В этом мире, и в следующем

У Тома есть друг. По крайней мере, он считает, что это именно друг, а не подруга, хотя невозможно узнать пол родственной души — но такой не может быть девчонка! Том не знает его имени — друг и сам не знает, — но придумал ему прозвище. Снейк (прим. автора: от английского snake — змея, в данном контексте скорее “Змей”). Потому что змеи — единственные, кроме Снейка, кто понимают Тома. Они уважают его и внимательно слушают, хоть и не всегда улавливают смысл. Как и друг из головы. До того, как придумать это прозвище, Том всегда называл Снейка так — друг из головы. Ему не нравилось словосочетание "родственная душа" — слишком обычное, как у всех. Но ведь Том не такой, как все, он уникален. Он умеет воздействовать на людей и говорить со змеями, а значит, и его друг не может быть таким же, как все остальные "родственные души". Снейк был с ним всю жизнь, сколько Том себя помнил. Сначала они не могли разговаривать напрямую — лишь обмениваться мысленными образами и ощущениями, но со временем Том научился — и его Снейк тоже. У Тома был стимул — ведь друг из головы являлся загадкой. Он был у всех вокруг — у каждого свой, — но никто не знал точно, что они такое и откуда берутся. Дети могли только предполагать, а взрослые не рассказывали всего. Обсуждать родственные души было не принято. На воскресных проповедях священник утверждал, что они — подарок Бога, но Том не верил в его существование. Это неведение злило. И поэтому Том очень хотел разузнать всё сам, без чужой снисходительной помощи. Он старался сформулировать четкую мысль, а не просто ощущение, и отправить её Снейку. И у него — хоть и не сразу — получилось. Первый вопрос Тома был: "Кто ты?" "Я… Не знаю?.." — услышал Том неуверенный ответ. ~~~ У Гарри первый произнесённый вслух вопрос был о родителях, но второй — о голосе из головы. "Хоть в чём-то нормальный", — ворчала тётя Петуния. Она не любила говорить о родственных душах и всегда мрачнела. Но всё же — не затыкала сразу. Иногда даже что-то отвечала. Но для Гарри это и не было важно. Главное, что друг у него был, и что он останется с ним навсегда — тётя сказала именно так. А значит, никогда не бросит, не предаст, не сбежит. Он будет рядом. Гарри было этого достаточно. Позже, когда Гарри пошёл в школу, он узнал больше — не вполне научных объяснений, потому что наукой это явление всё ещё было мало изучено. Но что точно было известно — это связь двух людей, появляющаяся в момент рождения и исчезающая только после смерти. Обоих. И неважно, нашли они друг друга или нет. Гарри хотел найти свою родственную душу. И пусть они не были похожи — наоборот, часто они смотрели на вещи совершенно по-разному, — но у них было нечто общее. Гарри пока ещё не знал, как это называется и чем это можно объяснить, но всё равно очень полюбил ещё не встреченного человека. Он не пытался придумать ему кличку или угадать имя, в этом не было необходимости. Это ничего бы не изменило. ~~~ Тома разочаровывает полученный результат, ведь Снейк не может ответить на его вопросы — кто или что он, как и почему появился, и почему именно Том. С каждым разом его ответы всё более огорчённые, пока наконец Том не прерывает попытки прямого диалога. Снейк не пытается их продолжить, он словно отдаляется — так иногда бывало и раньше. Том тоже довольно сильно устал, но больше всего его злит бесполезность всего произошедшего. Но, немного успокоившись, он перестаёт злиться на Снейка — ведь он и сам наверняка хотел бы помочь. Он ответил бы, если бы знал… А пока — всё ещё оставался тайной, загадкой, манящей неопределённостью. Из тех, что не могут преподнести плохих сюрпризов, и это самое главное. Том ещё успеет всё узнать, а пока… Отдохнув, Том направляет Снейку эмоциональные образ: что-то вроде извинения или того, что Том под ним понимает — любопытство, растерянность, интерес, сильное разочарование и неловкость соединяются между собой в странную смесь. Но он знает, что Снейк поймёт. Как и всегда. Что это подействует правильно: ведь пытаться врать Снейку — это почти как обманывать самого себя. Бесполезно. Он как-то чувствует искренность посылаемых образов. “Прости, что не смог помочь”, — слышит Том и улыбается — совсем чуть-чуть, чтобы никто не заметил. Так они и живут — вместе пытаясь разобраться в происходящем, пока однажды в приют не приходит Альбус Дамблдор. ~~~ В день похода за покупками вместе с Уизли в душе Гарри поселяется странное чувство. Словно его куда-то тянет, словно ему чего-то или кого-то не хватает. Эта странная тоска то подступает, то пропадает, стоит лишь отойти от Норы на некоторое расстояние. Гарри выдерживает недолго. Не проходит и недели, как он ночью вылезает из постели, тихо выходит из комнаты Рона и просто отдаётся этому чувству. Идёт, куда его ведут, стараясь не шуметь. Ему слишком любопытно, чтобы бояться. В конце концов Гарри с удивлением обнаруживает себя возле комнаты Джинни. Некоторое время он обдумывает возможность зайти внутрь — но всё же решает, что это будет слишком странно. Вдруг Джинни проснётся… А ведь он даже не взял мантию-невидимку. Гарри возвращается сюда днём, когда миссис Уизли даёт Джинни очередное поручение. Он ускользает от друзей, надеясь, что некоторое время они не заметят его отсутствия. Гарри под мантией тихо открывает дверь и входит в комнату Джинни, так же тихо закрыв её за собой. Почему-то ему кажется, что очень важно, чтобы сейчас его никто не увидел. Гарри не знает, почему он здесь, но ему и не нужно. Он и так чувствует. Через минуту он находит старую потрёпанную тетрадь, спрятанную в тайнике. Гарри старается ни до чего не дотрагиваться, ничего не сдвинуть. Его не должны заподозрить. Когда Гарри прикасается к обложке, то чувствует странное облегчение. Словно он нашёл что-то важное и давно потерянное. Он возвращается к друзьям, чтобы не вызвать подозрений долгим отсутствием. А ночью, выждав, чтобы Рон крепко заснул — а Гарри знает, сколько нужно ждать, этому он научился в доме Дурслей, — Гарри достаёт дневник, прячется под мантию-невидимку и уходит из Норы. В саду он садится под деревом недалеко от пруда, включает фонарик, прихваченный на всякий случай при побеге от Дурслей, и наконец открывает тетрадь. Он смотрит на дату, отпечатанную на внутренней стороне обложки, и не верит — 1943 год? Тетрадь, конечно, выглядит не новой, но никак не выпущенной полвека назад. Страницы тетради пусты. Гарри пролистывает их и лишь на задней части обложки видит написанные от руки инициалы — Т.