Ты мое солнце (новая версия)

День выдался хмурым. Дождь накрывает весь город, делает его еще более угрожающим и угрюмым. Маленькие капельки дождя украшают огромные окна. Они тонкими струйками сползают вниз, как слезы. Весенний дождик бывает таким холодным. Тэхен стоит у окна в гостиной и смотрит, как вены дождя расползаются по стеклу. Город топят грязные лужи, и он гниет в старой опавшей листве. Грязь. Она везде ранней весной, даже в душе омеги. День уже подходит к концу. Сумрак вечера накрывает своим одеялом большой город. Тэ всматривается вдаль не в силах унять тревогу. Где-то там, в суете этого муравейника, Чонгук. Парень не видел его весь день. После утреннего разговора тот ушел, хлопнул дверью, прихватив с собой ключи от автомобиля. Ушел, так и не переодев домашнюю одежду. Не отвечает на сообщения и звонки. Этот игнор тревожит Тэ, заставляет каждую минуту бежать к телефону и часами смотреть в пустую даль улицы. Выискивать глазами маленькую родную точку в потоке людей. — Да успокойся ты, — голос Феликса звучит хрипло после бурной ночи. — Сказал же, чтобы прислугу сам набрал, значит, не выгоняет. Тэ стоит у окна, разглядывает серое небо, которое уже покрывает тень вечера. Слушает нравоучения друга, а у самого мысли где-то далеко. — Я обидел его, — разочарованно. — Пойми, бар — это еще полбеды. Я подумал, что он меня ударит и подсознательно был к этому готов. Как будто по-другому Чонгук и не мог поступить. Он был таким злым. Я не знаю, почему я так решил, но он … — А вот я знаю, — голос Феликса искажает телефон и делает металлическим. — Я хоть и был пьян, — друга явно передергивает на другом конце провода, — но отлично помню его безумные глаза. Твой Чонгук готов был убить всех, кто попадался на пути. Даже меня сковал страх. Он у тебя точно больной. Не пробовал показать его психиатру? — омега переводит дыхание от возмущения. — Он парню ребра сломал, я знаю, я ему звонил сегодня. И скажи мне теперь честно, что его могло остановить от удара? Твои красивые глаза? — Феликс, ты ошибаешься. Он не такой. — омега качает головой под стук дождя по стеклу. — Просто я неправильно его понял. Он же меня искал, и потом эта сцена в баре… — оправдывается Тэ. — Ну, ну, — с горечью вздыхает друг. — Ладно, всё, хватит. Вернется твой альфа. А почему ты не спрашиваешь, как я? — решает увести разговор в другую сторону друг. — Ну и? — Что и? — хихикает Феликс. — Я напился, добрался домой по воздуху, кстати, спасибо вашему амбалу. Извини, за подробности, ходил в туалет при чужом дяде, который не мог уйти без разрешения хозяина. Придурок. А потом я еще и спал с ним, — заканчивает свой рассказ Ли на интимной ноте. — Что? Ты совсем обалдел? Прям так сразу? — Тэ кашляет в трубку, глаза превращаются в блюдца. — Дурак ты! Вот, значит, какого ты обо мне мнения! — возмущается омега. — Мне вообще не до этого было, хотя, признаюсь, мальчик очень симпатичный, — смеется Ли. — Я спал на кровати, а он в кресле. — Фу, я уж подумал… — Знаю, о чем ты подумал! Сам-то как? Тэхен пожимает плечами, как будто Феликс может его видеть. Он поднимает руку и рисует солнце на запотевшем от его дыхания стекле. -Не знаю, так же, как и ты. Только утром мы еще и поругались. -Ага, типа, поговорили. Ну, Тэ, ну, не ударил же… и, я думаю, что все наладится, — как-то тревожно произносит это парень. -Он и не собирался этого делать. Дело во мне, — утвердительно. — Я почему-то решил, что это должно произойти, вот и все… — чуть не плачет в трубку Ким. -Не хнычь, он покатается и приедет. Потом еще раз поговорите. А сейчас займись делами, отвлекись, найми