Сквозь снежный шар...

Снежный шар с подсветкой, автометелью и незатейливой рождественской мелодией Хорхе подарила сестра — единственная, кто с ним общался из семьи. Даже после того, как, покинув семейное ранчо, он поселился в общине Других в Буэнос-Айресе, она находила время позвонить ему — нечасто, раз в пару месяцев, и даже приехать — трижды в год: на его день рождения, свой и в сочельник. — Хоть на искусственный снег полюбуешься, домосед, — шутливо заметила она. Хорхе лишь фыркнул: в отличие от сестрёнки, объездившей всю страну и, конечно, видевшей снег южных регионов Аргентины, а также мечтавшей однажды побывать в северном полушарии, он вовсе не стремился где-то путешествовать. Подарок занял место на низком круглом столике возле кровати со стороны окна. Хорхе включил автометель и музыку. Кружение снега, почти полностью скрывшего установленную внутри шара ёлку, мягкий свет и ненавязчивое звучание пианино, как оказалось, обладали отличным усыпляющим эффектом — Хорхе и сам не заметил, как заснул. …Проснулся он резко, словно вынырнув из темноты, хотя с уверенностью мог сказать, что ничего страшного ему не снилось. Мельком бросил взгляд на шар, схватил лежащий рядом телефон — шесть утра. Что-то в сувенире вновь привлекло его внимание. Нашарить очки заняло чуть больше времени — они лежали на тумбочке с другой стороны кровати. Затем Хорхе присмотрелся к кружащемуся снегу уже «вооружённым» взглядом… Метель внутри шара бушевала не на шутку, но при этом каким-то образом Хорхе чётко видел: никакой ёлки там уже нет. Падающий сверху шара свет осветил крохотную комнату, в которой на кровати спал человек. Хорхе разглядел светлые волосы и довольно молодое, привлекательное лицо, прежде чем сообразил, что именно он видит. И рефлекторно ударил по кнопкам на подставке шара, разом выключая освещение и останавливая и метель, и музыку. В шаре, под тихо опадающим по инерции снегом, вновь стояла игрушечная ёлка. Хорхе включил освещение. Ничего не изменилось. Автометель. Вокруг ёлки вновь затанцевали снежинки. Музыка… И очередной вихрь снега скрыл от него ёлку, а схлынув, открыл взгляду всё ту же комнату. С тем же самым человеком. Спустя час Хорхе сделал вывод: для того, чтобы видеть незнакомца, требуется держать включенными и свет, и метель, и музыку. Отключив что-то одно, он «выныривал» из чужой комнаты, оставаясь созерцать всего лишь ёлочку. Тряска шара, как в выключенном, так и во включенном состоянии, человеку внутри не мешала, из чего Хорхе сделал вывод, что тот всё-таки находится где-то в другом месте (мысленно поздравив себя с тем, что идиотское предположение о живущем в шаре человечке вообще пришла ему в голову). Шум снаружи — как голос самого Хорхе, так и бормотание включенного телевизора — внутрь шара, кажется, тоже не проникали. Хорхе оставил его включенным и отправился готовить завтрак: спать после такого расхотелось. Сестре он позвонил в десять утра — вполне приличное время — и выяснил, что сувенир был куплен в самом обычном магазине, а не у кого-то из Других. Начал перебирать знакомых — поскольку Хорхе являлся отличным травником, у него было много связей среди представителей самых разных видов Других, от ведьм и чернокнижников до вампиров и анимаморфов — но понял, что едва ли сформулирует фразу «в подарке сестры кто-то живёт» так, чтобы ему не посоветовали меньше пить. Да и показывать загадочного незнакомца кому-то не хотелось. Спустя ещё час человек в шаре проснулся. Вздрогнул, увидев пристально смотрящего на него Хорхе, и… вытянул руку. Через мгновение перед Хорхе в шаре, при всех включенных опциях, стояла в вихре снега всё та же ёлочка. Спустя пару минут вновь появилась комната с пристально-напряжённо вглядывающимся в Хорхе человеком. Чуть улыбнувшись, Хорхе выключил свой шар. «Их два, — сделал он вполне логичный вывод. — Когда оба работают на полную мощность — мы видим друг друга. Когда один из шаров выключен или включен не полностью — это обычный шар с игрушкой внутри». Больше всего походило на какой-то артефакт для связи… Нет, скорее для наблюдения: ведь если извне в шар — сквозь шар — не проникали никакие звуки, то для связи он становился бессмысленным. Для наблюдения, кстати, тоже: человек по ту сторону шара мог не только видеть наблюдателя, но и в любой момент разорвать «контакт». Однако Хорхе всё-таки решил поспрашивать знакомых колдунов и чернокнижников. А заодно прикупить запас батареек, чтобы продолжить изучение попавшей к нему диковинки. Шар он включил снова, но комната внутри — по ту сторону, где бы эта сторона ни находилась — была пуста. Не успел Хорхе досадливо поморщиться, как очередной вихрь снега вновь заслонил от него картину внутри шара, а развеявшись, явил уже иную комнату, в которой тот самый незнакомец… переодевался. Причём Хорхе даже не сразу это сообразил: парень успел снять светлый плащ, свитер и потянуться к ремню брюк, прежде чем Хорхе выключил свой шар. Новая информация требовала обдумывания: судя по тому, что сперва Хорхе увидел прежнюю комнату, шар остался там, включенным, и лишь потом артефакт «перенастроился» на показ владельца. Дальнейшие включения — раз в час — выявили, что сперва Хорхе всегда попадает на вид комнаты, где