М.Р. Гарри немного расстроен, он надеялся найти внутри хоть что-то, кроме трёх букв. Он бережно и аккуратно закрывает дневник, бросив последний взгляд на инициалы, написанные красивым и чётким почерком. Сам Гарри пишет намного хуже — должно быть, поэтому они его так зацепили. Гарри кажется хорошей идеей попробовать что-нибудь написать в этой тетради. Возможно, даже завести дневник? Он никогда таким не занимался, но всё же… На следующую ночь Гарри приносит в сад ещё и шариковую ручку, стащенную у Дадли — всё же, перьями писать очень неудобно! Он пытается вспомнить, как обычно начинаются дневники, но ничего не идёт в голову. Гарри рассеянно водит пальцами по бумаге и от этого внутри разливается странное удовлетворение. Бумага — приятная, не холодная и не шершавая, а гладкая и — словно бы — тёплая. Это немного странно, но всё ещё не пугает. Гарри решает, что раз он не может придумать что-то умное, то начнёт просто. "Привет, — пишет он. — Меня зовут Гарри". Он останавливается, обдумывая следующую фразу, и вдруг видит, что слова словно бы впитываются в бумагу, исчезают. Ещё больше он удивлён, увидев появившийся ниже ответ. Он написан чернилами, а почерк — точно такой же, как у надписи на обложке. "Привет, Гарри. Меня зовут Том. Как к тебе попал мой дневник?" Гарри некоторое время раздумывает, стоит ли отвечать. А потом снова принимается писать. С тех пор Гарри сбегает в сад каждую ночь. В этом году в Хогвартсе никто ни на кого не нападает. ~~~ Том пытается выяснить всё сам — от Снейка слишком мало толку в этом вопросе. Он знает ровно столько же, сколько и сам Том. Зато с ним невероятно интересно проводить эксперименты. После множества разговоров Том выясняет, что Снейк видит его глазами — то же самое, что и он, — но воспринимает по-другому. Друг совершенно точно не является частью его самого — слишком иное мышление и мировоззрение. У Снейка отдельный разум и мысли, а чтобы ментально общаться с Томом, ему приходится прикладывать усилия и чётко формулировать посылаемые фразы или образы. Когда друг устаёт, он “погружается в ничто” — так он сам это называет. Тогда Том, постоянно ощущающий его присутствие, чувствует странный дискомфорт — словно не хватает чего-то важного. Он никогда не говорит этого Снейку и старается не показывать, что скучает во время его “погружений”. Хорошо, что они были не слишком частыми. И именно тогда Том вспоминал, что больше ему не с кем поговорить по-настоящему. С окружающими — и слизеринцами, и представителями других факультетов — он не был настоящим, никогда не хотел и даже не пытался. Том улыбался, когда нужно было, всегда обдумывал стратегию ответов заранее. За годы в приюте он научился лгать. И только Снейку врать было незачем. Но он по прежнему оставался загадкой. Возможно, однокурсники могли бы просветить Тома, но… Признаться, что он не знает того, что знают все окружающие, было недопустимо. И Том искал в книгах. Информации было немного, лишь обрывки или упоминания, и никакой конкретики. Но Том не сдавался. Снейк подбадривал его. Совершенно очевидно, что ему тоже было любопытно, а то, что он не мог помочь больше, чем просто советами, его расстраивало. И Том решил поменять тактику. ~~~ О том, что у магов есть объяснение явлению родственных душ — давнее и устоявшееся — Гарри узнаёт совершенно случайно, на четвёртом курсе перед Святочным балом. В Хогвартсе он никогда ни с кем не заговаривает на эту тему — сам не понимая, чего опасается. Окружающие тоже не спешили это обсуждать, хотя и относились к родственным душам даже спокойнее, чем магглы. Здесь это было… Нормальным. Про религию магов — а точнее, просто веру, религией это никто не называл — Гарри узнал ещё в первую зиму в Хогвартсе. Тогда он неловко спросил у Рона — что же они празднуют? Неужели рождение Бога? Рон в ответ лишь рассмеялся. — Что за чушь, Гарри! Это же Зимний День Единения, ты что, не знаешь? Гарри страшно было сказать, что не знает, но ещё любопытнее — узнать, что же это за праздник. Да и Рон успел стать его близким другом — хоть и не таким, как его родственная душа. И Рон объяснил ему, удивившись невежеству и глупым выдумкам магглов. — Существует такая штука… Великий Поток. Он объединяет все миры. Душа каждого живого человека появляется оттуда, а после смерти возвращается в него. Неужели магглы не знают о существовании души? Глупо, это же все знают! И доказали это давно. У магглов нет доказательств? Вот странные! Ну теперь-то ты знаешь правду. Существовал ещё и Летний День Единения, и оба они праздновались с размахом. Гарри так и не попал на Летний к Уизли, но рассказы Рона впечатляли, а Зимний не раз видел в Хогвартсе. Удивительно, но Гарри сразу же принял это, включил в свою картину мира. Трудно было не верить, хоть его и не пытались убедить намеренно. Но в магическом мире душа действительно существовала. Магглы лишь сомневались и искали доказательства, а волшебники могли увидеть её, оценить или даже повлиять. Конечно, обычно это проходили на старших курсах, но упоминания о душе встречали почти во всех учебниках младших курсов — даже по Травологии. И всё же Гарри узнал о родственных душах только на четвёртом курсе, случайно услышав намёк в разговоре хихикающей группки девчонок из коридора. Что ж, это было так на него похоже. Именно поэтому он сразу же пошёл к Гермионе — она не могла ни знать. А она рассказала ему то, о чём напрямую не пишут и обычно не говорят, но знают все. <empty-line> То, что говорит Гермиона — странно, непонятно, неожиданно, но… По-своему логично. Как и большинство вещей, с которыми Гарри встретился в мире магии. Он давно уже отвык сомневаться и смотреть на происходящее, как маггл. Зеркало, показывающее желание? Естественно. Существа, питающиеся радостью? Почему бы и нет. Турнир с драконами на первом же задании? Конечно же! Часть чужой души в его голове совсем не пугает. Пожалуй, Гарри мог бы посчитать это одним из менее волнующих открытий этого года. Ему вовсе не всё равно, но… Гарри живёт с этим слишком давно, и никогда ещё от голоса в голове не было вреда. Наоборот, он всегда подсказывал и помогал Гарри, пусть его советы и не всегда подходили. Поэтому Гарри просто принимает это — так же, как и всё остальное в магическом мире. Для него всё ещё ничего не изменилось. ~~~ Слизнорт явно удивлён, когда Том задаёт ему этот