(I Just) Died in Your Arms

1980 год, Калькутта

Амала не работает из дома, как это делает большинство глав семей в Дюжине. Она предпочитает уезжать утром, а вечером возвращаться. Приученная с детства работать в тишине, приученная к порядку, Амала не согласна на меньшее. Амала не работает из дома и поджимает губы тонкой линией, когда ей приходится объяснять кому бы то ни было: — Это наш дом, а не проходной двор. Нечего здесь им делать, оставлять свою зависть на наших вещах через злые взгляды. Иначе говоря, молодой госпоже Басу хватает проблем и без сглаза в её жизни. Кабинет Амалы находится в одном из административных зданий в центре города. Внушительное строение, оставшееся после колониального прошлого, когда-то служило банком, позже здесь расположился центральный суд. Семьей, которая всегда отвечала за юридическую сторону всех вопросов в дюжине, была и есть — семья Сингх. Так уж повелось, что как такового влияния на дела эта семья законников никогда не имела. Но зато исправно эти дела оформляла и была в курсе всех операций, проводимых между 12 семьями. Нужно учесть, что старшие сыновья (а иногда и дочери) всех семей традиционно имели прекрасное правовое образование. Пускай оно не всегда подкреплялось дипломом, но каждый мог составить договор любой сложности, учредительные документы и даже брачный контракт — всё без особых проблем. Между тем семья Сингх просачивалась в судебную систему Калькутты на протяжении десятилетий. Дело за делом, должность за должностью, кабинет за кабинетом, приговор за приговором. А центральное здание суда всегда было эпицентром их деятельности. Имея родственников в каждом правовом отделе — будь то гражданское право, криминальное, трудовое, коммерческое или семейное, — они покрывали все аспекты жизни в Западной Бенгалии. Знающие все тонкости и лазейки, им не было равных ни в судебном зале, ни в кулуарах министерств. Амала всегда считала несправедливым, что семья, которая может похвастаться плеядой из успешных адвокатов и любимых народом судей, находилась так низко в иерархии Дюжины. Поэтому когда мэрия постаралась «отжать» такой прекрасный памятник архитектуры местного значения, по тихому… кабинет за кабинетом, пролет за пролетом, метр за метром. Когда притязания мэрии становятся всё настойчивее, господин Санджэй Сингх, нынешний глава семьи, приходит к выводу, что вся эта волокита обходится им слишком дорого. Он начинает подыскивать новое здание для суда, поскольку предложенная городской властью альтернатива на окраине города — это, ну, совсем уж неравноценный обмен. Именно тогда Амала делает предложение, от которого они не могут отказаться. Из ниоткуда появляются заключения о нарушении строительных стандартов (чтобы это ни значило), о наличии несоответствий в нормах здоровьесберегающих технологий, а именно о плохой вентиляции и высокой влажности, ведущей к появлению плесени в подвалах, а также о наличии несертифицированных строительных материалов, якобы представляющих угрозу для здоровья. Ведь, это же строили чертовы англичане! Представители мэрии не сильно верят в это. И тогда, по приказу Амалы организовывается поджог. Естественно, там было больше дыма, чем огня, но пунктик «повреждения вследствие пожара» поставил точку в этой недолгой борьбе. Здание выставляют на аукцион по смешной цене, и семья Басу (а кто же еще?) покупает его с молотка. Господин Сингх облегченно вздыхает, когда передает документы о праве собственности, оформленные на имя госпожи Амалы Басу, прямо ей в руки. Не ожидает он от неё ни каверзы, ни подлости, не боится, что она выставит их семью за дверь и построит на месте суда что-нибудь легкомысленное, например, отель. Санджэй Сингх годится ей в отцы, и он не боится, но… такие мысли его посещают. Однако молодая госпожа… удивляет его. Они встречаются в библиотеке в усадьбе Басу. С портретов, что украшают стены, на них взирают гордые женщины, прекрасные и сильные… в своем одиночестве. На девушке деловой костюм на европейский манер и такого кроя, какой сам Санджэй не позволил бы носить своим сестрам и дочерям. Приняв в руки результат его работы, Амала пробегает глазами по строчкам и произносит: — У вас такой красивый почерк… каллиграфический. — Ухмыляясь, она обращает на него свои ясные глаза, и господин Сингх думает, что цвет их сравним с зеленью мятных листочков. — Жалко, что свидетельства не понадобятся. Этими словами она предупреждает о своем следующем действии, но Санджэй все равно громко выдыхает и вздрагивает, когда девушка, которая годится ему в дочери, выбрасывает их в мусорку. Господин Сингх едва успевает подумать: «Взбалмошная девчонка!» Хорошо представляя, что именно о ней подумали, Амала, смотря ему прямо в глаза, протягивает папку, что все это время лежала на столе. Мужчина устало вздыхает и одевает очки, прежде чем посмотреть, что за документ внутри. Ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что это. Хватает одного, но смотрит он несколько дольше. — Это...? — Я надеюсь, что нотариус все правильно оформила, — перебивает его Амала, обходя стол и садясь в кресло во главе. — Ведь, она — ваша младшая дочь. — Вы просили Сонию оформить дарственную? — О, да! Вы отлично выполнили свою работу, — она не смотрит на него, фокусируя свое внимание на бумагах, разложенных перед ней, — в этот раз и всегда. — Спасибо, госпожа, для семьи Сингх честь служить… Амала прерывает его одним взглядом. Санджэй как раз снимает очки, чтобы протереть лоб платком из кармана и застывает на месте. — Дюжина очень ценит вашу семью и тот вклад, что вы привносите на благо нас, Калькутты и всей Западной Бенгалии. Потому это здание суда, в котором долгие 40 лет служил ваш дед — достойный подарок за ваши… хлопоты. Мужчина склоняет голову в поклоне. — Мне понравилось работать с вами, господин Сингх. Я очень ценю тщательность и профессиональную этику — те качества, которыми славится ваша семья. — Благодарю, госпожа. Мне и моей семье всегда несказанно приятно работать с вами. — Лесно слышать. Повисает пауза, во время которой Амала продолжает смерять его изучающим взглядом. — Я могу идти? — решается спросить Санджэй, сжимая папку с дарственной бумагой в правой руке. — Да, конечно, — даже не моргнув отвечает девушка, но по ее тону можно различить, что она еще не договорила. Санджэй кладет папку в свой портфель из крокодиловой кожи, бросая на неё короткие взгляды. Снова кланяется и успевает сделать всего лишь три шага в сторону двери, когда его окликают: — Господин Сингх! Мужчина прикрывает глаза и медленно оборачивается. — Я надеюсь, что вы хорошо помните, чье имя указано в строке «Даритель»? — Разумеется госпожа.— Его бросает в холодный пот. — И то, как легко оно оказалось там в первую очередь? — Она упирается локтями об стол и крутит в руках одну из тех тяжелых ручек, которые обычно предпочитают мужчины. — Да, госпожа Басу, — мужчина склоняет голову в смирении. — Вот и славно. Амала наконец-то опускает взгляд, а Санджэй опускает напряженные плечи. Он ловит себя на мысли, что Джотсана никогда не позволяла себе таких улыбок, какая играет на лице Амалы. — Ах, да! Еще одна маленькая просьба. Санджэй начинает терять надежду, что он когда-нибудь покинет эту библиотеку. — Для вас — все что угодно. — Я могу рассчитывать на кабинет в вашем здании, господин Сингх? — для обычного человека ее вопрос прозвучит почти невинно. — Назовите помещение, и оно ваше. — Не переживайте, господин Сингх, — на ее губах кривая ухмылка, — на зал суда я не претендую. Мои запросы поскромнее. Именно в этом здании и именно в этом кабинете Амала ведет дела Дюжины, и именно в этом месте вы скорее всего её найдете, если пожелаете. Среди многочисленных предположений, почему именно это здание выбрала госпожа Басу для ведения своей деятельности, есть комичные, глупые и абсурдные. Например, что Амала чистит себе карму просто находясь в здании, где вершится правосудие. Или что госпожа Басу возомнила себя воплощением Дурги-воительницы — богини, способной преодолевать зло и обеспечивать справедливость. Ближе всего к правде оказывается предположение Риши Дубея, что после учебы в Лондоне ее попросту тянет к английской архитектуре. И только Рэйтан осведомлен о секретных ходах, проложенных меж стен, по которым когда-то водили обвиняемых или проходили сами судьи, чтобы избежать гнева разъяренной толпы после неудовлетворительного вердикта. — У тебя не получится избегать его вечно, — ухмыляясь, говорит Аватар порядка, глядя в окно на идущего к главному входу Амрита Дубея. — Пока получается, — бросает Амала через плечо, скрываясь за потаённой дверью, что спрятана за гобеленом. Рэйтан задерживает взгляд на нем. Гобелен старинный, но хорошо сохранившийся. Амала купила его за гроши на одном из стихийных рынков. На нем изображен бенгальский тигр среди горных джунглей. Его могучее тело обрамлено пышной листвой, а шерсть, окрашенная в богатые полосы, сияет под лучами солнца. Тигр излучает грацию и уверенность, его когти, как острые клинки, надежно впиваются в кору дерева. Кошачий взгляд, полный сосредоточенности и непоколебимости, направлен вперед, вглубь джунглей, словно он следует за какой-то древней магией. Побеспокоенный Амалой гобелен качается, отчего создается впечатление, что у животного сокращаются мышцы. Будто он охраняет свою хозяйку. — И с каких это пор ей полюбились тигры? — задает риторический вопрос Рэйтан. В один из осенних дней Амала слышит стук каблуков откуда-то из-за двери. Цок-цок-цок по мраморному полу её приемной. Молодая госпожа улыбается и с готовностью встает из-за стола, чтобы встретить свою гостью. Секретарь услужливо открывает двери, и, не теряя ни секунды, в кабинет впорхнула девушка, одетая по последней западной моде. Её дорогая подруга. — Кхан, почему если я хочу с тобой увидеться, то мне обязательно нужно приезжать сюда? — вместо приветствия она выказывает своё недовольство и преувеличено размахивает руками, прежде чем заключить Амалу в объятия. Искренние и крепкие. — Потому что кто-то трудится как карка, а кто-то приехал сюда на каникулы, — прикрыв глаза и вдыхая запах знакомых духов, отвечает Амала. — Потому что у господина Шарма праздник, и он пригласил меня, свою дорогую родственницу, на день рождение своего первенца. — Девушка смотрит на нее своими бледно-голубыми глазами, полными снисхождения. Они отпускают друг друга, и Амала улыбается, глядя на нее, и признается: — Я скучала. Та довольно ухмыляется, но не спешит отвечать. Она вглядывается в лицо Амалы и подмечает то, что та пытается скрыть. — Ты плохо выглядишь. В ответ госпожа Басу хохочет, опускает взгляд, откидывает косу за плечо и отходит от нее. На безопасное расстояние от её вездесущего взгляда. — Я уверена, ты видела меня в состоянии и похуже. — Амала останавливается у окна. — Нет, правда. Скажи, тебя опять мучают головные боли? — в голосе собеседницы слышатся обеспокоенные нотки. — Навевает воспоминания… Девушка старается громко не стучать своими каблуками, когда подходит к ней и становится рядом. — … когда ты только появилась у нас в доме.

