Сомнамбулический роман

Декабрь — месяц сумасшедший, особенно вторая его половина. Даже Андрей всю эту суету ощущает на себе, что уж говорить про Мишу. У Миши сейчас сессия. Ну как у Миши… Вообще у студентов его, но это не отменяет того, что день через день он по несколько часов вынужден выслушивать списанные криво ответы на билеты и наводящими вопросами пытаться вытянуть очередного балбеса хотя бы на тройку. Нет, конечно же и хорошие студенты у него на потоке есть, зря что ли он столько сил вкладывал в то, чтобы хоть чему-то их научить? Но эти студенты, как правило, на зачет приходят на первые десять минут, чтобы автомат в зачетку проставить и унестись довольными по своим суетным молодым делам. Шанс для того, чтобы автомат заработать себе, Миша оболтусам своим дает всегда. Не зверь же он, да и в конце концов есть у него такое убеждение, что усердие, организованность и благая инициативность должны вознаграждаться. Поэтому автоматы за выступления на семинарах и конференциях раздает он щедро. Еще Мише хочется думать, что вот из этих активных любознательных ребят он себе растит достойную смену, чтобы потом уже они то поколение, что сейчас в ходунках бегает, старались учить со всей своей преданностью работе и искренней любовью к истории. Ведь это так важно — тем огнем, что в себе разжег, поделиться с другими. Жаль только, что под конец месяца торчит он на зачетах не с лучшей частью своих студентов, с которыми и сам рад был бы подискутировать о чем-нибудь интересном, а преимущественно с прогульщиками и лентяями, которые сейчас пытаются его либо обдурить, думая, что глупый препод не видит, как они списывают, либо разжалобить. Сразу на пересдачу Миша таких не отправляет потому только, что ему и самому ой как неохота через цирк этот проходить в феврале еще раз, а то и не раз. И вот как будто мало было ему своих оболтусов, так еще и под конец года сваливается на него сомнительное счастье в виде вынужденной подработки в институте кино и телевидения с названием, об которое можно сломать язык. Дело в том, что два месяца назад его коллега и хороший друг, который там преподавал, вынужден был по состоянию здоровья экстренно отойти от дел на какое-то время, и дабы умилостивить начальство, недовольное тем, что он прямо перед сессией вот так резко взял и испарился, пообещал сам найти себе достойную временную замену. Социально неловкий Миша под гнетом уговоров не устоял, еще и проблемы со здоровьем во внимание принял, а потому коллегу выручить согласился и теперь страдает. Ребята эти творческие — они не плохие, нет конечно! Но все равно Мише с ними сложнее гораздо, чем со своими. Нет времени на то, чтобы хотя бы половина успели накопить баллы за выступления в нужном для автомата количестве, нет времени толком восполнить какие-то пробелы в знаниях по своей методике, да даже просто привыкнуть к новым людям, каждого узнать хоть немного и понять, чего и от кого можно и нужно ожидать, тоже времени нет. А ведь и ребятам тоже к нему нужно привыкнуть. Понять, как с этим новым преподом нужно взаимодействовать, как не попасть к нему в немилость, и как наоборот завоевать его расположение. Усложняет дополнительно ситуацию то, что и местным студентам Миша нравится, возможно даже сильнее, чем собственным. Эти творческие экспрессивные дети ему считай прохода не дают, даже не скрывая интереса. Для них Миша — новый фактурный персонаж. Сам Михаил Юрьевич явно недооценивает свою внешность, как фактор влияния на массы. Он не комплексует уже, как раньше, в чем огромная заслуга Андрея и его бесконечных комплиментов, но и красавцем каким-то себя не считает. Пожалуй даже и хорошо, что ему невдомёк, сколько внимания привлекает его долговязая статуэточная фигура; какое впечатление производит он на студентов, когда, страстно сверкая глазами-углями, рассказывает воодушевленно новую тему; и