вопрос, ведь это общеизвестно. Видно, что он ожидал чего-то иного, более необычного и специфического. Но Том давно уже всё продумал — комната пуста, здесь только они вдвоём, и сейчас он сможет наконец подтвердить или опровергнуть свои догадки, не показавшись глупым в чужих глазах. Слизнорт благоволит ему и не станет с кем-либо ещё обсуждать услышанное. А чуть более покровительственное и снисходительное отношение Том переживёт. Недооценивание — это даже хорошо, открывает пространство для манёвра. — Но, Том, это же… — Слизнорт по-доброму улыбается. — Вот чего я от тебя точно не ожидал. — Знаете, сэр, я просмотрел множество книг в библиотеке Хогвартса. И ни в одной не нашёл точного описания. Но, похоже, это известно каждому чистокровному волшебнику с рождения. Довольно странно, не правда ли? — Пожалуй, да, и правда странно… — отвечает Слизнорт, не прекращая улыбаться. Он берёт засахаренную дольку ананаса и с удовольствием откусывает. Том мысленно морщится: он никогда не любил сладкое, а эти дольки — практически один концентрированный сахар. Том молчит, выжидая. Сейчас это лучшая тактика. — Что ж, пожалуй, я могу бы объяснить, — соглашается Слизнорт, но взгляд его вдруг останавливается на часах. — Но уже так поздно, Том, тебе пора в общежитие. — Сэр, это действительно важно для меня, — произносит Том раньше, чем успевает обдумать. Этот шанс — один из немногих. Он просто не может и дальше делать вид, что всё знает, но оставаться в неведении. Это невыносимо. — Хорошо, — Слизнорта, кажется, не волнует последняя фраза. Наоборот, в выражении его лица появляется мягкость и словно бы понимание… — Я объясню, только соберусь с мыслями. Слизнорт задумчиво отправляет в рот ещё одну дольку и делает глоток чая. — Видишь ли, это связано с нашей верой. Великий поток душ — конечно, ты знаешь об этом, — Том кивает, соглашаясь. Конечно, он знает. — Душа — нечто очень сложное. Она есть у каждого человека, но даже великие маги прошлого не знали всех её секретов. И всё же… Профессор ненадолго замолкает, подбирая слова. — Магглы называют это явление “родственными душами”, и в этот раз они даже оказались близки к правде. Мы, волшебники, могли бы назвать его “связанными душами” — если бы решили придумать ему название. — Связанными, сэр? Но как? — спрашивает Том, едва скрывая нетерпение. Ему хочется знать ответ, а Слизнорт, кажется, начал слишком издалека. — Душа, Том, может многое. Например, меняться, но быть неизменной. Отделяться от Великого потока, но оставаться с ним связанной. Делиться, но… Оставаться цельной. Слизнорт снова замолчал, откашлявшись. — Знаешь, за всю мою долгую жизнь мне ни разу не приходилось так долго и подробно говорить об этом, — профессор усмехается. — Даже странно. Связь душ — важная часть жизни каждого, но обычно об этом не говорят.... — Сэр, — перебивает его Том, напоминая о предмете вопроса. — Объясните, что за связь, профессор. Он начинает раздражаться. Слизнорт говорит слишком долго и отвлечённо. Даже несмотря на все усилия, приложенные Томом, он всё ещё не отвечает по-настоящему. — Ох, Том, это не так просто произнести, — профессор грустно улыбается. — Хорошо-хорошо, надеюсь, это знание даст тебе успокоение. В твоём теле находится часть души другого человека. А у него — твоя. Том старается сдержать эмоции. Да, его предположения оказываются в целом верными, но не совсем — и это злит. — Но как… Это возможно, профессор? — Том задаёт вопрос, но предугадывает ответ заранее. — Всё дело в Великом потоке, Том. Там души не делятся между собой, и их связи возникают куда легче. Даже души из разных миров могут встретиться и переплестись. Тому хочется спросить о других мирах, но он готов прерывать наконец-то полученные объяснения. — Отправляясь в наш мир, души уносят частичку других — близких им. Поток никогда не ошибается — тот человек, чью часть ты всегда носишь с собой, будет прекрасным спутником жизни для тебя, если… Когда ты его найдёшь. Слизнорт смотрит невидящим взглядом в пустую чашку, о чём-то вспоминая. — Сэр, — осторожно прерывает молчание Том, — а как понять, кто именно этот… Спутник? Профессор поднимает глаза на Тома, словно вдруг вспомнив о его присутствии: — О, говорят, это легко. В какой-то момент происходит некое ментальное единение, это невозможно ни с чем перепутать. А до этого… До этого мы можем лишь предполагать. Слизнорт вздыхает и отправляет в рот ещё один засахаренный ананас. — Ты не можешь быть уверен даже в том, что сейчас он уже родился, — тихо бормочет он. А затем добавляет, уже громче и настойчивее: — Ну, Том, думаю, сейчас вам уже точно пора идти. Надеюсь, обойдётся без проблем. Впрочем, сейчас я напишу записку — просто на всякий случай. Но возвращайтесь в свою гостиную как можно скорей. Закончив писать на призванном пергаменте, Слизнорт отдаёт его Тому. — Что ж, спокойной ночи, Том, — желает он. — И… Удачи вам. — Спасибо, сэр. Доброй ночи, — отвечает Том. — Я знал, что могу на вас рассчитывать. Слизнорт покровительственно и тепло улыбается ему вслед, а Том пытается решить, что ему делать с новой информацией. ~~~ Всё меняется после возрождения Волдеморта, но не так, как Гарри мог бы ожидать. В ночь, когда он возвращается с кладбища, увидев чужую смерть и побывав на волосок от гибели, он засыпает в Больничном крыле, выпив зелье сна без сновидений. Но оно не действует. Гарри видит сон — и происходящее настолько осознанно, что кажется реальностью. Всё ясно и отчётливо, мысли совсем не путаются. Гарри оказывается на берегу Чёрного озера. Рядом высится громада Хогвартса, такая привычная и уютная. Солнце приятно греет, на небе ни облачка, лёгкий ветерок шевелит траву и пускает рябь по воде — Гарри с трудом верится, что это сон. Но он почти сразу же выбрасывает всё это из головы, заметив рядом с озером юношу. Он выглядит чуть старше самого Гарри. Но что странно в нём — это взгляд. Парень наблюдает за Гарри, пристально и неотрывно. От этого изучающего взгляда становится неуютно. Гарри уверен, что никогда не видел этого человека — его холодная красота бросается в глаза, привлекает внимание. Он слишком заметен, и Гарри никогда не встречал его в Хогвартсе. Но на незнакомце форма Слизерина, хоть и какая-то… Странная, неправильная. Гарри трудно сказать, что не так, он никогда не обращал особого внимания даже на свою собственную форму. Но всё же… Несмотря на внешность и выражение лица — какое-то хищное, высокомерное, странное, — Гарри