никогда не считала себя садисткой, не получала удовольствия от длительного методичного причинения боли живым существам. Даже самых конченых ублюдков Октавия предпочитала убивать быстро и эффективно. Она просто хотела припугнуть его, сблефовать, но эта холодная решимость, безразличное принятие собственной судьбы, такое подробное смакование всех возможных пыток, которым его уже подвергали, заставляют её сердце сжаться в ледяных тисках от ужаса.       — Так и знал, что у тебя кишка тонка, — эльф изображает разочарование, но как бы ни прятался он за напускным сарказмом, Октавия слышит в его голосе облегчение.       Решение приходит почти спонтанно, она даже толком не успевает его как следует обдумать, когда холодное лезвие прочерчивает ладонь, обжигая острой болью. Тав тихо шипит, чувствуя, как по руке бежит струйка тёплой крови.       — Ты наверняка голоден, — вкрадчиво шепчет она, вытягивая вперёд руку. Пара рубиновых капель падает на пол, вампир провожает их завороженным взглядом, нервно сглатывая слюну. Октавия чувствует, как напряглись его мышцы, как тело вытянулось словно струна, всё внимание Астариона приковано к тоненькому красному ручейку, бегущему по её ладони, вниз, к запястью. — Моя кровь в обмен на твои ответы, один глоток — один ответ, идет?       — Идёт, — хрипло отвечает вампир, облизывая пересохшие губы. ***       Он ожидал любого исхода: что ему будут срезать кожу, ломать кости, отрезать конечности, всё это почти не заботило Астариона, его тело терпело и не такие издевательства, но то, что сделала девчонка, было ударом под дых. Вампир сразу почувствовал этот опьяняющий и дурманящий запах свежей крови, он манил, щекотал ноздри, заставлял желудок скручиваться в болезненном припадке, а рот наполняться слюной. Эльф едва сдержал порыв наклониться и слизать упавшие на пол капли, но ещё чуть-чуть и он будет способен и не на такое унижение, плевать, что это кто-то увидит. Пальцы вцепились в металлические прутья решётки до побелевших костяшек, с губ слетел почти требовательный, отчаянный стон. Она хочет ответы? Да всё, что угодно за пару глотков тёплой, красной, солёной и такой живой, такой манящей…       — Кто твой хозяин? — Тав зажимает кулак, так близко и так далеко, чтобы дотянуться.       — Касадор Зарр, — словно во сне, Астарион слышит свой хриплый стон, уже всё равно что сделает с ним мастер, когда найдёт, просто дайте, дайте же…       Глаза девчонки распахиваются от удивления, но ладонь с благословенной жидкостью оказывается совсем рядом. Вампир припадает к ране, слизывая кровь. Боги, как же это жалко, должно быть, смотрится со стороны, Астарион почти дрожит от возбуждения, напрягаясь каждой мышцей, когда тёплая солоноватая влага наполняет его рот. Рука снова исчезает, затем следует ещё один вопрос тоном, таким же металлическим, как и послевкусие на языке:       — Жители города. Ты похищал их для него?       Астарион прерывисто дышит, облизывая остатки крови с пересохших губ:       — Да, всё для него… никогда… не забирал себе… всех… приводил Касадору, чтоб его черти драли! — Алые глаза жадно следят за рукой, которая приближается к решётке в награду за ответ. Ещё один благословенный глоток. Всё нутро горит и требует не останавливаться, не прерывать это чистейшее блаженство, поэтому, когда Тав в очередной раз отдёргивает руку, с его губ слетает отчаянный стон.       — Как давно ты на него работаешь? — вопрос едва слышен сквозь шум в ушах, будто его голова сейчас под водой.       — Две… сотни… чертовых лет! — Очередной глоток, как спасение, губы вновь жадно припадают к ране, которая почти начинает затягиваться. Астарион нетерпеливо проводит языком прямо по разрезу, пытаясь вновь заставить кровь течь, и у него это получается. Тав шипит от боли и снова отнимает руку.       — Что… он с ними делает? — Он чувствует, как ее голос слегка дрожит, будто бы девчонка боится услышать ответ.       — Ест, выпивает досуха, убивает, откуда мне, дьявол его дери, знать, моя работа притаскивать свежую кровь! — кричит Астарион почти не скрывая раздражения, вновь фокусируясь на порезе. На этот раз Тав не спешит подносить руку ближе, эта медлительность изводит, заставляет извиваться каждую клеточку тела, будто на иголках. — Прошу тебя, Октавия… Он правда нам не докладывает, я сказал всё, что знаю, — В его глазах, голосе, позе — отчаянная мольба на грани с унижением, но сейчас ему так плевать на это.       