1973 год

Амала с детства знала, что будет учиться в Лондоне. Как, собственно, и много других вещей, которые она знает с детства. Но когда ей исполняется 17 лет, и приходит время отправляться на учебу… Её буквально силком и против воли оттаскивают от вед, тантр и упанишад (тут и пояснять не надо ради кого она это изучает), запаковывают вместе с её вещами, вручают паспорт с фамилией Кхан, сажают на самолет и отправляют в Лондон. Документы на поддельное имя — это мера предосторожности. Всегда найдутся люди, осведомленные о Дюжине и той власти, что сосредоточена в руках у Басу. А так… неприметная и распространенная фамилия «Кхан» послужит прекрасным прикрытием и отведет от беды. Амрит приезжает, чтобы проводить её в аэропорт. Амала надеется, что он увезет её с собой, что он порвет её паспорт и билет (которые предусмотрительно не выпускает из рук дядя Камал), что он попросит её не уезжать. — Не плачь, моя махарани… Его голос успокаивает бурю негодования, что грозит потопить весь мир в её слезах. Хотя ни одна слезинка еще не упала с её ресниц. — Я даже немного завидую тебе, — её руки в его, и он гладит костяшки большими пальцами, — твоя семья дает тебе вдохнуть глоток свободы, какой мне никогда не вкусить. Амрит поднимает на нее свои изумрудные глаза. — Разве только сорвать его с твоих губ поцелуем. На них смотрят, и, конечно же, они не посмеют сделать что-то предосудительное. — Я знаю, тебе будет плохо без меня. У Амалы напрягаются плечи и едва сощуриваются глаза. — Но ты должна быть сильной. Я тоже… Амала не слышит его слов, ведь осознание того, что он будет делать пока её не будет… Как старательно, как неустанно он будет выполнять свою работу брахмана в Калигхате. Это не ревность, это слёзы сдавливают ей горло так, что она едва может вздохнуть. Первая мысль – броситься к нему в объятия, просить, чтобы он не позволил никому её забрать. — Разве пять лет до нашей свадьбы это срок? Всего лишь отсрочка. Его благосклонная улыбка… злит её. Ужасно злит. До зубного скрежета. Амала отступает от своего нареченного, наконец вздыхает полной грудью, и, выпрямив плечи, произносит: — Не буду тратить время на пустые заверения, мой махарадж, — Смотрит прямо ему в глаза, не моргая. — Желаю вам славно трудиться во имя Махадеви Кали. Желаю самых хорошеньких девадаси и ровно столько сколько, потребуется для исполнения ваших обязанностей, махарадж. Все, кто слышали это пожелание, а это были все, отметили про себя, что это прозвучало как проклятие. Амала приезжает в Лондон заведенная, с невыплаканными слезами и обиженная. Её встречают в аэропорту и отвозят в дом... точнее особняк семьи де Клер. Это дом Ашера де Клера — второго сына Дивии Шарма и Кристиана де Клера. Памятуя о близких отношениях между семьями Басу и Шарма, вполне естественно, что выбор принять у себя (читаем между строк — присмотреть и отвечать головой за благополучие) наследницу Басу пал именно на барона Ашера де Клера. — Как я долго тебя ждала! А! Еще один плюс в пользу именно этого выбора — это то, что у барона есть внучка, ровесница Амалы. — Меня зовут Анджали. Правнучка Дивии Шарма энергична, улыбчива и была в Калькутте раза три от силы. Амала так часто видела портрет губернаторской четы, что ей совсем не составляет труда узнать холодную красоту, которой славился Кристиан де Клер, в этой девушке. — Мы раньше не встречались, но я надеюсь, что мы подружимся! У Анджали пронзительные светло-голубые глаза, брови соболиные, а волосы! Иссиня черные, такие густые, такие блестящие. Не всякая индийская девушка сможет похвастаться подобным. Амала с завистью наблюдает за тем, как её хвост подпрыгивает при каждом шаге. — Сколько ты летела? Выглядишь не очень… Амала оторопела от её слов. Это то, что никто не смел ей сказать, но то, что знала сама Амала и предпочитала не обращать внимание. Она плохо выглядит? Хм, это мягко сказано… Что значит её бессонница, потеря в весе, отсутствие аппетита, что у неё болит голова, что она бродит по коридорам усадьбы словно бхут, — в сравнении со служением Богине? Если потомок брахмана чувствует, что нужно больше энергии, значит он идет брать эту энергию. И разве это не её долг, не её обязанность… дать ему то, что он требует? Ведь она так его любит. Самое главное — это то, что её семья в курсе. Они в курсе того, что происходит между ними. Как, наверное, и вся Дюжина. Ведь все мы здесь взрослые люди, и все прекрасно понимают: когда Амала говорит, что пойдет на мужскую сторону в комнату к Амриту для того, чтобы отдать ему книги, которые брала для изучения… то, помимо книг, она отдает ему себя. Легко догадаться, за чем Амала ездит в Калигхат после закрытия. Они знают, а Амала знает, что тот чай, который ей заваривает мама — противозачаточный. Амала знает, что, выпив его, ей будет плохо, но послушно пьет. Ведь она его так любит… Её комната… это не то, к чему она привыкла (и это мягко сказано). Не то чтобы она рассчитывала на дворцовые покои с расписным потолком и мраморным полом, но реальность заставляет её неприятно поморщиться. — С твоего балкона можно перелезть на мой и оказаться в моей комнате! – лукаво улыбаясь, делится с ней Анджали. Наверно, соседство их комнат — это единственное, что сглаживает её разочарование. — Ты, должно быть, голодна? — Анджали внимательно смотрит ей в глаза, — Кухарка еще не пришла, но я покормлю тебя! От этих слов становится приятно на душе… уютно. — Я думаю, что мы с тобой подружимся, — говорит Амала, словно выносит приговор, который собирается приводить в исполнение все последующие годы. Анджали смеется от серьёзности её тона, берет за руку и ведет за собой. Все так и получилось, как сказала Амала в тот первый день их встречи. На время студенческих лет Анджали де Клер стала её главной советчицей, сообщницей и соратницей (и еще одно слово с корнем «бутыль»). Её дорогая подруга, которую не заставишь надеть сари и не заманишь в Индию ни под каким предлогом. От которой пахнет гвоздикой, перцем и сандалом. Она не способна к томной грусти, не любит предаваться мечтам в тиши и больше всего на свете любит лошадей. Первые дни – да что там! – первые недели будто кто-то веревкой связал их двоих. Как оказалось, английский у Амалы не идеален (и это мягко сказано). С ужасом девушка прислушивалась своим музыкальным слухом к местной речи, боясь и слово вымолвить за порогом особняка де Клеров. Кстати, о де Клерах. Семидесятилетний Ашер де Клер — второй сын и третий ребенок лорда Кристиана де Клера и его дорогой жены Дивии, шутит, что его 20-комнатный особняк кажется не таким уж огромным, когда приезжают его дети и привозят выводок его внуков за собой. Приученная с детства к тишине и порядку… Амале приходится мириться с шумом, детскими криками и другими неудобствами. Она думает, что к концу семестра сойдет с ума.

