Наше лето

      Серый нарвался.       Он любил это дело. У Серого понятия о жизни были не пацанские, не детдомовские даже, а свои собственные какие-то. Олег их не понимал, но услышав, что дело идет к мордобою, вздохнул и полез разбираться.       Пацаны – Костяшка, Лысый и Орех, поймали каких-то жаб, и пытались их надуть сигаретным дымом. Жабы выдохнуть не могли, и, естественно, в итоге лопались. Мерзко и жестоко, но гогот стоял лошадиный, видимо, еще и весело. А Серёжа, проходивший мимо, так не посчитал, и сделал замечание. Попросил оставить квакушек в покое.       Его сначала зажали, пообещав накурить следующим, потом реально попытались впихнуть в рот сигарету, держа руки, ноги и голову, а когда Серёжа вывернулся, лягнув Лысого по коленке, начали валять его по земле, тягая за рыжие волосы. Олег подошел незаметно, подобрал камень, такой, чтобы не убить, но испугать. Он не отводил взгляда от Серёжи, которым протирали землю, но это было всего лишь унизительно, Серого пока не калечили, так что Олег не спешил. И, когда Костяшка поднял белобрысую башку, запустил в нее камнем.       Костяшка пошатнулся. На виске появилась кровь.       - Волк! – заорал Лысый, и, бросив Серёжу, ломанулся к блокам, – Волк камнем бросил в Саню!       Олег присел, и взял еще один камешек, поувесистей.       - Не надо, - пробормотал Орех, испуганно моргая.       - Не надо? – переспросил Волков, подходя к ним. Орех попятился, Костяшка все еще моргал, держась за голову, – а на одного втроем, это нормально?       - Волк, да мы ж его не ударили ни разу, чё ты… - заскулил Орех, – ну, потискали, так мы ж по-дружески…       Олег схватил его за майку и замахнулся. Костяшка закрылся руками, Орех пискнул, зажмурил глаза, вжал голову в плечи. Все знали – Волков отбитый, он в таких детдомах побывал, о которых многие только слышали в страшных историях. И ссориться с ним боялись, на самом деле.       - Я говорил, Разума не трогать? – спросил Олег, – я говорил, что я кровь за кровь буду брать?       - Да блять, если бы ему ебало разбили, я понимаю! – взревел Костяшка, – а тут чё?! Он первый полез, ваще! Шел бы и шел, его бы никто не тронул!       К ним уже бежали воспиталка и Лысый. Олег бросил камень на землю и спрятал руки в карманы. Наказания он не боялся.       Тамара Семёновна (она же Семка) ни в чем себе не отказывала: дала подзатыльник, оттягала за уши, и наорала так, что даже девчонки и мелкие пришли посмотреть. Угрожала опять колонией для несовершеннолетних, ментами, ремнем. Олег на последнем фыркнул, не сдержался, и воспиталка захлебнулась ором.       - Били уже, не помогло, – весело сказал он. Получил пощечину, хлесткую и унизительную, и щеку закололо.       - Тамара Семёновна! – вдруг закричал кто-то, – давайте отойдем на пару слов!       Олег угрюмо смотрел себе под ноги. Наталья Валерьевна, вторая воспиталка, отвела Семку в сторону, и что-то ей сказала. Та, ворча, разогнала балаган, и увела, наконец-то, Костяшку, у которого уже и кровь не шла. Олег, Серёжа и Наталья Валерьевна остались одни.       - Олег, мы разговаривали с тобой о хамстве, правда? – спросила она, – а еще о драках, и о способах решать конфликты.       - А че, мне нужно было смотреть, как моего друга возят мордой по траве, и разговаривать с ними? – прорычал Волков. Оглянулся на Серёжу, все еще лежащего ничком, на его дрожащие плечи, и понял, что Разум, видимо, не успел, пацаны хлопнули и вторую жабу. За себя Серёга никогда не плакал, даже когда было очень больно – в нем был, как стержень металлический, не гнущийся, Олега это всегда поражало. Сколько Серого ни пиздили, сколько его не унижали – терпел, молчал, не показывал обидчикам слабости из глухого упрямства, но если ранили кого-то другого на его глазах, более слабого – рыдал, как девчонка, навзрыд. Наталья Валерьевна тоже посмотрела на Серёжу, потом вздохнула.       - Олег. У людей лицо, а не морда.       - Угу, – проворчал Волков, пряча руки в карманы, – еще скажите, что эти дауны не говна куски.       - Олег!       - Волче, ты с женщиной разговариваешь, – прогундосил Серёжа, вытирая лицо. Он сел и принялся вычесывать из волос траву, – извините его, Наталья Валерьевна. Это он из-за меня.       - У него своя голова на плечах, Серёж, не защищай, – строго ответила воспиталка. Олег насупился, – если ты в состоянии отвечать за свои действия, то почему Олег не должен?       - Накажите? – вскинулся Волков.       - Разумеется.       - Ну, еще бы.       - В том, чтобы защищать своего друга, нет ничего плохого, – сказала Наталья Валерьевна, – но методы, Олег, имеют большое значение. Ты назвал Сашу, Вову и Андрея даунами и куском говна, бросил в Сашу камнем… скажи, а чем тогда ты лучше них?       Олег оторопел. От возмущения не хватило слов… а Разум молчал, чесал свою гриву, как будто не при чем.       - Чем я… да вы че… Наталь Валерна, – пробормотал он, чувствуя, что глаза щиплет от обиды, – я никогда, никогда на слабого руку не поднял. Я никогда не… я только защищаю! Зачем вы так, а? Вы знаете, что Разума обижают, потому что он странный! Сами учите, что надо заступаться за других, а теперь я плохой оказался?!       - Обидно? Еще обиднее будет, когда вырастешь, и поймешь, что ничем не лучше обидчиков, потому что поступал так, как и те, против кого ты боролся, – сказала воспиталка, – сегодня будешь мыть душевые. И никакого сладкого целый день. Серёжа, ты…       - Все хорошо, – ответил Разум, вставая с травы. Олег засопел и отвернулся, – а можно мне с ним?       - Нет, Серёжа, Олег должен подумать о своем поведении.       Да че тут думать.       Олег драил маленькие, белые от кальция, краны. На улице стояла духота, в душевых еще и влажность была дикая, Волков весь вспотел. Даже малышня на улице не визжала, наверное, разогнали по комнатам, чтобы солнечный удар не накрыл…       Шлепнули босые ноги. Оглядываясь, в душевую забежал Разумовский, улыбнулся, и сел на деревянную полочку, поджимая колени к груди.       - Че надо? – спросил Олег, шмыгая носом. Он все еще был обижен и зол.       - На, – сказал Серёжа и пихнул ему барбариску. Олег покосился на конфетку и отвернулся.       - Не надо, – пробурчал он, – я наказан.       - Я все равно оставлю, завтра съешь, – ответил Серёжа, – тут так жарко.       - Везде жарко, лето.       Разум покачал ногой. Олег, сопя, тер кран.       - Знаешь, почему я не дерусь никогда? – спросил Серёжа, ни с того, ни с сего, – я же тоже мальчик, и в нос дать могу. И кусаюсь больно… одному парню даже кусок кожи откусил. Он хотел меня за язык схватить, а я испугался… мне, пять, что ли, было? Давно.       - И почему?       Серёжа прижался затылком к деревянной стене. Солнце подсвечивало рыжие волосы, превращая их в золотые ниточки. Олег понял, что засмотрелся – отвел глаза.       - Потому что, если бить в ответ, будет драка.       - А если не бить в ответ, то побьют тебя одного.       - Это крайний случай. Я стремлюсь к минимуму избитых. Я лучше убегу или спрячусь.       - Тогда про тебя скажут, что ты ссыкло, и не мужик. И за свои слова постоять не можешь.       