День Гая Фокса

Монашеский орден сестер-бенедиктинок обитал неподалеку от Итона, в Соборе Святого Христофора. Альберт хорошо знал сестер, потому что часто жертвовал деньги монастырю, а также школе и приюту при нем. И сестры его любили — носили ему церковное вино. Одну из них, сестру Анну, Альберт однажды, в приступе мальчишества, бездумно поцеловал в щеку. Она завизжала и влепила ему пощечину. С тех пор они стали друзьями. Сестры приехали в Итон послушать органный концерт — ни в одной другой капелле на мили вокруг не было органа. Альберт завидел аббатиссу и сестер во дворе, сполз с подоконника. Почему он вообще сидел на подоконнике? Первым это начал делать Уильям. А еще Уильям стал много ругаться. Во время прошлого ужина он сказал: «Передайте мне чертову соль, пожалуйста». Альберт и Льюис деликатно промолчали, но взглядами выразили недовольство. Уильям также заметно съехал по учебе. В последний месяц из них троих хорошо учился только Льюис. Но, видимо, поболтаться с Шерлоком Холмсом по цыганскому табору было важнее, чем учиться. Но хотя бы ухо не проколол. Оценки самого Альберта тоже стали далеки от идеальных. Некоторые учителя уже начали задавать ему вопросы, и Альберт всем им говорил, что влюбился. Как выражался Шерлок Холмс, это была «универсальная отмаза». Вредный инспектор Лестрейд больше не появлялся в Итоне, и воспоминания об их недавней встрече ввергали Альберта в озноб. Но больше ничего. Кровь перестала литься реками, а братья Мэйфэйры приходили к нему пока что только единожды — когда Альберт играл в футбол с теми, кто не уезжал из Итона. Ему нужно было делать вид, что он в порядке, а спина не болит. Мяч выбросило за пределы поля, и Альберт помахал рукой, вызвался вернуть его. Мяч нашелся почти у самого леса, в руках у Этвуда Мэйфэйра, чей глаз был разодран вязальной спицей и представлял из себя кровавую кашу. Альберт вопросительно протянул руки. Этвуд бросил ему мяч от груди и сказал: — Доволен? — Более чем. Больше Этвуд ничего не говорил, только наклонил голову. — Давно я никого из вас не видел, — Альберт стукнул мечом о землю. Мертвец рассеянно шагнул в сторону. — Это все твой старший дружок, — вдруг заскрипел он. — Даже наша шлюха-сестра к тебе не подходит при нем. Но как только ты остаешься один, мы всегда рядом. Но это ведь не то, что тебя волнует, да? Альберт поймал мяч, сжал его. — И что меня волнует? Этвуд подался вперед, из его глазницы на землю полилась кровь: — Тебя волнует, знает ли инспектор? — Мориарти! — крикнули с поля. — Тебя там съели? — Иду, — бросил Альберт, отворачиваясь от призрака. Тот продолжал смотреть ему в спину, и спина от этого взгляда болела еще сильнее. * — Вот вы где, — сказала сестра Анна. Альберт подал ей знак идти за ним. От толпы монахинь отделилась еще и сестра Мария — высокая, бойкая, полная противоположность Анны. Завидев Альберта, остальные монахини стали перешептываться и краснеть. Он мило помахал им рукой, чем вызвал еще больший ажиотаж. Аббатисса презрительно скривилась, но промолчала. Она считала, что монастырь многим обязан графу Мориарти, а потому терпела то, как будущие сестры вешались на него и мечтали поцеловать его до того, как примут постриг. — Урожай моркови, — хихикнула Мария. Монахиням запрещалось вести разговоры о любви, поэтому ее заменяли на самую простую и близкую рифму. Например, морковь. — Принесла вам то, что вы просили в письме, — Анна передала Альберту сверток, и он ощутил, что внутри было нечто потяжелее одежды и чулок. Анна по старой памяти положила ему вино. — Я расскажу сестрам о моем новом плане благоустройства приюта, — сказал Альберт так громко, чтобы аббатисса его услышала. Та высокомерно отвернулась. На заднем дворе Альберт, убедившись, что вокруг никого нет, предложил сестрам сигареты. Они не стали отказываться, но Анна на всякий случай перекрестилась, прежде чем закурить. — Как дела в приюте? — спросил Альберт. Сестры пожали плечами. — Как обычно. Не знаем, что нам делать с девочками. — А что с ними? — Дети живут мирно, но как только у девочек округляется грудь, из друзей мальчиков они превращаются в мишень для насмешек. Альберт потер лоб. — Может быть, вам нужно другое здание? Новое, для девочек? Я мог бы поднять этот вопрос в Комитете общественного блага. — Спасибо, граф. Вы и так много для нас делаете. — Я бы хотел делать больше. Сестра Мария посмеялась каким-то своим мыслям. — Если вы станете еще лучше, чем сейчас, то сестра Руфь из одежды выпрыгнет. Анна зашикала на коллегу. — Сестра Руфь?.. — Альберт поднял брови. — Она, напротив, меня недолюбливает. — Это просто поза, — Анна покачала головой. — Она спит и видит, как вы ее поцелуете. Поцелует? У Альберта немного закружилась голова. Кое-что еще случилось по дороге из Оксбриджа, но вспоминать об этом не очень хотелось. — Хочешь знать, в чем твоя проблема? — Альберт расслабленно облокотился на желтые перила, смотрел на пробегающие мимо поля. Где-то люди готовились к зиме — убирали листья, таскали корзины с углем. — Умираю от любопытства, — без энтузиазма отозвался Майкрофт. Они вышли на площадки между вагонами. В поезде стало душно, и Майкрофт предложил покурить. — Ты говоришь серьезные вещи и шутки с одним и тем же лицом. — Перестань, — Майкрофт устало потер кулаком глаза. — Я всегда серьезен. Как сердечный приступ. — Вот! — Альберт ткнул в него указательным пальцем. — Вот опять. Это шутка? Это не шутка? Что мне с этим делать? — Наслаждаться, — Майкрофт пожал плечами. Они помолчали, каждый выкурил по сигарете. Альберт вкрутил окурок в подошву своего ботинка и сказал: — Верни мне реестр ядов из церкви. Когда приедешь в Итон на Ночь Гая Фокса. Я хочу со всем этим закончить — и как можно скорее. Майкрофт задумчиво курил новую сигарету. Альберт помрачнел: — Хватит. — Хватит что? — Я вижу, как ты это делаешь. У тебя все на лице написано. — Ты только что сказал, что не можешь понять меня. — Но я вижу, когда ты начинаешь представлять меня в той одежде монашки. — Если что-то не нравится, подай на меня в суд, — Майкрофт докурил, но вместо того, чтобы щелкнуть окурок куда-то на рельсы, затушил его, завернул в салфетку и сжал в кулаке. — И к слову, — добавил он. — Я думаю не про костюм