1980 год, Калькутта

Даже много лет спустя, живя в родном доме, Амалу преследуют похожие чувства и мысли. Когда семья Камала покидает Клифаграми и возвращается в усадьбу в Калькутте, тогда в доме становится особенно невыносимо. Это не из-за близнецов, которые всегда выкроят минутку и уморят Кирана за игрой в баскетбол, а после встанут по разные стороны от Амалы, займут своё место подле неё и будут делиться новостями, сплетнями, планами, мыслями со своей дорогой кузиной. Это не из-за дяди Камала, который надевает очки, чтобы перепроверить бухгалтерские книги, финансовую отчетность и налоговые декларации вместе с ней в библиотеке. И говорит какая же она умница. Амала улыбается ему почти не вымученно. Это не из-за тети Нейны, что предпочитает компанию Джотсаны или Индиры, и если и скажет что-то Амале, то только чтобы сделать ей комплимент и попросить беречь «наших мальчиков». Это из-за… — Сестренка! Пятилетняя младшая сестра Карана и Арджуна виснет на Амале, как только одному Кирану было позволено. Девушка делает над собой усилие, чтобы не проверить, остались ли следы на её любимом светло-голубом сари… от липких детских рук. Нандини — дочка о которой мечтала её тетушка. Сколько себя помнит, Амала слышала из её уст: — Как же я просила богиню о девочке! Когда врач подтвердил, что родятся близнецы, я так надеялась, что хотя бы один ребенок окажется девочкой… — говорила она это, расчесывая Амалу, укладывая её спать или усаживая к себе на колени. «Маленький ребенок в силах осчастливить до небес, а также ввергнуть в пучину мук» — и Амала знает это с тех пор, как в её жизни появился Киран. Знает, и ей не нужно было учить этот урок вновь. Дядя Камал готов бросить все свои дела и оставить Амалу одну с книгами и декларациями, когда его ненаглядная доченька прибежит и утащит его за собой. Каран и Арджун кружат её и передают из рук в руки, а она, как дикая мартышка, только радуется и все просит: «Еще! Еще выше!» Когда-то на её месте была Амала, которая выросла с непоколебимой уверенностью, что Каран и Арджун принадлежат ей и только ей. Что у них нет никого ближе, что любят они её больше всех, что они тройняшки. Её бабушка тискает её и зацеловывает, и обнимает… что это уже даже неприлично. — Маленькая Нандини растопила суровое сердце госпожи Индиры, — говорит Риши, наблюдая за играми матриарха Басу с самой младшей представительницей их рода. Он и Амала сидят в беседке, и на столике, помимо чая и сладостей, лежат документы, которые госпожа Басу нещадно черкает. — Никогда не думал, что увижу нечто подобное. Перьевая ручка в руке у Амалы ломается, и брызги чернил портят не только её белую блузку, но и шервани Риши. Когда все Басу в усадьбе, то Джотсана устраивает совместные просмотры фильмов в домашнем кинотеатре. В то воскресное утро Амала встает поздно и появляется за завтраком в пижаме. Индира делает ей замечание, что негоже разгуливать в неглиже в присутствии мужчин. На что Киран закатывает глаза и говорит, что в повседневных сари сестра показывает больше оголенного тела, чем сейчас, с длинными рукавами и штанами. Амала останавливается, чтобы ласково поцеловать его в макушку, когда проходит к своему месту за столом. Её защитник. Настроение молодой госпожи улучшается, когда она замечает малпуа на столе и спешит переложить всё себе на тарелку и ни с кем не делится. Кофе хорошо сварен, и у нее не болит голова. Наверное, поэтому она так легко соглашается проследовать из столовой в домашний кинотеатр (на радость Джотсане). Она сидит, подобрав под себя ноги, под боком у дяди Камала. Её брат укладывает свою голову маме на колени, Каран и Арджун разваливаются на полу, тетя Нейна устраивается в кресле. Если Амала не будет поворачивать голову, то ей не будет видно Нандини, сидящую на коленях у её бабушки. Рука, что гладит ребенка по голове, чередуется с поцелуями в макушку. Амала опускает голову дяде на плечо, прикрывает глаза и вздыхает. Горько и безнадежно. — Как красиво! Писклявый голосок заставляет Амалу открыть глаза. На экране на небольшой мощеной площади, какие встречаются в маленьких городках по всей Индии появляются тури. Деревенские девушки, обязательно длинноволосые и обыкновенные, заполняют собой все пространство, да так, чтобы ни клочка земли не было видно. На первый взгляд ни одна расцветка их шальвар-камизов не повторяется. Однако вот она! Главная героиня в зеленом наряде, которое, разумеется, одно такое единственное выделяется среди всего буйства красок. Тури стучат в барабаны, задавая ритм, и девушки танцуют. Ни одна не запыхалась и не сбилась. Главный герой, который вообще-то шел по своим делам, замечает самое яркое пятно во всем этом вихре и задерживается чтобы посмотреть. Он все вглядывается, но та самая, так и норовит ускользнуть. И главный герой, и зрители могут уловить только изящную ручку, босую ножку, нежную шейку. Он хмурится и теряет надежду и сгорает от любопытства… и вот он видит её! Самую прекрасную, улыбчивую и задорную. И жизнь его, конечно, не будет прежней, и все это — с первого взгляда. — Бабушка, а я повстречаю своего нареченного вот так? Как в фильме? Семья умиляется наивному вопросу Нандини. Амала чувствует смех дяди Камала под своей щекой. О! Маленькая Амала не могла задать подобного вопроса. Маленькой Амале дали на него ответ раньше, чем она могла бы его задать. — Это просто кино, милая, — спешит ответить тетя Нейна. — В жизни встречи редко сопровождаются музыкой и танцами. Нандини надувает губы, что вызывает очередную волну нежности у взрослых. Амала думает, что ей бы уже по этим губам ударили. — Богиня обязательно благословит тебя, моя хорошая, — заверяет Индира, — и пускай это будет не как показывают в фильмах! Мы найдем тебе самого лучшего нареченного.

