Мороз

Больница. Палата №6. Ранее утро, прошло одиннадцать часов с конца операции. На месте, где раньше находился глаз неприятно зудело и покалывало. В глазнице сохранялось ощущение чего-то лишнего, что не должно там находиться. Так сократительные мышцы глаза пытались свыкнуться с временным пластиковым протезом. Если бы его спросили, что он чувствует, он бы ответил моментально – сожаление. Он сожалеет о том, что пошел в этот злосчастный цех. — «Неудобно…» — мальчик перевернулся на правый бок. Его взгляд был устремлен в окно, которое находилось напротив. Уже начинало светать. Сейчас утренние сумерки, то самое время, когда ночная темнота отступает, давая начало новому дню. Большую часть вида из окна перекрывало очень ветвистое и лиственное дерево, поэтому сполна насладиться рассветом не выходило. Но были и свои плюсы. Через стекло больничного окна виднелись утренние пташки, которые расположились на ветках массивного дерева и сливались в многоголосное птичье щебетание, напоминающее слаженный ансамбль. Капельница стояла поблизости на том же месте, левее от койки. Прозрачные гибкие трубки свисали вместе с пластиковым пакетом, в котором ещё сохранились остатки раствора, уже не пуская его по венам. Рув поднялся с койки и подошел к окну, приоткрывая его, чтобы пустить утреннюю прохладу в палату. В палате также стояло высокое вытянутое зеркало во весь рост, Рув не удержался и направился к нему. Осталась легкая бледность на щеках и руках, патлы были беспорядочно направлены в разные стороны, и повязка перетягивала половину лица, подминая под себя часть волос головы по диагонали. — «Что же это? Самое худшее позади?» — он пригладил часть волос и попробовал сместить повязку, но она была крепко перевязана вокруг головы. Рув вздохнул. Отражение оттянуло нижнее веко, выпучивая правый глаз. — «Они все мне улыбаются. Каждый врач, каждый человек, даже та психиатр. Им что, нравится их работа? Нравится смотреть на страдания людей?» — тот попытался воспроизвести улыбку как у всех тех людей, однако уголки губ поднялись лишь незначительно выше, не присматриваясь можно не заметить изменений. Он попытался поднять краешки губ ещё выше, но вышло очень криво и больно. Мальчик присел перед зеркалом, держась за левую щеку. — «Как же… больно… адски больно…» — он пытался вжать щеку внутрь полости рта, лишь бы эта боль прекратилась. И только через несколько минут она ушла, оставив мерзкое металлическое послевкусие железа. Он опять решил повторить, пытаясь доказать себе, что просто давно не улыбался и разучился это делать. Ему не хотелось признавать, что он проиграл эту борьбу. На этот раз вышло так, словно улыбался человек, у которого случился инсульт. Нижняя челюсть дрожала от напряжения, Рув вновь ухватился за щеки и подбородок, пытаясь унять непроизвольные стуки зубами. Мальчик решил прекратить самоедство перед зеркалом и уточнить причину у медсестры, сейчас строить теории и догадки нецелесообразно. Конечно, ему было интересно, что могло прийтись ещё помимо глаза. Хоть он обычно и ходил с нейтральным выражением лица, но жить без возможности улыбнуться хоть раз… У него стояла подобная задача в его дневнике: «Дела, которые я должен совершить за свою жизнь». И одним из пунктов было улыбнуться только тогда, когда он испытает настоящее счастье. Рув даже не помнил, улыбался ли он в детстве. Он снова стал поддерживать щеку и прошелся к койке, залезая обратно. — Нужно постараться уснуть. Утром его разбудила медсестра, значит, подошло время для принятия пищи и лекарств. Она первая нарушила молчание и поинтересовалась здоровьем маленького пациента. — Как твой глаз? Чувствуешь дискомфорт или что-то иное? — ему показалось, что она спрашивает не от доброты души. Ей известно что-то, что не сказали ему и самое время это узнать. Он отвел взгляд к окну, чтобы не