сколько процентов времени студенты просто слушают его бархатистый голос, жадно следя за движением пухлых ярких губ и экспрессивными жестами рук, а сколько действительно вникают в тему. Старшекурсники, как более смелые, даже приглашают его как-нибудь компанией сходить с ними в бар. Миша на это смущается и бормочет, что возможно, но когда уже закончится его срок на подменах, а до тех пор ему такого не позволяет преподавательская этика. Все-таки должна быть дистанция какая-то разумная, чтобы не потерять свой авторитет, как учителя, и не позволить возникнуть каким-то неловким недвусмысленным ситуациям. И так уже слишком часто особо шустрые студентки, а порой и студенты пытаются с ним флиртовать. Так что Миша старается иметь на этот счет какие-то собственные строгие правила и им следовать. Правила то у него есть, но Миша всегда был бунтарем, так что как-то так складывается все, что на этот раз он правилам своим изменяет. Обычно близкие дружеские отношения со студентами заводить для него — табу, но вот нарисовывается на сей раз в этой его парадигме исключение, аж в двух экземплярах. Для всех, кто хорошо с Мишей знаком, не секрет, что он, на самом деле, человек очень чуткий и сентиментальный. Его возмущает несправедливость; сострадание побуждает выручать из беды всех подряд; доверчивость делает уязвимым; открытость обезоруживает. Ну вот такой Миша человек: немного наивный и искренний, как ребёнок. Именно это его качество в итоге приводит к тому, что ситуация складывается так, как складывается. Миша старается в друзья студентам не набиваться, но так уж получается, что с кем-то все равно общается больше, или наоборот меньше, но зато на более личные темы. Именно так и нарисовываются в его жизни некие Плотников Константин и Коноплев Владислав. С Костей проще и понятнее, он — старшекурсник, еще и актерское образование у него второе, а потому Миша сам его старше считай совсем немного, и поговорить им есть о чем. Тем более, что Костик по духу ему близок и любовь Мишину трепетную к театру понимает и разделяет полностью. Поначалу они просто интересно дискутируют на парах, потом Костя начинает задерживаться после лекций, чтобы дополнительно прояснить какие-то моменты. Ум у него живой, пытливый, и Миша, как большой фанат такого явления, с удовольствием уделяет ему дополнительно время и внимание. Ну а потом как-то незаметно от обсуждения лекций разговоры их переходят к более личным вещам. Они болтают о любимых книгах, фильмах и спектаклях, спорят о музыке и философах, иногда Миша помогает Косте советами. Однажды, стоя на остановке около института, они так заговариваются, что Миша совсем не замечает подъехавшего его забирать Андрея. Андрей, впрочем, не в обиде вовсе. Он и сам с Костиком с удовольствием знакомится. Тем более, что парень оказывается порядочным болтуном, а Андрей таких любит. В тот вечер они втроем идут в ближайший бар и там, в какой-то момент, Костик ВСЕ про своих новых друзей понимает. Конечно понимает, не ребёнок ведь. Как и Миша, в следующую их встречу, по глазам видит все, и Косте приходится спешно заверить его в том, что он ничего против подобных отношений не имеет и сам в общем-то би. Не сразу, но Миша ему всё-таки верит, и с тех пор они еще несколько раз собираются втроем потусить. Из этих встреч и рождается идея пригласить Костю встретить новый год с ними. Дело в том, что у Кости, пусть он об этом старается не говорить, отношения с родителями как-то не очень, а друзья все уже либо семейные, либо из-за смены интересов и загруженности на учебе и работе общение с некоторыми сошло на нет. Костя Мише случайно пробалтывается о своем намерении новый год встречать в одиночестве, ну а Миша, тоже не задумываясь, приглашает его отпраздновать с ними. Гораздо сложнее складывается все с Владом. Вот он как раз таки, в отличии от болтливого общительного