стоит второй шар-артефакт, и лишь потом переключается на местонахождение незнакомца. Пару раз тот был окружён какими-то людьми, но, по-видимому, ни он, ни окружающие не замечали Хорхе. Зато тот смог разглядеть улицы незнакомого города, в котором, судя по одежде прохожих и самого незнакомца, несмотря на отсутствие снега, было всё-таки намного холоднее, чем в летней Аргентине. Также Хорхе успел созвониться с парой знакомых чернокнижников и даже одним изготовителем амулетов — пусть тот и не делал ничего подобного, но вполне мог натолкнуть на какую-то подсказку или дать совет. И в семь вечера он отправился на встречу. На мгновение заколебался у включенного шара… а потом решительно выключил его. Он ничего не знал о незнакомце с той стороны, и подозревал, что тот не в курсе свойства артефакта показывать владельца вне места нахождения самого шара. Но выдавать эту информацию сейчас, направляясь в одно из убежищ Других в аргентинской столице, не собирался. Возможно, завтра, просто гуляя по улицам, он оставит шар включенным. Но не сейчас. …Нет, о таких свойствах предметов ни один из расспрошенных Хорхе людей не слышал. Обычные артефакты для связи или наблюдения действовали всё-таки иначе, по типу телефонов или видеокамер. Хорхе вернулся домой ни с чем… Если не считать пары заказов на зелья, что было очень кстати в финансовом плане, и обещания того самого изготовителя амулетов поискать информацию. Весь следующий день он был занят заказами, а потому до шара, который всё равно не выходил из головы, добрался только в пятом часу вечера. И ничего не увидел, кроме пресловутой ёлочки. Ситуация не изменилась до самой полуночи, когда Хорхе отправился спать, подавив неуместное разочарование. Незнакомец вовсе не обязан был предоставлять возможность наблюдения за своей жизнью. Тем более, что в первой половине дня шар не включал сам Хорхе, и тот вполне мог решить, что ему неинтересен данный вид «общения». А если незнакомец является Обычным, то и вообще избавиться от явно магической вещи. На следующий день Хорхе, едва проснувшись, отвёз зелья заказчикам, затем прибрался в квартире, занялся йогой… всё, что угодно, лишь бы не думать о шаре. Мысль о том, что его действительно можно просто сдать в магазин или разбить он отогнал сразу: первую — потому что следующий покупатель шара, обнаружив его «свойство», вполне мог пожаловаться в аргентинский Магистериум, и последствия для Хорхе оказались бы плачевными; вторую… потому что это подарок сестры. Да, именно так. Вполне разумные объяснения, чтобы оставить шар у себя, просто не включать. Хотя без подсветки, метели и музыки он был очень скучным. Выдержки хватило ровно до трёх часов дня, когда Хорхе всё-таки, отчаянно ругая себя за мягкотелость и слабохарактерность, включил шар. И расплылся в дурацкой улыбке, вновь увидев ту самую комнату и того самого незнакомца. Тот что-то сказал, но Хорхе покачал головой: звуки не доходили. Затем вышел из комнаты, тем самым давая незнакомцу возможность понять, что при включенных артефактах тот будет видеть Хорхе везде. Хотел выйти на улицу, но не стал. И тут его осенило: слышать друг друга они не могли, но видели-то прекрасно! Хорхе стремительно вернулся в комнату, схватил с книжного стеллажа какую-то тетрадь из тех, что использовал для записи экспериментальных рецептов, и, торопливо написав своё имя, развернул тетрадь к шару. Незнакомец пригляделся, а затем медленно кивнул. Так же неспешно подошёл к столу. Хорхе только сейчас отметил, что в комнате, насколько он видел, ничего и не было, помимо стола, стула, кровати и шкафа, на открытых полках которого стояли книги, а за закрытыми дверями, по-видимому, висела одежда. Это удивляло: неужели в двадцать первом веке кто-то живёт без телевизора или компьютера? Незнакомец тем временем тоже развернул к Хорхе блокнот с надписью… и перестал быть незнакомцем. «Ренато». Что ж, имя не было редким для Латинской Америки, и Хорхе позволил себе робкую надежду, что они хотя бы говорят на одном языке. И, возможно, живут в одной стране. Он, затаив дыхание, вывел в тетради название города. «Буэнос-Айрес». «Рим». Ох. Испанский с итальянским, конечно, имели общие корни и достаточно похожих и даже абсолютно идентичных слов… но Хорхе был совсем не уверен, что этой схожести языков хватит для полноценного общения. Да и… что ещё спрашивать? Немного подумав, Хорхе написал свой возраст. Они оказались ровесниками. А дальше Хорхе просто открыл в ноутбуке переводчик и копировал фразы оттуда. «Как к тебе попал шар?» «Купил в магазине». «В Италии?» — Хорхе на мгновение замер, а затем решительно дописал: «В обычном или у Других?» «Да», — коротко ответил Ренато. Затем подумал и добавил: «В Италии, в Риме, в обычном магазине. А ты?» «Подарок сестры. Тоже из обычного магазина. Не знаю, из Буэнос-Айреса или из провинции, где она живёт». «У тебя большая семья?» «Два брата и сестра, я самый старший. Мы редко общаемся. Я живу в столице, они — нет», — это не было ложью, просто недосказанностью. Упоминать о своей принадлежности к Другим как истинной причине редкого общения с младшими он не собирался, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснит отношение Ренато к себе подобным. Хорхе