1973 год, Лондон

Амала выбирает баскетбол в качестве факультатива, планируя без лишних усилий, заработать дополнительные баллы. А еще она правда хочет поиграть и потренироваться. Последние дни она плохо спит, у неё крутят ноги, трясутся руки и она бьется током. Амала буквально ощущает тот сгусток энергии, что копится у нее в районе солнечного сплетения. Избыток энергии, который некуда выплеснуть. Анджали списывает это на акклиматизацию, а сама Амала обвиняет во всем Амрита Дубея. Перед её внутренним взором её дорогой жених ухмыляется и одним лишь выражением своего бес (у)подобного лица заявляет ей: «Ну, я же говорил… тебе будет плохо без меня.» Как бы там ни было, но Амала предвкушает игру, ведь еще чуть-чуть и она сама заскачет как баскетбольный мяч. И наконец-то она уверена в выборе одежды. Она знает что в спорте модно, что к месту и в чем ей удобно. И в таком вот поистине боевом настроении Амала выходит во двор вместе со своими сокурсницами. — О, Боже, Кхан! — восклицает самая высокая девушка на их потоке (кажется её зовут Эшли), — и эти ноги ты прячешь под своими хипповскими юбками! Вокруг нее раздаются схожие слова восхищения и, наверное, впервые в жизни Амала смущается слыша комплименты адресованные ей. «Эй, Амрит… а тут не так уж и плохо.» — думает Амала и улыбается. Первый раз так искренне и воодушевленно, с тех пор как переступила порог университета. Лондонский имперский университет мог похвастаться роскошным английским парком с холмами, озерцом и лужайками, а теперь хвастается рядами теннисных и баскетбольных кортов, полями для мини-футбола и питчами для игры в крикет. Всё вышеперечисленное использовалось для нужд студентов и, конечно же для сдачи в аренду. Потому там постоянный движ, всё всегда занято и четко по времени. Амала думает, что это очень практичное решение. — Куда мы? — Нужно спуститься с холма, в баскет играют внизу. Очевидно, что никто ландшафт не выравнивал и потому их щебечущая стайка спускается по широкой каменной лестнице, которая, наверняка, осталась от парка. Амала вдыхает влажный после утреннего дождя воздух и бросает короткий взгляд на корты… Шесть площадок разделены между собой решеткой-забором и пять из шести заняты. Сразу видно, где проходит урок, а кто арендует. В первом случае людей слишком много и они толпятся или играют в выбивного, в другом — игроков столько сколько нужно и то во что они играют похоже на баскетбол. … и останавливается. С её места видно как студенты и, в большинстве студентки, вместо того чтобы играть или хотя бы делать вид, облепили сетку и наблюдают за игрой на одной из соседних площадок. Это угловой корт и он ближайший к лестнице и Амале так хорошо все видно. Игроки, обязательно спортивные и не студенты, заполняют собой все пространство площадки. На каждом разномастная форма — от брендовой до дырявой и застиранной. Музыка из магнитофона задает ритм и никто из игроков не запыхался и не сбился. .Oh I, I just died in your arms tonight It must have been something you said Взгляд Амалы зацепился за самую статную и высокую фигуру, что не бегает, а летает по корту. Она все вглядывается, но он так и норовит ускользнуть. Амала только и может что обратить внимание на гордый разворот плеч, на сильные длинные ноги и небрежный ворох челки. И она уже отводит взгляд и собирается поспешить вслед за девчонками, когда он, наконец поворачивается в её сторону. Сердце у неё сделало лишний удар и заметалось по всей грудной клетке. Просто потому что она оступилась на ступеньке и чуть не упала. И только… Намного позже она мысленно будет ругать себя за то, что не смотрела под ноги и какой это был бы позор для Амалы Басу, вот так вот оступиться и упасть на ровном месте. «А вот для Амалы Кхан — это пару пустяков, — шепнет голосок слишком похожий на голос Анджели, — расслабься.» И пока она сбивчиво дышит, разумеется от короткого испуга и ничего больше — она не сводит с него глаз и удивляется. И пока адреналин бежит по венам, в ответ на стресс и ничего больше — она завороженно наблюдает как незнакомец азартно улыбается. И пока её разум фокусируется на песне что продолжает играть, Амала не замечает. Не замечает как самая статная и самая высокая фигура останавливается на полушаге, будто его кто-то коснулся. Оглядывается и осматривается, осторожно и внимательно. Не поднимая головы, его взгляд бежит вверх по перилам лестницы пока не находит на неё. Моргнув, Амала отворачивается и идет вниз, ступенька за ступенькой, со всем достоинством на которое она способна в тот момент. — Киллиан, пас об пол! Ей не нужно поднимать головы, чтобы убедиться что окликнули именно его. — Амала, ты идешь? Ей хватает самообладания, чтобы не выкрикнуть ответ, но она ускоряется и почти уверена что только слепой бы её не заметил. I keep lookin' for somethin' I can't get Broken hearts lie all around me And I don't see an easy way to get out of this

1980 год, Калькутта

Амала всегда считала что их первая… встреча — это слишком громко сказано! Тот день, когда она впервые увидела его, впервые услышала его имя, этот момент очень похож на сцену из фильма. Только это она на месте главного героя, а не наоборот. На мгновение её воображение представляет Киллиана в шальвар-камизе и из её груди вырывается неожиданный смешок похожий на глухой кашель. — Но ведь самый красивый жених у Амалы! На этот раз реплика Нандини не вызывает ни у кого ни смеха, ни улыбок, только немигающий взгляд Амалы. Все затихают и низкий музыкальный переход в фильме так кстати подходит под эту ситуацию. — Ну, конечно-конечно! — отвечает тетя Нейна, — Не считая твоих братьев, Амриту Дубею нет равных во всей Калькутте! — Ты еще маленькая, Нандини, когда придет время выбирать жениха то Амрит растеряет всю красоту и обязательно бороду отрастит, — не поднимая головы с колен Джотсваны, произносит Киран. Близнецы и дядя заливаются хохотом и все приходит в норму. Амала бы тоже рассмеялась, но не хохочется. «Маленькая дрянь… Только подрасти немного и я позабочусь о твоём браке. Такого мужа тебе подберу, чтоб наплакалась… я тебе обещаю.» Амала нехотя опускает ноги на пол и прежде чем встать со своего места нежно целует дядю в небритую щеку. — Киран, я переодеваюсь и иду играть в баскет. Ему не нужно повторять дважды. Путаясь в собственных ногах, Киран едва ли не кувырком падает с дивана и спешит за сестрой. — Мы с вами! — в один голос кричат Каран и Арджун. Голоса мальчиков, смех и шлепанье босых ног доносятся из коридора. — И свита последовала за королевой, — заключает Камал, ловя недовольный взгляд своей матери. Нандини тоже предпочла бы пойти за ними на улицу и даже готова забыть свой горький опыт. Совсем недавно девочка бросила мяч в стену и он прилетел ей по лицу. — Детка, посиди с нами, — ласково шепчет ей Индира и удерживает младшую внучку у себя на руках.