чувствует себя совершенно спокойно. Его совсем не пугает происходящее, более того — сейчас Гарри хорошо и уютно, как никогда. Будто бы он не рядом с незнакомым человеком, а на Рождество в гостиной Гриффиндора вместе с Роном и Гермионой, и рядом нет никого лишнего. Будто бы он спрятался за пологом кровати, положил под подушку дневник и разговаривает с… Возможное объяснение приходит неожиданно, словно фейерверк. Это странно и не вовремя, но всё же — прямо сейчас Гарри не хочется думать обо всём случившемся на кладбище, эти мысли с лёгкостью исчезают. Гарри делает несколько неуверенных шагов вперёд, приближаясь к тому, кто был его лучшим другом всю жизнь. Он не представляет, как это вообще возможно, правильно ли всё происходящее, но это и не важно. Гарри рассматривает незнакомца, а тот рассматривает его в ответ. Как всегда, особо не раздумывая, Гарри произносит первое пришедшее на ум. — Это ты? Парень легко усмехается. И отвечает так, что у Гарри не остаётся никаких сомнений. — Такой глупый вопрос мог задать только ты, Гарри. Это точно голос из его головы. ~~~ После разговора со Слизнортом эксперименты Тома становятся более эффективными — он наконец-то точно знает, с чем имеет дело, и это облегчает задачу. Всё становится сложнее и интереснее. Раньше Том склонялся к работе с разумом, но это был неправильный путь. Поэтому Том поступает так же, как и всегда, когда встречает что-то неизвестное в мире магии — идёт в библиотеку. Нельзя сказать, чтобы Том и раньше не знал о душах. Но он никогда особенно не интересовался этой темой, не пытался разобраться. Скорее всего, сказывалось детство у магглов, привившее неприязнь к религии и всему с этим связанному. Теперь же Том узнаёт много нового — книг на нужную тему в библиотеке Хогвартса множество. Постепенно в голове Тома складывается план — а потом ещё один, и ещё, и все они обладают гораздо большей вероятностью успеха, чем предыдущие эксперименты. Тому неприятно вспоминать вечер у Слизнорта, но он готов простить ему это унижение. Ведь помощь, что оказал преподаватель зельеварения, неоценима. Том мысленно записывает себе один долг. Впервые в жизни. Однажды он сделает Слизнорту большую уступку в память об этом вечере. Не доверяя мыслей обычной бумаге, Том решает начать с одной из идей, не связанной со Снейком. И у него как раз есть подходящий объект. Простая чёрная тетрадь, купленная в маггловском магазине — потому что стипендия для сирот не слишком велика. Между приличной одеждой и пергаментом Том выбирал первое. А бумагу можно было и трансфигурировать, чтоб никто ничего не заметил. Эту же тетрадь Том не собирался никому показывать. Задуманный результат получился довольно легко — и вот теперь перед Томом лежал артефакт. Предмет с частицей его души. Защищенный от недоброжелателей лучшей из защит — разумом и возможностью чувствовать магию. Никто чужой не смог бы владеть им без последствий. Никто, кроме самого Тома. После этого успеха Том решил заняться чем-то куда более интересным. В одной из книг из Запретной секции он нашёл интересную ментальную практику, основанную на легилименции. Общение между двумя разумами в ментальном пространстве, возможность визуализировать самого себя внутри своей головы. Тому действительно хотел это попробовать. ~~~ Гарри больше не снится Волдеморт. Не то чтобы он сильно по этому скучает. Общаться со своим Томом намного интереснее. Стоило Гарри заснуть — и он оказывался в Хогвартсе, как две капли похожим на настоящий. И рядом всегда был его лучший друг, голос в голове, вечно несогласный советчик. Он обрёл внешность и имя. Гарри не знал, правда ли тот выглядел именно так, не мог знать наверняка. Но почему-то верил. Это должно было огорчить — ведь он никогда не видел этого слизеринца, а значит, они точно были разного возраста. Не меньше семи лет разницы. Наверняка больше, раз даже форма успела поменяться. Но для Гарри так было проще. Этого человека он знал всю свою жизнь, а его настоящую версию — нет. И не надо было ничего менять. Почти сразу же оказалось, что привычного “голос в голове” — недостаточно. Нужно было что-то более понятное. Конкретное. И тогда Гарри вспомнил черную тетрадку, что хранил уже три года, и человека из неё. Так и появился “Том”. На это его друг лишь вздохнул с недовольным видом и сказал, что получить прозвище через пятнадцать лет в честь странной тетрадки — далеко не самая большая радость в его жизни. То есть, особо не возражал. Их общение не было лёгким. Они часто ссорились и спорили — но так было всегда. Гарри привык к этому, научился подстраиваться под Тома, и сейчас их разговоры дарили ощущение дома. Больше нигде и ни с кем Гарри не ощущал этого настолько остро, как во снах рядом с Томом. Он быстро привык к тому, что можно не только обмениваться эмоциями или мыслями, но и дотронутся до собеседника. И Гарри это нравилось. Часто, открыв глаза и вспомнив о реальном мире, осознав себя снова в нём, Гарри хотелось снова заснуть. Вернуться туда, где ему всегда было хорошо. Сбежать от реальности — Дурслей, Тисовой улицы, Литтл-Уингинга, подозрительно нормальных новостей в “Ежедневном пророке”. От мыслей о Волдеморте и Пожирателях смерти. Конечно, Том был с ним, как и всегда. Ехидничал, оскорблял окружающих, возражал. Но теперь для Гарри просто голоса в голове стало недостаточно. Слишком мало. И Гарри с нетерпением ждал ночи — днём Том не приходил, даже если Гарри засыпал намеренно. Он объяснял это, умно и логично, но совершенно непонятно, и в такие моменты Гарри думал, как же похожи Гермиона и его Том. Даже странно, что он заметил это только сейчас, понаблюдав за своим другом вживую. Гарри с интересом следил за Томом, замечая и запоминая — оно словно бы откладывалось в голове самом по себе, без его участия. Привычка слегка наклонять голову и сплетать пальцы в замок, быстро меняющиеся выражения лица, открытые и непонятные одновременно, манера выпадать из реальности в середине разговора, смотря сквозь собеседника… Всё это выглядело так реально. По-настоящему. Чем больше Гарри наблюдал, тем больше ему казалось, что он с лёгкостью узнает Тома в реальности, как бы тот сейчас не выглядел внешне. Достаточном будет только постоять рядом хотя бы пару минут. И когда Том, молчавший весь вечер после нападения дементоров, зло сжимает губы, прищуривает глаза и почти шипит про гриффиндорское безрассудство, а мрак накрывает ненастоящий