монашки. Скорее про то, что под ним. В качестве протеста Альберт выщелкнул свой окурок под колеса поезда. Майкрофт покачал головой: — И так себя ведет лучший выпускник Итона? Теперь пришла очередь Альберта пожать плечами: — Это один из моих образов. Не больше и не меньше. — Мне этот образ никогда не нравился. — Неужели? — Альберт почему-то засмеялся. — Тогда с тобой что-то не так. Он всем нравится. — И тебе тоже? — спросил Майкрофт. Альберт промолчал. — Я так и думал. Мне больше понравился тот человек, который угрожал мне пистолетом. Или тот, который напился и смеялся над моей шуткой про премьер-министров. — А что насчет… — Альберт перегнулся через перила, сделал вид, что вот-вот отпустит их, расцепит ладони. Майкрофт очень внимательно за ним следил. — Насчет того человека, который убил двоих детей? Он тебе нравится? Майкрофт повернулся против ветра; воздух растрепал ему волосы, и он поморщился. — Да, насчет него, — сказал он, зажимая очередной окурок в кулаке. — У меня для него сообщение. — Валяй, — Альберт снова выгнулся, почти прыгнул. Это оказалось неожиданно весело. — Я передам. Но улыбка медленно растворилась, когда он сдул со своего лица волосы и увидел лицо Майкрофта: оно выглядело так, будто тот на секунду умер. Он побыл так, нахмурившись, словно боролся с давней болью, и тронул Альберта за плечо, потянул на себя. Поезд вошел в тоннель, вокруг стало темно, и Майкрофт поцеловал Альберта так, как до этого между ними не было. Едва-едва поцелуй, почти касание, легкое, как крылья голубя, и тяжелое, как стук сердца. Альберт похолодел и не смог даже закрыть глаза. Этот поцелуй предназначался не лучшему выпускнику Итона, не человеку на озере Брэй и даже не человеку, переодевшемуся в монашку. Майкрофт мягко, но крепко держал его за подбородок, и вовремя отстраниться тоже не вышло. Не вышло не думать, что где-то внутри Альберта тот ребенок, которого он с упорством прятал, получил свой первый поцелуй таким, каким он должен был быть — детским, бережным. Не вышло не думать, как бы все оказалось, если бы они встретились раньше. Возможно, в детстве Альберта. Тогда у него был бы кто-то, кто пришел бы собрать разбросанные кубики, кто-то, кто сказал бы с сильным акцентом: «Оки-доки, щаз соберем обратно». И кто-то, кто не допустил бы его настоящего первого поцелуя. Альберта впервые поцеловал какой-то знакомый отца, молодой аристократ. Сжал ему щеки указательным и большим пальцами, надавил и обслюнявил ему рот. Сказал, что он был похож на девочку. Это было несправедливо: Альберт никогда не считал себя похожим на девочку. Он всегда был заметно выше своих сверстников. Альберт, Уильям и Льюис убили его, когда выяснилось, что он любил не только целовать детей. Альберт лично нанес ему больше пятидесяти ударов карманным ножом — в грудь, в лицо, в шею, — но даже если бы он нанес все сто, это не смыло бы причиненного вреда. Тоннель закончился и поцелуй тоже, но Альберт так и остался со сжатым в воздухе кулаком, каким он упирался Майкрофту в грудь. Майкрофт убрал ему волосы за уши, провел внешней стороной ладони по щеке и спросил: — Передашь? — Что бы ты сейчас ни хотел сказать, не говори этого, — собственный голос звучал у Альберта в голове бесцветно и тихо. — Я уже сказал. Альберт пошатнулся, сжал рукой перила. — Когда? — вырвалось у него безнадежное, грустное и немного злое. — Когда я услышал твой смех в Оксбридже, — Майкрофт нервно растрепал свои волосы. — Я подумал, что хотел бы услышать его еще раз. И еще раз. И еще. — Хватит, — Альберт закрыл лицо руками. — Хватит. Он был готов стать развлечением для студента, готов был целоваться с языком в церкви, готов был флиртовать, даже готов был начать роман, готов был влюбиться, как рано или поздно влюбляются все — а потом забывают о своей влюбленности, когда встречают любовь. — Ты прямой, как шпала, — простонал Альберт себе в руки. — Какой есть, — немного обиженно сказал Майкрофт. Но к этому желанию никогда не отходить от Майкрофта — от человека, рядом с которым никогда не появлялись привидения, — он не был готов. У этого желания нет будущего, потому что они оба обязаны будут рано или поздно жениться, любить — или делать вид, что любят — кого-то еще. — Просто отдай мне этот чертов реестр, — срывающимся голосом сказал Альберт. — И мы… — Закончим это? — Да. — Идет. Альберт не хотел соблазнить Майкрофта, он скорее хотел его позлить. Взять его за лацканы пиджака и трясти, укусить его за губу. Было понятно, что вечно эта игра продолжаться не может. Когда-нибудь аргумент «я спас твоего брата от смерти» либо устареет, либо Майкрофту это надоест. И пока этого не произошло, Альберт рассчитывал немного повеселиться. Но, пожалуй, он слишком много раз представлял себе, как это между ними случится — слишком часто для просто шутки. Вот Альберт заберется в деревянный дом для охотников в Итонском охотничьем клубе, ляжет на старый пыльный матрас на втором этаже. Лениво закурит, оценивая свой непристойный вид — одеяние монахини и чулки, по ощущениям ничем не отличающиеся от носков на подтяжках. Нужно ли ему накрасить губы, чтобы было еще веселее? Майкрофт придет, как обычно, без опозданий, поднимется на второй этаж, бросит реестр ядов на тумбочку — тот упадет и поднимет вверх облако пыли. Альберт положит ногу на ногу, и Майкрофт севшим голосом спросит: «Сестра?» «Давно ли вы сами исповедовались, отец?» — Альберт выдохнет сигаретный дым. «Давненько. Хотите принять у меня исповедь?» «Я подумаю, — Альберт щелкнет пальцами и укажет указательным вниз. — На колени». Майкрофт послушается, потому что выбора у него нет. Сядет рядом, уронит голову Альберту на бедро, прикусит его — сильно, но безопасно. Разумеется, попытается подмять Альберта под себя, но ему не позволят: передавят шею локтем, заставят упасть на спину, оседлают сверху, расправив юбку. Майкрофт станет рассеянно шарить под юбкой, почувствует пальцами резинку чулка, немного покраснеет. Захочет поднять юбку и посмотреть, но Альберт ударит его по пальцам. А затем сам возьмет его ладони и опустит себе на бедра. — Граф Мориарти? Граф Мориарти, вы опять пропали. Альберт тряхнул головой. — Да, сестра Мария. О чем вы говорили? Сестра Мария вздохнула и попросила еще