Ты мое солнце (новая версия)

Чонгук стоит у панорамного окна, ожидая свой вылет. Голова разрывается от шума и боли. Множество маленьких молоточков устраивают в ней шоу, которое альфа выдерживает с трудом. Он прислоняется лбом к холодному стеклу. Становится чуть легче. — Господин Чон, ваш самолет почти готов к вылету. Минут через десять мы готовы будем принять вас на борт, — пилот в темно-голубом костюме салютует хозяину и быстрым шагом уходит по коридору, оставляя позади многочисленную охрану. Альфа отлипает от стекла, обводит взглядом самолет. Черно-белая птица блестит в лучах утреннего солнца. Яркие логотипы его компании пестрят сине-зеленой краской. Вокруг самолета, как муравьи, бегают рабочие в своих серых, мышиных костюмах, как грязные пятна на синем чистом корпусе. Чон отворачивается, расправляет полы костюма, немного помятого после бессонной ночи. Он садится в одиноко стоящие кресло. События вчерашнего вечера не дают покоя. Чувство стыда начинает потихоньку грызть его душу уже с самого утра, когда он проснулся в квартире Намджуна. После попойки в кабинете Джун так и не решился отправить друга в холодную и пустую квартиру, которая еще содержала природный аромат его омеги. Чонгук открывает бутылку воды и жадно припадает к живительной влаге. Ким опять помог ему, обогрел и приютил. Чон смотрит на свои пальцы и вспоминает, как душил, и как потом было больно где-то там, в душе. Память выдает самые яркие фрагменты, отчего становится еще противней. Им опять овладели его черти и лишили самого себя. Мужчина вглядывается в бескрайнюю синь через идеально чистое стекло, которое искажается бликами. Он впитывает каждую мимолетную деталь. Полет птицы, блеск луча в холодном стекле и краски раннего утра вперемешку с зелеными пятнами на горизонте. Альфа трет переносицу, пытается унять новый приступ тошноты. Телефон громом звонка обрушивается на него. — Что? — хрипит он в трубку. — Я слышу, что тебе нездоровится, — смеется Джун. — Не издевайся, я сейчас сдохну от головной боли. — Я тебе таблетки на тумбочке оставил. Ты выпил? — заботливо меняет свой язвительный тон парень. — Да, но они не черта не помогают, — пересохшими губами произносит Чонгук. Трет воспаленные виски. — Не хрен было столько пить, — возмущается друг. — Ты нормально добрался? Прости, что не проводил тебя. У меня ночью появились срочные дела, да и спать на полу мне не нравится, — ухмыляется Джун, и Чон чувствует весь его задорный позитив. — Знаю я твои дела… — многозначительно, немного с обидой произносит альфа. — Все нормально. Я хорошо выспался на твоей кровати, — издевается он. Чонгук встает и прислоняет холодную бутылку ко лбу. Врать другу плохо, но рассказывать о бессонной ночи он не собирается, и так тот настрадался. А его самого и так душит чувство вины. — Чонгук-и, точно все хорошо? Ты вчера ведь не только пил, — очень тихо и ласково начинает парень. — Если что, ты сразу звони мне. — Я тебе сказал, все норм. И еще прости меня, не хотел причинять тебе боль. Ты же знаешь, как мне дорог, — с трудом признается Чонгук в своих чувствах. — После всего, что ты вчера сделал и что я видел… Ты просто обязан на мне жениться, — заливается хохотом Джун и шуткой пытается поднять настроение другу. — Дурак, держи меня в курсе дел. — Есть, босс, — продолжает хихикать парень и кладет трубку. Ким Намджун — друг, брат, партнер. Его все. Его совесть, его разум, его свобода. Что он без того, кто стал всем? Чонгук прикрывает глаза, вспоминает.