встречаться с её глазами. — Что с моим лицом? Почему я не могу улыбаться? — он скомкал ткань на койке, чтобы отвлечься. Женщина продолжила разбирать капельницу, снимая пластиковый пакет и закручивая трубки. Она с минуту думала, как ответить на его вопросы, заставляя Рува ещё больше переживать. — Тебе пропишут специализированные глазные капли, чтобы смазывать оболочку между имплантатом и мышцами. И конечно же обеззараживать глаз. Об этом подробнее расскажет отец, мы его полностью проконсультировали по этому делу. Если в первые дни тебе будет сложно справляться с такой задачей, смело проси своего папу помогать тебе — она стала наводить порядок на прикроватной тумбе, убирая обертки от таблеток и стакан. — Я просто хочу сказать, что… Это пройдет. Есть такая особенность после операций связанных с глазами. У многих встречаются ощущения подобные твоим. Рув сделал вид, что поверил. Но он уже понимает, что это с ним на всю жизнь. Спустя четверо суток, день выписки из больницы. Утро. Отец стоял и разговаривал с врачами. По его лицу было видно, что эти несколько тяжелых дней он мало ел. Может тот и вовсе не покидал стены больницы и сидел под палатой сына? Его одежда никак не изменилась с тех пор, как он отвез истекающего кровью Рува на операцию. Только волосы стали чуть засалены и не уложены, как обычно. Женщина легонько подтолкнула мальчика в спину, направляя к отцу. — Пап… пр- — Рув не успел договорить, ведь отец уже сидел перед ним на коленях и прижимал того к себе. Возможно, сейчас бы он и улыбнулся от такого редкого проявления отцовской любви, даже обнял бы в ответ, но мальчик остался стоять смирно. Не принято было в семье говорить друг другу слова о безграничной любви и проявлении эмоций от радости встречи, просто потому что не умели и не знали, как найти друг к другу подход. — Ничего не говори сейчас. Мы просто поедем домой — он отстранился, истинные эмоции обоих снова были упрятаны за масками сдержанности. Рув видел, как он страдал на протяжении пяти дней и чувствовал себя виноватым перед ним. Отец пожал руку каждому из хирургов, и, попрощавшись, покинул стены больницы вместе с сыном. Они сели в припаркованный перед входом в здание автомобиль, серии ГАЗ-31029 «Волга», 1992 года выпуска. Они ехали в полной тишине, погруженный каждый в свои мысли. Радио играло с перебоями, порою шумя и сливая речь диктора в одно несвязное предложение. — Позволь мне объяснить… — мальчик начал говорить, но отец приподнял свободную руку, предупреждая не продолжать. Рув замолчал. И снова тишина. — «Неужели отец зол на меня? За что?... Разве я знал, что так получится?» Рув уперся височной костью в стекло передней пассажирской двери, отмечая и считая для себя разные виды проезжающих машин по цвету и весовой категории. — Высадишь меня перед магазином? Мне нужно зайти к другу, сказать, что я в порядке — мужчина молча продолжил ехать. — Пап? — Нет. Сейчас мы едем домой и никуда не заезжаем по дороге. Тебе мало приключений было за эту неделю? Рувузват, сегодня и завтра ты отсидишься дома, меня не волнует, что ты придумаешь ещё. — в голосе прослеживались холодность и непоколебимость. Мальчик промолчал, прикидывая различные варианты самой оптимальной возможности побега. Вместо пререканий с отцом он спросил другой, не менее важный вопрос. — Что со мной? — Рув посмотрел на свои ладони, на которых ещё остались следы после его неудачного падения на асфальт. Маленькие ранки и незначительные царапинки почти затянулись, оставляя легкую неровность, которая уйдет в течение двух дней. Мужчина оторвался от дороги и бегло посмотрел на сына, приподнимая бровь и ожидая продолжения вопроса. Они уже заехали во двор многоэтажного дома, паркуясь перед самым подъездом. — Это ты лучше мне скажи, что с тобой. — Я говорю про лицо. У меня больше не получается улыбаться. Я даже не