Среди сломанных стен

      — А здорово, что это всё закончилось, — Дейв обвёл взглядом двор приюта. — Свобода, то, чего я так ждал! — он раскинул руки и рассмеялся, чуть было не выронив небольшой чемодан.       — Зато теперь у нас будет столько проблем! — девчонка, чьего имени Каспиан не помнил, всплеснула руками, с отчаянием глядя то на свою подружку, то на беспечного Дейва. — Учёба, работа, благоустройство, а у нас за душой ни гроша…       — Найди хорошего мужа, вот и всё благоустройство, Рокси, — хохотнула белокурая Гвен, прищуренными глазами оглядывающая своих бывших одноклассников. — Нам, девочкам, переживать вообще не нужно.       — А ты только об одном и думаешь, — задира Дейв не оставил этот комментарий без внимания. — Кому ты нужна-то, дурочка?       Что на это ответила Гвен, Каспиан не услышал — он и до этого не особо вникал в разговоры ребят. Все его мысли крутились вокруг осознания, что через считанные минуты перед ним откроются двери в новую, неизведанную жизнь. Он ждал этого так долго, но сейчас будущее казалось ему даже слегка пугающим, а ещё — пустым.       И дело, очевидно, было в Эдмунде.       Всё оставшееся им время они проводили вместе, практически не расставаясь: оба наслаждались последними совместными днями и цеплялись друг за друга, как утопающий за соломинку. Даже когда Каспиан зубрил уроки, готовясь к финальным экзаменам, Эдмунд сидел рядом, положив ему голову на плечо, если рядом никого не было, или просто находился неподалёку. О том самом дне, когда их отношения чуть не сломались, они старались не вспоминать; это было даже просто, учитывая то, что Эдмунд перестал сходить с ума, вернув свою прежнюю рассудительность. Казалось, что между ними никогда и не случалось никаких конфликтов, и Каспиан мог бы назвать их взаимоотношения в этот период идиллическими, если бы не червячок горечи, всё дальше пробирающийся в его сознание. Теперь, когда ему не нужно было проявлять внутреннюю силу, успокаивая Эдмунда, Каспиан тоже начал медленно ломаться в ожидании разлуки. Мысль о том, что Эдмунда больше не будет рядом, казалась такой горькой, что проще было бы отказаться от своей идеи пойти на фронт.       Но вместо этого Каспиан стоял рядом с воротами в окружении своих уже бывших одноклассников и ждал момент истины. В приюте была традиция: воспитанники, достигшие совершеннолетия, покидали это место гурьбой, разбредаясь потом навстречу своим судьбам. За месяц до этого их по очереди вызывали «на ковёр» к директору приюта, которая спрашивала их, чем они хотят заниматься в будущем. Как итог, Каспиан и ещё двое парней, решивших пойти на службу, получили кое-какие бумаги и по тесной однокомнатной квартирке на задворках Лондона. Небогато, но Каспиан был рад и этому: так или иначе, всё это должно стать началом его новой жизни.       Позади раздался шум; обернувшись, Каспиан увидел шагающую к ним группку младших воспитанников. В приюте не возбранялось общаться с детьми не своего возраста, так что у многих появились друзья среди старших, с которыми они теперь желали проститься. Некоторые были знакомы Каспиану, но он высматривал одного-единственного человека. Эдмунд шёл чуть позади ото всех, на удивление, не один. Рядом с ним семенила Люси; за последнее время она вытянулась и стала уже почти одного роста с Эдмундом, чем и пользовалась, нашёптывая ему что-то. Эд лишь кивал головой, будто и не вслушиваясь в слова сестрёнки, а его взгляд беспорядочно скользил по столпившимся у ворот ребятам. Заметив Каспиана, Эдмунд тут же отвёл глаза, и Каспиан последовал его примеру. Момент прощания настал, и теперь обоим хотелось его оттянуть, поэтому Каспиан совсем не обиделся, когда Эдмунд направился к другим парням, с которыми они делили комнату.       Люси тоже смешалась с гурьбой девочек, улыбаясь всем подряд и что-то ободряюще им говоря. Каспиан давно заметил, что Люси общалась вообще со всеми подряд, и поэтому её любили как старшие, так и младшие. Сам он относился к ней очень хорошо, однако когда она, погладив Рокси по руке, направилась к нему, Каспиан удивился. Она подошла к нему, а затем неожиданно обняла, заставляя Каспиана наклониться к ней.       — Нам будет тебя не хватать, — прошептала она, когда её губы поравнялись с ухом Каспиана. — Особенно Эдмунду.       — Позаботься о нём, — вдруг попросил Каспиан, практически зарываясь носом в рыжеватые густые волосы. Он понимал, что Люси не оставит Эдмунда в любом случае, но… — Пожалуйста, не бросай Эда. Ты ему очень нужна.       — Ну конечно, — Люси отстранилась и посмотрела на Каспиана сияющими светлыми глазами. — А ты не забывай его.       — Никогда.       — Удачи тебе, — она легонько коснулась его руки и сжала предплечье, подбадривая и успокаивая одновременно. — Всё будет хорошо, пока ты в это веришь.       Вдруг Люси обернулась, и Каспиан понял, почему, когда заметил подошедшего к ним Эдмунда. Выглядел он максимально серьёзно: судя по всему, оттягивать прощание уже не стоило. Было заметно, что Эдмунд многое хочет сказать, но не может, так как Люси всё ещё стояла рядом с Каспианом, глядя то на него, то на брата.       — Мне пора, — она широко улыбнулась, напоследок кивнув Каспиану. — Удачи ещё раз! — с этими словами Люси их оставила, скрывшись за спинами старших девочек, а Каспиан вдруг задумался, а догадывается ли Лу о том, что происходит между ним и Эдмундом на самом деле. Конечно, напрямую ей никто ничего не говорил, но что-то в не по возрасту умных глазах Люси давало Каспиану понять, что она уже давно обо всём знает.       Это был первый раз, когда Каспиан жалел о том, что они остались считай что наедине. Люси как-то сглаживала острый момент, и теперь, когда она ушла, на Каспиана навалилась вся та боль, которую он прятал в себе ради Эдмунда и их общего спокойствия. Слова покинули его, оставив пустоту в голове и зияющую дыру в сердце.       — Я видел миссис Джонсон, — сдавленным, словно бы не своим голосом произнёс Эдмунд. — Она уже скоро будет здесь, и… и всё закончится.       — Ничего не закончится, — не очень уверенно проговорил Каспиан. Он мог месяцами убеждать Эдмунда, что ничего не изменится, но верил ли он в это сам? — Я всегда буду с тобой.       — Я понимаю, — Эдмунд мотнул головой, будто бы отгоняя ненужные мысли. — И постараюсь это выдержать. Пора бы перестать вести себя, как глупый эгоист, — он попытался улыбнуться, но получилось фальшиво.       Ответить Каспиан не смог: его захлестнула волна эмоций, которые он сдерживал так долго. Отчаяние, боль, нежность — всё смешалось во взрывную смесь, заставившую Каспиана метнуться вперёд и без слов прижать Эдмунда к себе в судорожном объятии. Он чувствовал, как бьётся сердце Эдмунда, словно пытаясь выскочить из груди, и осознавал, что и его собственное стучит в том же беспорядочном ритме. Эд хватался за него, как за спасательный круг, будто стараясь удержать, оставить рядом с собой подольше, и Каспиан, признаться, желал того же. Ему было всё равно, что на их больше чем дружеские объятия явно кто-то смотрит: теперь это казалось абсолютно неважным. Весь мир вокруг словно бы перестал существовать; оставался только Эдмунд, его руки, прижимающие Каспиана к себе, и его подбородок у Каспиана на плече.       Когда Эдмунд отстранился, Каспиан ощутил, что у него забрали весь воздух: дышать стало тяжело, а в горле предательски защипало. Он на свой страх и риск посмотрел на Эдмунда и вдруг увидел в его тёмных глазах проблески недетской мудрости среди моря отчаяния: той, которая зажглась в его глазах ещё очень давно, сделав его похожим на короля в глазах Каспиана. Эдмунд всё так же не желал отпускать, но принял решение Каспиана — теперь уже окончательно; сделал то, на что сам Каспиан оказался неспособен.       — Удачи тебе, — произнёс Эдмунд ровно. — Я верю, что мы ещё встретимся. Возвращайся живым.       — Береги себя, — Каспиан протянул руку чтобы погладить Эдмунда по плечу, но в последний момент убрал её, осознавая, что любое прикосновение может сделать только хуже и убить равновесие.       — Напиши мне, пожалуйста, — Эдмунд практически спокойно посмотрел на Каспиана, и только искры боли в глазах выдавали, что он так до конца и не смирился с происходящим. — А я буду отвечать, как только смогу.       — Конечно, — кивнул Каспиан. То, что они с Эдмундом будут переписываться, он считал само собой разумеющимся.       