Серый звонко фыркнул.       - Да плевал я, кто что скажет. Вот, ты, – он склонил голову к плечу, – считаешь меня ссыклом и слабаком? – Олег покачал головой. Он считал Серёжку не от мира сего, припыленным чуть-чуть, и только, – тогда, я не понимаю, зачем доказывать что-то Костяшке или Ореху. Или Лысому. Кто они мне такие? Я их презираю и ненавижу.       - Серёж, я плохой, да? – тихо спросил Олег. Он бросил губку и сел на корточки, пряча лицо в коленках, – я такой же, как и Костяшка, да? Как Жиробас? Я… да, я тебя не обижаю, но я тоже бью, я не умею, как ты, понимаешь? Во всех детдомах, где я был, не выживают, если не дают сдачи. Я потому и боюсь… - он потер затылок, - что если я зубы не покажу за нас двоих, тебя эта мразота однажды прибьет. А так, пусть бояться, лишний раз не полезут… и я не могу жалеть каждого крокодила, как ты… я вырасту, и стану преступником, да?       - Нет, нет, ты что! – воскликнул Разум, – ты добрый, ты хороший, Олежик, ты очень хороший! Ты не станешь преступником! – Волков повернулся, жалобно глядя на него, – ты… ты просто не знаешь, как надо по-другому, – уверенно сказал Серёжа, и, подбежав к нему, взял за плечи, – ты же курить с Ромкой и Витькой ходишь, и с Костяшкой вы в карты играете, и… и с Жирным дерешься! Но я знаю, что ты хороший, потому что умеешь защищать.       Он обнял Олега за шею. Волков, дрожа от переполнивших его чувств, обнял в ответ, крепко сжимая в кулаке Серёжину футболку.       - Ты привык просто, - шепотом сказал Разум, - и я еще, за мной надо смотреть. Извини, Олежик.       - Да ниче, – просипел он, – я сам тебя выбрал. Не бросать же теперь.       Серёжа хмыкнул.       - И вообще, - продолжил он, - не надо тебе дружить с Витьком и Костяшкой, ты от них плохого набираешься. Давай больше дружить с Игорем?       - Да ну, он взрослый…       - Так лучше! Он столько знает, сильный, крутой. И добрый. Давай, правда? Вот, как только получится, пойдем к нему в гости!       Олегу вспомнил, как золотились на солнце темно-каштановые кудри, и, покраснев, отпустил Серёжу.       - А вдруг Игорь перехочет с нами дружить? – спросил он, отворачиваясь.       - Не перехочет! – твердо сказал Серёжа.       - А если он узнает, что я… о том, как я себя вел, как ты думаешь…       Разум звонко фыркнул.       - Я думаю, что если ты не будешь вести себя, как пацаны, – сказал он, улыбаясь, – то Игорь не подумает о тебе плохо. Наоборот, он скажет: "Олежа, ты крутой! Оставайся моим другом навсегда! ".       Волков слабо усмехнулся.       - Да уж, догонит и опять скажет…       - Посмотришь, – Серый забрался на свою полку и опять свесил ногу, – ну, ты мой дальше, а я подожду тебя.       - А помочь не хочешь?       - Тебя наказали, не меня.       - Так, из-за тебя!       - Из-за себя. Надо было умнее быть.       - Когда тебя в друзья выбирал, – проворчал Олег, поднимая губку, – вот, когда мне умнее надо было быть.       Но это он не всерьез, потому что уже столько лет прошло, а Олег еще ни разу не пожалел об этом выборе.       Ему восемь, и соцработник привезла его в новый детдом. Корпус был старым-старым, но вокруг было чисто, и дети все выглядели не так, как в старом приюте, где Волков провел последние четыре месяца – симпатичные, в хорошей одежде, смотрели настороженно, но без агрессии. Олег нес папку, где были все его документы, и, шевеля губами, повторял: "Меня зовут Олег Дмитриевич Волков..."       Почему-то он очень боялся забыть свое имя.       