могу поднять уголки губ выше пары сантиметров. Ладно, как бы объяснить… получается, однако через силу и выходит очень безобразно. Начинает дрожать челюсть и у меня не выходит контролировать этот процесс. Это просто происходит… — мальчик вновь постарался улыбнуться и всё повторилось, как из его описания. Рув схватился за нижнюю челюсть, пытаясь унять дрожь. — У тебя дрожит челюсть от напряжения при попытке улыбнуться. Мне сказали, это должно уйти в течение недели. А вот улыбаться ты не сможешь и вовсе. — мужчина взял сумку и повернулся к мальчику, глядя на него с непонятным выражением лица. — Проблема в том, что ты повредил себе не только глаз, да… Одной арматурой дело не ограничилось. Немного ниже твоей левой скулы и ближе к уху находится тройной нерв, являющийся лицевым нервом. Думаю, ты понимаешь его важность. Как раз по нему попал заостренный осколок булата, тот вошел наполовину в тройной нерв, повреждая и разрезая его. Когда его извлекали, лицевой нерв разошелся. Повезло, что не задело мышцы лица, а то ходил бы с опущенной и не держащейся челюстью. Мне жаль, Рув. — отец вышел из машины, громко захлопывая дверь и поддерживая сына за руку по пути к подъезду. Взгляд мальчика сам собой устремился в сторону, где находилась плантация. Отец сразу зашел на кухню, наводя порядок и убирая грязные тарелки в раковину. Рув прошелся в свою комнату, устало валясь на кровать. Несмотря на то, что он и так отдыхал в больнице, его морально выматывала вся эта ситуация. Ему было важно встретиться с Сарвенте, объясниться ей, почему пропал на несколько дней. Он надеялся до последнего, что она согласиться стать его другом, но с другой стороны понимал, что после его резкой пропажи она маловероятно захочет разговаривать с ним. Но объясниться было крайне необходимо и это придало немного сил, хотя бы для того, чтобы встать с кровати и бежать на всех порах из квартиры. Рув открыл свою нижнюю тумбочку в столе и натянул осеннюю темную шапку на голову, чтобы скрыть перетягивающую повязку по диагонали головы. Это выглядело не эстетично, но шапка прикрывала бинты. Он покинул свою комнату и подошел к входной двери, захватывая рядом стоящую обувь. Было крайне неудобно, что кухню и входную дверь разделяло маленькое расстояние, с неё открывался хороший обзор на входящих гостей. Он аккуратно убрал затвор, стараясь не скрипеть им, пока отец стоял у газовой плиты. Но тот словно почувствовал неладное. — Рувузват, ты там уснул? Иди есть. — и с этими словами дверь заскрипела и резко захлопнулась. Отец выглянул из кухни и закатил глаза, поджимая губы. — Вот паразит… Рув быстро спускался с лестницы и уже мчался из дома в нужную сторону. Не прошло и пяти минут, как он увидел знакомую плантацию с цветами, а за деревьями укрытый от взглядов завод. Он остановился, переводя дыхание. В глазу потемнело, но через несколько секунд темнота ушла. — «Всё-таки не стоит себя подвергать нагрузкам после операции… Наверное нужно и правда было подождать до завтра, однако сейчас уже нет смысла возвращаться обратно» — мальчик заметил, что над полем снова было пасмурно и безветренно, словно вся природа замерла в этом волшебном месте. Он опять обошел завод с боковой стороны, прошел сквозь дыру в стене. На этот раз в раздевалке было значительно чище. Обломки от штукатурки не валялись хаотично на полу, лишние разбитые плитки тоже отсутствовали, а перевернутая скамейка стояла ровно у стены. Рув прошел дальше, направляясь к знакомой лестнице. В той теперь отсутствовали проломы с выростами травы, перила были восстановлены, даже перекрашены в нейтральный серый цвет. Это заставило насторожиться, ведь резкая перемена завода явно указывала на чьё-то постороннее присутствие. Дойдя до знакомой ржавой двери, Рув её приоткрыл. Она была там. — «Спит...» — он обвел взглядом её комнату, но в ней ничего