знал, что в Италии очень часто возникают стычки между Другими, Обычными, Магистериумом и церковниками. Не в последнюю очередь из-за находящегося в Риме Ватикана, конечно. — А у тебя?» Ренато чуть прикусил губу. «Я один. Отец умер три года назад, мать — когда я был ещё ребёнком». «Прости. Не хотел…» — Хорхе замер над клавиатурой, не зная, что ещё вбить в переводчик. Не хотел задеть? Напомнить? Сделать больно? И так понятно, что его вопрос был просто ответным на интерес Ренато и не предполагал растравливания старых ран. Хорхе стёр запись и ввёл другую, такую же банальную, которую в итоге и показал Ренато: — «Не знал». «Разумеется. Я понимаю». Диалог-переписка длился пару часов. Хорхе старательно обходил вопросы о семье и роде занятий — обо всём, что могло выдать в нём Другого. С одной стороны, Ренато не выбросил и не уничтожил артефакт, хотя не мог не понимать, что без магии здесь не обошлось. С другой… Хорхе очень боялся негативной реакции. Вдруг Ренато подумает, что это сам Хорхе создал артефакты? Что история про сестру и магазин — ложь? Что… Тряхнув головой, Хорхе запретил себе нагнетать атмосферу. Просто Другим надо быть очень осторожными в общении, когда они не уверены, является ли собеседник тоже Другим. Хотя… ему пару раз казалось, что Ренато тоже осторожничает в некоторых ответах. Переписку пришлось прервать, когда Ренато сообщил, что ему пора «по делам службы». Хорхе помнил, что в Италии время отстаёт от Аргентины на четыре часа, следовательно, если у него начало шестого, то у Ренато — час дня, возможно, он где-то работает вечерами… «Я не буду следить», — заверил он, потянувшись выключить шар. «Спасибо», — ответил Ренато, не став напоминать, что и сам может исключить такую возможность для Хорхе. Они не договорились о времени, в котором вновь устроят подобие видеосвязи завтра, но Хорхе почему-то казалось решённым делом, что общение продолжится. И спать он ложился со странным ощущением того, что… больше не один. Странным потому, что у него и так было достаточно знакомых и даже тех, кого он мог назвать друзьями. Но общения с ними он почему-то не предвкушал так, как с Ренато. Однако едва ли не на рассвете его разбудил срочный звонок: группа юных Других не рассчитала силы с порталом переноса, заработали «хлопок», да ещё и неудачно вынырнули из пространства в не самом безопасном районе города… В общем, требовались зелья, много, срочно… Сообщить Ренато не было никакой возможности — в Италии ещё глубокая ночь, артефакты выключены, а показывать свою работу в убежище Других… Хорхе очень хотел доверять Ренато и понимал, что рано или поздно придётся рассказать (показать) ему свою деятельность травника, но не так и не сейчас. В общем, новая встреча состоялась примерно в то же время, что и накануне. «Давай не будем говорить ни о чём серьёзном», — попросил Хорхе первой же фразой. — «У меня был очень тяжёлый день на работе. Лучше расскажи об Италии. О Колизее, о пицце… о чём угодно. Любимые места, фильмы, книги…» Казалось бы, обсуждение увлечений и кулинарных и художественных предпочтений не могло затянуться надолго. Однако Ренато очень интересно — совсем не так, как всякие интернет-статьи и блогеры-путешественники — рассказывал о родном городе. Хорхе даже немного пожалел, что сам почти нигде не бывал, и описать ему Аргентину, помимо родной провинции и своего района в Буэнос-Айресе мог только со слов сестры. Но, видимо, Ренато обладал какой-то особой способностью: Хорхе и сам не заметил, как пролетело пять часов общения, за время которых он не раз искренне улыбался, а мрачные события утра словно отступили. Однако усталость всё-таки взяла своё. «Спокойной ночи», — написал Ренато перед тем, как выключить свой снежный шар. Хорхе рухнул на кровать, не отключая свой и почти мгновенно уснув. Проснулся он так же мгновенно, и первым делом посмотрел на шар. В вихре искусственного снега, который почему-то становился совсем незаметным, когда они общались, Хорхе разглядел уже знакомую комнату и ужинающего Ренато. Значит, в какой-то момент времени тот снова включил свой шар… Хорхе перевёл взгляд на часы. Полночь. В Италии — восемь вечера. Ренато, кажется, не заметил, что за ним наблюдают, сидя боком к шару. «В Новый год попрошу у него номер телефона, — внезапно решил Хорхе. — Или дам свой. Международный звонок, конечно, пробьёт дыру в бюджете, да и общение будет косноязычным, но хоть голоса друг друга услышим. И надо записаться на курсы итальянского, что ли…» С этими мыслями Хорхе снова уснул. «Как насчёт прогулки по Риму?» — спросил он наутро, дождавшись, когда Ренато проснётся. — «Покажешь мне то, о чём рассказывал вчера?» «Лучше ты покажи мне Буэнос-Айрес», — ответил Ренато. …Это была самая необычная прогулка в жизни Хорхе. Он останавливался у каждого мало-мальски интересного исторического здания, читал таблички на всех музеях, рассматривал театральные афиши… и мог только догадываться, какое впечатление они производили на Ренато: всё-таки ходить по улицам с работающим снежным шаром было бы странно. Однако поздно вечером тот сполна поделился впечатлениями. Больше всего Ренато, к удивлению Хорхе, поразили Кафедральный Собор и Базилика Святого Причастия. «Ценишь классическую