Хогвартс, Гарри понимает, что куда приятнее видеть это вживую, чем слушать. От этого внутри разливается приятное чувство. Гарри старается не улыбаться, но у него плохо получается, даже когда его хватают за плечи и встряхивают. Он продолжает наблюдать за Томом, а тот, будто очнувшись, разжимает руки и отодвигается, но не уходит. — Поттер, — мрачно произносит он, и фамилия вместо имени говорит о крайней степени злости. — Чего смешного? Гарри не выдерживает и растягивает губы в широкой улыбке. — О, ничего, я просто… Не важно. “Ты просто так забавно волнуешься”, — добавляет он про себя. И по ответному взгляду Тома понимает, что подумал слишком громко. ~~~ Легилименция всегда интересовала Тома. С самого первого дня, как он узнал о магии, ему захотелось выяснить, есть ли у настоящих волшебников что-то подобное. А узнав, что она существует — начал попытки изучать. Тому хотелось иметь возможность знать абсолютную правду о человеке. Без лжи, недомолвок и искажений, всё целиком. Это сделало бы окружающих… Безопаснее. Понятнее. Проще. Том, конечно, и так знал немало способов заполучить правду, но легилименция оставалась самым надёжным. Конечно, эта отрасль магии не была для него на первом месте, там навсегда обосновались Темные искусства во всём их многообразии и красоте. Но легилименция всё же была одним из приоритетов. Наверное, именно поэтому Тому так неприятно было столкнуться с почти нерешаемой задачей. Изначально он думал, что справится с созданием внутреннего пространства достаточно легко и быстро, но попытка за попыткой не давала желаемого результата. Это было странно и очень неприятно. Желаемым результатом было некое место, где он смог бы общаться со своим Снейком. У Тома же получалось что угодно кроме этого. Через несколько месяцев попыток Том… Нет, не сдался, но решил приостановить работу в этом направлении. Он никогда не отступал, ни добившись желаемого результата. Ему просто надо было всё обдумать, а пока отвлечься на что-то иное… Так Том говорит самому себе, выскальзывая из замка и внутренне кипя от злости. Он пытается успокоиться, но ничего не получается. Всё это слишком… Раздражает. Выводит из себя. Бесит. И тогда Том вспоминает о василиске, живущем в Тайной комнате. Животное было не слишком умным, старым — точнее, древним, — но всё ещё оставалось смертельно опасным. Интересно, а что будет, если ему разрешить погулять по Хогвартсу?.. Злые мысли Тома ещё не успевают полноценно сформироваться в намерение или план, но, видимо, оказываются достаточно громкими, чтобы Снейк смог их услышать. И они пугают его. Том чувствует пришедшие от друга эмоции — беспокойство, страх, волнение. И слова. Снейк не умеет красиво говорить. Но он всегда знает, что лучше всего подействует на Тома. Скорее всего, это было даже не намеренным, а инстинктивным. Вот и сейчас… “Том, пожалуйста. Это может навредить тебе”. Пожалуй, Снейк знал его слишком хорошо. Это… Беспокоило. Но он прав. Том останавливается неподалёку от Черного озера, под деревом. Это его любимое место. За то время, что он гулял в одиночестве, уже почти стемнело, а все студенты скрылись в замке. Это и к лучшему — сейчас Том не готов с кем-либо общаться. Его эмоции стали слишком заметны, он не смог бы держать привычную маску. Том садится на траву и смотрит на гладь озера, делая глубокие вдохи и выдохи. Обычно, чтобы успокоиться, хватает только их, но сейчас, даже несмотря на эмоции, посылаемые Снейком, злость отступает медленно и неохотно. Солнце окончательно скрывается, и на небе появляются звёзды. Тому стоит вернуться в гостиную, иначе будут вопросы, но прямо сейчас это его не слишком беспокоит. Возможно, для его репутации даже полезно будет сбежать на один вечер. А если и нет — они не посмеют ему возражать. Для тех же, кто пока ещё может спрашивать у него, тоже найдётся ответ. Том чувствует неуверенную, словно осторожную мысль от Снейка. Это довольно любопытно. “Том, я, возможно… Могу помочь?..” “Чем?” “Ну, с внутренним пространством… Возможно, я знаю, в чём тут дело, но...” Злость снова поднимается внутри Тома. Если он знал, то почему молчал и ничего не говорил столько времени? Что за издевательство? Очевидно, эмоции снова берут верх над разумом, и Снейк чувствует их даже без намерения поделиться. “Прости, я… Но, Том, ты же сам говорил не мешать и так хотел сделать всё сам, и… Я же только недавно понял, знаешь?.. И я даже не уверен, но попробовать можно… Лучше, чем ничего”. Том чувствует всё, что скрывалось за этими фразами. Только искреннее желание помочь, беспокойство, грусть, неуверенность, сожаление. Никакой фальши. Ничего лишнего. Злость легко исчезает, будто её и не было. Вот уж на кого не стоило злиться — так это на его Снейка. Он-то всегда с ним и за него. Навсегда. Да и логика подсказывает Тому, что поддаться эмоциям и выпустить в школу василиска было бы действительно не лучшей идеей. Но иногда чувства внутри Тома просто брали верх над разумом, и тогда он совершал поступки, о которых позже жалел. Случалось это редко, но Снейк прекрасно знал, чем могли обернуться сегодняшние злые мысли и в очередной раз помог избежать худшего. Он всегда пытался до последнего, даже если шансов совершенно очевидно не было. Том улыбается. А затем неожиданно начинает чувствовать холод — майские ночи всё ещё были холодными. Он накладывает на себя согревающие чары, убирает палочку и откидывается на дерево, прикрыв глаза. “Хорошо. Что ты предлагаешь?” Мысли Тома остаются спокойными. Снейк мог бы сказать, что он истратил весь запас злости на сегодня. Но ответ друга оказывается более нервным. Впрочем, это и не удивительно. Ведь Снейк явно хотел помочь, но не был уверен в своих силах. “Просто расслабься. Дыши глубже. И... Думай обо мне. Попробуй на меня настроиться, почувствовать… Не знаю, как объяснить, Том. Просто попробуй. И чтоб эмоции были положительные!” Том усмехается. Это не так уж и сложно, особенно сейчас. Обычно он отталкивался от иного — полностью очищал разум от чувств и отодвигался от части чужой души, но это не работало. А положительных эмоций, связанных с другом, у Тома было намного больше, чем с кем-то ещё. Поэтому сейчас он просто делает то, о чём его попросят, всё глубже погружаясь внутрь себя. И постепенно Том начинает что-то чувствовать. Тянется к чему-то... И вдруг он словно вываливается куда-то. Том моргает от яркого света, удивленно смотря по сторонам. Он остался всё там