Девушка хмурится, будто уходит в свои мысли, переводит на вампира взгляд, полный презрения, но всё же подносит ладонь ближе и на этот раз Астарион успевает сделать сразу два глотка, прежде, чем у него снова отбирают драгоценную кровь.       — Ты сказал «вам». — Она напряжённо поджимает губы. — И сколько у него таких, как ты, в услужении?       — Шестеро, ещё шестеро моих чертовых братьев и сестёр, — хрипло шепчет Астарион.       Снова ладонь оказывается ближе к прутьям клетки и он жадно слизывает остатки крови с раны, которая упрямо снова начинает затягивается, но в этот раз девчонка не даёт ему вскрыть порез. ***       Тав достает платок и перевязывает повреждённую ладонь. Сейчас информации более чем достаточно, ей нужно переварить услышанное, прежде чем строить дальнейшие планы действий. Она почти не обращает внимание на вампира, что разочарованно стонет от осознания, что кормёжка закончилась так скоро. Девушка быстрым шагом покидает подвал, запирая тяжёлую дверь на засов. За дверью Густав нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Внимание брата привлекает окровавленная повязка, он многозначительно поднимает бровь.       — Что? Небольшая плата за информацию. — Сестра старается держаться невозмутимо. — Но оно того стоило… я надеюсь.       Остаток ночи Тав пытается уснуть. Её мучают кошмары, будто вампир выбрался из запертого подвала и они с его хозяином вместе пьют её кровь, припав к шее с обеих сторон, а на полу валяется труп Густава, которого чудовища уже успели высосать досуха. Октавия просыпается в холодном поту, сердце бешено колотится о грудную клетку, руки, как и все тело, потряхивает мелкой дрожью. Девушка спускается на кухню, чтобы налить себе воды. За окном почти светает, Тав, нервно сжимая кружку, украдкой бросает тревожный взгляд на массивную, обитую железом дверь подвала, что всё ещё непоколебимо стоит на месте, не демонстрируя никаких следов взлома. Её так и подмывает посмотреть, как поживает их пленник, не вырвался ли из клетки, чтобы вернуться к хозяину. Любопытство, в конце концов, пересиливает страх, и девушка снимает тяжёлый засов и спускается в вниз, сжимая лампу в одной руке, а в другой — кинжал. Вампир лежит на каменном полу, свернувшись калачиком. Завидев её, он вскидывает голову и поднимается на локтях, огненные глаза равнодушно следят за её приближением.       — Пришла за очередной порцией информации? — Он бросает быстрый взгляд на перевязанную ладонь, в которой она держит фонарь.       Тав лишь отрицательно качает головой.       — Пришла проверить, что ты ещё на месте, — её голос звучит спокойно и уверенно, будто бы совсем недавно она не видела его в кошмарах.       — О, как трогательно, спасибо! — Вампир притворно всплёскивает руками. — Я всё ещё на месте. Довольна? — Он садится каменный пол, поджав ноги, и трясёт непослушными кудрями, Октавия замечает, что его скула уже почти зажила. Она переводит взор на пол и обнаруживает в клетке рядом с эльфом трупик крысы, Астарион прослеживает за её глазами и поднимает бровь в ответ, стараясь сохранить невозмутимость. — Что? У вас тут подвал крысами кишит, за избавление от паразитов я с тебя потребую отдельную плату. — Он пытается прятаться за сарказмом, но голос дрожит и его фальшивая бравада смотрится крайне жалко.       Тав вдруг осознает, что картина бессердечного монстра, которую она все эти годы рисовала в своём сознании, представляя похитителя своей матери жестоким хладнокровным садистом, абсолютно не вяжется с реальностью. Перед ней сидит сломленное, отчаявшееся существо, пытающееся прятаться за маской сарказма и самоуверенности, голодное, затравленное пытками своего хозяина и абсолютно жалкое. Она хмурится, не спешит отвечать на его колкие замечания, упрекая себя за крамольные мысли. С самого первого дня, когда Тав случайно встретила бледного эльфа в таверне, она мечтала лишь о том, как вонзает нож в его грудь, а сейчас… ей хочется его только пожалеть.       