***

— Гук-и, ты что тут сидишь? — Джун присаживается на корточки около друга. Мальчишка подтягивает к себе ободранные колени и склоняет на них голову. Прячет две большие слезинки, которые неаккуратно текут по щекам. — Тебя опять отец избил? — скорее утверждает, чем спрашивает друг, разглядывает порванную байковую рубашку на мальчишке. Гук молча протягивает Намджуну руку, показывая огромные царапины наравне с синяками, которые украшают алые бусины крови. Он всхлипывает и сильнее вжимается в стену сырого подвала, который служит им убежищем. — Вот зверь, а где папа? — не успокаивается Джун. — Дома, — еле шепчет альфа, боится, что их тут кто-нибудь услышит. — Он его тоже избил, а потом за меня взялся. Я вырвался и убежал. А теперь не знаю, что там с ним, — в сердцах тараторит мальчишка и заглатывает холодный, сырой воздух. Намджун смотрит с болью и сожалением. Каждая клеточка его детской души трепещет от боли за друга. Он готов был разделить все пополам, принять на себя удары или даже закрыть собой этого слабого ребенка. Мальчишка достает из ниши стены коробку, припасённую на такие вот случаи. Уверенно открывает и садится на попу около друга. Холод камня сразу врезается в тонкие и худые ягодицы, а штаны намокают. Джун достает из коробки йод, кусочек ватки и нож-бабочку, который он стащил из тумбочки воспитателя в детдоме. Нож — это все, что осталось ему от настоящего отца. — Ну, давай подставляй руку, я буду тебя лечить, — смеется друг и щедро смазывает вату коричневой жидкостью. — Не, не, — отсаживается подальше Гук, — мне будет больно! — он прячет поцарапанную руку за спину. — Не больнее твоих побоев. Я тебе подую, и все будет хорошо, — успокаивает его мальчишка и, ерзая на попе, пододвигается ближе. — Ты, наверное, будешь доктором, раз так любишь меня лечить, — наконец-то улыбается альфа и доверчиво протягивает руку. Он сильно жмурит глаза и замирает в ожидании. Джун прижимает ватку к воспаленной ране и нежно дует. Их слабые природные ароматы соединяются, накрывая ребят покрывалом спокойствия. — Кем бы я ни стал, я всегда помогу тебе и буду рядом, — мальчишка убирает йод и сильно обнимает друга. Потом протягивает ему свой маленький мизинчик. — Честно-честно? — лукаво улыбается Чон, утирает рукавом слезы и переплетает свой палец с его. — Честно-честно, — очень серьезно. — А сейчас ты посиди, а я сбегаю к тебе и посмотрю, как твой папа. — Спасибо. Джун убегает, а альфа прикрывает глаза и проваливается в сон. Гнилой запах подвала убаюкивает, а холод стены становится одеялом. — Гук, Гук-и, — Ким расталкивает друга. — Ты что, спишь? Пойдем ко мне, — мальчишка тянет на себя еще не проснувшееся чудо, — с твоим папой все хорошо, но тебе пока не надо ходить домой. Переночуешь у меня. — А твои приемные родители не будут против? — спросонья хлопает ресницами альфа, встает на ноги и поправляет драную рубаху. — Не, — тянет Намджун, — они хорошие. Пойдем.