1973 год, Лондон

Амала придирчиво выбирает себе джинсы. Джинсы белл-боттомы в которых ходит весь Лондон и которые так красиво на ней сидят. Джинсы в которых она собирается идти в университет. — Да, бери их уже! — бесцеремонно отодвинув шторку примерочной, почти кричит Анджали. Это третий магазин в котором Амала себе ничего не купила. Да, и особой причины на это нет. В бюджете она не ограничена, а на такой фигуре идеально будут смотреться все имеющиеся в магазинах размеры. Просто потому что какой-то голосок у неё в голове продолжает задавать один и тот же вопрос: «Чтобы подумал Амрит, увидев меня в этом?» Поджав губы, Амала оборачивается и задергивает шторку. — Пф! Зануда… Ей было достаточного одного выхода в город чтобы понять что все те брючные костюмы, платья в пол и макси-юбки, которые она привезла с собой… ну, совсем не подходят для лондонской жизни. Амала с ужасом оглядывалась по сторонам и ясно ощущала себя деревенщиной. Чувство крайне неприятное, особенно для той кто привык к своей исключительности и воспринимает свою красоту как данность. — Держи, — в примерочную просовывается рука с платьем-рубашкой яркой расцветки. Вздохнув, она берет его в руки и думает как ей нравился такой крой на девушках в университете и как сильно, как непривычно голыми будут выглядеть её ноги, надев она его. — Ты будешь такая красивая в нем… Амала ловит себя на мысли что в её сознании все чаще стал звучать этот искушающий, упрашивающий и соблазняющий голос. И очень подозрительно похожий на голос Анджали. —… когда снова придешь на трибуны смотреть как кое-кто играет в баскетбол. И она хочет придушить этот голосок в зародыше! Амала без предупреждения отодвигает шторку, застав свою подругу в расплох. Она все-таки надела предложенное платье. — Я ходила посмотреть на красивую игру. В тот день дождь начал идти в полдень. Амала только что переоделась в спортивную форму и разочарованно вздыхает. Она быстро выучила что дождь здесь означает отмену тренировки, ведь в крытом зале недостаточно места для всех. Именно поэтому она просто следует стадному инстинкту и идет за своими сокурсницами на балкон. Так им хотя бы «присутствие» засчитают. Упираясь о высокий парапет, Амала не принимает участия в пустых разговорах. Во-первых, они пустые, а во-вторых, она все еще стесняется своего акцента и старается не говорить без особой причины. Ей грустно и она притопывает ногой и уже чувствует как начинает болеть голова. В зале шумно и многолюдно. Опустив глаза на баскетбольный корт, её взгляд тут же выцепляет знакомую фигуру. Потому что это талант Амалы — определять самого красивого человека в помещении. Присмотревшись, она видит что старшекурсники решили поделиться кортом с арендаторами и теперь играют друг против друга. А еще они все мокрые, видно дождь их застал на улице. Уложив голову на локти, Амала наблюдает за тем как Киллиан играет в баскетбол. Она легко признается в том, что он хорош. Подвижный, легкий в движениях и ловкий. Он играет на позиции «второго номера», совмещая в своей игре оборону и атаку. Благодаря быстрой реакции он перехватывает мяч и передает пас дальше. Он обладает такой изящной маневренностью, что вот он уже проник внутрь защиты соперников и забрасывает мяч в кольцо. Как он хорош! Она отказывается признавать что разделяет восхищение своих сокурсниц от вида его мокрого лонгслива, который и в сухом-то виде ничего не скрывал! Он закатал рукава и она замечает на правом предплечье рисунок (ну, конечно же у него и татуировка имеется!) Только если с точки зрения любителя баскетбола и спорта в принципе, Амала готова отметить как ладно он сложен. И как приятно на него смотреть. До сжатых пальцах на ногах, закусанной изнутри щеки и склоненной на бок головы. Дождь все еще барабанит в окна и его челка все еще мокрая. Он тщетно пытается зачесать её назад, но только собирает влагу на ладонях из-за которой тяжелее контролировать мяч. Амала не ожидала что он, обводя зал взглядом, поднимет голову вверх и остановится на ней. Она продолжает стоять, подперев подбородок левой рукой и не подает виду как гулко ударяется сердце о ребра в её груди. Немного сощурившись, будто он смотрит на солнце, Киллиан сгибает левую руку в локте и бьет двумя пальцами по тыльной стороне своего запястья. Его брови едва приподнимаются в вопросе, а уголки губ — в улыбке. Амала моргнула. Еще раз и еще. Она, не задумываясь, стягивает со своего левого запястья красный напульсник, перегибается через парапет и бросает его ему в руки. Он с легкостью выхватывает его правой рукой из воздуха. Махарадж… ты говорил мне что только ты способен заставить моё сердце замирать… Склоняя голову в благодарности, он одаривает её неожиданно ослепительной улыбкой, по-мальчишески обезоруживающей и заразительной. …что только от твоего взгляда в жилах загудит кровь… Она улыбается в ответ и с высоты балкона, кажется может определить какого цвета у него глаза. а тело наполнится сладкой истомой… — Лайтвуд! Его окликнули и он спешит натянуть её напульсник на левое запястье и вернуться в игру. Мой махарадж… ты меня обманул? — Говорят что ты, подобно прекрасной даме сердца, вручила знак своего… кхм, расположения доблестному рыцарю в сияющей футболке, будто это средневековый турнир, — смакуя каждую деталь, говорит Анджали положив голову на плечо Амале и ловя её взгляд в зеркале. Сказать по правде, подобная мысль проносилась и у Амалы в голове. Всякий раз когда её напульсник ярко-красным пятном мелькал на корте. Её сокурсницы, сомкнулись вокруг нее кольцом и все говорят и говорят, хватаются за её плечи и слегка трясут от переизбытка девичьего восторга. — Он был не в футболке, — небрежно отвечает Амала, и дернув плечом, сбрасывает с себя голову подруги. Выражение, которое появляется на лице у Анджали, можно описать как триумфальное. — Еще очевидцы клянутся, что у тебя был такой вид… — она продолжает говорить свою мысль в след Амале, которая скрылась в примерочной, — Скажем так, если бы он попросил твою футболку — то ты бы и её сняла. — Если послушать очевидцев, то я бы сама в руки ему бросилась с балкона, — отвечает Амала самым спокойным тоном, — мне кажется, что твои очевидцы делятся своими фантазиями, а не фактами. — Ты знаешь в чем твоя проблема? — Анджали задает этот вопрос в пространство. Амала громко одергивает шторку и выходит из примерочной в той одежде в которой пришла. — Если бы Киллиан Лайтвуд не закатывал рукава кофты и не оголял свои предплечья, как проститутка в борделе, то у меня бы не было никаких проблем! — негодуя громко шипит Амала. Тоже в пространство.