архитектуру? В Риме наверняка гораздо больше величественных зданий. Покажешь мне их завтра?» — предложил Хорхе, гадая, как бы ненавязчиво и в тему предложить обменяться телефонами. Или подождать Нового года? «Завтра… у меня будет ночная работа», — как показалось Хорхе, Ренато немного смутился. — «Прости, не могу вдаваться в подробности». «У меня тоже завтра будут дела», — заверил Хорхе. Это не было ложью: пополнить резко уменьшившийся после случая с юными Другими запас ингредиентов и готовых зелий явно не мешало, как и проверить интересное сочетание трав, неожиданно пришедшее ему в голову. Хорхе очень надеялся, что однажды сможет приготовить блюдо, усиливающее Присутствие. Не зелье, а именно просто еду, пусть и с добавлением некоторых нестандартных продуктов. — «Тогда до послезавтра?» Как раз наступит тридцать первое декабря. Новый год и в Аргентине, и, наверное, в Италии, праздновали не так широко, как Рождество… но всё-таки праздновали. Ренато улыбнулся… На следующий день Хорхе проснулся довольно поздно, и сразу приступил к готовке. Он настолько увлёкся, что провозился до глубокой ночи… когда в комнате раздался резкий и странный хлопок, а вслед за этим — звон разбитого стекла. Хорхе бросился в комнату. Он точно помнил, что не отключал шар. Не с целью подсмотреть за ночной работой Ренато, просто уже привык, что тот всегда включен — да и Ренато ведь мог сам разорвать связь, если бы не хотел показывать Хорхе, чем именно занимается, а сам Хорхе выдать готовкой экспериментального блюда свою принадлежность к Другим не опасался: это было больше приготовлением обычного обеда, чем варкой зелья. Однако сейчас шар был отключен — ни музыки, ни метели, ни подсветки. Может быть, сели батарейки? Шар ведь работал по несколько часов почти неделю подряд. Хорхе, мысленно похвалив себя за то, что всё-таки прикупил запасные, взял шар в руки… И увидел пробоину с неровными краями. Резко повернувшись, наткнулся взглядом на валяющуюся на полу у противоположной стены окровавленную пулю… Батарейки он менял дрожащими руками, уже зная результат, но всё-таки на что-то надеясь. Предчувствия не обманули — шар не работал. А дальше… Дальше была бешеная гонка на такси по ночным улицам к знакомому убежищу Других и молитвы-мольбы — Богу, Вселенной, Присутствию — чтобы всё получилось. Он ворвался, едва не снеся дверь, не обращая внимания на подскочивших от такого появления обитателей убежища и, найдя взглядом чернокнижника, выпалил, еле переводя дыхание: — Мне срочно надо в Италию, порталом. В Рим, — уточнил он. — Рехнулся? — только и смог выдать тот самый чернокнижник в резко наступившей тишине. — Октавио, мне правда очень надо. Вопрос жизни и смерти моего… — он запнулся. — Моего хорошего друга. — Я тебя максимум до северной границы с Уругваем докину, — хмыкнул Октавио. — И даже если я подниму всех знакомых и мы сможем, передавая тебя между городами, добросить до Сейшаса, и тебя при этом не схлопнет — а тебя схлопнет, потому что столько телепортаций подряд не выдержит никто — через океан телепортировать невозможно. Это нереальное расстояние. — У меня есть настойки от схлопывания. А с океаном… что-нибудь придумаю, — Хорхе упорно не хотелось верить что способа нет. Хотя, с чего он вообще взял, что на пуле кровь именно Ренато? Возможно, наоборот, это Ренато кого-то ранил… В это не верилось. Интуиция упорно выла о том, что ранен именно Ренато, и липкий ужас захлёстывал Хорхе с головой. Хотя, если разобраться — можно ли назвать их трёхдневное общение-переписку дружбой? Да ещё такой, чтобы поднять переполох среди Других в нескольких странах, подвергнуть себя риску схлопывания, и как-то найти в огромном чужом городе одного-единственного парня, о котором известно только имя и возраст? Ренато ведь даже фамилию не называл. — Это правда такая жизненная необходимость? — внимательно глядя на него, поинтересовался Октавио. — Да, — коротко сказал Хорхе. — Можно попробовать найти рейс… — начала Вирхиния, одна из присутствующих при разговоре ведьм, но Хорхе отрицательно мотнул головой: — У меня нет загранпаспорта. И времени его делать — тоже. — Ну, документами я тебя обеспечу, — хмыкнула Вирхиния. — На полёт в одну сторону хватит. — А у меня есть связи в Риме. Ну, не то, чтобы связи… — это уже Надя. Иммигрантка откуда-то из Восточной Европы, обосновавшаяся в Буэнос-Айресе пару лет назад. Смутившись от всеобщего внимания, она пояснила: — Бывший парень. У нас не срослось, но расстались нормально, он не откажется помочь… И убежище словно вновь ожило. Вирхиния ушла готовить поддельные документы, Надя повисла на телефоне, остальные кто искал по интернету рейсы, кто просто бестолково суетился, не зная, чем помочь… А Хорхе рассказывал Октавио про шары-артефакты. Умолчал он лишь о том, что знаком с Ренато меньше недели. — Есть рейс завтра утром, — обнадёжил кто-то. — С пересадкой в Сан-Паулу. Хорхе подошёл посмотреть. Рейс в семь утра, в Сан-Паулу самолёт прилетал в девять сорок, и… — Трансфер до часу ночи?! — схватив мышку, Хорхе покликал по странице. Самолёт прилетал в Рим в полдень следующего дня… Первого января. Другие рейсы были уже с двумя пересадками и более длительным ожиданием. — Может, всё-таки портал? — поднял