Больше они не разговаривали, лишь глядя друг на друга, словно пытаясь впитать уже и без того заученные черты. Их игру в молчанку прервала миссис Джонсон. Именно ей обычно поручалась «торжественная» часть прощания с приютом. Младшие воспитанники, которых строгая надзирательница пугала, поспешили ретироваться, и только Эдмунд стоял столбом, будто бы не в силах сделать шаг назад.       — Вот и настал этот день. — Каспиан подумал, что миссис Джонсон — последний человек, которому стоило доверить подобную церемонию. В её исполнении фразы звучали не как напутствие — они больше напоминали облегчение от факта, что в приюте станет на десяток голодных ртов меньше. — Надеюсь, что вы будете с признательностью вспоминать время, проведённое здесь, и благодарить бога, что выросли сытыми и образованными, а не остались на улице, — вещала миссис Джонсон, пока воспитанники переглядывались между собой. — А теперь идите. У вас у всех есть, где жить и чем заняться, так что… Удачи! — даже это пожелание казалось вымученным и наигранным. Миссис Джонсон достала из нагрудного кармана ключ от ворот и открыла их. Это выглядело очень даже символично, ведь Каспиану казалось, что перед ним распахнулись не ворота приюта, а двери в новую жизнь. Он замер в нерешительности, как и практически все ребята; даже Дейв мялся на месте, не торопясь выбегать в город.       — Спасибо вам, миссис Джонсон, за всё, — вдруг робко произнесла Рокси. Стоящая рядом с ней Гвен лишь хмыкнула. Впрочем, это стало спусковым крючком — воспитанники один за другим выходили за ворота, некоторые молча, а кое-кто всё же говорил что-то миссис Джонсон. Каспиан же так и не смог вымолвить ни слова: в его памяти жило то несправедливое отношение, которое он получал все эти годы от этой женщины, поэтому благодарить её ему было не за что.       — Давайте, выходите, время не резиновое, — ворчала миссис Джонсон, спесь с которой не мог сбить даже такой трогательный момент. — Певенси, а вы что тут забыли? Сбежать за своим дружком не получится, и не надейтесь. — Когда миссис Джонсон это сказала, Каспиан уже был за воротами, но тут же обернулся. Эдмунд так и стоял на месте, глядя прямо на Каспиана, а Люси держала его за руку, шепча что-то успокаивающее. Даже крики не повлияли на его состояние. — А ну марш в здание, живо! — настаивала миссис Джонсон, и только тогда Эдмунд вышел из стазиса. Он снова посмотрел на Каспиана, теперь уже в последний раз, и сейчас его взгляд был абсолютно серьёзным. Развернувшись, он взял Люси за руку, и они вместе направились к приюту.       Когда Эдмунд уходил, Каспиану снова показалось, что в его растрёпанных волосах мелькнул серебряный обод короны.

***

      В казарму проникали последние на сегодня лучи яркого не по настроению, царящему вокруг, солнца.       — Не ты сегодня дежуришь? — в комнату вошёл рядовой Джон Стрейбс, один из солдат того же призыва, что и Каспиан.       — Нет, я завтра, — Каспиан мотнул головой, вытягивая уставшие ноги на кровати.       — Жалко, — Стрейбс понурился. — Ты лучше всех здесь играешь в шахматы. Пропустили бы партейку…       — Не в этот раз, — вздохнул Каспиан. — Лёгкого дежурства.       — Да, спасибо, — уже не слушая, Стрейбс направился к выходу. — И тебе не хворать, и тебе…       Оставшись в одиночестве, Каспиан с облегчением выдохнул, откидывая голову на жёсткую подушку. Он служил уже больше года, но так и не привык к тому, что рядом с ним неизменно кто-то находился. В приюте уединиться не было особой проблемой — здесь же солдаты ходили вместе, и времени подумать о своём уже фактически не оставалось.       Жизнь в армии была достаточно тяжёлой и в основном состояла из ежедневной муштры и изнурительных тренировок. Командир их части уже не раз намекал, что совсем скоро им придётся отправиться на настоящую войну, поэтому новобранцев не жалели и не тратили время на всякую ерунду вроде помощи на кухне (такое обычно назначали только в качестве наказания). Их учили пользоваться оружием и уклоняться от выстрелов, а также некоторым основам первой помощи, гоняли по плацдарму и изматывали физической подготовкой. Каспиан находился в неплохой форме, так что ему приходилось куда легче, чем некоторым другим, которые буквально валились с ног после очередного комплекса упражнений. За это Каспиан удостоился нескольких похвал от командира, а учитывая то, что тот слыл человеком строгим, это считалось очень даже почётным.       