1980 год, Калькутта

— Собирайся, мы едем обедать! — сжимая плечи подруги, Анджали шепчет ей это на ухо. Амала накрывает ее руку своей и сжимает в ответ. — Да, поехали, — забросив косу за плечо, согласилась госпожа Басу, — хорошо что я надела брюки, так хотя бы косо будут смотреть на нас обеих. Анджали не теряет времени и торопится взять сумочку подруги и толкает директорское кресло подальше, чтобы не дать Амале сесть за стол, поскольку она знает чем это черевато. — Выключай компьютер и пошли скорее! И пока госпожа Басу послушно склоняется над компьютером, Анджали осматривается, проверяя ничего ли они не забыли. И задерживает взгляд на гобелене. — Я знаю что ты скажешь, — поднимая руки вверх, Амала пытается опередить её нравоучения, — И я прошу не смотри на меня так! Но её подруга уже смотрит на нее именно так… с жалостью. — И долго ты будешь мучать себя? — Пока мучается. 1973 год, Лондон Учеба всегда давалась Амале легко и хотя бы в этом она не подводит ни себя, ни свои ожидания. Ну, и что такого, если она не успевает за ходом лекции, которые ведут преподаватели на беглом высокопарном английском? У неё же есть диктофон! (сразу видно, что она из богатой семьи!) А еще у неё с Анджали совпадают некоторые дисциплины и это очень помогает ей не сойти с ума. Очень странно, как эта девушка облегчает и усложняет её жизнь одновременно. За Амалой пытаются ухаживать парни. Её одногодки, старшекурсники и даже один преподаватель на замене. И это всё, несмотря на её бабушкинские юбки и глухие воротники блузок. — Если Амала Кхан будет и дальше натравливать на всех свою Басу, то прослывет Снежной Королевой, — шепчет ей на ухо Анджали что аж щекотно. — Так и задумывалось. Завоевать расположение её сокурсниц оказывается проще если ты Амала Кхан и засовываешь свою Басу куда подальше. А еще Амала знает один приём, которому научилась еще в школе. — Кхан, говорят ты читаешь по руке? Девушки… они везде девушки. И присущая прекрасному полу вера в сверхъестественное уходит глубже любого воспитания и дальше рамок любого общества. — Ты рано выйдешь замуж, но брак будет удачным, — говорит она одной. Сидя в своем новом платье, том самом что она меряла недавно и какое купила Анджали без её ведома, Амала чувствует тепло от солнечных лучей на своих ногах. Их компания девчонок сидит на открытой трибуне, с которой обычно наблюдают за игрой в теннис. — Будешь держать в своих руках большие деньги, — предрекает она четвертой. На корте перед ними как раз играет Анджали в своём белом теннисном платье. Амала краснеет, всякий раз когда у той задирается плиссированная юбка и видны её белоснежные шортики. Амала делает вид что не знает её, когда та позволяет себе громко кричать, кхм, стонать при каждом ударе. — Ты переедешь жить далеко, скорее всего за океан, — пророчит она восьмой. Так получилось что корты… и теннисные и баскетбольные — рядом. Потому все последующие события Амала предпочитает списывать, как всегда, на карму. Боковым зрением она замечает как группа парней замедляет шаг, чтобы поглазеть на Анджали. Амале не нужно оборачиваться или отрывать глаз от руки очередной одногруппницы, чтобы удостовериться в его присутствии. Потому что это талант Амалы — выцеплять взглядом самого красивого человека в радиусе 20 метров. Она думает как бы не вскочить и не убежать, когда все тем же боковым зрением замечает кто присел с ними на одной трибуне. — Ты выйдешь замуж, но у тебя будет любовник, — еще одно предсказание слетает с пересохших губ. Дует ветер и Амала выпускает очередную предложенную ей руку в попытке придержать край платья. Ткань бьётся об её колени и так и норовит задраться выше, на бедро. — Девочки, вы идите, а я подожду Анджали, — в голосе проступают нотки, присущие Басу и наверное, поэтому все так быстро благодарят её, дают списать конспекты по некоторым предметам, прощаются и оставляют её на трибуне. Перед Амалой стоит сложный выбор — или не отрываясь смотреть как скачет хвост и юбка её подруги, или, наконец заговорить с ним и… — Здравствуй. Конечно же, Киллиан встает со своего места и заговаривает с ней первым. — Здравствуй. Амала, почти уверена что её лицо выражает не присущую Басу эмоцию, а именно — испуг. — Я пришел вернуть напульсник… — Не нужно было… —… не переживай, я его постирал, — он достает из спортивной сумки её напульсник, который он положил в отдельный пакетик. Амала встает на ноги чтобы забрать свою вещь, снова дует ветер и она вцепляется руками в пакет, вместо того чтобы придержать юбку и тем самым выказать свою неловкость. Цветастая ткань мечется как той вздумается. — Я — Амала. — Я знаю. Чувство радости расцветает в её груди ликованием. — Я — Киллиан. — Я знаю. Она позволяет себе улыбнуться, до-ямочек-на-щеках-широко. — Я слышал ты гадаешь по руке, — склонив голову, утверждает он, — посмотришь что ждет меня в будущем? Комок энергии, что сидит чуть выше её пупка распаляется солнцем и Амала старается изо всех сил не выказать своё нетерпение. Они занимают места на трибуне, оставляя между собой одно сиденье. Киллиан подгибает правую ногу под себя, а Амала сцепив колени, разворачивается к нему лицом. — Какую давать? — Обе. Есть то, что она говорит — — Твоя линия судьбы испещрена дорогами — дальними и близкими, опасными и рискованными, в прошлом и будущем. Дом покинул рано и как неприкаянный мечешься. А есть то, что она умалчивает… «Наверное оружие было создано чтобы такие руки держали его… Махадеви Кали покровительствует таким как он… ведь эти руки несут хаос и порядок…» — Ты — военный? — Откуда…? — Киллиан, который и до этого с подозрением смотрел на нее, щурится в неверии. — Я из семьи военных, — быстро отвечает Амала и поводит плечом, — наверно, я просто нутром это чувствую. Запах пороха… Киллиан пристально смотрит на нее своими серыми глазами. Этот взгляд… Когда-то её бабушка показывала портреты известных военачальников из их рода и приговаривала: «Посмотри, Амала. Посмотри и запомни этот взгляд. Эти глаза видели битвы, видели сражение. В этих глаза отпечаток войны…» И Амала не выдерживает его. Опускает свои и всматривается в его ладони, что все еще держит в своих. Она вспоминает что бабушка говорила о её глазах: «Утром — серые, сейчас — будто голубые, когда плачешь — зеленые… Как хамелеоны. С такими глазами невозможно врать — сразу видно все эмоции.» Из-под длинного рукава его кофты виднеется рисунок… лапки. — Я могу посмотреть? Киллиан молча закатывает рукав на правой руке. Таким движением каким очевидно в фантазиях Амалы раздеваются нагарвадху… Ночь с которыми была доступна только избранным. Ведь цена за это наслаждение была настолько высока, что позволить ее себе могли только короли, принцы и высшая знать. Амала сглатывает, потому что в горле неожиданно пересохло. На его предплечье изображен бенгальский тигр. И она думает что это должно быть Вселенная так шутит над ней. Амала не спрашивает разрешения, когда кончики её пальцев начинают повторять линии его могучего тела, каждую черточку, каждую полосочку. Едва касаясь разгоряченной после игры кожи. Её ноготь задерживается в тех местах, где когти, как острые клинки надежно впиваются в плоть. Эта ласка вызывает волну мурашек на его предплечье. Засмотревшись, Амала не замечает как проводит по спине тигра, нежно поглаживая. Так трепетно… Левой рукой она, все это время придерживала запястье Киллиана, и потому почти уверена, что почувствовала как участился его пульс. — Очень красиво, — вздохнула Амала, и заговорщицким тоном признается, — Я никогда не трогала татуировок. — На самом деле ничего особенного, — заглядывая ей в глаза, уверяет Киллиан, — Сделал по глупости в юности. Амала снова смотрит на тигра, снова не может удержаться чтобы не прикоснуться к его изгибающейся спинке. — Мне нравится, — заключает она тоном человека, который привык считать своё личное мнение наивысшей инстанцией, — Он тебя защищает. Богиня Дурга, одна из важнейших богинь в индуизме, часто изображается сидящей на тигре. Он, как её верный мусаладхар или носильщик оружия, символизирует мощь и бдительность. Дурга часто почитается как… Амала сама себя прерывает, ужаснувшись как много она говорит и как она говорит. — Прости, я бываю… занудной и… — она спешит отпустить его руку и отвернуться, чтобы спрятать лицо, потому что чувствует как начинает сгорать со стыда за свой акцент. Киллиан удерживает её за запястье. — Мощь и бдительность, — он повторяет за ней, — мне подходит. Она неуверенно улыбается в ответ. — Амала, а ты знаешь, — впервые ей понравилось как её имя произнес англичанин, — я же тоже хорошо вижу будущее по руке. — Правда? — она подсаживается ближе и с готовностью разворачивает руку ладонью вверх, — и что же ты видишь в моём будущем? — Ммм, — делает вид что задумался, — я вижу свидание. В эту субботу. Со мной. — Свидание и с тобой, — она повторяет за ним, — мне подходит.