сигарету. — А зачем вам все-таки наша одежда? Да еще и чулки? — сестра Анна сидела, широко расставив ноги, и наслаждалась моментом этого небольшого послабления. — В Итоне есть обычай, — на ходу сочинил Альберт. — Выпускники выбирают себе персонажа и отыгрывают его в последний день в колледже. — И вы решили быть бенедиктинкой? — засмеялась Мария. — Забавно. — Почему же. Я был бы не против стать монахом на самом деле. Это ведь такое освобождение — ничего не иметь. Сестры обменялись долгом взглядом между собой — и разразились нескромным хохотом. — Да, — сестра Анна утерла слезы. — Все, кто ничего не знают о монашестве, так думают. — Ora et labora, — задумчиво сказала Мария. — К тому же, мистер Мориарти, вас ни в один монастырь не возьмут. Святой Бенедикт завещал нам быть целомудренными, а если вы будете среди нас тереться, о целомудрии придется забыть. — Я уйду в мужской монастырь, — улыбнулся Альберт. — Это ничего не меняет, — сестра Мария улыбнулась ему в ответ. — А все-таки, чулки-то для кого? — спросила Анна. — Ни для кого, — Альберт потушил сигарету. — Повесим на них первокурсников. Сестры подавились сигаретным дымом, и Альберт поднял руки: — Шучу. — Что-то у вас с чувством юмора стало, граф… — Мария тоже потушила сигарету. Потянулась всем телом, высоко подняла измученные работой руки, размяла шею. — Знаю, — согласился Альберт. — С кем поведешься, сестра Мария. * Без Шерлока Холмса в Итоне стало скучно. Уильям Мориарти понял это, как только вместо исследования крипт на кладбище пошел на завтрак. Взял Льюиса за руку, но тут же отпустил — Альберт еще не проснулся, надо было его разбудить. Ключ от комнаты брата щелкнул в скважине, Уильям впустил внутрь полоску света. Альберт спал, как ребенок, отвернувшись к стене и обняв подушку. Под ногами хрустнула бумага, и Уильям прищурился. Под дверь утром подложили письма, и взгляд зацепился на женское имя на одном из них. А куда мистер Диккенс делся? Уильям поднял конверты, на цыпочках прошел в комнату, чтобы положить их на стол. На столе Альберт, кажется, с ночи оставил какое-то незаконченное эссе, книги и записку от руки: «Не забыть: Майкрофт Холмс — сукин сын». Уильям еще пару секунд подумал, а потом забрал письмо с женским именем, положил его за линию брюк. За завтраком он показал Льюису письмо. Тот жевал тост и вопросительно взглянул на брата. — Умно, да? — Это анаграмма? Элис Коттикут подписалась как Сесиль Тито-Каутик. Льюис вскрыл письмо своим ножом, разложил на столе. Уильям стал одними губами читать написанное. Дорогой мистер Мориарти, Если вы так умны, как я думаю, то вы догадаетесь, кто я. Я бы хотела поговорить с вами. Это касается того, что вы когда-то имели неосторожность увидеть. Увидимся с вами в заведении «Слепой бард» сегодня в обед. — Это пахнет очень плохо, — покачал головой Льюис. — Да, — Уильям убрал письмо во внутренний карман пиджака, взял в руки вилку и нож. — Именно поэтому на встречу пойду я, а не брат Альберт. Льюис сидел и вилкой откладывал зелень в сторону. Как хорошо, что Альберт не видел. Уильям разрезал на тарелке какой-то особенно плохо выглядящий боб. — Почему вы сразу не пошли в полицию? — спросил Льюис. — Я не уверен, что Альберт по-настоящему испугался профессора. — Ну, — Уильям нацепил на вилку кусочек ветчины. — Наверное. Но тогда эта история закончилась бы слишком быстро, и никто не стал бы ее читать. — Зато она была бы логичная, — не согласился Льюис. — А то у нас сюжетная дыра на сюжетной дыре. — Я горжусь твоей внимательностью, — Уильям погладил Льюиса по голове. — Или тебе хочется побольше времени провести с Шерлоком Холмсом? Нож скользнул по тарелке, издал неприятный звук. Льюис зажмурился. — Прошу прощения. — Ничего. Но Льюис прав, подумал Уильям. Он действительно не хотел бы, чтобы эта история закончилась. Брат Альберт своим неосторожным поступком дал истории новый, более сложный виток — Уильям мог видеть это так ясно, как на шахматной доске. Фигур стало больше, а положение черных изменилось — еще неясно, ухудшилось оно или улучшилось. Где-то в первой линии замерли в ожидании новые, нетронутые пешки. Каким будет их следующий ход? Уильям представил себе фигуру черного ферзя. До этого он не обращал на нее внимания, но сейчас противник сосредотачивал вокруг нее свои ходы. Как же он мог забыть про черную королеву. Остаток завтрака они неловко молчали, а к обеду Уильям стал собираться в город. Льюис подсадил его, помог перелезть через резной забор и наудачу легонько щелкнул в лоб. Элис Элизабет Коттикут пришла вовремя. Ждала, сидя за дальним столиком. Перед ней был только стакан с водой, и она лениво щелкала ногтем по стеклу. Уильям набрал в грудь воздуха, подошел и положил руку на стоявший напротив Элис стул. Она носила траур: черное платье и черная шляпка, пристроившаяся на краю стола. На секунду Уильям решил, что вот она, готовая ходить в любом направлении, в каком захочет. Самая сильная шахматная фигура. — Фиолетовый вам больше шел, — сказал Уильям. Она вопросительно посмотрела на него, и Уильям мог видеть, как факты складывались у нее в голове — зрелище, которое редко где заметишь. Вот три человека, за ходом мысли которых Уильям Джеймс Мориарти мог наблюдать вечно, как за пламенем. 1-й: младший брат Льюис. Несмотря на возраст, Льюис очень собранный, очень аккуратный. Неожиданное признание: из всех троих Льюис учится лучше всех, потому что его ум позволяет ему не отвлекаться и посвящать одной задаче определенное количество времени. 