Костика, парень закрытый и даже несколько нелюдимый. Мише напоминает персонаж этот себя в ранней юности. В ту самую пору, когда сам был диким, как волчонок, боялся все время, что его как-то разоблачат, дичился всех да и в целом был достаточно странным, чтобы стать изгоем. Влад — он ведь не то чтобы прям тихоня, или какой ботан безнадёжный, тут уж скорее наоборот. Судя по словечкам некоторым и повадкам, парнишка не местный. Насколько он незаметный и тихий обычно, настолько же вспыльчивым и дерзким может быть в каких-то особых ситуациях. То, что костяшки у него постоянно сбитые, а синяки на лице едва успевают пожелтеть, как появляются новые, красноречиво свидетельствует о его любви решать недопонимания на кулаках. Именно проблемы их в итоге и сближают. Так уж выходит, что очередная ссора с одногруппником, перешедшая в драку, едва не заканчивается для Влада отчислением. И тогда, увидев, как тяжело реагирует парнишка на новость о том, что его могут турнуть из института, Миша проникается к ерепенистому студенту, в общем-то не особо его жалующему, сочувствием. Пусть преподает Горшенёв здесь недавно и временно, но с начальством отношения хорошие успевает выстроить быстро. Забавно, что даже за своих студентов он не впрягался ни разу еще, а тут вступается почему-то за этого бритоголового хулигана и просит дать ему шанс. Ректор дает добро, не забыв акцентировать внимание на том, что делает это исключительно из благодарности за то, что Миша согласился прийти им на помощь. Всё-таки в кратчайшие сроки нового преподавателя толкового найти не так и просто. Вообще непросто, честно говоря. Да Миша и сам бы не согласился в такую авантюру вписаться на полставки, если бы его об этом не попросил товарищ. За сим с ректором они друг другу жмут руки и, пожелав хорошего дня, расходятся. Ректор остаётся заниматься своими важными делами, а Миша отправляется искать Влада, чтобы сообщить ему новость о помиловании. Находит он пацана в курилке. Тот стоит, нахохлившись, в мешковатой толстовке, не потрудившись захватить с собой куртку, и нервно смолит какую-то дешманскую сигарету с отвратным запахом. Нос, как и глаза, у него подозрительно красные. Еще и хлюпает он этим самым носом так жалобно, что у Миши сжимается сердце. Миша так-то детей очень любит, он бы и своих хотел бы иметь, но с этим, мягко говоря, сложно: усыновить им не дадут, а услуги суррогатной матери им пока не потянуть, разве что кредит взять. Может позже, когда крепче на ноги встанут, они так и поступят, но сейчас Мише только и остаётся, что племяшку любимого баловать, да детёнышей друзей и студентов желторотых опекать. Влад может и желторотик еще, но очевидно по характеру, что не воробушек какой, а там как минимум сойка, а то и орел молодой. Ишь как хмуро и с вызовом глядит. Миша на него смотрит спокойно и может чуточку снисходительно в ответ и думает невольно о том, что у пацана «нос не дорос еще» вот так скалить зубы свои белые, со смешной щербинкой, не просто на старшего кого-то, а на преподавателя, которому еще предстоит зачет сдавать. Впрочем, Миша ругать мальчишку за наглость не собирается. Сам помнит, каким гордым был в его годы. — Пойдём, — зовет Михаил Юрьевич, для подкрепления своих слов сжав легонько холодное чужое плечо, — поговорить надо серьёзно! Парень хмурится как-то обиженно и дергает плечом, но услышав бескомпромиссное: — Это твоей дальнейшей учёбы здесь касается! — успокаивается и, понурив голову, идет следом. Когда дверь аудитории за ними закрывается, Влад съеживается как-то совсем по-котеночьи, смотрит затравленно и явно ждет очередного потока упреков, а может мысленно уже пакует чемоданы домой и придумает, как будет перед родителями оправдываться за отчисление. — Я с ректором поговорил, — решает Миша «не тянуть кота за яйца». — На этот раз можешь выдохнуть и готовится спокойно к