новую прислугу. — Я сегодня только этим и занимаюсь весь день… Я убрал дом, приготовил ужин. — Ты что, умеешь готовить? — заходится смехом Ли. — Да, представь себе. Папа научил, — язвительно отвечает Тэхен. — А прислуга пока подождет. Я думаю, нам так легче будет помириться. — Может, ты и прав… Дождь шумно стучит по серой дороге. Большие капли громко разбиваются о железный корпус его машины. Чонгук летит по прямой вдоль плотной стены леса. Он сдавливает с обеих сторон и угрожающе нависает над одинокой машиной. Авто несется вперед в потоке дождя, разбивает капли своим носом. Куда? Чон не знает. Дворники прыгают перед глазами, пытаются помочь хозяину лучше видеть дорогу. Не помогают. Глаза альфы мутные, пелена не пролитых слёз жжет сетчатку и разъедает очертания. Он сжимает одной рукой кожаный обруч руля, а в другой держит дымящуюся сигарету. Он редко водит сам и давно бросил курить, но сегодня все как-то соединилось. Все это приводит его в чувство, когда он на грани и готов уже сорваться. Скорость освобождает его мысли из каменных рамок, а терпкий вкус сигарет отрезвляет. Чонгук сжимает сильнее руль, признается, что так соскучился по горькому привкусу никотина на губах. Он гонит, вдавливает педаль газа до упора, не обращает внимания на мокрый асфальт, зашкаливающий спидометр и на едкий дым. Дальний свет фар прорезает пространство и слепит мокрые глаза. Чон молится, чтобы дорога не заканчивалась, а вместе с ней и мысли, поток которых бушующей волной накрывает его сознание. «Я мыслю — следовательно, я есть». Да, он должен сейчас знать, что он есть. Что он не пропал в страхе глаз омеги и не растворился в липких чувствах вины. Чонгук делает длинную затяжку, наполняет легкие успокоительным и выпускает тонкую струйку дыма в приоткрытое окно. В горле ощущается легкий привкус ментола, который медленно начинает разъедать сердце. Настырный ветер обдает его лицо, и холод наполняет машину, хоть как-то отрезвляет мысли и возвращает в реальность. Всю дорогу альфа вспоминает глаза Тэхена. Они преследуют его в отражении на лобовом стекле, мелькают в свете фар на пустой дороге. Он ощущает его испуг, вспоминает, как парень затаил дыхание в ожидании удара, точь-в-точь как папа Чонгука. Бедный омега вжималась в стену, вздрагивая от громкого стука отцовских кулаков по тонким стенкам однушки. Его перепуганные глаза молили о пощаде каждый раз, когда отец альфы заносил руку над его лицом. Горький запах перегара и хвои распространялся по комнате, заставляя жадно хватать воздух ртом. Чонгук помнит это, как вчера, кажется, этот запах преследует его и сейчас. Он помнит себя еще ребенком, помнит, как запрыгивал на шею обезумевшему отцу, пытаясь защитить хрупкого, быстро постаревшего папу. Он с бледным лицом и синими кровоподтеками метался по квартире в надежде спастись, спрятаться. На улицу было нельзя, соседи осудят. Его муж — командир, заслужил почести и медали, отвоевал, пришел живой с войны. А потом медленно съехал с катушек. Чон нащупывает кончиками пальцев маленький шрам на щеке, помнит, как отец схватил его, маленького зайчонка, за шиворот и отшвырнул в угол комнаты, прерывая все его попытки помочь. Там он и потерял сознания от удара головой. Командир вымещал на супруге и маленьком ребенке все свое зло, боль и страх, не растраченные на войне. Потом презрительно сплевывал гнев в сторону и уходил заливать боль от ранений, оставляя сына с супругом в полном одиночестве. Пока… И все заново в бешеной карусели жизни, из которой, как думал тогда Чонгук, не выберется. Боль, ярость, кровь, крики, страх. Альфа впитал эту