он глаза на Октавио. — Нет, — жёстко отрезал тот. — Или переплывай океан вплавь. Хорхе угрюмо закусил губу. А ведь ему ещё придётся потратить в Риме кучу времени, выискивая хоть какую-то информацию о Ренато. Впрочем… — Надя, если твой бывший — итальянец, ты, наверное, хорошо знаешь язык? Можешь посмотреть, нет ли в новостях информации о какой-нибудь перестрелке в Риме… Необязательно с участием Других, — добавил он. Ренато мог оказаться Обычным. — Ты настойки захватил? — поинтересовался Октавио. Хорхе ошарашенно посмотрел на него, и тот закатил глаза: — Вот и займись делом. Хотя… Обычному они могут и не помочь. — Помогут, — возразил Хорхе. — Большинство трав одинаково воздействуют и на Других, и на Обычных, разница лишь в Присутствии, точнее… — Всё, езжай за своими зельями! — рявкнул Октавио. — А потом — в аэропорт. Паспорт тебе Вирхиния туда привезёт.

***

Это была, наверное, самая безумная новогодняя ночь в жизни Хорхе. В ожидании трансфера он просмотрел, кажется, все итальянские газеты и новости — с переводом на испанский, естественно — в поисках хоть каких-то упоминаний или, возможно, фотографий Ренато. Ничего не нашёл: то ли перестрелка осталась незамеченной, то ли кто-то постарался, чтобы информация в прессу не просочилась. В Риме его встретил высокий парень. Молодой, светловолосый… но не Ренато. — Марко, — представился он. И пояснил на испанском, хотя и с лёгким акцентом: — Надя прислала мне ваше фото. — Хорошо, — выдохнул Хорхе. — Она ведь сказала, зачем я прилетел? — Насколько я понял, помочь своему попавшему в беду другу. Не поймите меня неправильно, — бросив на Хорхе внимательный взгляд, добавил Марко, когда они направились к выходу из аэропорта. — Я готов помочь по мере возможностей, но… не хотел бы неприятностей. — Я не буду злоупотреблять вашей помощью, — заверил Хорхе. — Но очень прошу помочь мне его найти. Дело в том, что я… не сказал Наде всей правды. То есть, это правда, что Ренато мой друг, и ему сейчас точно нужна помощь, но… я не знаю ни его адреса, ни фамилии, ни даже является ли он Другим или Обычным, — брови Марко поползли вверх, и Хорхе развёл руками: — Так получилось. Долгая история. — Я могу поспрашивать среди знакомых Других, — после недолгого молчания произнёс Марко. — А вот среди Обычных ищите сами. — Спасибо, — учитывая, что Хорхе изначально не рассчитывал вообще ни на какую помощь, кроме встречи и размещения, это уже было что-то. …Марко провёл его разветвлённой сетью катакомб — Хорхе даже не пытался запомнить ходы, понимая, что всё равно не выберется оттуда без сопровождающего — в убежище, принадлежащее некой Ди-Ди, весьма радушно принявшей нежданного гостя. — Обед почти готов, — улыбнулась женщина, показав ему свободную комнату. Хорхе не ел почти сутки, поэтому приглашение к столу пришлось очень кстати. А после он, спросив разрешения воспользоваться телефоном, принялся обзванивать римские больницы, без конца повторяя описание Ренато и выслушивая многочисленные отрицательные ответы. Марко вернулся через пару часов. — Пойдёмте, — без предисловий сказал он. — Вы нашли Ренато? — встрепенулся Хорхе. Марко молча кивнул. — Он жив? — снова кивок. Поняв, что объяснений не дождётся, Хорхе замолчал. Катакомбы казались бесконечными, и Хорхе не взялся бы утверждать, сколько времени заняла дорога. Тем не менее, после очередной развилки тоннелей они оказались перед дверью. После замысловатого стука Марко им открыл седой мужчина в очках. — Вернер, это Хорхе, Хорхе, это Вернер, — представил их Марко. — Проходи. Внутри, в просторной комнате, их ждали ещё трое: девушка примерно его возраста, женщина лет тридцати пяти и средних лет мужчина азиатской наружности. У Хорхе возникло стойкое ощущение, что его привели на допрос. — Спасибо, Марко, — женщина заговорила первой. — Итак, Хорхе, можешь ещё раз повторить нам, откуда ты знаешь Ренато и какие у вас отношения? Информация крайне противоречивая: то знакомая Марко уверяет, что ты летишь спасать своего друга, то выясняется, что ты не знаешь об этом якобы друге практически ничего, — несмотря на попытку выглядеть доброжелательно, женщина говорила резким тоном привыкшего командовать окружающими человека, а её глаза словно ледяной рентген просканировали Хорхе с ног до головы. — История, на самом деле, не слишком правдоподобная, сам бы я в такое не поверил, — вздохнув, Хорхе всё-таки рассказал правду: лгать в данной ситуации было откровенно глупо, да и незачем. — Друзьям в Аргентине я сказал о давнем знакомстве с Ренато, — завершил он рассказ. — Потому что, ну… так они точно бы помогли. А если бы знали, что мы толком не знакомы, принялись бы отговаривать, я потерял бы время… Я могу его увидеть? С ним всё в порядке? — Что скажешь? — не ответив на его вопросы, женщина повернулась к азиату. Хорхе уже собирался возмутиться, но тут перехватил взгляд девушки. Она чуть кивнула ему и слегка улыбнулась. Хорхе решил считать это заверением, что беспокоиться пока не о чем. — Никогда не встречал упоминаний о таких странных артефактах, — произнёс тем временем мужчина. — Возможно, кто-то пытался создать телепорт на дальние расстояния. Если учесть информацию о «выкинутой» шаром пуле, то их могли… могли бы использовать