Три слова.

Леон встретил их на самом пороге дома; Алон снова ожидал смеха; но он вышел к нам весь бледный, пуще прежнего, молчаливый, с потупленными глазами. — Вот он опять, — заговорил Юджин, — и, заметь, сам захотел вернуться. Леон вопросительно посмотрел на эльфа. Рыцарь в свою очередь протянул ему руку и на этот раз крепко пожал его холодные пальчики. Алону стало очень жаль его; теперь он многое понимал в нем, что прежде сбивало того с толку: его внутреннее беспокойство, неуменье держать себя, желание порисоваться — всё ему стало ясно. Эльф заглянул в эту душу: тайный гнет давил Леона постоянно, тревожно путалось и билось неопытное самолюбие, но всё существо его стремилось к правде. Рыцарь понял, почему этот странный мальчишка его привлекал; не одной только полудикой прелестью, разлитой по всему его тонкому телу, привлекал он меня: его душа мне нравилась. Юджин начал копаться в своих рисунках; Алон предложил Леону погулять со ним по винограднику. Он тотчас согласился, с веселой и почти покорной готовностью. Они спустились до половины горы и присели на широкую плиту. — И вам не скучно было без нас? — начал Леон. — А вам без меня было скучно? — спросил эльф. Леон взглянул на него сбоку. — Да, — отвечал он. — Хорошо в горах? — продолжал он тотчас, — они высоки? Выше облаков? Расскажите мне, что вы видели. Вы рассказывали брату, но я ничего не слыхал. — Вольно ж вам было уходить, — заметил рыцарь. — Я уходил... потому что... Я теперь вот не уйду, — прибавил он с доверчивой лаской в голосе, — вы сегодня были сердиты. — Я? — Вы. — Отчего же, помилуйте... — Не знаю, но вы были сердиты и ушли сердитыми. Мне было очень досадно, что вы так ушли, и я рад, что вы вернулись. — И я рад, что вернулся, — промолвил Алон, когда на губах появилась слабая улыбка. Леон повел плечами, как это часто делают дети, когда им хорошо. — О, я умею отгадывать! — продолжал он, — бывало, я по одному папашину кашлю из другой комнаты узнавал, доволен ли он мной или нет. До того дня Леон ни разу не говорил рыцарю о своем отце. Его это поразило. — Вы любили вашего батюшку? — проговорил эльф и вдруг, к великой своей досаде, почувствовал, что краснеет. Он ничего не отвечал и покраснел тоже. Они оба замолкли. Вдали по реке бежал и дымился пароход. Они принялись глядеть на него. — Что же вы не рассказываете? — прошептал Леон. — Отчего вы сегодня рассмеялись, как только увидели меня? — спросил Алон. — Сам не знаю. Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь. Вы не должны судить меня... по тому, что я делаю. Ах, кстати, что это за сказка о Лорелее? Ведь это ее скала виднеется? Говорят, она прежде всех топила, а как полюбила, сама бросилась в воду. Мне нравится эта сказка. Анатолий Максимович мне всякие сказки сказывает. У него есть черный кот с желтыми глазами... Леон поднял голову и встряхнул длинными волосами. — Ах, мне хорошо, — проговорил он. В это мгновенье долетели до них отрывочные, однообразные звуки. Сотни голосов разом и с мерными расстановками повторяли молитвенный напев: толпа богомольцев тянулась внизу по дороге с крестами и хоругвями. — Вот бы пойти с ними, — сказал синеглазый, прислушиваясь к постепенно ослабевавшим взрывам голосов. — Разве вы так набожны? — Пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг, — продолжал он. — А то дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали? — Вы честолюбивы, — заметил эльф, — вы хотите прожить не даром, след за собой оставить... — А разве это невозможно? «Невозможно», — чуть было не повторил рыцарь... Но он взглянул в его светлые, яркие глаза и только промолвил: — Попытайтесь. — Скажите, — заговорил Леон после небольшого молчания, в течение которого какие-то тени пробежали у него по лицу, уже успевшему побледнеть, — вам очень нравился тот мужчина... Вы помните, брат пил его здоровье в развалине, на второй день нашего знакомства?

Алон засмеялся.

— Ваш брат шутил; мне ни один мужчина не нравился; по крайней мере теперь ни один не нравится. — А что вам нравится в мужчинах? — спросил Леон, закинув голову с невинным любопытством. — Какой странный вопрос! — воскликнул эльф. Леон слегка смутился. — Я не должен был сделать вам такой вопрос, не правда ли? Извините меня, я привык болтать всё, что мне в голову входит. Оттого-то я и боюсь говорить. — Говорите ради бога, не бойтесь, — подхватил рыцарь, — я так рад, что вы, наконец, перестаете дичиться. Леон потупился и засмеялся тихим и легким смехом; Алон не знал за ним такого смеха. — Ну, рассказывайте же, — продолжал он, разглаживая полы своего плаща и укладывая их себе на ноги, точно он усаживался надолго, — рассказывайте или прочтите что-нибудь, как, помните, вы нам читали из «Онегина»... Он вдруг задумался... Где нынче крест и тень ветвей Над бедной матерью моей! — проговорил он вполголоса. — У Пушкина не так, — заметил Алон. — А я хотел бы быть Татьяной, — продолжал он всё так же задумчиво. — Рассказывайте, — подхватил он с живостью. Но другому было не до рассказов. Эльф глядел на черноволосого, всего облитого ясным солнечным лучом, всего успокоенного и кроткого. Всё радостно сияло вокруг них, внизу, над ними — небо, земля и воды; самый воздух, казалось, был насыщен блеском. — Посмотрите, как хорошо! — сказал рыцарь, невольно понизив голос. — Да, хорошо! — так же тихо отвечал он, не смотря на Алона. — Если б мы с вами были птицы, — как бы мы взвились, как бы полетели... Так бы и утонули в этой синеве. Но мы не птицы. — А крылья могут у нас вырасти, — возразил эльф. — Как так? — Поживите — узнаете. Есть чувства, которые поднимают нас от земли. Не беспокойтесь, у вас будут крылья. — А у вас были? — Как вам сказать... Кажется, до сих пор я еще не летал. Леон опять задумался. Алон слегка наклонился к нему. — Умеете вы вальсировать? — спросил Леон вдруг. — Умею, — отвечал рыцарь, несколько озадаченный. — Так пойдемте, пойдемте! Я попрошу брата сыграть нам вальс... Мы вообразим, что мы летаем, что у нас выросли крылья. Он побежал к дому. Алон побежал вслед за ним — и несколько мгновений спустя они кружились в тесной комнате, под сладкие звуки Ланнера. Леон вальсировал прекрасно, с увлечением. Что-то мягкое проступило вдруг сквозь его мальчишески строгий облик. Долго потом рука чувствовала прикосновение его нежного стана, долго слышалось его ускоренное, близкое дыханье, долго мерещились темные, неподвижные, почти закрытые глаза на бледном, но оживленном лице, резво обвеянном черными волосами.