1980 год, Калькутта

Амала и Анджали обедают вместе. В ресторане французской кухни, конечно же. Ведь её дорогая подруга не любит индийскую кухню и ставит под вопрос соблюдение санитарных норм во всех индийских ресторанах. — Что за расистские наклонности? — в мнимом оскорблении спрашивает Амала. — Я на треть индуска, значит это не считается! Амала смеется, звонко и запрокинув голову. Не хочется думать когда в последний раз она так смеялась. — Де Клер, почему ты так редко приезжаешь? — аккуратно вытирая выступившие от смеха слезы, спрашивает Амала, — ведь ты же знаешь что можешь приезжать и гостит у меня без повода. Тем более Каран будет так рад… видеть тебя. Анджали не заглатывает наживку и быстро отвечает: — Я и сейчас здесь под предлогом. Присутствие Анджали, доверительная атмосфера и эта фраза, заставляют Амалу вспомнить. На одном из первых свиданий, когда между ней и Киллианом повисает молчание, а 17-летняя она в панике пытается придумать какую-нибудь искрометную фразу чтобы начать новый виток беседы, единственное что приходит на ум, это признание: — Всё это гадание по руке… было предлогом чтобы подержать тебя за руку. — А, ты думаешь для меня это не было предлогом — предложить свою? — Ведь ты же понимаешь, что именины моего троюродного племянника — это всего лишь предлог чтобы приехать в Калькутту, — отставив чашку, серьёзно начинает Анджали. Амала поднимает свои глаза цвета летнего луга и смотрит на подругу поверх чашки. — Я слушаю. Анджали выпрямляет плечи и достает нераспечатанный конверт из сумочки. Конверт из плотной бумаги и по виду содержит в себе пакет документов. Едва взглянув на наличие подписей, госпожа Басу незамедлительно вскрывает его ножом для масла. Первое, что она достает — это письмо, написанное знакомым почерком барона Ашера де Клера, и Анджали отводит глаза и смотрит вдаль, пока Амала пробегает по строчкам быстрым взглядом. — Ты знаешь о чем здесь говорится? — её пальцы перебирают содержимое, ничего не доставая. — Догадываюсь. — Я так понимаю достоверность не вызывает сомнений? Госпожа Басу складывает письмо обратно в конверт и кладет его себе в сумку. — Разумеется нет, — хмурясь, отвечает Анджали. Амала откидывается на спинку кресла и подносит чашку с чаем к губам. — Значит с проверкой к нам с дня на день пожалует английский дипломат, —подытоживает она, делая еще один глоток. — Ты кажешься спокойной, — осторожно замечает Анджали и тянется за своим напитком. — Да, кажусь.