злость и ярость еще тогда. Принял, пригрел и оставил с собой, как напоминание, но поклялся никогда не поднимать руку на омегу, кем бы он не был и что бы не сделал. И он видел много омег, но никогда не нарушал клятву. И вот теперь его воспаленный мозг никак не может понять, почему его мальчик так испугался. Ведь он никогда не обижал его, не поднимал руки и даже старался не повышать голос, может, только иногда в горячем споре. Он признается, что не святой, но очень старается. Дорога помогает рассуждать, скорость кутает адреналином. Каждый раз Чонгук боялся выдать свою агрессию, подолгу сидел в машине после работы, успокаивался, вспоминая улыбку своего любимого. Боялся выдать черноту глаз и души. И теперь, анализируя все это, он не понимает, почему он ждал от него именно удара. Или этого он и заслужил? Неужели теперь Тэ его боится? Он появился грозовой тучей в жизни омеги и научил бояться. Чонгуку становится невыносимо больно от этого предположения. Он делает затяжку и выпрыгивает из омута мыслей, дергает руль вправо, не заметив резкого поворота. Машина скользит, визжит тормозами и резко останавливается у самого леса. Альфа больно ударяется о руль грудью, выдыхает, приходит в себя и открывает дверь, радуясь, что не разбил машину. На улице холодно, мокро и уже достаточно темно. Чонгук вбирает воздух полной грудью, он здесь совсем другой, как будто соткан из свежей травы, весны и ионов. Грудь сразу сдавливает от природной чистоты и удара. Альфа оглядывается по сторонам. Дорога пустая, небо пустое, душа и то пустая. Он выбрасывает уцелевший окурок, отщелкивая его пальцами вдаль. Тот летит горящей стрелой и падает у края леса. Чон вылезает из своего укрытия. Дождь идет сильный, его белая футболка сразу намокает и прилипает к озябшему телу. Он обходит машину и не закрывает дверь. Фары дают ему небольшой пятачок света. Чонгук подходит ближе к лесу и начинает орать. Кричит, старается перекричать шумный дождь. Освобождается от всех своих чувств, отдает боль пустоте и ни в чем не повинному лесу. Пугает ночную живность. В глазах отражается тьма, он сам эта тьма. И сейчас даёт ей возможность выбраться наружу. Он не хочет становиться отцом, он никогда им не будет. Крик перерастает в рев, рычание, горловое исчадье. Душа изнывает от боли, он снова ломается здесь и сейчас. Чон больше не может бороться, притворяться, что вся его жизнь — светлое пятно. Мужчину разрывают на части его черти, и он готов умереть, лишь бы не вернуться к своему солнцу с грузом тьмы, боли и воспоминаний о прошлом. О тех людях, которые оставили черную дыру в его душе и ушли, бросив одного с этой травмой. Альфа падает на колени, сгибается, держит эту дыру внутри, боится, что она поглотит его. В черноте леса он видит глаза Тэхена, затихает и расслабляется. Осознает, что есть что-то пострашнее черной дыры. И это его любовь. Но там, где есть страх, места любви нет. Звук телефона возвращает Чонгука в реальность. Он стоит на коленях в грязной луже, убитый дождем. Секунду ждет и достает телефон из кармана спортивных штанов. Тот сразу становится мокрым. Железный корпус скользит по ладони. С головы альфы стекают капли дождя, заползают под футболку, а холодный ветер пытает озябшее тело. По щекам тоже текут непрошенные капли. Он смахивает пальцем блок экрана. Мокро, противно. Телефон загорается ядовитым и неестественным светом, наконец-то принимает сигнал. Многочисленные сообщения мигают, раздражая. Солнце: «Ты где?» — Без ответа. Солнце: «Чонгук, ты где, я переживаю». — Без ответа. Солнце: «Чонгук приезжай домой, мне страшно». Чонгук: «Еду».