***

Чонгук открывает глаза. Его за рукав тянет телохранитель. — Господин Чон, с вами все хорошо? Ваш самолет уже готов к вылету, — мужчине неловко, и он отводит глаза. — Все хорошо, я уже иду. Альфа встает и направляется к выходу из зала. Вся свита следует за ним. Чонгук тяжело вздыхает. Детские воспоминания нахлынули на него все разом, прорвав дамбу в его голове. Как долго он хранил все это в самых далеких уголках своей памяти. Мужчина идет медленно. Смотрит на свою руку, он так явно ощутил прикосновение мягкой ваты и легкое спасительное дуновение. Россыпь больших мурашек бесстыдно покрывает его тело. Джун-и — его талисман, его защитник, хоть и младше на год. Как часто он приходил к нему на помощь? Как часто в голодные дни, которые у Чона были почти всегда, он делил с ним кусок хлеба? Как часто спали в обнимку в их подвале, накрываясь тонкой курткой? Как часто дрались, а потом, как щенки, зализывали друг другу раны? Они давно уже не друзья, они что-то большее. Два альфы, которые с детства прилипли и намертво срослись друг с другом. Чонгук поднимается на борт самолета. Немного задерживается у самой двери, позволяя ветру поиграть с волосами. Он задерживает взгляд на горизонте и заходит вовнутрь. Мужчина снимает черный пиджак, поправляет рубашку, позаимствованную у Джуна, заворачивает рукава до середины. И быстро садится в кресло. — Через минуту взлетаем, — милый стюард переминается с ноги на ногу около кресла такого серьезного человека. Омега строит ему глазки, но, быстро поняв, что не интересен боссу, уходит. Чонгук наливает минералку в стакан, кладет свой дипломат на маленький стол впереди. Вытягивает тяжелые ноги и позволяет себе окунуться в водоворот воспоминаний. Сегодня можно, сегодня он летит в прошлое.

***

— Гук, пойдем, нас декан зовёт, — вопит Джун, тянет за руку и не дает возможности опомниться. — Зачем, мы же ничего не натворили? Или натворили? — вопросительно смотрит на друга, который лукаво улыбается. — Ты что, опять курил в туалете или с ножом своим игрался? — возмущается Чон. Останавливается и смотрит на Кима. Его шаловливые глаза бусинками бегают из стороны в сторону. Он приподнимает свой вздернутый нос и надувает губы. — Курил и игрался, — признается, зачесывает копну песочных волос и громко смеется, заглушая шум коридора, — но дело не в этом. Пойдем, сам все узнаешь. Гук поправляет свитер, одергивает друга, хмурится на признание, но послушно идет к аудитории за ним. — Ну, наконец то, — взрослый серьезный альфа стоит у самой доски, а рядом с ним омега средних лет. — Опоздавшие, прошу, проходите, — он указывает ребятам на аудиторию, минуту еще ждет, пока они устроятся, и начинает. — Дорогие мои ученики четвертых курсов факультетов экономики, управления, информационных технологий и бизнеса, — через каждое слово в аудитории поднимается волна приветствия за свой факультет, — всех вас, — продолжает декан, — выбрали, потому что вы лучшие, — и опять волна ликования. — Как вы уже все знаете, наш институт курирует большая компания в Америке. И вот сегодня к нам прилетел представитель и главный директор компании «ФинТоргСтрой», который помогает нашему институту и даже предоставляет рабочие места студентам в Америке, — мужчина легонько кивает в сторону омеги и мило ему улыбается, показывая всю свою симпатию и благодарность. — И вот наконец-то в этом году несколько наших студентов отправятся к ним на стажировку, — очень гордо произносит директор. В аудитории начинается шорох, перешептывания и глупые смешки. — Но, учтите, в Америку полетят только пятеро из вас. Поэтому в течение всей недели вы будете посещать вводные лекции, — мужчина размахивает руками, усиливает жестами каждое сказанное им слово, — постараетесь продемонстрировать свои знания, произвести впечатление, а по итогам недели из вас выберут только достойных. Все лекции будет читать наш соотечественник Ким Сокджин, прошу любить и жаловать, — мужчина указывает на омегу, кладёт руку ему на плечо и немного подталкивает вперед. — Прошу вас, начинайте, а я, с вашего позволения, отлучусь, — он кланяется и поспешно выходит из аудитории. Джун толкает Чона в плечо, нагибается ближе к уху, шепчет. — Вот прикольно-то. Вдруг нас выберут, и мы наконец выберемся в свет. — Ага, мечтай, — шипит друг, — но попробовать стоит. Если ты все не испортишь своим поведением. Намджун обиженно отворачивается, открывает тетрадь и начинает записывать. — Да ладно, не дуйся, — толкает его в плечо Гук. Достает тетрадь и следует примеру друга. Всматривается вдаль, цепляется взглядом за омегу. Ему на вид лет 35. Высокий, стройный. Туфли на каблуке прибавляют ему роста. Белый брючный костюм идеально сидит на хозяине, как будто сшитый под заказ. «А может, и правда, на заказ, — думает Чон, — с такими то деньжищами». Омега плавно перемещается по подиуму, что-то говорит. Его белоснежные волосы завораживают, а минимум макияжа подчеркивает природную красоту. Чон сидит так близко, что может разглядеть его острый нос, скулы и узкие голубые глаза, которые, как показалось парнишке, отражают небо. Он похож на ожившую куклу, которую парни как-то видели в детском мире. — Пиши, — отрывает его Джун от созерцания красоты, — хватит пялиться, лекция уже вовсю идет. Альфа скидывает с себя наваждение и быстро записывает тему.