Вампир недоверчиво разглядывал ее в ответ.       — Что ты так пялишься? Задумала чего-то? — Он боязливо отодвигается подальше от прутьев клетки.       Октавия ставит фонарь на пол и садится перед решёткой, скрестив ноги.       — Ты когда-нибудь задумывался, что случается с родными и близкими тех, кого ты приводил своему хозяину? — её голос тих и печален, она тяжело сглатывает застрявший в горле комок, пытаясь прогнать нахлынувшие воспоминания. Ну вот, не хватало ещё разреветься тут перед пленником.       Вампир подаётся вперед, пытаясь рассмотреть лицо Тав в слабом отсвете фонаря. Он вздыхает, потирая затылок:       — Честно говоря, стараюсь об этом не думать… Иначе… Я бы не решился. — Понимая, что от неё не исходит опасность, он подползает ближе и садится почти вплотную к прутьям клетки, обхватив колени руками. — Либо я, либо они, дорогая. Каждый раз, когда я возвращаюсь с пустыми руками, Касадор этого… не прощает.       — Пятнадцать лет назад ты похитил женщину, — ей трудно говорить, но Тав хочет, чтобы он знал, знал по какой причине его тут держат. — Лет сорока, человек, каштановые волосы с проседью, чем-то… похожа на меня.       Астарион силится вспомнить, но сдаётся и отрицательно мотает головой:       — Прости, дорогая, не помню… Это… была ваша мать, верно?       Октавия молча кивает, она почти готова разрыдаться, стиснув зубы, девушка делает несколько глубоких вдохов, пока её не отпускает.       — Мне очень жаль… — тихо продолжает вампир, он больше не находит других слов поддержки, а просто молчит, изучая сгорбившуюся хрупкую фигуру по ту сторону решётки. — Мне правда жаль, Октавия.       Тав стискивает зубы, злая сама на себя. Ну и как теперь его ненавидеть после таких слов? Жаль ему! А может, и вправду жаль? Способен ли вообще такой, как он, раскаиваться или это всё блеф, чтобы расположить к себе своих надзирателей и выторговать условия получше?       Она поднимает глаза, тихонько всхлипывает, всё ещё пытаясь сохранять злость в голосе:       — С двенадцати лет мы с братом выживали как могли, чуть не умерли от голода… и всё… из-за… — «Из-за кого, Тав? Кого ты винишь? Астарион виноват в этом столько же, сколько и мама, что согласилась на его компанию в тот злополучный вечер». Октавия не понимает, на кого сейчас злится: на Астариона, для которого незнакомая женщина была всего лишь случайной жертвой, чтобы спасти себя самого от пыток хозяина, на мать, которая повелась на сладкие речи незнакомца и легкомысленно поддалась искушению, забыв о детях, на чёртов город, который был равнодушен к двум одиноким подросткам и чуть не сожрал их с потрохами, или, может быть, на себя? На то, что так бессильна, так мало смогла сделать для себя и брата.       Тав вздрагивает, когда ледяные пальцы накрывают её руку.       — Касадор разрушил сотни, тысячи жизней, дорогая. Твою, мою, да половина этого чёртового города потеряла кого-то по его вине! — Вампир сидит, прижавшись лбом к прохладным металлическим прутьям клетки, совсем близко, ободряюще сжимая её ладонь, такой простой и такой нужный ей сейчас жест.       Касадор… Ну конечно, этот невидимый кукловод Врат Балдура, по его вине хренов город прогнил до основания. Пожалуй, она окажет услугу и городу, и всему миру, если избавит их от такого чудовища.       — Я убью его, — шипит Октавия сквозь зубы, сжимая дрожащие от закипающей ярости кулаки. — прикончу… ***       Когда Тав обещает прикончить Касадора, Астарион непроизвольно издает истерический, почти надрывный смешок. Нет, ему, конечно, приятно, что лёгкая манипуляция переключает гнев Октавии на истинного виновника всех бед, его хозяина, но что дальше?       — Ты? — Эта картина кажется ему до смешного гротескной и нелепой: тощая девчонка с кинжалом наперевес против сильнейшего вампира, обладающего древней магией, недюжинной силищей и садистскими наклонностями. — Не пойми меня неправильно, дорогая… — он старается подбирать слова максимально деликатно. — Но чтобы одолеть Касадора твоего кинжала недостаточно, будь ты хоть тысячу раз мастером своего оружия.       Но на краткий миг её глаза, полные безрассудной решимости, зажигают крошечную искорку надежды где-то в глубине его чёрной, погрязшей в пороке и безнадёге, души.       — Я буду не одна. — Тав стискивает челюсти, сжимая в трясущихся кулаках полы своей ночной пижамы.       — Брат твой тебя тоже не спасёт, милая. Вас двоих слишком мало, чтобы его победить. — Он чувствует себя почти паршиво, разрушая её ожидания, но лучше уж так, чем обманывать девчонку пустой надеждой.       Октавия обхватывает металлические прутья решетки, подтягиваясь вперед, её лицо совсем близко и Астарион может разглядеть крохотные веснушки на загорелых острых скулах, трещинки на пересохших и обкусанных губах и отчаянную надежду в её зелёных глазах, за которую девчонка продолжает цепляться с завидным упрямством.       — А ты? — короткий и простой вопрос, прозвучавший в гудящей тишине подвала, заставляет всё внутри оборваться.       — Я? — зачем-то переспрашивает Астарион и замолкает. Что он может сделать? Любой его бунт Касадор всегда подавлял с особой жестокостью, каждый раз подчиняя разум, давая понять, что его тело ему больше не принадлежит. — Октавия, ты понимаешь, что я… — его голос обрывается. «Что я могу вас убить, если Касадор так захочет». Он делает усилие, чтобы продолжить: — Я буду полезен, если останусь здесь, дорогая. Я уж не знаю, как вы сделали это место безопасным от вторжения Касадора в мою голову, но… ваша клетка стала островком свободы для меня. Иронично, не так ли? — Вампир изображает слабую улыбку. — Если я покину это место, снова стану заложником собственного хозяина, перестану себе принадлежать.       — А если… я скажу Гусу, и он что-нибудь придумает, я уверена, братишка у меня чёртов гений, каких поискать, — не унимается Тав. Нет, эта девчонка точно упрямая как ослица, и это… не может не вызывать в нём восхищение.       Астарион застывает на месте. От осознания, что у него может появиться хоть малейшая призрачная надежда сразиться с Касадором, тело начинает покрываться липким страхом. Нет, он не сможет, он слишком беспомощен против хозяина.       — Я… не знаю, Октавия. — Он отводит глаза, чувствуя укол стыда за своё малодушие. — Я всего лишь его отродье, что я…       — Но ведь отродье может убить своего хозяина! Может ведь? Были случаи… — Тав упрямо мотает головой, не желая мириться с его слабыми отговорками, затем, будто что-то вспомнив, вскакивает с места и убегает наверх. Через несколько минут девчонка возвращается с какой-то книжкой в руках. — Вот. — Она протягивает книгу Астариону.       — О, занимательное чтиво, чтобы я не скучал тут в одиночестве? — Вампир вопросительно поднимает бровь, принимая из ее рук книгу.       — Я не знаю, кто такая эта… Леди Инкогнита, она ничего не пишет тут ни о себе, ни о своем прошлом, но очень подробно описывает вампиров и их отродий. — Тав нетерпеливо переминается с ноги на ногу, наблюдая, как Астарион листает страницы. — Именно по её описаниям мы поняли, кто ты такой, пока наблюдали за тобой.       — А откуда?.. — Вампир в удивлении поднимает брови, указывая на книгу. — Откуда у вас это?       Октавия смущённо пожимает плечами:       — Спёрла в какой-то букинистической лавке как чтиво на ночь, похоже, прошлый хозяин и сам не представлял её истинной ценности. — Она виновато потирает затылок и отводит взгляд.       Спёрла ценнейший трактат о вампирах в букинистической лавке? Астарион не может сдержать смеха, осознавая всю абсурдность ситуации. Нет, эта девчонка точно либо станет его спасением, либо сведёт в могилу. Едва отдышавшись от смеха, он прикладывает руку к груди:       — Я обещаю, что ознакомлюсь с тем, что тут написано. — Он вдруг становится серьезным. — Но… больше ничего не обещаю.       Тав понимающе кивает, на минуту молчание между ними становится ощутимо неловким:       — Тогда… не буду мешать. Оставлю тебе лампу и пойду вздремну немного…       Она поджимает губы, одарив Астариона долгим взглядом из-под густых бровей и разворачивается к выходу.       — Октавия! — окликает он, когда девчонка уже почти скрылась за поворотом, отчего та резко разворачивается на пятках. — Спасибо. — Эльф указывает на книгу и мягко улыбается.       Тав нервно дёргает скулой, но, видя его выражение лица, слегка расслабляется и едва поднимает уголки рта в ответ.