для передачи предметов… — Только вот никакого снежного шара у Ренато с собой в тот момент не было, — заговорила девушка. — Я… проведу его?.. — кивнула она на Хорхе. — Да, — вновь окинув его внимательным и всё ещё недоверчивым взглядом, бросила женщина и, кажется, утратив к ним с девушкой всякий интерес, вновь повернулась к собеседнику. — Меня зовут Нова, — заговорила девушка, ведя его вглубь квартиры. — Ренато… помогал нам в одном деле. Он спас мне жизнь, — она сказала это просто, без драматичного пафоса. — Вернер лечит его. Говорит, что тот должен пойти на поправку… — Должен? — нахмурился Хорхе, но тут Нова остановилась у одной из дверей и открыла её. …Ренато спал, укрытый, несмотря на то, что в комнате было довольно тепло, толстым одеялом. Хорхе осторожно, чтобы не разбудить, приблизился к постели. Он видел достаточно больных и раненых, чтобы понять: Ренато пострадал очень серьёзно. Серьёзно, но не смертельно. Хорхе отошёл к выставленным чуть поодаль на тумбочке пузырькам. Никаких надписей на них не было, но взгляд опытного травника распознавал настойки по цвету: обезболивающее, жаропонижающее, укрепляющее, обеззараживающее, кроветворное, противовоспалительное… Все достаточно лёгкие, но с таким набором опасность могла крыться лишь в аллергии на какой-то компонент, чего, кажется, к счастью, не было. Дверь вновь открылась: в комнату вошёл Вернер. — Марко сказал, ты тоже травник? — Да, — кивнул Хорхе. — Я прихватил с собой несколько настоек, из тех, что можно хранить долгое время, — долгое, конечно, было понятием относительным. Почти все настойки хранились не дольше пары недель, а большинство и вовсе готовилось непосредственно перед приёмом. Хорхе вздохнул и продолжил: — Оставил всё у Ди-Ди. Я… могу перебраться сюда? Если нужно, буду помогать вам с его лечением… или с прочими больными, — добавил он. — Помощь никогда не бывает лишней, — кивнул Вернер. — Сейчас за его лечением следит Стеф, это моя ученица и помощница… Только отдельной комнаты здесь нет, жить придётся с Марко. У нас, видишь ли, что-то вроде лазарета для Других, — словно извиняясь, добавил он. Против того, чтобы делить комнату с Марко, Хорхе не возражал. И переехал в тот же день, благо, расположиться у Ди-Ди ещё толком не успел. — Возвращайся в любое время, — пригласила его та. — Не скажу, что обеспечу шикарные условия проживания, но крыша над головой и безопасность будут, а это уже немало… Хорхе кивнул. Успокоенный тем, что Ренато жив и имеет все шансы поправиться, он уже начал оценивать сложившуюся ситуацию с точки зрения здравого смысла, и понял, что вляпался сильно: времени на восстановление Ренато уйдёт много, поддельные документы Вирхинии столько не выдержат. Следовательно, Хорхе придётся переходить на нелегальное положение и искать в Италии кого-то, кто сможет изготовить нечто подобное для его возвращения домой по окончании всего этого… если, конечно, он захочет вернуться. Пока его хватило только на то, чтобы отправить Октавио телеграмму с заверением, что у них с Ренато всё в порядке. …Со Стеф он познакомился тем же вечером. Девчонка лет девятнадцати-двадцати с длиннющими волнистыми выбеленными волосами смерила Хорхе надменно-подозрительным взглядом, выслушала, что тот знаком с Ренато и займётся его лечением, и фыркнула, выдув огромный пузырь из жвачки: — Мне же возни меньше. Ренато очнулся на следующий день. Ненадолго, всего на пару минут: обвёл комнату расфокусированным взглядом, наткнулся на Хорхе, попытался сосредоточиться и вновь заснул. Но именно заснул, а не потерял сознание — и это тоже было очень хорошим знаком. Почему-то для всех, кроме Стеф. Поначалу радовавшаяся уменьшению обязанностей, с каждым более длительным периодом бодрствования Ренато она становилась всё мрачнее, отпускала — в отсутствие рядом Вернера — ядовитые замечания на тему того, как Хорхе возится «со своим дружком»… Нова и её более старшие товарищи в убежище Вернера больше не появлялись, а из живущих там Других никто толком не знал подробностей ранения Ренато. — Он из Обычных, — пожимали плечами те, кого Хорхе пытался расспрашивать. — Веспер с Шеном, — так звали сопровождавших Нову в день их знакомства, — притащили его сюда, сказали, что он помог им и теперь ему нельзя в обычную больницу… Веспер помогает Гнезду, — так в Италии называли убежища, — поэтому Вернер не стал ей отказывать… Да он бы в любом случае не отказал. Считает, что лекарь обязан лечить пациента, не глядя на его происхождение и всё такое прочее, и никогда не отказывать… Это было всё, что удалось выяснить Хорхе. И он решил дождаться, когда Ренато окрепнет настолько, чтобы самому рассказать о случившемся. Однако сперва рассказывать пришлось самому Хорхе. — Как ты… здесь… — было первым, о чём спросил его Ренато. Хорхе рассказал. Про пулю, пробившую его шар, про перелёт по поддельным документам, про Марко — теперь он понимал, что тот уже заранее, ещё до того, как Хорхе прилетел, сложил в голове факты, и понял, что друг-аргентинец его бывшей девушки разыскивает именно этого Ренато, но, естественно, не спешил доверять первый раз в жизни увиденному человеку. Потому Марко и отвёл его сперва к Ди-Ди, а сам спешно посоветовался с Вернером, тот вызвал