2-й: брат Альберт. Его сочувствие сложноподчиненной стратегии и любопытство к интригам когда-нибудь сделают из него хорошего военного. Уильям заметил, что с осени кругозор Альберта сильно вырос и стал охватывать все больше областей: от старых романов до современных политических памфлетов. Свою не очень приятную догадку Уильям предпочел оставить при себе. Но иногда он еле-еле сдерживался от шпильки («В шахматы не хочешь поиграть?»), глядя, как Альберт читает очередную пухлую книгу и что-то выписывает себе в блокнот. Надо отдать Майкрофту Холмсу должное — Альберт увлекся настолько, что у него не оставалось времени на фрустрацию, не оставалось времени пить и не оставалось времени на бессмысленные, но нужные интрижки. Ему, в конце концов, восемнадцать лет. И 1-й: Шерлок Холмс. Этот светоч бессистемных, рассованных по карманам, но таких глубочайших знаний, что иногда Уильям чувствовал зависть — не к уму, а к семье, которая мало того, что разглядела способности Шерлока, так еще и не стала их губить. Итон мог бы убить Шерлока, если бы его семья относилась к Итону хотя бы немного серьезнее. — Я думала, граф Мориарти постарше, — Элис вмешалась в его мысли, и Уильям отодвинул для себя стул, стянул пальто, повесил его на спинку. — Граф Мориарти не смог прийти, — он сел, сцепил пальцы в замок, не по этикету упираясь локтями в стол. — Но я смог. — Тогда бранч за твой счет, — сказала Элис. Она заказала кеджери, а Уильям — уэльского кролика. — Как тебя зовут? — спросила Элис, вытирая салфеткой вилку. — Уильям, миссис Коттикут. — Красивое имя. А главное редкое. Они оба улыбнулись и стали есть, но делали это очень осторожно. Элис ела как женщина среднего сословия, но немного брезгливо, как будто ее кеджери мог напасть на нее и вцепиться ей в волосы. Уильям решил, что она все так делала — с осторожностью. Интересно, раскусила ли она Шерлока. Уильям то и дело бросал на нее взгляды, пытаясь найти что-то новое. В какой-то момент он притворился, что уронил салфетку; нагнулся, посмотрел на ее платье. Ждать больше нельзя. — О чем вы хотели поговорить с моим братом? Элис аккуратно вытерла губы, выпила воды. — Ваш брат, должно быть, считает меня монстром? — У моего брата, — сказал Уильям, — очень конкретные представления о монстрах. Вряд ли вы подходите под эти критерии. Элис сделала вид, что глубоко задумалась. — Он рассказал тебе? — Как и все братья, мы скрываем друг от друга только то, что касается девочек и плохих отметок. Элис похлопала глазами и расхохоталась, показав свои аккуратные зубы. Уильяму восемнадцати не было, но он вдруг ясно понял, почему Элис Коттикут нравилась мужчинам. В ней было очень много жизни и какой-то неженской ярости. На них посмотрели люди, сидевшие за соседним столиком. Элис неловко прикрыла рот. — Ты просто находка, — она продолжала беззвучно смеяться. — А выглядишь таким маленьким. Она помрачнела, перекатила на тарелке осиротевшую изюминку. — Поэтому я и здесь. Мне бы не очень хотелось, — позади кто-то скрипнул стулом, и Элис затравленно оглянулась, — чтобы пострадали дети. Прошу прощения, мне весь день кажется, что за мной кто-то следит. Уильям поднял брови — сделал вид, что он ее понял. Элис наклонилась поближе и сказала потише: — Это ведь твоя книга, правда? Мой муж… мертв, но ты никогда не задумывался, что будет с тобой? Уильям зашептал в ответ: — Я полагаю, ваш любовник не все предусмотрел. Или он изначально не считал меня препятствием. Думал, что ребенка можно задобрить, заговорить. А если это не поможет, напугать. Как моего старшего брата. У Элис появились складки вокруг глаз, она сощурилась при упоминании Альберта. — Я не рассчитываю, что ты меня поймешь, — сухо ответила она. — Ты ведь мальчик, будущий мужчина. Средний сын в графском роде. Твое будущее такое же ясное, как эта вода, — она снова щелкнула ногтем по стакану. Я ничего не говорил о том, что есть и младший сын, подумал Уильям. Элис явно сделала свое домашнее задание и подготовилась к встрече. — Расскажу тебе пару женских секретов, мистер Мориарти, — продолжила Элис после паузы. — Ты все равно рано или поздно повзрослеешь. Если добавить в этот стакан какой-нибудь порошок, то именно так и выглядит будущее даже самой благородной из женщин — туманное, да? — Я допускаю, — улыбнулся Уильям, — что это причина убить мужа и искать варианты удачнее. Элис поджала свои красивые губы, и Уильям понял, что он пошел в атаку слишком рано. Это был шах, но ценой ее доверия. — Знаешь, — Элис снова стала перекладывать изюминку на тарелке, — желаю тебе когда-нибудь надеть женское платье. Или переродиться женщиной. Индусы в такое верят, и мы рано или поздно позаимствуем это у них, как позаимствовали их еду, — она кивнула на остатки кеджери. — Дело не в том, чтобы найти «вариант поудачнее». В каком-то смысле даже самый удачный вариант оказывается ненадежным, и женщина обнаруживает, что она вышла замуж за мужчину, за которого не соглашалась выходить. Элис увидела, как мужчина за соседним столиком закурил, и громко попросила у него сигарету. Он не отказал и подержал для нее спичку. Уильям ощутил неожиданную тоску. Вот бы Шерлок был тут. Ему бы страшно понравилось. Преступник рассказывает свой мотив, что может быть увлекательнее? — Я учту, — подал голос Уильям. — Вы случайно не знаете, какие цвета платьев полнят? — Белое, — улыбнулась Элис. — Белое полнит. Так что все женщины в день своей свадьбы — круглые дуры, — она рассмеялась своей же шутке. — Моя мать швея, а отец погиб, так что перебирать женихами я не могла. Когда Алекс… мистер Коттикут сделал мне предложение, я сразу согласилась. — Вы его любили? — спросил Уильям. — Любовь в жизни не главное, — Элис стряхнула пепел на свою тарелку. — И уж тем более это не главное в браке. — А что главное в жизни, миссис Коттикут? — Получать то, что ты хочешь, и самым кратчайшим путем, — ответила Элис. Уильям ощутил с ней какое-то преступное родство. — Что же вы получили после свадьбы? Элис задумалась, как будто решала, надо ли ей рассказать один из своих секретов. — Я не первый ребенок, — сказала она. — До меня у матери уже была дочь. Ее тоже звали Элис, она работала гувернанткой. Мама рассказала мне, как Элис умерла: ее задушили. Оставили у воды. Денег у нее не было, поэтому хоронили ее за счет какой-то совсем чужой семьи. Я пообещала себе, что я никогда не умру так, как Элис. Женитьба дала мне какую-то почву под ногами. Элис говорила ровным голосом, и Уильям понял, что она переживала эту историю уже много-много раз. — Но не дала всего остального? — предположил он. — Верно. — Миссис Коттикут, — вздохнул Уильям, — мне очень жаль, что с вами это случилось. Но что вы хотели предложить моему брату? Элис огляделась и снова наклонилась поближе: — Сотрудничество. Эндрю знает, что вы что-то вынюхиваете — или догадывается. — Вынюхиваем? — Мальчик твоего возраста вломился в комнату моего мужа на утро после похорон. Ох, Шерли-Шерли-Шерли. — …и