Счастье возможно

      Легли они в одну кровать, потому что, во-первых, они женатые, а во-вторых, Гере было очень страшно. Смазав ее суставы гоблинской мазью, Герман помог девочке переодеться в теплую пижаму и принялся рассказывать сказку. Гера все больше становилась девочкой, так, видимо, защищаясь от болей. Девочка достаточно быстро уснула, прижавшись к Герману.       Ночью Геру мучили кошмары, она плакала, кричала, пыталась закрыться скрюченными в судороге руками. Мгновенно проснувшийся Герман обнял ее, переворачивая на спину, и принялся будить легкими движениями, чтобы не напугать еще сильнее. Синие глаза распахнулись, но девочка еще не поняла, что это был только сон, она тихонько скулила «не надо, не надо, не надо» и сжималась так, что у Германа едва не остановилось сердце. Но объятия, поцелуи и уговоры помогли, и Гера наконец поняла, что она в безопасности.       — Так страшно, — прошептала девочка. — Просто жутко… Ничего не могу с собой поделать.       — Мы справимся, любимая, — сказал ей Герман. — Мы обязательно справимся, поверь мне.       — Я… — смущение девочки было видно даже в почти полной темноте спальни. — Я, кажется… ну…       — Тише, тише, сейчас мы все исправим, — проговорил Герман, поняв, что случилось. — Не надо плакать.       Он быстро переодел свою Геру и усадил на кресло, чтобы палочкой высушить кровать. Девочка настолько сильно испугалась во сне, что не выдержала, поэтому и смутилась, но Гермиона видела и не такое, поэтому Герман просто переодел свою девочку и потом уложил обратно в кровать, чтобы она могла спать дальше. Такое происходило очень редко, обычно больно становилось быстрее, чем приходили кошмары, а вот сегодня кошмары успели первыми. Кошмары, в которых девочку, мучающуюся от боли, больно били звери в человечьем обличье.       Гера расслабилась и достаточно быстро уснула, чтобы под самое утро проснуться от сильной боли в руках и ногах. Она сумела не разбудить Германа, а только вытянулась, закусив губу, и терпела, терпела, даже когда из глаз потекли слезы. Гера терпела, чтобы дать отдохнуть своему мальчику, которого уже очень сильно любила. Герман, как будто что-то почувствовав, перешел в состояние бодрствования, чтобы увидеть вытянувшуюся струной девочку, прокусившую себе губу от боли.       — Хулиганка маленькая, — проворчал он, доставая мазь и часто моргая, чтобы прогнать сонную одурь. — Ну почему не разбудила?       — Я… чтобы ты… — прошелестела девочка, не в силах даже пошевелиться, настолько сильной была боль. Она просто боялась, что будет еще больнее, оттого просто замерла.       — Глупый котенок, — вздохнул Герман, смазывая суставы: стопы, коленные, тазобедренные, лучезапястные, плечевые. — Нельзя терпеть боль, нужно сразу будить, понимаешь?       — Прости, — заплакала девочка, вообразившая, что мальчик сердится. — Я больше не буду, отшлепай, только не сердись.       — Не сержусь я на тебя, — поцеловал ее мальчик. — Я тебя люблю и шлепать не буду. И никто больше не будет, никогда.       — Ты самый лучший, — обняла его Гера, которую медленно отпускала боль. — Самый-самый…       — Спи, маленькая, — погладил Геру Герман, мучительно переживая ее боль. — Спи, моя хорошая, завтра у нас непростой день.

