никогда

«папочка», что атанасия протягивает своим тоненьким елейным лживым голоском, кажется, уже молотком по голове дженнет бьет — настолько часто она это слышит. «сестрица» — еще хуже и шатенке хочется блевать оттого, как хорошо ее кузина, однако, умеет притворяться. и, как назло, так хорошо, что никто никто! кроме нее этого не замечает. п о ч е м у?! «неужели вы не видите это? неужели не видите эту надменность, фальшь и притворство в ее глазах? неужели не замечаете? совсем-совсем?» — хочется кричать маргарите. оказывается, совсем-совсем. даже иджекиль, которого она прежде считала настоящим гением, пал пред очарованием золотых кудрей и сладкой кисло-ядовитой улыбки на розовых губах принцессы. — она прекрасна, — мечтательно улыбается сын герцога, за чашкой чая с девочкой. — я чувствую, как сердце стучит быстрее при виде нее., а сердце дженнет, наоборот, кажется, больше и не стучит. с тех самых пор, как он сказал это. вообще не стучит. где-то вдалеке слышится звонкий, давящий на уши дженнет смех атанасии и голос императора; у них опять чаепитие. и опять без нее. неужели она вошла в императорскую семью только для того, чтобы быть изгоем? неужели только для того, чтобы проиграть этой, на удивление, прекрасной притворщице? она ведь совсем не о таком мечтала. в ее мечтах, сладко-приторных, розовых и мягких, как сахарная вата, они с атанасией играют в догонялки, вместе смеются, шушукаются о новых романах, которые тайком протащили в покои из библиотеки и вместе пьют чай каждый день с одним отцом на двоих. да, черт возьми, в ее мечтах у них даже покои одни на двоих! в ее мечтах атанасия улыбается мило-преданно и всегда держит за руку; в ее мечтах они с атанасией вместе разучают новые «па», атанасия часто падает, но дженнет всегда рядом, чтобы поднять ее, а отец-император называет дженнет «своей дочкой» и дарит все свое внимание. не была бы та семья, в которой ее считают лучшей, идеальной?, но ведь ее реальность заметно отличается от прекрасного надуманного мирка. в ее реальности атанасия изящна и прелестна, как самая настоящая бабочка и яда в этой самой настоящей бабочке будет побольше, чем в тайпане. в ее реальности атанасия не играет с ней в догонялки, а на все предложения (если одно скромное за весь год проживания в императорской семье «поиграй со мной в догонялки» вообще можно назвать предложением) лишь улыбается мило с легкими оттенками раздраженности и говорит, что немного занята. и действительно занята: в ее реальности атанасия днями напролет либо сидит за учебниками в библиотеке и готовится стать будующей императрицей, либо гуляет с императором (называть его отцом даже в мыслях дженнет больше не смела) в розовом саду, который тот ей подарил и там же пьет с ним чай. в ее реальности улыбка у атанасии сочится ядом (почему только для дженнет?), а руки холодные, словно льды какой-нибудь антарктиды, которую дженнет раньше несколько раз видела на физической карте мира в герцогской библиотеке. в ее реальности они с атанасией так же, как и в мечтах, изучают новые «па», только вот, той, кто всегда падает, является дженнет, не атанасия. и той, кто подает руку только лишь из вежливости, является атанасия. в ее реальности император смотрит на дженнет с презрением и застывшим на сухих губах вопросом: «для чего было твое рождение?», но чаще всего предпочитает вообще не смотреть, отдавая все свое внимание, любовь и ласку теплой и яркой, как солнышко, атанасии. обжигающе холодной и ослепительной, как снег зимой в арланте и правда, совсем не то, чего хотела дженнет в своих самых сокровенных мечтах. — разве это не было бы слишком эгоистично хотеть всего, а, сестрица? — морозным вечером задает вопрос ей атанасия, облокотившись на перила балкона, со своей кисло-сладкой улыбкой. и взгляд у нее такой, какой словами не описать — лисий, будто все наперед знающий. и дженнет понимает.