я не хочу, чтобы кто-то из детей погиб. Это все. Почему она не сказала «тоже погиб», отметил для себя Уильям. Он переплел пальцы: — Допустим, я заинтересован. Какие у вас условия? — У меня их два, — Элис показала два пальца. — Первое: вы вернете то, что вы украли из церкви в Стратфорде. Там мое имя. Уильям попробовал поиграть в дурачка, но Элис покачала головой: — Это точно вы. Умно, что вы украли еще и какие-то ценности, но какому вору вообще понадобится реестр ядов? — А второе? — Моя мать, — Элис опустошила стакан с водой и со стуком вернула его на стол. — Я прошу для нее спокойной смерти в любой достойной больнице. Уход до конца ее дней и скромные похороны там, где она захочет. Уильям вспомнил про бедных, которые готовы были погибать на улице, лишь бы не попадать в руки врачам из государственных больниц. Медицина там была кружком по интересам для студентов, и бедные представляли из себя не больше, чем материал для экспериментов. А еще он вспомнил лицо Ману, его влажные от слез бинты и его последний взгляд на них с Шерлоком, как на его старших братьев. — Принимается, — сказал вместо Уильяма кто-то другой, кто-то более злой и решительный. — Взамен вы будете действовать в наших интересах. А если вы почувствуете угрозу кому-то из нас, вы убьете того, кто ее представляет. Уильям ожидал, что Элис не согласится, но убийцы, даже мнимо состоявшиеся, — это довольно надежные люди. Она протянула руку для рукопожатия. В конце концов, Вотерстоун тоже оказался неспособен дать ей то, что она хочет — этой женщине, вынужденной носить имя умершей сестры, а свое настоящее имя — задвинуть на второе место. Уильям убрал руки под стол и добавил: — У вас два условия, поэтому и у нас тоже. Вы также поможете моему старшему брату. — С чем? — Ему нужно алиби на время Дня всех святых. Если мы обратимся к вам, вы скажете, что были с ним в это время. В Итоне. Элис отвела взгляд и нахмурилась — она пыталась понять, зачем Альберту алиби и что случилось в Итоне в тот день. — Но тогда были похороны… Я должна буду сказать, что кувыркалась со школьником в день похорон мужа? — Шлюха или убийца, миссис Коттикут, — пожал плечами Уильям. — Выбор за вами. Было еще кое-что, что заставило Уильяма протянуть руку навстречу. Если Шерли прав, то эта женщина носит ребенка, который точно ни в чем не виноват. А шанс должен быть у каждого. Как и у ребенка бедняка должен быть шанс стать кем-то, так и у ребенка убийцы должен быть шанс жить вне тени греха своего родителя. Уильям пожал теплую ладонь Элис, положил палец туда, где оставался след от обручального кольца. * В похоронном бюро «Уотсон и сыновья» дела шли туго. Джон лежал лбом в стол, пока Генри рядом чистил карманным ножом яблоко и отправлял дольки себе в рот. — Не дрейфь, — сказал Генри, жуя. — Будут еще жмуры. Скоро зима, и наверняка какие-нибудь бабульки из-за старости забыли запастись углем и дровами. — Ну Генри, — укоризненно отозвался Джон. — А что? Что плохо для них, хорошо для нас. Изредка снаружи кто-то толпился, но оказывалось, что это какие-то невоспитанные люди подходили почистить ботинки о ступеньки перед похоронным бюро. Колокольчик над дверью так и не зазвенел. — Говорю, пойдут покойнички, — Генри сделал очередной надрез на яблоке. — И купим тебе книжку по анатомии. Ту, большую и дорогую. Джон уже и мечтать забыл о той книжке. — А может, ну ее, — Джон потер глаза. — Почему? Ты же так хотел. — Лучше купим тебе книжку. — А мне зачем? Я кроме букваря и «Настольной книги гробовщика» ничего не читал. Это ты у нас начитанный. Конечно, Джон старался побольше читать, но с мальчиками из Итона он бы вряд ли сравнился. Знаете, как говорят — помяни Дьявола, а он тут как тут? Колокольчик зазвенел, и братья Уотсоны хором сказали: — Уотсон и сыновья, чем можем помочь? — Мы сыновья, — уточнил Генри. — Я понял, — сказал мужчина. Его голос внушал нехорошие идеи, например что его обладатель довольно зол. Джон поежился. Выглядел мужчина очень представительно, а говорил и того лучше. Незнакомец сверкнул очками: — Я бы хотел уточнить пару фактов об одних похоронах, которые вы проводили. — Вы родственник? — Генри достал из-под стола толстую клиентскую книгу. — Нет. Я преподаю в том же месте, где преподавал покойный. Его имя Александр Коттикут. Джон и Генри постарались незаметно переглянуться. Но не вышло. — В чем дело? — спросил незнакомец. — У вас ведь такой был? — Ну был, — высокомерным тоном ответил Генри. — Что там? Жалобы на нашу работу? Мы копаем на совесть. Он что, смог выбраться из нашей ямы? В комнате образовалась пауза. Незнакомцу явно не понравилась шутка. — Вы лично его хоронили? — Лично я хоронил. — И вы не заметили ничего странного? Джон изо всех сил подавал брату мысленные сигналы, чтобы тот продолжал врать. Генри тронул пальцами подбородок. — Хоть убейте, сэр, — наконец сказал он. — Ничего необычного не помню. — Совсем? — Вот вам крест, сэр. Закопали и забыли. А труп был как труп. Джон хотел было выдохнуть, но тут незнакомец спросил: — Было что-то примечательно на его теле? Джон замер — и Генри тоже. Первый заставлял себя думать и вспоминать письмо из Итона, в котором им в деталях объясняли план похорон. Но там ничего не было про примечательности на теле! Если этот человек знал о покойном что-то такое, чего не знали они, он с легкостью их раскусит. Думай, Джон, думай! — Вы знаете, — Джон старался звучать обиженным, — к нам разные покойники приходят. Бывают и с примечательностями. У кого-то рука короче другой… У кого-то горб… — У дамочек часто двойные подбородки, — ляпнул Генри. — Мой брат хочет сказать, что это немного невежливо, вот так обсуждать недостатки покойников, особенно не с их родными. Бывают и совсем деликатные… — Джон понизил голос. — Например, геморрой… — Достаточно, — человек раздраженно натянул на руку перчатку и прочистил горло. — Прошу прощения, что вот так ворвался к вам. Не хотел тратить ваше время. Он положил на стол несколько монет и попрощался. — Да уж, — сказал Джон, когда колокольчик над дверью затих. — Неприятный тип. — Да, Джонни, тебе точно надо учиться, — Генри плюхнулся на стул и вернулся к своему яблоку. — Язык как помело! Стелешь ты прямо как итонский. Джон махнул на брата