не изменилось. Тогда он принялся изучать девочку. Сегодня она была в черном платье по колено и какой-то темной длинной повязке на голове, скрывающей волосы. Он сел, напротив у стены. — Сарвенте... Эй, Сарв, проснись — он поджал под себя ноги, отворачивая сторону с перевязанным глазом левее в слепую зону. Она приоткрыла глаза, начав лениво моргать. Сарвенте приподнялась, потирая рукой глаза. — Рув? Это ты? — сонно спросила та, видимо ещё не до конца осознавая, что уже находится не в реалиях сна. — Да, прости что пропал… По моим меркам меня не было четверо суток, хоть и обещался прийти раньше — мальчик опустил голову на колени. — Я не мог, извини. Она перестала тереть глаза и, остепенившись, подняла взгляд. Теперь понемногу приходило осознание, что данная ситуация не является выдумкой её богатого воображения. Девочка встала и подошла к тому. — Что случилось? Ты же можешь мне рассказать, ты знаешь. — она заметила бинты. — О, Рув… — та потянулась к нему ладонью и одной рукой развернула его голову к себе, а второй сняла шапку, укладывая рядом с собой. Сарвенте ласково погладила его по правой щеке, осматривая перебинтованную часть. — Как же так, твой глаз… — Мне уже лучше, чем было. – он поморщился. — Не надо, не трогай. Это же неприятно — он хотел высвободить щеку, но девочка не позволила. — Зачем ты это делаешь? Дай я спрячу, мне не нравится, как я выгляжу сейчас. — Всё в порядке. Знаешь… ты стал выглядеть очень мужественно с бинтами. Представляешь, как ты будешь выделяться на фоне остальных? Будешь иметь свой уникальный изъян — она ухмыльнулась. — Позволь мне кое-что сделать… Сарвенте стала развязывать свой низкий левый хвост, который прятался под забавным головным убором, высвобождая ткань в форме широкой ленты с тем самым необычным узором. Она потянулась к бинту и обмотала поверх него. — Теперь у тебя будет напоминание обо мне. Считай, что это знак того, что я согласна с тобой дружить. — девочка распустила волосы и вовсе, скрывая их под черной мантийной тканью. Второй бант она завязала себе на левую ладонь. — Видишь какой ты красивый? Теперь ты и правда, будешь выглядеть совсем по-другому. Мне нравится твой новый стиль! — девочка взяла его ладошки в свои, поглаживая сверху большим пальцем. — Спасибо, что помогаешь мне — Рув погладил в ответ её ладони, они были невероятно холодными. Через несколько секунд она отстранилась от него. — Как же я могу? — девочка отсела чуть поодаль и скрестила руки. — Я вот что ещё хотела сказать… Ты вроде кажешься хорошим, отзывчивым парнем, правда, постоянно хмурым ходишь. Почему? Может, тебе есть, что мне рассказать о своём детстве? Это было верным началом крепкой дружбы. Рув поделился последними событиями этого месяца, и после они рассказывали друг другу различные истории из детства, но Сарвенте всё равно больше предпочитала слушать Рува, чем рассказывать самой. Так, они стали немного ближе друг к другу, прокладывая мост взаимопонимания из дощечек доверия. — Сарв… извини, мне нужно идти. Мне было радостно провести с тобой время, но сейчас мне правда нужно поспешить домой. Если ты не против моего присутствия, то я ещё навещу тебя завтра, хочу показать одно место на этом заводе… До встречи? — он встал перед дверью, держась за ручку. — Ты уже уходишь, как жаль… Буду ждать тебя завтра. Пока, Рув! — она подбежала к нему и схватила за руку, пожимая её на прощание. Она вся светилась от счастья. Рув быстро кивнул и закрыл за собой дверь, затем замер на неопределенное время. Его голову заполонили мысли о подозрительном поведении Сарвенте. Спустившись на первый этаж в главный пивной цех, он стал действовать аккуратно. — «Всё время улыбалась мне, старалась держаться за руку, была более раскрепощённая что-ли, как ребенок… От той Сарвенте в первый день не осталось и намека, словно подменили… Странная