сессии. Влад глядит на него, вытаращив удивлённо глаза, а потом мямлит тихое: — Спасибо! — Вот скажи, ты учебой этой дорожишь? — спрашивает Миша прямо и продолжает, услышав смущенное «очень»: — Тогда учись в руках себя держать! Сам знаю, как это тяжело, но жизнь такая, и мы обязаны играть по ее правилам, иначе будет полный хаос! Из-за чего вообще вы подрались? — уточняет он все тем же тоном, неприемлющим отсутствие ответа. Он пацану, конечно, помог, но в воспитательном моменте, а сейчас происходит именно он, важна здравая доля строгости, чтобы ложное чувство вседозволенности не возникло потом у парня, раз уж так легко все для него решилось. Влад почему-то упрямо молчит, как партизан на допросе. Мнет беспокойными пальцами край толстовки и, ожидаемо, избегает зрительного контакта. — Коноплев! — давить на студентов Михаил Юрьевич не любит, уж слишком претит это его анархическим убеждениям, но разобраться в ситуации необходимо, как минимум чтобы как-то взять ее под контроль и по возможности предотвратить вполне вероятные конфликты в будущем. — Тот придурок, он меня педиком назвал! — наконец выплёвывает Влад, не скрывая злости. Черт! Миша напрягается. Ну вот, поиграл блин в Христа, называется. Забыл, где живет. Кто знает, может этот милый мальчик с лицом ангелочка об таких, как они с Андреем, и разбивает постоянно кулаки. В его парадигме мира все просто небось. Есть он, а есть мерзкие педики, за причисление к которым можно обидчику и морду набить. Такие мысли в голове Горшеневской кружатся стайкой перепуганных птиц, а потом он взгляд на Влада поднимает, и вдруг что-то неуловимое в позе чужой и выражении этого веснушчатого, слащавого лица тревожит его разум, чтобы в следующий момент вспыхнуть в голове поразительной догадкой. — Оо, — не сдержавшись, выдыхает Миша пораженно, — так ты… Влад вспыхивает лихорадочным румянцем, окончательно подтверждая верность такого, казалось бы, абсурдного предположения, и бросается почти бегом к двери. Перехватить его Миша успевает в последний момент. — Пустите! — рычит Влад вырываясь. — Отъебитесь от меня! Я — не педик! Я нормальный! — Нормальный! Конечно ты нормальный! — заверяет его Миша спешно. — Эта твоя…особенность — старается он помягче подбирать слова, — вовсе не делает тебя каким-то плохим! Твоя ориентация не делает тебя хуже, или лучше окружающих, ты просто другой! Послушай меня пожалуйста! Тебе не нужно себя ненавидеть из-за этого! Есть не только путь ненависти, поверь! Ты можешь принять себя, можешь быть счастливым! Поначалу Влад все еще трепыхается вяло в крепкой хватке сильных чужих рук, но чем больше Михаил Юрьевич говорит, тем спокойнее он становится, пока не замирает наконец и не выдавливает из себя горькое и отчаянно обиженное: — Да вы не понимаете! — Понимаю! — отвечает Миша тихо, но бескомпромиссно твердо. Признания такие — дело опасное, нет ведь никакой гарантии тому, что парниша не испугается сейчас и, психанув, не сбежит и не расскажет всем и каждому Мишин секрет, чтобы отвести любые подозрения от себя. И всё-таки Миша выбирает быть откровенным. Если он сможет таким образом помочь этому мальчику преодолеть самоненавись, то риск того стоит. Влад понимает не сразу. Пару мгновений глядит на него растерянно, а потом выдыхает пораженно: — И вы тоже…? — Да, — подтверждает Миша просто и честно. — Я тоже, как ты выражаешься, педик. И прекрасно понимаю, что ты чувствуешь сейчас, потому что сам через это прошел. А дальше он рассказывает Владу о своей юности, о том, как не мог принять себя, ненавидел и боялся, и как потом преобразилась его жизнь, когда сначала он научился не обращать внимание на то, о чем толкуют злые языки, и принял свою сущность, а потом и вовсе встретил любимого человека. Влад слушает его несколько недоверчиво, но в тоже время внимательно. — Но родители меня не примут таким, — бормочет он