рукой и подумал о своем новом друге из Итона. Он как-то впопыхах представился, и имя у него было интересное. Шерлок, кажется? * — А-к-р-а-с-т-и-х… Акрастих… Не подходит, — Адель решала головоломку с акростихом из газеты. — Потому что акростих пишется через «о». — Майкрофт сидел в кресле, подпирал щеку рукой и листал книгу. — Что бы я без тебя делала. — Я не знаю, — Майкрофт зевнул, вытянул ноги поближе к камину. Адель замерла на месте, стала тыкать в Майкрофта пальцем, а потом пулей вылетела из комнаты. — Женщина, — устало сказал Майкрофт, потирая висок, — ну что там у вас? Адель вбежала обратно с охапкой газет в руках и стала перебирать их, пока не наткнулась на «Спортивную жизнь». — Шерли, помоги мне выбрать — поставим на беговых лошадей или на грейхаундов? — Зачем, — не понял Майкрофт. — Мы используем тебя для гэмблинга, дурачок, — пояснил Шерлок, лениво сползая со стола. Он лежал там с ногами, листая книгу Франсуа Видока «Воры: физиология их нравов и языка». — Да, — Адель водила пальцем по колонке со скачками. — Мистер Всезнайка, ты говоришь «я не знаю» раз в сто лет, и этот шанс нельзя упускать. В прошлый раз ты говорил «я не знаю» три года назад, и тогда мы с Шерли выиграли на скачках почти пять фунтов! Вот, я все записываю. Адель выудила из ящика стола небольшую записную книжку, полистала страницы и прочитала: — Вот. 9-е января 1866 года… «Я не знаю, где чертовы ботинки». Шерли не даст соврать, мы поставили на первую попавшуюся в газете лошадь и выиграли. — И куда вы дели деньги? — спросил Майкрофт. Шерлок и Адель переглянулись. Они никому не сказали про выигрыш и спустили его в тот же вечер. Так Шерлок обзавелся новеньким лабораторным стеклом, потому что в жизни химика стекло — это расходный материал. Адель купила себе жемчужное ожерелье, а Агате — коробку карибских сигар. А еще мать с сыном очень по-царски отобедали в Королевской гостинице. Тоже тайком. — Мы их пожертвовали, — соврала Адель. — Монастырю. — Ага, Ордену Волосатой Ноги, — улыбнулся Шерлок, и Майкрофт закатил глаза. — Вам надо научиться обращаться с деньгами, — сказал он, поморщившись. — Майкрофт, лицо попроще сделай, — засмеялась Адель. — Библия не запрещает сделать пару ставочек время от времени. — Вы меня с этим лицом родили, — в который раз напомнил Майкрофт. — И пару раз стукнули мордой о пол, — добавил Шерлок. — Ай-ай-ай! Он закричал, потому что Майкрофт подошел и схватил его за плечо, вкручивая большой палец прямо в мышцу. — Отпусти брата, — сказала Адель уже строгим голосом. Майкрофт повиновался и отпустил Шерлока с таким видом, будто это был лошадиный навоз. — Какой-то ты напряженный в последнее время. Это из-за девочки? Майкрофт не ответил, вернулся в свое кресло и снова уткнулся в книгу. — Из-за мальчика? Брат захлопнул свою нуднятину так резко, что Шерлок присвистнул. — Иди-ка ты спать, — улыбнулась Адель. — Ты когда не выспишься, всем на нервы действуешь. — Шерлок младше, почему бы вам его не отправить спать? Уже к полуночи. — Потому что в отличие от тебя, лунный бычок, я читаю серьезную литературу, — Шерлок потряс своей книгой. — И правда, уже поздно, — Адель потянулась. — Давайте я сделаю вам чай и мы все пойдем спать. Майкрофт, будешь делать брату больно — и придется тебе драться уже со мной. — Я на две головы выше, как она собралась со мной драться, — пробубнил брат в свою ладонь, когда Адель ушла. — Мне уже не десять лет, я держу шпагу лучше, чем она. Камин хрустел и трещал. Шерлок подобрал с пола маленький мяч, который принадлежал Стрихнину, и бросил его в кресло. — Мне нужно перемирие, — сказал он. Майкрофт свесил руку из кресла и поймал мяч. — Надолго? — Минут на пять. — Долго. Если ты будешь так использовать перемирие, у нас не останется минут на Рождество. Шерлок хорошо об этом знал. По жестокой иронии судьбы, они с Майкрофтом родились в два соседних дня. Это было ужасно. Во-первых потому, что в рождении Майкрофта и так мало хорошего. Во-вторых, это были два совершенно разных дня. Брат не любил праздновать и чаще всего просил, чтобы 5 января все просто заткнулись и оставили его в покое. Свои дни рождения брат оценивал по тому, насколько было тихо. Но вот 6 января начиналось настоящее веселье. Как только часы били полночь, Шерлок начинал колотить по кастрюле. Для таких случаев было придумано перемирие. К нему надо было прибегать, когда братьям было неудобно пытаться друг друга убить. Перемирие не резиновое — его должно было хватать аж на четыре дня рождения: Адели, отца и два их собственных. То есть всего 5760 минут перемирия в год. День рождения Агаты не считался. Ей было все равно, дерутся братья или нет. Если да, она просто начинала хлопать в ладоши. Было у перемирия и другое применение: его объявляли, если кому-то из братьев что-то угрожало. Тогда второй обязан прийти на помощь, даже если их предыдущее взаимодействие закончилось пожеланием смерти. — Это связано с делом Коттикута, — сказал Шерлок. — И я не против отделать тебя на Рождество. Майкрофту пришлось согласиться. Он сам придумал эти правила. Брат вернул Шерлоку мяч, достал свои карманные часы и сказал: — Три минуты. Шерлок перекидывал мяч из одной руки в другую: — Итак. Я определил, что наша леди беременна, потому что она использовала самое неудобное место для того, чтобы справить нужду. Это бред или нет? — и он отправил мяч обратно в кресло. Майкрофт поймал его одной рукой: — Нет. Один из признаков беременности — частые позывы. Скорее всего, настолько сильные, что терпеть их нельзя. Мяч снова вернулся к Шерлоку. — Но откуда мы это знаем? Мы оба мужчины. Мяч вернулся к Майкрофту. — Из «Личного помощника для за замужних дам». Мы украли его у врача, который приезжал к тебе по поводу твоих молочных зубов. Там была статья: «Десять признаков радостного события», — ответил Майкрофт и кинул мяч брату. Шерлок прикинул, сколько у них еще времени. — Хорошо, что ты согласился помочь Альберту обокрасть ту церковь. — Без разницы. Теперь он хочет, чтобы я вернул ему то, что мы украли. — Старина Альберт у нас немного ветреный, — вздохнул Шерлок. Майкрофт молча смотрел на огонь, и у Шерлока округлились глаза: — Ты думаешь, он больше тебе не доверяет? — Я не думаю, я знаю, — отрезал