Веспер… — Какое-то невероятное везение, — закончил Хорхе рассказ. — Если бы Марко не помогал Вернеру тебя лечить, если бы Надя не смогла с ним связаться… Я не представляю, как бы искал тебя в Риме, — думать о том, что пуля, ранившая Ренато, вообще не должна была оказаться на другом конце света, не хотелось. Тайну шаров-артефактов никто так и не раскрыл, да и Хорхе почему-то был уверен, что даже не пытались. Особенно учитывая, что его шар в Аргентине и сломан, а принадлежащий Ренато — недосягаем, пока тот не вернётся домой. — Зато… итальянский… выучил, — чуть улыбнулся Ренато. Хорхе ответил смущённым смешком. Выучишь тут, когда вокруг только на итальянском все и говорят. Один Марко нормально изъяснялся по-испански, если, конечно, не забывал переключиться на него, общаясь с Хорхе. Дверь открылась — вошла Стеф. Настойки, которые принимал Ренато, готовил Хорхе — Вернер лишь убедился, что тот действительно умеет готовить зелья для Обычных, так что девушке оставалось лишь приносить еду, в основном, для Хорхе, поскольку Ренато был ещё слишком слаб для нормальной пищи, и забирать пустые пузырьки из-под настоек. Ренато слабо улыбнулся, но девушка лишь смерила его мрачным взглядом. — Спи, — заметив, что у Ренато вновь закрываются глаза, Хорхе поправил ему одеяло и вышел следом за Стеф. Девушка прошла несколько шагов, а затем внезапно резко развернулась, едва не заехав с размаху пакетом с пустыми пузырьками по стене, и впечатала в эту самую стену не ожидавшего такого поворота Хорхе. — А ты, вообще, в курсе, что твой приятель — церковник? — агрессивно прошипела Стеф. Хорхе, опешив, смотрел на неё, медленно осознавая сказанное. Видимо, оценив степень его шока, девушка отступила и, ядовито ухмыльнувшись, выплюнула: — Нашли, на кого зелья переводить. Что ты со своей… дружбой, что Вернер с его «лекарь обязан помогать всем, кому нужно лечение»… Думаешь, окажись ты на его месте, а он на твоём — сорвался бы он через полмира? Стал бы тебя спасать? — не дождавшись ответа, Стеф резко развернулась и широкими, злыми шагами прошла по коридору, скрываясь в глубине Гнезда. Хорхе постоял ещё несколько секунд… а потом вернулся в комнату Ренато. Тот спал, но выглядел при этом гораздо лучше, чем в тот день, когда Хорхе впервые увидел его вживую, а не в шаре. Церковник… Что это меняло? Наверное, ничего: перед Хорхе был всё тот же Ренато. Который знал, не мог не знать, что ои общаются через магический артефакт, явно созданный Другими. Служители Церкви должны были немедленно избавляться от подобных вещей. Ренато шар оставил. Подозревал ли он Хорхе в принадлежности к Другим? Хорхе очень старался не давать на это ни малейшего намёка. Что это меняло? Наверное, всё: перед Хорхе был тот, кто должен обличать и клеймить таких, как он. Кто проповедует о врождённой вине Других перед Богом и отсутствии для них не только пути к спасению, но и банального прощения. Если бы Ренато узнал, что Хорхе — Другой… продолжил бы он общение? Зато становилось понятно, почему в прогулке-экскурсии по Буэнос-Айресу Ренато больше всего понравились именно соборы… Стеф ушла из Гнезда тем же вечером, и Хорхе не успел расспросить, откуда она всё знает, и знает ли ещё кто-то. Парочка Других, наиболее близко общавшихся с девчонкой, как показалось Хорхе, смотрела на него неприязненно, однако напрямую никто не кидался обвинениями. Спрашивать у прочих обитателей Гнезда он тоже не стал: если те не знают о принадлежности Ренато к Церкви, расспросы будут, мягко говоря, неуместны. Зато Хорхе мог спросить самого Ренато. — Ты священник? — Да, — просто ответил тот. — Хотя… теперь, наверное, уже бывший. Я много думал в последние месяцы… и, кажется, впал в сомнения относительно того, правильно ли Церковь… трактует некоторые заповеди и заветы… — Я Другой, — выпалил Хорхе. — Травник. Ренато моргнул: — Я уже понял. Это, — он слабо качнул головой в сторону пузырьков с зельями, — мало похоже на обычные лекарства. — Их мог приготовить не я, — возразил Хорхе. — Но готовил ты, — Ренато вновь чуть прикрыл глаза. Он поправлялся медленно, очень медленно: ранение само по себе было тяжёлым, да ещё и осложнялось телепортацией сразу после. И они только-только устранили начавшееся было воспаление. Тем более, сильные зелья с Присутствием Обычному давать было нельзя, слабые, как и положено слабым, помогали менее эффективно… А обычное лечение было недоступно. Да и смешивать таблетки Обычных с зельями Других… Хорхе кивнул. А потом резко встал и вышел из комнаты. И вообще из Гнезда: в убежище Вернера было шесть выходов, два из которых вели не в катакомбы, а на поверхность — в закрытые переулки на окраине итальянской столицы. Конец января. Хорхе прожил здесь уже почти месяц. С неба падал крупными, картинно-киношными хлопьями снег. Такую бы погоду на Рождество и Новый год, но они, насколько помнил Хорхе, выдались бесснежными. Вдохнув морозный воздух, Хорхе зябко поёжился и пожалел, что не курит: в такие моменты крайне необходимо выкурить сигаретку-другую, да вот беда: он слишком приучил себя к здоровому образу жизни. Он не имел права обвинять Ренато в том, что тот не открыл свой род занятий: сам тоже не спешил откровенничать. И всё же… какая странная шутка