неуверенно, когда Миша наконец замолкает, — и друзья не примут… — Это решение могут принять только они, — отвечает Миша мягко. — Пока ты не скажешь им, все, что ты думаешь об их реакции — только догадки. Я не могу гарантировать, что все будет хорошо, но знаешь, я сам никогда бы не подумал, что мой отец сможет меня принять. — Ну а если не примут? — голос у Влада дрожит по детски беспомощно. — Если все меня бросят, с кем я останусь? Ох и сложно же о таких вещах вести просветительские беседы, всё-таки ответственность ого-го какая, но Миша старается, раз уж взялся уже за это дело. — Если эти люди действительно тебя любят и ценят, если дорожат вашей дружбой, то может не сразу, но они примут тебя, как минимум постараются это сделать, — говорит он уверенно. — Ну а если они не потрудятся даже попытаться тебя понять, то эти люди тебе чужие, и чем тратить на них время, лучше отпустить их и найти действительно своих, перед которыми не нужно будет скрываться, стыдиться и лгать. Это звучит жестоко, возможно, но это — правда. Влад глядит на него грустно и задумчиво. В темных чужих глазах вьётся искрами пламя внутренней борьбы с самим собой. — Я не могу тебе обещать, что близкие тебя примут, — Миша подходит ближе и кладет руки на чужие напряженные плечи в жесте поддержки, — и решить за тебя твои проблемы не могу тоже, но если тебе будет одиноко и понадобится поддержка, то ты всегда можешь прийти ко мне, и я с радостью тебе помогу! На этом им приходится расстаться на сегодня. Осталось всего пять минут до начала пары, и Владу нужно бежать в свою аудиторию. И нет, не подходит к нему Коноплев позже ни после первого занятия, ни после второго, хотя на пары ходит усердно, но неделю спустя он всё-таки появляется робко в дверях аудитории и неуверенно спрашивает, могут ли они сейчас поговорить. Миша, разумеется, разрешает. — Я маме рассказал, — признается Влад едва ли не с порога. Михаил Юрьевич приглядывается к нему и выдыхает с облегчением. По лицу мальчишки видно, что все прошло, если и не прям супер, то хотя бы вполне удачно. Следующими своими словами Влад это в общем-то подтверждает. — Она, конечно, поохала, но потом сказала, что, наверное, догадывалась уже давно. Пообещала с отцом поговорить, подготовить так сказать к новостям. Вот на каникулах поеду домой, будем разговоры разговаривать, — подытоживает Влад, неловко пожимая плечами, а потом добавляет тихое: — И это…спасибо вам! Ну, что выслушали, совет дали, мне легче стало, когда мамке признался. Как будто дышать даже проще стало. Мише в порыве чувств хочется этого храброго сильного чижонка обнять, так он за него рад, но пугать не хочется, и он только треплет его мягко и покровительственно по почти лысой золотистой макушке. Влад его еще раз благодарит и убегает по своим делам. Впрочем, тем же вечером он подходит к нему неуверенно на остановке, где Миша ждет автобус, и неловко заводит беседу обо всем и ни о чем. Мише ничего не остаётся, кроме как поддержать разговор и утянуть мальчишку в ближайшую кофейню, чтобы не морозил на холодном ветру уши и лысину свою без шапки то. Все равно домой спешить ему сегодня не к кому. Андрей до завтра у родителей, у тех полетела вдруг сантехника в ванной из-за соседского беспредела, и старшие Князевы, решив, что все к лучшему, затеялись делать полноценный ремонт. Вот и пробегал Андрюха с мастером сегодня весь день по Леруа Мерлен, выбирая плитку на стену, плитку на пол, трубы, раковину, бойлер и прочее и прочее… Сейчас небось уже спит без задних ног. Судя по тому, как много он зевал, когда Миша созвонился с ним перед выходом из института, Андрюша к этому был очень близок. В кофейне они болтают о музыке, фильмах, книгах, театре. Жалеет Миша только о том, что не может поделиться с Владом своим театральным опытом из прошлой жизни, всеми вот этими историями о том, как дурковали на