Майкрофт. — Почему? Ты сделал при нем какую-то глупость? — Вроде того. — Ой-ей. И что ты сделал? — Я по… Майкрофт собирался ответить — потому что в перемирие нельзя друг другу врать, — но не успел. Их время вышло. Брат захлопнул крышку карманных часов. — Проваливай спать, — сказал он. Шерлок раздраженно мотнул головой. Я по-что? Вот и что там было? Я получил по морде при нем? Я попрыгал на одной ноге? Я по-ния? — И правильно, — Шерлок собрал свои вещи — смычок, книги — и поплелся к себе. — Чуйка у Альберта что надо. Я тебе тоже не доверяю. Но не успел Шерлок уйти из гостиной, как снаружи раздался стук. И более того, вполне конкретный стук. В детстве братья напридумывали кучу секретных шифров и учили этому всех подряд. Для каждой компании был свой. И тот, что вы услышали сейчас, был цыганским. Сонакай колотила в дверь, как в последний раз. Шерлок открыл ей, и она сразу сказала: — Твой отец дома? — Привет, Шерлок Холмс, умнейший из умнейших, красивейший из ныне живущих, — Шерлок подсказал Соне, как надо начинать разговор с ним. Она улыбнулась, но улыбка тут же исчезла, стоило ей заметить Майкрофта. — Пусти гостью в дом, — сказал брат. — Иначе она нам дверь выбьет. В гостиной Майкрофт освободил для Соны кресло у камина, убрал свои книги. Шерлок пытался поаккуратнее повесить ее длинное пальто. Сона села, чинно сложив руки на коленях, как будто вокруг были кактусы. Стрихнин, который до этого мирно спал под столом, проснулся и пошел интересоваться новым человеком. Сона дала ему понюхать свою руку, звякнула браслетом. Как только кот понял ее запах, тут же потерял всякий интерес и привалился у камина, вытянув лапки. — Ой, — сказала Адель, которая зашла с подносом в гостиную. — Вас уже трое. — Добрый вечер, миссис Холмс, — Сона ей улыбнулась. — А у меня только три чашки… Ничего, Сонакай, возьмите мою. Вы пьете без молока? А я пойду на кухню… Буду там… И не буду слышать ничего из того, что здесь происходит… — А ваша мама все такая же милая, — сказала Сона, когда дверь в гостиную закрылась. — Но ты хотела видеть отца, — напомнил Шерлок. — Отца? — уточнил Майкрофт. Сона нарочно его проигнорировала, поднесла чашку к губам: — Да, поэтому я и пришла. Чеклэ, тот человек, за которым ты просил нас проследить, я нашла это у него, — Сона передала Шерлоку аккуратно сложенные листки бумаги. Майкрофт сопоставил факты в голове: — Ты просил цыган следить за Вотерстоуном? — И обещал Ма, что заплатит, — намекнула Сона. Шерлок перевел стрелки на брата: — Он наследник, вот он пусть и платит. И тут же решил сменить тему: — А что там за письмена? — Думаю, твоему отцу было бы любопытно. — Ты немного рано, — Шерлок повертел бумагу, поднес поближе к огню. — Мы ждем отца дней через пять. Он был в Египте. Сона попала в ловушку. Она как бы нехотя перевела взгляд на Майкрофта и сказала: — Тогда, может, ты посмотришь? Майкрофт нахмурился и выхватил бумагу у Шерлока из рук. Отошел к окну. — Можно и повежливее, — сказал Шерлок, отхлебнув из чашки. — Ты что, рос в хлеву? — Где ты это нашла? — спросил Майкрофт, и Сона ощетинилась на его резкий тон. — Я уже сказала. У того человека из Итона. — Расскажи, как именно ты это получила. Сона поджала губы, но Майкрофт добавил: — Пожалуйста, Сона. Ну же, подумал Шерлок, помучай его. Заставь его станцевать! Но он видел, как Сона сдавалась. Мышцы вокруг ее губ расслабились, складочки вокруг глаз разгладились, лицо перестало быть злым. — Хорошо, — она обняла руками чашку. — Расскажу. * Двое цыган следили за женщиной, а Сона навязалась с Фаа и Чирэ следить за профессором. Фаа и Чирэ пытались отнекиваться от нее, но она пригрозила им кулаком. — Ма это не понравится, — говорил Фаа на англоромани, откусывая от какой-то сушеной гадости. — Согласен, — поддакивал ему Чирэ. — Закройте рты, оба, — Сона свесилась вниз — они как идиоты сидели на деревьях на кладбище Итона и ждали, пока смотритель уйдет в свой дом. Наконец огни в доме погасли, и цыгане спрыгнули с дерева. Сона огляделась и прислушалась. Воздух был по-зимнему тих и свеж, но в нем то и дело появлялся шаркающий звук, как будто кто-то раскапывал могилу. Предчувствие ударило в грудь, и Сона, шикнув на своих спутников, стала перемещаться между могильными камнями в сторону звука. Человек, за которым она следила весь день, нацепив на лицо платок, старательно раскапывал могилу. Он уже добрался до гроба и теперь пытался подцепить крышку краем лопаты. Сона схватила с первой попавшейся могилы тяжелую на вид лампаду. В самую последнюю секунду он ее заметил — рвано выдохнул, повернулся, но она уже стукнула его в висок. Тело профессора Вотерстоуна вздрогнуло и опало. Он грохнулся на гроб, который сам же и раскопал. Сона сунула в рот сигарету, руками в перчатках без пальцев зажгла спичку, чтобы осмотреть лампаду. Крови на ней не было. Вотерстоун жив, но без сознания. Она выиграла им какое-то время. — И что ты сделала? — спросил рядом Фаа. — Нас просили следить за ним, а не колотить его. Чирэ прошелся вокруг могилы, попинал с края землю. Куски почвы упали в яму и глухо ударили о деревянную поверхность. — Ваша задача была сделать так, чтобы он не делал ничего подозрительного, — уколола его Сона. — А он почти раскопал. Чеклэ — Шерлок Холмс — сказал, что профессора нельзя пускать к могиле. Сона вздохнула. — Ограбим его? — по привычке предложил Фаа. — Закройте р… — начала Сона. Но остановилась. А ведь в этом было рациональное зерно. Профессор когда-нибудь очнется и продолжит свое дело. План возник у нее в голове. — Хорошо, — она затянулась и ткнула пальцем в раскопанную могилу. — Я его обчищу. А вы сделайте так, чтобы могила выглядела разграбленной. — Зачем? — спросил ленивый Чирэ. — Мы сделаем вид, что это мы ее разорили. Меньше вопросов, больше дела. Давайте, топ-топ. Сона отошла поодаль, поискать, какую еще могилу они могли разорить. Сунула палец в почву рядом с надгробием. Палец вошел туго. Не подходит. Она слышала, как цыгане переговаривались за ее спиной. — Слыхал, что она мне сказала? — говорил Чирэ. — «Топ-топ»? Совсем стала англичанка. — Ага, — засмеялся Фаа. — Как будто ты ее индийский мальчик на побегушках. Сона в сердцах пнула чей-то могильный камень, вкрутила каблук в