***

— Ты вчера ездил к отцу? — спрашивает Намджун, развалившись на парте. Лекция закончилась, и ребята собирают свои тетрадки. — Нет, я тебе говорил, что не поеду к нему. И вообще мне наплевать, что там у него, — злится Чон и закидывает в рюкзак книги. — Так нельзя, он болеет, а ты ни разу его не навестил, — Ким смотрит с осуждением на друга и пытается понять, правда ли ему все равно. — Не смотри на меня так. Я ушел из дома после смерти папы, и этому козлу было наплевать, по каким подвалам я ночую. А теперь ты хочешь, чтобы я бежал к нему в больницу с апельсинами? — Гук в ярости, он, и правда, не знает, почему друг, который всегда был рядом, теперь сидит и осуждает его поведение. — Гук-и, до конца недели осталось три дня, а вдруг тебя выберут и ты улетишь. Ты можешь его больше никогда не увидеть. Вам надо поговорить. Твои обиды мне понятны, — парень укладывает свою ладонь на плечо друга, — как никому, — Джун поправляет рубашку, отходит на шаг и вешает на плечо сумку. — Все, кончен разговор, — альфа рывком хватает свой рюкзак и бежит по лестнице к выходу. Налетает на омегу в самых дверях. Он дергается, опускается чтобы собрать листы, которые разлетелись по полу от их столкновения, поднимается и замирает. — Куда вы так бежите, молодой человек? — Ким Сокджин стоит в дверях и с улыбкой рассматривает взъерошенного, и похожего на зайца, парня. — Прошу меня извинить, — смотрит ему прямо в глаза альфа завороженный голубизной неба. — Я вас не ушиб? — уже чуть смелее. Парень передает ему бумаги и отрывает взгляд от бездонных глаз. Делает шаг в сторону двери, но омега перегорождает дорогу. — Как тебя зовут? — склоняет он голову, с интересом изучая этого зайчонка. — Чон Чонгук, — четко выговаривает альфа и тихонько косится в зал, где оставил друга, ищет защиту и поддержку. Сокджин пугает своей настойчивостью. Альфа бледнеет, холод чужого дыхания сковывает его сердце. Он еще делает шаг и натыкается на теплую грудь друга, который стоит вплотную и уже протягивает руку. — Чонгук, значит, — тянет каждую букву Джин, смакует, пробует на вкус и не обращает внимания на подошедшего Намджуна. — Да-да. Ты с какого факультета? — интересуется омега. — Информационные технологии, а мой друг с экономического, — Чон показывает в сторону Джуна, чуть подтягивая его вперед. — Интересно, — омега потирает подбородок одной рукой, другой принимает бумаги от парнишки. — Не бегай так больше, — очень ласково, протяжно, как заботливый папа. Он облизывает губы, разворачивается на каблуках и удаляется по коридору. — Что это сейчас было? — изумляется Намджун. — Не знаю, — пожимает плечами Чон. — Какой-то он странный. — Там, в Америке, все странные, — смеется друг. — С такими деньжищами он может позволить быть странным, — парень поправляет рюкзак на плече друга. — Пойдем, а то и так опаздываем.