Соцработник ушла в кабинет к директору, а нянечка отвела Олега его в комнату, где стояло пять кроватей - три были расстелены, а две нет. Она сказала Олегу выбирать, и он сел на ту, что была ближе к шкафу. К тому же, на соседней кровати, между шкафом и стеной, сидела девочка с книжкой.       Симпатичная девочка, с большими синими глазами, рыженькая, в сиреневом свитере. В старом детдоме нельзя было, чтобы девчонки и мальчишки жили в одной комнате, а тут оказалось, что можно. Олегу нравились девчонки, поэтому он даже обрадовался. Пытаясь выглядеть солидно, он сложил свои вещи в шкаф, уложил на тумбочке пожитки - зубную щетку с пастой, расческу и теннисный мячик, и потом подошел к кровати девчонки. Та насторожено посмотрела на него из-под челки.       - Смотри, че у меня есть, - сказал Олег, вытягивая из-за ворота майки отцовский кулон, - это мой символ.       - Что это? - подала голос девчонка.       - Волчий клык.       - Он же не настоящий...       - Да ты что, он железный! Тяжелый. На, потрогай, - Олег присел на кровать, и, не снимая, переложил кулон на чужую, маленькую ладошку. Девчонка неуверенно взвесила клык и округлила глаза, - а? Классный, скажи?       - Очень классный. Но ты его спрячь, старшие забрать могут, - прошептала она. Олег улыбнулся.       - У меня не заберут, я за него убью любого, - сказал он, пряча кулон под свитер, - но тебе дам поносить, если хочешь.       Девчонка несмело улыбнулась в ответ.       - А я... рисовать люблю. Хочешь, покажу? - выпалила она. Олег кивнул и девчонка полезла в тумбочку. У нее были забавные полосатые носки, а джинсы на коленках были испачканы травой. Она вытащила из тумбочки альбом и открыла перед Олегом.       - Это что, тетя голая? - пробормотал Волков. Девчонка хихикнула.       - Это Венера! - ответила она, - ну ты темный, это греческая богиня любви! И есть такая картина, "Рождение Венеры" называется!       - А Венера - это не планета? - уточнил Волков, крутя рисунок, - нет, красиво, но...       - Эх, ты, - снисходительно бросила девчонка, и вытащила из альбома потрепанную открытку, на обороте которой была напечатана картина, - вот, смотри.       На картине была нарисована женщина, стоящая в раковине посреди моря. Ее окружали какие-то люди - кто-то пытался накинуть на нее покрывало, какой-то дядька дул на нее, раздувая щеки... но женщина, красивая, с огромными глазами, рыжеволосая, улыбалась нежно и спокойно, как будто не замечала никого. Она была без одежды, но, в отличие от теток в журналах, которые Олег видел у старших в старом приюте, в ней не было ничего противного и стремного. На нее хотелось любоваться.       - Это Венера? - спросил Волков тихонько, - так это ее ты рисовала?       - Рисовал, - поправила девчонка, - я мальчик.       Олег оторопело перевел на него взгляд. Не-девочка смутилась и пожала плечами.       - Мальчик?       - Ну да, а что? - проворчал тот, закрывая альбом и съеживаясь, - а ты решил, что девчонка, что ли?       Волков почувствовал стыд, хотя в том, чтобы быть девчонкой, он не видел ничего плохого. И, какая разница - ему же рыжие волосы понравились, свитер и глаза... он выпрямился и протянул руку.       - Олег Волков. Давай дружить?       На него недоверчиво посмотрели, но Олег ждал, и мальчик оттаял, неуверенно пожал его руку своей маленькой ладошкой.       - Сергей Разумовский, - пробормотал он, пряча взгляд, - ну... давай, если хочешь. А почему ты сказал, что Венера - это планета?       - А пойдем к Игорю прямо завтра, с утра? – вдруг спросил Серёжа. Олег еще дулся, поэтому не стал отвечать вслух.       Кивнул.