репетициях, как паркуром неудачно занимался, и как Саня Устюгов гонял его за шлёпанцы на сцене. Впрочем, в нынешней Мишиной жизни тоже есть, о чем рассказать. Влад в ответ делится с ним рассказами о своих проделках детства и ранней юности. О том, что вообще-то всегда был довольно ленивым в плане учёбы, пропадал на улице все время, хулиганил, дрался, слонялся с друзьями по заброшкам и на теплотрассе с ними же распивал блейзер, в общем занимался всем тем, чем обычно занимался сам Миша, пусть и в другой версии своих подростковых лет. Рассказывает и о том, как перевернула всю его жизнь встреча с соседским мальчишкой, уехавшим учится в Москву. Как он увидел его, прикатившего на каникулы, всего такого модного, интеллигентного, и захотел так же. Честно говоря, рассказ о том, как за какой-то год он из троечника дотянулся до хорошиста-отличника, сдал прекрасно экзамены и без страха рванул в далёкий чужой Питер, Мишу приятно впечатлил. Дополнительно утвердил в мыслях о том, что парень-то действительно толковый, и не зря он ему помог. О нынешнем своем житье-бытье Влад ему рассказывает тоже. Как живет в общаге, подрабатывает, где может и как может, как готовиться к первым кастингам и репетирует перед зеркалом в ванной, пока соседей нет дома. В итоге, когда они расходятся уже почти к ночи, Влад провожает его до остановки, и пока они ждут автобуса, говорит смущенно напоследок: — А я и не думал даже, что мы вот так ну по нормальному будем говорить. — Ну а как думал? — посмеивается Миша по-доброму. — Что мы сейчас будем мужиков и стразы с чулками обсуждать? Влад краснеет свеклой и бормочет что-то неразборчиво и сконфуженно себе под нос. — Вот тебе и еще одно подтверждение, что твоя ориентация тебя не определяет, как личность! В конце концов, даже твой пол этого не определяет! — поясняет Миша на всякий случай. — Вон сколь тех же девчонок есть, которые на бокс ходят, машинами увлекаются, даже в армии кто-то служит. Так что все это — шелуха! Есть ты и то, что тебе интересно, ты и то, каким ты себя видишь, ты и твои личные предпочтения, проще говоря. Понимаешь, да? А все вот это «девочки в розовом — мальчики в голубом» — чушь собачья! Вообще, — Миша вздыхает мечтательно и ностальгически, — к анархии надо стремиться, всем нам! Чтобы свобода была, но свобода правильная, помноженная на ответственность перед самим собой и окружающими. Влад задумчиво кивает. Тем временем перед остановкой, громыхнув, останавливается нужный автобус, и Миша запрыгивает на подножку, перед этим пожав на прощание Владу руку. И уже из-за закрывающейся двери добавляет напоследок: — И чтобы больше я тебя зимой без шапки не видел! В общем-то это только вопрос времени, когда Миша Владоса знакомит и с Андреем тоже, и когда сам Андрей первым предлагает то, о чем Миша собирался у него спросить. — Слушай, — говорит он однажды за ужином, уминая довольно жареную картошечку с котлетами, — а давай и малого позовем к нам на новый год? Че он будет один в общаге сидеть Доширак лопать? Вон и Костику будет веселее, если будет кто помоложе, а не только мы-старики! — Нашел тоже стариков! — смеётся Миша, чуть не подавившись чаем. — Нам даже тридцати еще нет вообще-то! — возмущается он наигранно, а потом улыбается мягко, как-то благодарно даже, и говорит: — Давай пригласим. Правда ведь, праздник большой. Чего ребёнок один будет сидеть в общаге грустить… Я ведь, знаешь, сам таким был, — добавляет он тише. — От семьи оторван, вокруг город огромный, незнакомый, и в этом городе ты всем чужой, ни родных ни друзей… Андрей тянется к нему через стол чтобы своими горячими ладонями накрыть чужие холодные руки. — Ты не будешь один, Миша! — говорит он мягко, но одновременно твердо. — Больше никогда! Я обещаю тебе! Нет, клянусь! Миша, перехватывает чужую руку и прижимает ее благодарно и нежно к своим губам. — Я тебе верю!