Дурное начало

…а точнее, с гор. Если еще точнее, с одной конкретной горы на юго-западе Поднебесной. Никто не знает, где именно она находится. Никто не сверял по картам. Путь туда был известен только тем, кто однажды там уже бывал — и все там видел. Сяо Синчэнь и его шисюн видели на той горе даже больше — они никогда не спускались с нее с тех пор, как наставница забрала их из мира людей в свой мир. И если уж совсем начистоту, ну как тут не взвыть от скуки? Сяо Синчэнь никогда не выл и не жаловался, ни луне, ни другим природным явлениям. Он был очень хорошим мальчиком — старательно учился, никогда не отлынивал от работы и даже не дрался ни разу без официального разрешения на поединок от учителей. А вот его шисюн любил «знатно поразвлечься». Обычно список этих развлечений включал в себя охоту на несчастных фазанов, на свою беду облюбовавших северные склоны, или изготовление вина из перебродивших диких ягод — и исключительно в тайне, хотя вино вовсе не было запрещено для взрослых заклинателей, но почему-то так становилось вкуснее. Но это дела обыденные, а создание всевозможных неприятностей было его любимым занятием в свободное время. Высокий уровень совершенствования обеспечивал массу такового для претворения всего этого в жизнь. Наставница ругала его по-страшному, но и любила явно не меньше. - А-Ин, — то ли грозно, то ли ласково сказала Баошань-санжень не далее, как в то самое памятное утро. — Твоей неугомонной натуре никак не поместиться в наших скромных владениях. Тебя слишком много — даже в пещерах для уединенных медитаций слышен то твой смех, то твои... шутки. После этого она глянула на Сяо Синчэня, и тот залился краской. Он был страшно смешлив, так что если его шисюн шутил, шуму от них двоих и впрямь хватило бы на две такие горы разом, и еще на холмы у реки бы осталось. И Вэй Усянь предложил спуститься с горы и уйти к людям. Насовсем. - А-Чэнь, подумай сам, — сказал он, потирая ухо, за которое его оттаскала наставница, настроенная по обыкновению крайне решительно. Ухо горело, как и обида в сердце. — В миру мы сможем помогать слабым, спасать людей от зла и скверны, можем принести пользу! С каждым новым словом, вырывающимся из него с яростным пылом, достойным сына Цансэ-санжень, Вэй Усянь воодушевлялся все больше и больше. И Сяо Синчэнь прекрасно знал, почему. Он и сам втайне мечтал однажды покинуть гору. Встретить людей, которых совсем никогда раньше не видел. Поесть необычной еды, выпить лучшего вина, погулять в городах — настоящих, как из книг. Посмотреть на новые пейзажи. Они с шисюном частенько взбирались на высокие деревья и глядели вниз, на леса и равнины, раскинувшиеся у подножья их горы, насколько хватало взгляда. Учителя ругались — мол, хватит пялиться в никуда, лучше бы медитировали или тренировались с мечом. Кто в юные годы не грезил о великих свершениях и подвигах, воспетых в веках, снисходительно говорили эти двухсотлетние мужи, казалось, корнями проросшие в горную землю да камни. И никто из них не воспринимал юнцов всерьез. Вэй Усянь хотел вернуться — туда, откуда родом был его отец, где они с его матерью познакомились и полюбили друг друга. Туда, куда когда-то спустилась с горы она — и где нашла свой печальный конец. Сяо Синчэнь хотел отправиться — вперед, туда, где еще не был, где не знаком каждый куст, где все ново, но при этом все такое же. Наставница чаще прочих бывала в мире смертных, и она говорила, что там «все то же самое, только хуже». Сяо Синчэнь нисколько не сомневался в ее словах — просто хотел испробовать это самое «хуже» на себе. На горе все было «таким, как нужно» на протяжении никак не менее тысячи лет. Один и тот же вкус целебного отвара, одни и те же белые одежды, лишенные красок — ведь даосы не тратили время на глупости вроде окрашивания ткани. Одни и те же практики да тренировки, и так день за днем. Когда наставница приходила из мира людей, на ней бывали такие цвета и узоры, что захватывало дух! Смеясь, она наставляла: «А-Чэнь, это же дешевое рубище, в таком даже служанке будет стыдно показаться на глаза императора!». Конечно, она лукавила — ее никогда нельзя было обвинить в плохом вкусе, и кем бы она не притворялась в пути, плохо она не выглядела никогда. Белые волосы привлекали внимание, поэтому она всегда надевала старенький походный плащ с большим капюшоном, скрываясь от любопытных взглядов. Но, видимо, не везде можно было находиться, не сняв плащ, чтобы не показаться грубой, поэтому приходилось импровизировать. На горе разрешалось танцевать при луне в одном нижнем платье (если не холодно и очень хочется), и рисовать весенние картинки (в свободное от отработки каллиграфии время), даже упражняться в парном совершенствовании, не отбив поклоны (если это не грозит внебрачным потомством) — но только не быть грубым. Возможно, именно поэтому они, мальчишки, воспитанные на рассказах о подвигах заклинателей-героев (древних для них и добрых знакомых для Баошань-санжень и других старших), победивших Тяньгоу, и Башэ, и обуздавшие алчность Чань Чу силой небожителей, вскоре попросили у наставницы дозволения уйти в суетный мир, чтобы привнести в него немного ее света и мудрости. Она вздохнула, отпила чаю из изящной чаши, подаренной кем-то неназываемым много сотен лет назад, поправила складки широких рукавов и сказала, что этого и стоило ожидать. Что Сяо Синчэнь — ясный лунный свет и ласковый ветер, а Вэй Усянь — неукротимый пламень чистой как подводные течения души. Что вместе они, несомненно, прославятся и принесут немало пользы простым людям. «Будьте вместе, — наказала она, когда все уже было решено, а дорога в ближайшее поселение смертных навеки отпечаталась в их умах с одним лишь ее прикосновением, — не расставайтесь, и тогда вы сможете позаботиться друг о друге«. Это значило «поодиночке вы полные тупицы и не протянете и до следующей весны», но отправляющиеся в бесконечное странствие и без того это знали. Напоминания были излишни. «Спасибо вам за все, шифу», — склонились они в земном поклоне, не сговариваясь. Их провожали все от мала до велика, и даже деревья, старые приятели, казалось, тянули ветви вслед. Вэй Усянь все махал и махал рукой, неразумно идя спиной вперед, а Сяо Синчэнь упрямо не оборачивался до поворота, но до последнего отслеживал вспышки знакомой ци, пока те совсем не погасли, оказавшись слишком далеко — даже для его с Шунхуа способностей. Они с Вэй Усянем стали обычными путниками, которым теперь уж никак не вернуться домой. И нельзя было сказать, что их не предупреждали. ***