она… И почему мне опять улыбаются? Я такой смешной?» — он фыркнул, подходя к злополучному месту. Он застыл в оцепенении, ведь здесь явно всё поменялось. — «Где половина арматуры?! И нет ни следов крови, ни того скользкого вещества, ничего нет, даже показателя моего тогдашнего присутствия» — Рув стал спокойно и осторожно идти сквозь коридор арматуры. Пару капель крови по дороге он всё же отыскал, а рядом с тем местом ещё и обнаружил забытый пакет с хлебным изделием. Он взялся за ручки пакета и вынул оттуда хлеб. На его удивление изделие было свежим, словно его не оставляли на пять дней на полу. — «Значит, здесь правда время не течет или идет, но слишком медленно. Хлеб словно испекли часа два назад. Но… почему тогда цветы завяли?» — мальчик выложил их, раскладывая на холодной плитке перед запертой дверью. — «Тогда соберу другие, новые…» Рув убрал обратно хлеб и на полуприсяде вышел из коридора, бешено стуча сердцем. — «Очень жуткое место, больше сюда не вернусь» Он покинул стены заброшенного завода, идя понурым домой. Его, конечно, радовало появление первого настоящего приятеля, а впоследствии и лучшего друга, но сейчас он ждал строгого выговора отца. Возможно, что до конца месяца Рув не увидит белый свет и не сможет встретиться ещё раз с Сарвенте. Он хмурился, пытаясь предугадать варианты развития событий по возвращению домой. Проходя кварталы, мальчик сорвал с местной клумбы пахучие гиацинты небесного цвета. Он зажимал их в руке, пока поднимался по лестнице к квартире, а затем слабо постучал. Ответа не последовало. Рув снова постучал, на этот раз громче. За дверью послышалось шуршание домашней обувью и поскрипывание петель, затвор с цепью были убраны и железная дверь отворилась. По недовольному лицу отца сразу можно было сказать, что он выпил успокоительное и готов был прибить на месте мальчика любым предметом, что попадется под руку, оставляя на его месте мокрое пятнышко. Мальчик протянул цветы и пакет тому. Мужчина молча отступил назад, кивнув головой на кухню, но принимая подарки из его рук. Рув молча опустил голову и прошел на кухню, так же помыв там руки. Он сел на стул у стены, прислоняясь к той головой. К тому времени вернулся отец с прозрачным стаканом в руке, в котором находились миниатюрные гиацинты с водой. Маленький букетик он поставил на середину крохотного кухонного столика. — Вот зачем ты меня доводишь? Я у тебя один, а если я склею ласты** из-за тебя, кто о тебе заботиться будет? Не ценишь ты меня совсем. — он сел на кухонный стул без спинки, глядя на виноватый вид сына. Он пододвинул ближе к нему тарелку супа и уже нарезанный хлеб. — Ешь. В больнице тебя совсем не кормили. Рув кивнул и принялся за обед, не поднимая глаза на отца. Тот же сидел и изучал сына фирменным тяжелым взглядом. — У тебя замысловатая повязка. Дай угадаю, это тебе твой друг подарил, к которому ты так сегодня рвался, что даже сбежал из дома? — он скрестил ладони на столе. — Да… это он мне подарил — мальчик доел суп и встал. — Спасибо за обед, я пойду в свою комнату. Мужчина вздохнул и сказал что-то по типу «иди уже», и Рув выскочил из кухни, забегая в свою комнату. — «Я ожидал, что отец будет в ярости. Но он так спокойно отреагировал, неужели что-то случилось? Где мой дневник, мне нужно записать свои наблюдения, слишком много информации, которую я могу забыть…» Он обыскал всю комнату, уже раздражённый направился в зал в поисках дневника, где впервые столкнулся с этой женщиной, но не нашел его во всей квартире. Спросил у отца, но и тот его нигде не видел, даже на глаза не попадался. — «Неужели она его взяла с собой?» — Рув стал рассуждать логически. — «Бред. Зачем ей это? Она могла взять что угодно, но взяла дневник сына, о котором даже не заботится?» — он усмехнулся своей наивности. — «Нет, не бред. Всё слишком логично складывается»