судьбы: свести таким необычным способом Ренато, посвятившего свою жизнь служению Богу и, наверняка, уже сейчас удостоенного личного места в раю, что бы он там ни говорил о сомнениях в адрес Церкви, — и Хорхе, проклятого от рождения, которого даже родная мать не упоминала в своих молитвах, потому что всем твёрдо известно, что, какую бы добродетельную жизнь ни вёл Другой, максимум, на который он может рассчитывать, это не слишком жестокие пытки и не слишком жаркий костёр под котлом в аду. Потому что никогда Бог не допустит в рай подобных существ… Погружённый в мысли, вызывающие горький комок в горле и желание взвыть, Хорхе не услышал тихих шагов. А услышав, обернулся — и наткнулся взглядом на Ренато, невесть как преодолевшего пусть и не длинный, но всё-таки слишком трудный для только начавшего выздоравливать человека путь. — Ты в своём уме? — выкинув из головы все философские мысли о рае и аде, рыкнул Хорхе, даже не заметив, что перешёл на родной испанский. — Что это меняет? — тихо задал Ренато тот же вопрос, над которым размышлял Хорхе. — Для меня ты — такой же человек, как и все прочие. Я не верю, что Бог мог не оставить Своим детям возможности спастись только потому, что они родились… Другими. Как не верю и в то, что Другие созданы не Богом. Потому что меня с детства учили, что именно Он создал всё и всех, и нет иного Творца кроме него… Повисло молчание. Какое-то время Хорхе отчаянно вглядывался в бледное, с залёгшими под глазами тенями, резко очерченными линиями и глубокими морщинами на лбу, лицо Ренато — и, наконец, не выдержал: обняв одной рукой за плечи, второй поднял его подбородок и сделал то, что хотел с того самого момента, как, наконец, увидел его вживую, и в чём отчаянно боялся признаться самому себе — поцеловал, вложив в этот поцелуй все разрывающие его изнутри чувства. В конце концов, Другие прокляты от рождения и без возможности искупить свою невольную вину, а значит, ещё один грех ничего не изменит для Хорхе… Но не для Ренато. Внезапная мысль пронзила стрелой, и Хорхе резко, намного резче, чем хотелось бы, разорвал их неумелый — у самого Хорхе опыта было не так, чтобы много, а Ренато если и целовался когда, то явно забыл, как это делается — поцелуй. Ренато — священник. Наверняка спасший множество душ и отпустивший неисчислимое количество грехов, прочитавший молитв больше, чем воды в океане… И он спас как минимум одну жизнь — той девушки, Новы — едва не лишившись своей. Он, пусть и невольно, изменил жизнь Хорхе… Он не заслужил быть ввергнутым в пучину греха только потому, что… что так захотелось Хорхе. В скрытом от всех переулке, ночью, под хлопьями настоящего зимнего снега, Хорхе смотрел на Ренато и ждал… отвращения? проклятий? требования никогда больше не показываться ему на глаза? Ренато молчал. Он выглядел потрясённым, слегка напуганным, растерянным… Но ни брезгливости, ни ненависти, ни презрения Хорхе не разглядел. Или выдавал желаемое за действительное? Нет, точно не разглядел. Зато разглядел кое-что другое. — Ты точно рехнулся, — вновь зарычал он. Ренато, конечно, обулся и надел куртку, но прямо поверх майки, в которой спал, и даже не застегнул её, а ноги в ботинках точно были без носков. — Я тебя для чего от воспаления раны лечил — чтобы ты подцепил воспаление лёгких? — воспоминание о ране пришлось очень кстати, удержав Хорхе от того, чтобы со всей силы впихнуть Ренато в двери Гнезда, за которыми хотя бы тепло. Вместо этого он обхватил того за плечи и медленно довёл до комнаты. — Только попробуй хотя бы закашлять, — пригрозил Хорхе, укладывая Ренато обратно в постель. — Настойка будет самой горькой из всех, какие только можно приготовить… Он готов был нести любую чушь, лишь бы не говорить об этом дурацком, спонтанном и чуть не разрушившем всё поцелуе. — Хорхе, — тихо прервал его Ренато. — Я… не уверен, как реагировать на то, что ты… на то, что произошло. — Забудь. Это был просто… всплеск эмоций. — Но я уверен… что не хочу, чтобы ты исчез… сбежал, — Ренато твёрдо посмотрел на него. — Мне нужно время, чтобы разобраться… Всё-таки я… Священник. Хорхе прекрасно знал, что Церковь осуждает подобное, хотя в некоторых странах всё громче и громче раздаются слова о том, что это пережиток прошлого, который надо забыть. А среди Других — да и некоторых, не слишком лояльно настроенных к Церкви Обычных — ходят шепотки о том, что подобные связи среди представителей католической церкви — не редкость. Но к Ренато подобное точно не относилось. — Мне тоже, — вздохнул Хорхе. — Но извиняться не буду. Если только за то, что не спросил твоего согласия… В будущем такого не повторится. Очередная неловкая пауза. А потом Хорхе услышал мерное дыхание Ренато: всё-таки путь от комнаты на улицу и обратно, как и недолгое пребывание в переулке, отняли у него слишком много сил. Хорхе чуть улыбнулся, устраиваясь в давно уже установленном специально для него кресле у кровати Ренато. Вскоре и к нему подкралась дремота. «А обо всех сложностях мы, по завету Скарлетт О’Хара, подумаем завтра», — было его последней мыслью перед тем, как уснуть. Им обоим снился снежный шар — с подсветкой, автометелью и незатейливой рождественской мелодией. Тайна которого так и осталась тайной…