Но даже тренировки не могли лишить Каспиана мыслей об Эдмунде — повторяющихся, отчаянно-тёплых и колюще-болезненных. Да и как он мог забыть о нём, если они переписывались всё это время? Эдмунд писал ему достаточно часто, настолько, насколько позволяла почта, и оттуда Каспиан узнавал все детали жизни своего друга. Пока Эдмунд жил в приюте, они оба старались переписываться нейтральными фразами на случай, если кто-то из надзирательниц решит проверить корреспонденцию Эда, но потом, когда он тоже выпустился, в выражениях они сдерживаться перестали. Каспиана интересовало, куда Эдмунд подастся после приюта, и тот ответил на вопрос в одном из писем.       «Я до последнего не знал, чем заняться, — писал Эд. — Многие парни, с которыми я делил комнату, собираются на фронт, даже рыжий Олли, но я, как ты знаешь, не могу последовать их примеру. Хотя очень хотелось: это был бы мой шанс снова встретиться с тобой. В итоге, я решил поступить в медицинский колледж: туда сейчас берут вообще всех подряд из-за войны. Насколько мне известно, многие оттуда потом уходят в армию фельдшерами, и, возможно, я поступлю так же — я устал от бездействия, ты бы только знал, насколько…»       Каспиан переживал за Эдмунда, но понимал, что отговорить его не сумеет. По сравнению с тяжёлой жизнью в армии обучение в медицинском колледже казалось неплохим вариантом, да и из внимательного Эдмунда вполне мог выйти неплохой врач. Впрочем, об этом они писали редко: в основном письма состояли из рассуждений.       «Пережить расставание оказалось сложнее, чем я думал. — Такое прочитал Каспиан в крайнем письме Эдмунда. — Иногда я хожу в приют, чтобы навестить Лу, потому что скучаю по ней. Понимаешь, Кас? Мы имеем возможность видеться хоть каждую неделю, но без Люси мой мир всё равно кажется каким-то неполноценным. А вот с тобой я встретиться не могу даже на пару несчастных минут, и это убивает меня. Письма — единственный способ хоть как-то представить, что ты всё ещё рядом. По соседству со мной живёт мой одногруппник Оскар, он очень набожный и каждое воскресенье ходит в церковь. Знаешь, я всегда был равнодушен к религии, но сейчас готов молиться кому угодно, лишь бы война закончилась, а ты вернулся ко мне…»       Каспиан чувствовал примерно то же самое: будто бы в его сердце образовалась дыра. Он буквально жил этими письмами, они были той самой тоненькой леской, связывающей его с Эдмундом. Своим чрезмерно любопытным товарищам он говорил, что эти письма от его брата — единственного выжившего члена его семьи. Именно поэтому Каспиан, прижимающий к сердцу очередной исписанный ровным почерком лист, не вызывал ни у кого вопросов и подозрений.       Сейчас Каспиан волновался как никогда: ответ Эдмунду он отправил ещё три недели назад, а никакого письма так и не получил. Он слышал, что в Лондоне сейчас не очень спокойно, но старался об этом не думать. Даже самая крохотная мысль о том, что с Эдмундом могло что-то случиться, была настолько невыносимой, что Каспиан просто не мог с ней мириться. Слова «Эдмунд» и «смерть» отказывались становиться рядом в его сознании. Эдмунд, его Эдмунд с глубокой мудростью в глазах и самой красивой улыбкой, просто не мог погибнуть. Жизнь не имела право обойтись с ними столь жестоко.       Поднявшись с кровати, Каспиан потянул вверх жёсткий матрас и провёл рукой по стопке конвертов внутри. Все письма от Эдмунда он хранил тут, где их никто не догадался бы искать, максимально близко к себе. От них словно исходило тепло, ассоциирующееся с беззаботными деньками в приюте, когда они могли проводить вместе столько времени, сколько им заблагорассудится, и не думать о наступающей опасности.       — Где ты, Эд? — тихо спросил Каспиан, не теряя бдительности: совсем скоро его сослуживцы закончат ужин, и тогда в казарму обязательно кто-то зайдёт. — Если с тобой что-то случится, я… тоже умру, — он вздрогнул, в последний раз глядя на письма.       Опуская матрас на место, Каспиан горько подумал, что солидарен с Эдмундом: он тоже был готов молиться богам всех религий, лишь бы Эдмунд мог снова уснуть на его плече.