же — под деревом у озера. Но сейчас день и яркий свет солнца почти ослепляет, а рядом сидит незнакомый парень примерно его возраста. Худой, с всклокоченными волосами и в маггловской одежде. Его глаза отливают удивительно яркой зеленью. Том никогда не видел такого ни у одного человека. Стоит тишина, только шелестят листья на ветру и плещется вода в озере. Парень вдруг смущенно отводит взгляд, взъерошивает волосы и нервно поправляет очки на переносице. Он неловко улыбается и произносит, всё ещё глядя в сторону озера: — Привет, Том. ~~~ Пятый курс Гарри в Хогвартсе оказывается непростым. Не только из-за мерзкой Амбридж, возродившегося Волдеморта и того, что все снова считают его сумасшедшим. Но и из-за Тома. Он молчит днём и не приходил во снах ночью. Гарри знает, что он всё ещё с ним — просто чувствует. Но общаться Том явно не собирается. Гарри не уверен, что именно сделал не так, но, кажется, друг и вправду обиделся на него в тот вечер после нападения дементоров. А ещё Гарри начинает видеть странные сны, связанные с Волдемортом. Гарри хочется снова вернуться в ненастоящий Хогвартс из снов — но у него не получается. Впрочем, он даже не представляет, как Том это делал, так что ничего удивительного. Молчание друга вместо привычных возражений было словно… Наказание. Гарри никогда не задумывался, насколько же он привык к постоянной болтовне с Томом. Без неё странно жить — просыпаться и засыпать в тишине, не одёргивать за слишком резкие слова о его друзьях, не спорить. Ничего не чувствовать, кроме своих собственных чувств, и не слышать ничего, кроме своих собственных мыслей. Это становится одной из причин, почему он так сильно возражает Амбридж. Гарри пытается вывести Тома на эмоции. Будь всё как обычно, друг отругал бы его за излишнюю “гриффиндористость” и глупость. Но Том молчал. Даже после первого наказания, когда на руке Гарри появилась надпись “я не должен лгать”. Даже когда Гарри отправился в «Кабанью Голову», поддавшись уговорам Гермионы. Даже когда закончилось первое собрание Отряда Дамблдора. Это угнетало. Гарри пытался делать вид, что всё нормально, но друзья всё замечали. Они задавали вопросы, но Гарри не готов был отвечать. Он не хотел делиться своей бедой. Единственным, с кем он хотел бы сейчас поговорить, был Том. Но теперь тот молчал. На занятиях Отряда Дамблдора и на уроках Гарри старался что-то делать. Но чем дальше, тем больше ему становилось наплевать. Он пытался поговорить с Томом, но тот не отвечал. Приближалось Рождество. Обычно Гарри любил этот праздник и каникулы в почти пустом Хогвартсе, но сейчас это не приносило радости. Он словно бы наблюдал свою жизнь со стороны, всё больше отгораживаясь от окружающих. Рон и Гермиона снова пытались узнать у него правду, но так ничего и не добились. Впрочем, кажется, у Гермионы возникли правильные подозрения. Но Гарри было плевать. Сам он об этом говорить не собирался. Сон о змее Волдеморта словно сорвал пелену с глаз, выдернул Гарри из вязкого засасывающего водоворота. Нужно было срочно что-то делать — и он сделал. Шёл, куда было нужно, и поступал так, как говорили. Он волновался за Артура, но куда больше Гарри беспокоило другое — прямо перед тем, как очнуться, снова ощутить себя собой, он что-то почувствовал. Словно бы его… Выдернули в реальность. Вытащили намеренно. Гарри не был уверен, но ему показалось, что он ощутил знакомые эмоции — смесь злости, беспокойства, недовольства, страха и волнения. Это не могло быть связано со змеёй, её эмоции было гораздо проще. Настолько сложно всё было только у одного человека. Странно, но Гарри вдруг показалось, словно у него гора с плеч свалилась. Неужели наконец закончатся эти тоскливые месяцы одиночества? Гарри так хотелось надеяться, что ему не показалось, что Том действительно снова будет с ним. Но Гарри боялся заговорить первым и снова не получить ответа. Сейчас это было бы особенно ужасно. Поэтому он мысленно молчит, но всей душой желает увидеть во сне Тома. Гарри с трудом дожидается часа, когда можно будет уснуть. Ему кажется, что время будто замедлило свой бег, а все вокруг никуда не торопятся. Когда же он наконец получает возможность лечь на кровать в одной из комнат особняка Сириуса, завернувшись в одеяло и повернувшись к стене, в голове остается только одно — желание увидеть Тома. Он видит эту картину так ярко, вспоминает так тщательно, что не сразу замечает, когда действительно оказался там, где хотел. До Гарри доходит, лишь когда видит ошарашенное лицо Тома. Тот стоит на берегу озера, возле дерева, а неподалёку возвышается Хогвартс — именно здесь они обычно общались. И Том явно не ожидал сейчас здесь оказаться. Удивление читается на его лице необычайно легко. Тут Гарри не выдерживает. Он и сам не знает, чего хочет, когда в пару быстрых шагов оказывается рядом с другом, зачем хватает его за рубашку и притягивает ближе, смотря снизу-вверх. — Ты… — возмущённо начинает Гарри и не находит слов. — Ты! Он сжимает ткань в руках, глядя Тому прямо в глаза. Гарри и сам не уверен, что хочет там увидеть, кроме своего собственного отражения в расширенных зрачках. Том смотрит в ответ, и на лице его отражаются какие-то эмоции — Гарри не может разобрать. — Ты просто… — снова начинает Гарри, и, хотя голос его внезапно начинает дрожать, но он всё же наконец заканчивает. — Грёбаный мудак! Гарри отталкивает Тома и отходит на пару шагов. Он сжимает кулаки и ногти впиваются в ладонь, но это не отрезвляет, а лишь добавляет злости. — Игнорировал меня полгода! Мало мне Дамблдора и Волдеморта! Ещё и ты! Что это вообще было, а?! Что за глупые обиды! Ссора на пустом месте, а потом месяцы молчания! Ты ведь и сейчас не собирал со мной говорить, да?! Даже после грёбаной змеи грёбаного Волдеморта! Гарри отворачивается к озеру, тяжело дыша. Прямо сейчас ему хочется что-то разбить или кого-то ударить, а лучше — не один раз. Эмоций слишком много, злость застилает разум, а обида мешает думать. Гарри пытается успокоиться, но уши словно заложило, он слышит только самого себя. Именно поэтому он вздрагивает, услышав тихое “Гарри” возле уха и одновременно — почувствовав прикосновение рук Тома. Аккуратное и не сильное объятие, словно бы тот и сам не до конца понимает, зачем это делает. Гарри замирает и задерживает дыхание. Он чувствует себя... Странно. Никогда прежде Том не обнимал его, все прикосновения были случайны и мимолётны. Это же — хоть и