***

      До утра Гера смогла поспать, но проснулась опять от боли. Правда, в этот раз разбудила Германа, потому что ей было очень стыдно. Он же за нее беспокоится, а она… Поэтому разбудила и сказала, что больно.       — Умница ты моя, — похвалил ее мальчик, аккуратно снимая пижаму с девочки и смазывая суставы. Почему-то Геру не смущало то, что Герман видит ее всю, моет, смазывает. Гарри внутри принял тот факт, что сам не может, а девочке была приятна ласка, любая ласка. Она вся тянулась к ласке…       — Я тебя люблю, — тихо сказала Гера, прижимаясь к Герману, который сейчас одевал ее, как куклу, ведь сама она не могла. Она даже поесть сама уже не могла — пальцы не держали вилку.       — Я тебя тоже люблю, — улыбнулся ей Герман, так ласково-ласково, отчего захотелось даже помурлыкать.       Пересадив девочку осторожными, мягкими движениями, чтобы не доставить лишней боли, мальчик отвез ее сначала в туалет, а потом и чистить зубы. Если в туалет — это просто смущает, потому что она просто не может надеть белье обратно, то зубы — это больно, пальцы с большим трудом держат щетку… Поэтому нужна помощь. Это страшное ощущение — абсолютной беспомощности, когда не можешь ничего.       Герман уговаривал Геру, играл с ней в принцессу и в маленькую девочку, и от этой игры становилось легче. Что будет, если итальянский доктор Кастори не сможет помочь, думать совершенно не хотелось. Ведь это может сломать его любимую, которой становилось все тяжелее делать что-либо. Казалось, что болезнь прогрессирует, и скоро она просто не сможет двигаться. Но рядом был Герман, он всегда был рядом и внушал надежду на то, что ее не бросят, не выкинут, что она все еще кому-то нужна.       Это необходимо для таких детей — быть важными, знать, что несмотря ни на что, помогут, не бросят. Что проснутся ночью и будут согревать суставы, мазать мазью, колоть уколы, только бы мальчику или девочке стало полегче, только бы пропали слезы из этих глазок. Знать, что ты нужна. Даже такая… беспомощная. Если же этого нет, если вместо родных рук — приют для инвалидов, если вместо близкого человека — медсестра, пусть самая добрая и понимающая, то ребенок часто обречен.       Закончив с умыванием, двинулись на завтрак. Почему-то Гера не доверяла себя мыть домовикам, а только Герману. Она, в принципе, доверяла только ему, зато полностью, без оглядки. Девочка приняла себя такой, какой была — со своими проблемами, болью и мальчиком, который ее спасал еще до того, как…       — Давай я тебя покормлю? — улыбнулся ей Герман, помнящий о том, как ей трудно взять вилку в руки. Первая истерика на эту тему была еще свежа в памяти.       — Давай, — задорно улыбнулась в ответ Гера, потому что сейчас у нее ничего не болело и хотелось подурачиться.       — Вот летит самолетик, несет хорошей девочке покушать, — мальчик начал игру, поднося кусочек на вилке.       — Ам! — с готовностью сказала девочка, аккуратно забирая кусочек губами.       Мадам Маргарет не уставала наблюдать за тем, как Герман кормит свою Геру, какие слова находит, как играет, лишь бы она не чувствовала себя абсолютно беспомощной, лишь бы не плакала. Маргарет поражалась тому, сколько терпения у десятилетнего пацана, прошедшего уже через смерть, а еще — откуда у него такой опыт. Женщина видела, что мальчик это делает привычно, как будто всю жизнь воспитывал маленьких детей. Вот и завтрак закончился, улыбающаяся девочка пьет чай, заедая его своими любимыми трубочками.       — Дети, мы с вами сейчас порт-ключом перейдем в лондонский аэропорт, потому что международный ключ слишком долго делать, хорошо?       — Хорошо, — кивнул Герман. — Ты как? — спросил он Геру.       — Лучше всех, — улыбнулась девочка. — Только никто не завидует.       — Глупые, потому и не завидуют, — обнял ее мальчик. — Ты у меня самая лучшая.       Хлопнул порт-ключ, и они перенеслись в одно из помещений аэропорта, чтобы потом двинуться к стойкам регистрации и дальше… Герман порадовался тому, что предполетный контроль безопасности еще не ввели, а Гера вертела головой, разглядывая аэропорт, она видела его впервые в обеих жизнях.

***

      С креслом в самолет всегда было не самой простой задачей: оно просто не пройдет по проходу, даже детское, поэтому Геру на ее место занесли на руках — сотрудник аэропорта уговорил девочку разрешить ему это сделать, отметив, как она боится, но делал все мягко и осторожно.       — Ваша дочь очень боится мужчин? — спросил он мадам Маргарет.       — Нет, она просто мало кому доверяет, у нее редкая болезнь, и долгое время врачи считали ее симулянткой, — вздохнула Маргарет.       — Шанс на излечение есть? — поинтересовался он и тяжело вздохнул, с сочувствием глядя на девочку, которая уже вцепилась в своего, наверное, брата.       Самолет зарычал и засвистел, Герман повернул Геру так, чтобы ей не стало плохо на взлете, после чего девочку вжало в спинку, и через некоторое время она увидела в круглом иллюминаторе удаляющуюся землю. «Вау», — подумал Гарри, а девочке стало страшно. Герман обнял Геру, даря ей покой, после чего девочка задремала. Она очень уставала в последнее время, даже не понимая, отчего. Хотя сегодня-то как раз понятно — ночь была не из легких.       Воздушный корабль устремился в Рим, везя в своем чреве маленькую нездоровую девочку и ее огромную надежду.