землю. Каблук сразу утонул на несколько дюймов. Будто эту могилу недавно раскапывали. Сона обошла вокруг, прищурилась. На могиле было написано «Джонатан Буль», и умер он относительно недавно. Что же, дорогой мистер Буль, ваша судьба решена. — И эту копайте, — крикнула Сона цыганам, помахала рукой. — Зачем ты так орешь, — буркнул Фаа, когда подошел. — В той могиле пусто, там кукла. — Забирайте ее, — Сона сунула Фаа в руки мешок. — А здесь труп, его тоже заберем. — Тебе бы провериться, — скорбно заметил подоспевший Чирэ. — Ты в последнее время какой-то бред несешь, — он покрутил пальцем у виска. — Когда я стану королевой, — сказала Сона, — я запомню, что вы со мной спорили, и вы будете до посинения чистить англичанам обувь. Потому что другой работы я вам не дам. Фаа вздернул брови и примирительно поднял руки. — Вы что, газет не читаете? — продолжала Сона. — Мы будем как Хэйр и Берк. — Да мы десять раз тебе говорили, что мы газеты читать не умеем. Только ты тут такая умная, — пробурчал Чирэ. План был простым: нужно было создать для Вотерстоуна видимость того, что он стал жертвой расхитителей могил. Но расхитители могил без расхищенных могил — это не убедительно. Таким образом несчастный Джон Буль перекочевал в мешок к вязаной кукле. Сона стала раскидывать землю вокруг могилы Коттикута, а потом вернулась к профессору. Потянула его наверх, переворачивая, пробежалась пальцами по карманам. Забрала часы, сигареты, немного денег. Исписанные какими-то формулами салфетки она бросила в могилу. Во внутреннем кармане пальто Сона нашла потайной шов. Дернула его на себя. Ткань с треском разошлась, обнажая сложенные листы. Сона снова зажгла спичку, положила ее себе в рот. В неровном свете Сона читала очень странные письма. Она смогла понять, что у Вотерстоуна была иностранная любовница. Но она хорошо писала по-английски, а еще… Сона выплюнула догоравшую спичку, зажгла новую. А еще она соблазнила какого-то мужчину из «правительства» и совершенно наивным образом хвасталась этим. Говорила, что после близости этот человек навыдавал ей столько государственных тайн, что будет неловко, если кто-то об этом узнает. В качестве доказательства того, что это не пустая болтовня, она прикладывала одну из них. Сона выплюнула очередную спичку, неровной рукой зажгла другую. Письмо, цветом и фактурой бумаги отличавшееся от других, было написано не по-английски. На этом способности Соны заканчивались. Она не могла прочесть текст, но чтобы узнать адресата этого письма, знать немецкий было необязательно. Seine Majestät, Königin Victoria. Любая мало-мальски грамотная цыганка поняла бы, кому оно предназначалось. Спичка упала изо рта, и Сона быстро спрятала письма в карман. Посмотрела на профессора, который безмятежно валялся на земле. Идиот, подумала Сона, почему ты это хранишь? И что мне с этим делать? * — А это мы раскопали беднягу Буля, — обрадовался Шерлок, когда Сона закончила свой рассказ. — Было дело. А что с ним теперь? Сона пожала плечами: — Ну, мы все равно его выкопали. Я отправила Фаа и Чирэ продать его в университет. Шерлок представил, как возмущенный Джонатан Буль со своего облака наблюдал за приключениями его земного тела, раскрыв рот. Бокал с амброзией выпал у него из рук, а нимб над головой уныло повис. Шерлок не удержался и засмеялся. Сона наклонилась к нему, кивнула на Майкрофта: — Он знает немецкий? — А как ты думаешь, — бесцветно отозвался Шерлок. Майкрофт все это время с очень сложным лицом читал письма, бегая глазами туда-сюда. В какой-то момент он перестал, уставился в потолок, не моргая. — Сломался, — прокомментировал Шерлок. — А тебе не интересно, что там? — спросила Сона. Шерлок помотал головой: — Не-а. Мне все равно, кто с кем спит. Пусть он хоть с самой королевой кувыркается. При упоминании королевы Майкрофт отмер, убрал письма в свой карман и стал искать свое пальто: — Мне нужно в Кенсингтон. Сона, я могу проводить тебя в Севен-Дайелс. Тебе лучше не ходить одной в такое время. — Она же как-то пришла без тебя, — сказал Шерлок. — Ты приехала на Раджи? — Ты все еще ездишь на Раджи? — Майкрофт сунул одну руку в рукав пальто. Сона не знала, куда ей деться. — Нет, — ответила она, покраснев. — Я пустила Раджи на колбасу. Майкрофт выглянул на улицу и засвистел через пальцы. Неподалеку послышалось веселое фырканье. Майкрофт посмотрел на Сону очень красноречиво, и та сделала вид, что не заметила лошади. — Я могу отвезти тебя в Кенсингтон, — после паузы предложила она стальным голосом. — За деньги. — Согласен. — Передавай маме привет, — Сона отдала Шерлоку свою пустую чашку. — Мне до сих пор перед ней стыдно. — За что? — Майкрофт влез в чужой разговор, криво повязав шарф на шее. — Это я украл у нее кольцо, а не ты. Сона помотала головой. Обняла Шерлока на прощание. Майкрофт расправил перед ней ее пальто. — И куда он, — спросила Адель, когда Шерлок зашел на кухню. Она смотрела в окно. — Я ему сказала спать идти, а не искать приключений в ночи. Шерли, разве я так вас воспитала? — Это ровно то, как вы нас воспитали, — Шерлок отправил в рот остатки джипси-тарта. Он еще немного покрутился на кухне, а потом решил вернуться в свою лабораторию. Спать ему не хотелось, а эксперимент по получению кислорода из перманганата калия сам себя не закончит. Все эти политические интриги, думал Шерлок, так похожи на ловушку для газа или водяной затвор. Какие-то реакции просто-напросто неизбежны. Если задуматься об этом, то политика и химия — это две дисциплины, при ближайшем рассмотрении удивительно схожие в своих процессах. Если химия занимается изучением веществ и их превращений, то политика оперирует идеями и властью, которые тоже непрерывно преобразуются, взаимодействуют и соединяются, порождая новые составы. В обеих сферах есть понятие катализатора: в химии это вещество, ускоряющее или направляющее химическую реакцию, в политике — событие или личность, способные радикально изменить ход истории. Так же, как химическая реакция может быть нестабильной и непредсказуемой, политические альянсы и решения порой обладают той же степенью неопределенности и способны приводить к неожиданным последствиям. Шерлок потер глаза. Вот черт. Ему определенно надо где-то это записать.