неуверенное, но какое-то основательное. Всеобъемлющее. Глобальное. Непривычное, но такое уютное. Будто нет в мире ничего более естественного. Гарри не знает, сколько они так стоят, но его дыхание успокаивается, кулаки разжимаются, а злость и желание разрушать испаряются. Прямо сейчас Гарри больше ничего не нужно — достаточно Тома, положившего голову ему на плечо и тихо дышащего где-то рядом с ухом. — Прости, — слышит Гарри безумно тихий шёпот и не верит. Не может быть, чтобы этот человек извинялся. Только не Том. Гарри поворачивается к другу лицом, а Том разжимает руки. Он выглядит совершенно спокойным и невозмутимым. Сложно представить, что это он сейчас мог извиняться, но при этом выглядеть так обычно. На памяти Гарри Том ещё ни разу не извинялся, даже когда было за что. Поэтому Гарри ничего не спрашивает. Они молча устраиваются под деревом — рядом, почти соприкасаясь руками и ногами. Тишина не тяготит — теперь она уютная, в отличие от той, что была все последние месяцы. Том выглядит будто бы уставшим. Это странно — раньше он никогда таким не был. Но слишком многое, происходящее сейчас в жизни Гарри — странно. Он прислоняется к плечу Тома, кладёт на него свою голову и прикрывает глаза. Гарри ничего не снится, а утром, впервые за долгое время, он просыпается в своей постели отдохнувшим. А ещё, когда он неуверенно спрашивает: “Том?” То получает ответ: “Да. Я здесь”. ~~~ Сейчас, узнав причины неудач, Том испытывает короткий прилив злости. Нет ничего удивительного в том, что он не догадался, но это всё равно раздражает. Мало того, что нужны были эмоции, так ещё и желание их обоих — ведь пространство создавалось совместное. А если бы второй этого по-настоящему не хотел, то ничего бы и не получилось. Снейк понял это не сразу и скорее интуитивно. Его объяснения были хоть и внятными — ещё бы, после стольких лет общения с Томом, — но довольно путанными и опирающимися не на логику, а на “мне показалось”. Том додумывает всё сам, сидя под деревом и продолжая наблюдать за парнем рядом с собой. Тот сгибает и разгибает пальцы, трогает траву, а затем срывает растущий рядом цветок и принимается его ощипывать. И выглядит при этом сбитым с толку. — Это так странно, — произносит Снейк после долгого молчания. — Так непривычно, но… Знакомо. Я, конечно, задумывался, как мог бы выглядеть, но всё же — никогда не представлял себя таким. Очки, надо же. Он усмехается, а затем неуверенно взъерошивает и без того лохматые волосы. Том думает, что ему подходит. Сам Том тоже никогда не представлял друга в таком образе, но теперь понимает, что другим тот быть просто не мог. И эти глаза… Том привык обращать внимание на внешность. Она создавала первое и основное впечатление, а значит — была важна. По тому, как человек относился к своей внешности и что именно демонстрировал окружающим, можно было многое понять. Для Тома она стала своеобразным маркером, хотя, конечно, и не самым важным в человеке. А ещё Том привык оценивать привлекательность. Он обладал достаточно красивой внешностью от рождения — хоть с чем-то повезло — и умел этим пользоваться. Отношение людей к этой части Тома также давало много информации. И возможность это знание использовать. Нельзя сказать, что Снейк был красив — симпатичен, не более. Хотя, если бы тот занялся данным вопросом специально, то, вероятно, смог бы измениться в лучшую сторону. Но всё равно — даже сейчас, несмотря на хаос вместо причёски, поломанные очки и поношенную одежду, в друге остается что-то такое, что притягивает взгляд. Для Тома это было привычно. Обычно он лишь оценивал, оставаясь отстранённым, даже если человек был достаточно привлекательным на его вкус. Том никогда не позволял себе лишние эмоции в отношении чужих людей — а чужими были почти все вокруг, кроме пары близких соратников, но их он выбрал совсем за иные качества. Снейк же был для Тома настолько своим, насколько это вообще возможно. Единственным, от кого он не скрывал свои эмоции — ведь это было бессмысленно. Но здесь, в этом месте, всё вдруг изменилось. Том не собирался себя обманывать — прямо сейчас его интерес оказался чем-то большим, чем просто дружеским. Не совсем понятно, чем именно. Секс? Том всё же был человеком, подростком определённого возраста, и от некоторых вещей просто не мог избавиться. Но и довериться кому-то настолько сильно — не мог себе позволить. Да и тот человек мог посчитать, что имеет на Тома какие-то права… В общем, это объяснение не стало бы таким уж странным. Но дело было явно не в этом, точно не в первую очередь. Хотя в целом — Том усмехнулся — он не был бы против. Вполне удобный вариант, и, похоже, что довольно простой в реализации. Том не уверен, чего именно ему сейчас хочется — и поэтому не делает ничего. Но сидящий рядом Снейк вдруг смущённо отодвигается. Том не видит это, а скорее чувствует. Эмоции друга ощущаются так же явно, как свои собственные. Теперь, не занятый своими мыслями, Том чувствует это отчётливо. Он с раздражением отмечает ещё одну особенность этого места — кажется, эмоции и мысли тут слишком громкие. И услышать их можешь не только ты сам. Том не уверен, как именно сейчас лучше будет поступить. Впервые он оказывается в подобной ситуации — с этой стороны. Обычно такого слишком очевидного хотели от него. Он аккуратно кладёт руку на плечо Снейка, слегка сжав её на ткани футболки. Тот вздрагивает и наконец выныривает из своих мыслей. Друг бросает на Тома быстрый взгляд из-под чёлки, а затем снова отводит глаза. — Думаю, мне пора, — произносит Том, а его рука всё ещё лежит на чужом плече. — Ты знаешь, как отсюда уйти? — Просто пожелай… Этого. Наверное, будет достаточно. Именно это Том и подозревал, но лучшего варианта попрощаться — хотя на самом деле они и не расставались — не придумал. Он закрывает глаза, сосредотачивается… А когда снова открывает, то видит ночь, опустившуюся на Хогвартс. На настоящий Хогвартс. Тело затекло от долгой неподвижности, и Том совершенно не представляет, который сейчас час, но уж точно не жалеет о сегодняшнем вечере. Хотя ему и правда пора возвращаться. ~~~ Гарри настолько счастлив возвращению Тома и обеспокоен окклюменцией со Снейпом, что далеко не сразу замечает проблему — Чо. Том шипит и язвит в её сторону намного сильнее, чем раньше, и критикует намного больше, чем всех остальных. Это странно и Гарри не совсем понимает причины, его-то в Чо всё устраивает. А их поцелуй и вовсе был весьма приятным. Хотя, наверное, Гарри ожидал чего-то большего… Но опыта у него не было, так что Гарри пока решил подождать и просто посмотреть, что произойдёт. Обычно это срабатывало. А вот занятия окклюменцией Гарри по-настоящему волнуют. Он совершенно точно не хочет, чтобы Снейп увидел что-то, связанное с Чо или, ещё хуже, с Томом. Пусть окклюменция ему не даётся, но странных снов он больше не видит — но не благодаря Снейпу. Это полностью заслуга Тома. Засыпая, Гарри почти всегда оказывается в том самом месте — под деревом возле озера неподалёку от Хогвартса. Наверное, это было любимое место Тома. Впрочем, и ему самому всегда нравилось сидеть здесь с друзьями. Они провели тут немало летних деньков, готовясь к занятиям или просто бездельничая. Интересно, занимался ли таким Том? Гарри всё же интересно, куда бы он мог дойти, если бы продолжал видеть сны, и потому он немного злится на Тома. Тот даже не спросил, хочет ли Гарри проводить свои ночи в разговорах с ним или же досмотреть свои сны. Но, на самом деле, это не было так уж важно. Иногда он всё ещё видел сны про Отдел тайн, и тогда его охватывало любопытство, но быстро отступало. Снейп, видя, что сны Гарри почти прекратились, был неприятно удивлён. Он явно не слишком-то хотел ему помогать. Да и толку от занятий со Снейпом не было. Гораздо больше Гарри узнал от Тома — тот взялся объяснять ему окклюменцию по-нормальному. То есть, “разжёвывать, как малолетке, иначе ты не поймёшь”. Гарри злился на подобные высказывания, но нельзя было отрицать, что уроки Тома были намного полезнее. Том рассказывал о медитациях и очищении разума так, будто это было элементарно, и, слушая его, Гарри и сам начинал в это верить. Когда же доходило до практики — Гарри чуть ли не скрипел зубами от злости. Ну не умел он делать то, что Том считал очень лёгким. Тогда они пошли другим путём. А когда снова не получилось — третьим. Тома всё происходящее забавляло, он с улыбкой следил за потугами Гарри. В такие моменты Гарри очень хотелось на него разозлиться, но он просто не мог — всё ещё был слишком рад наконец закончившемуся молчанию. Странно было, что часть души, живущая в голове, знала куда больше вполне живого Снейпа. Но ведь Снейп не хотел помогать Гарри, а Гарри не хотел у него учиться. Тому же Гарри доверял. И тот всегда был более умным, чем Гарри, знал и понимал больше. Поэтому Гарри старался об этом не думать, а просто проводить время с Томом. Рядом с ним Гарри было легко, уютно и просто, как ни с кем другим. Хотя Том вовсе не был тем человеком, с кем могло так быть. Они всё ещё оставались слишком разными — и это, наверное, никогда не изменится. Несколько месяцев пролетают для Гарри быстро и смазанно, словно пейзажи за окном поезда. Он не замечает, что начинает садиться вплотную к Тому, привыкает к случайным прикосновениям. Не видит изменений. Гарри просто наслаждается происходящим, когда это возможно. И именно тогда Гарри понимает, что хочет, чтобы так было всегда. ~~~ Теперь они проводили вместе не только дни, но и ночи. Пожалуй, Снейк был единственным человеком, с кем это вообще возможно — практически непрерывно общение, которое не надоедало. Только от его общества Том никогда по-настоящему не уставал, но ни разу не признал этого вслух. Впрочем, в глубине разума порой не надо было даже озвучивать или подбирать формулировку — сильные мысли и чувства здесь становились видны не только их обладателю. Иногда это раздражало — точнее, довольно часто. Том привык контролировать себя внешне и решать, что показывать окружающим, но одновременно — быть искренним со Снейком. Не полностью, но… Куда больше, чем он мог себе позволить с кем-либо ещё. Это порождало диссонанс и определённые сложности в общении, но всё же Том продолжал. У него появился план. И чем больше Том думал об этом — во время бодрствования, чтобы случайно не поделиться мыслями, — тем больше он ему нравился. Мысли, посетившие Тома во время самого первого погружения, не уходили окончательно. Это было так странно — неожиданно обнаружить у себя слабость, которую не хочется уничтожать. Одним из положительных моментов было то, что о ней не мог узнать никто, кроме него. А тем более — использовать. Том знал, что такое “влюблённость”, но это была не она. Он видел, какими обычно становились другие люди под действием гормонов. Но ум Тома работал всё так же, а идеализма в отношении друга не появилось — тот по-прежнему обладал кучей недостатков. Которые, впрочем, всегда раздражали Тома меньше, чем такие же у любого другого человека. Его не слишком волновало, что Снейк был одного с ним пола. Как правило, Том оценивал человека в целом, и пол был не так уж важен на фоне остальных качеств. Второстепенен. И степень физической привлекательности также не зависела от пола. Впрочем, Том всё равно крайне редко находил кого-то в достаточной степени интересным или красивым. Большинство людей были скучными и обычными. Посредственностями. Их действия легко было угадать, и столь же просто было ими манипулировать. Своего же Снейка Том никогда не считал обычным. В детстве это было очевидным просто потому, что Том знал о своей исключительности, а она автоматически распространялась и на друга. Но позже, взрослея, Том заметил это в нём по-настоящему. Странные сочетания черт характера, неожиданные поступки, которые почти невозможно предугадать, но такие типичные для его друга. И его искренность, открытость, честность. Верность. Этого в мире Тома всегда было мало. Этого никогда не было у него самого. И так легко было в какой-то момент — выглядящий случайный, но на самом деле спланированный — взять Снейк за руку. Слегка сжать горячие тонкие пальцы и посмотреть прямо в глаза. И повторить это на следующую ночь. У Тома был план, и он никуда не торопился. Он знал, что его Снейк никуда от него не денется, что он не будет возражать и сопротивляться — если правильно выбрать время. Их первый поцелуй случился в одну из ночей, под ненастоящим снегом иллюзорного Хогвартса. Том не слишком любил снег, в отличии от друга, но именно в этом и был весь смысл — дать ему то, что тот обычно не получал. Снейк довольно улыбался, ловя снежинки, и Том понял, что момент был как раз подходящим. Такие обычно называли романтичными. Сам Том не чувствовал никакого особого трепета, но теперь всё было… Правильным. Настолько, насколько это вообще возможно. Именно тогда Том впервые задумался о бессмертии.