Туманная радуга

То самое, чего не ожидал никто. В данной главе будет POV от Бакуго!

      Приехал домой и переодел куртку на более тёплую, взял пару новых свитеров, чтобы не возвращаться сюда на следующей неделе, был поцелован мамой в лоб и попрощался с папой рукопожатием перед выходом.       В электричке было почти безлюдно, на часах в смартфоне показывало «22:01», в ЮЭЙ уже вот-вот будет отбой, как хорошо, что в этой академии установлена система распознавания для пропуска на территорию. Не думал, что в этой унылой и пустой электричке привычно сидеть в соц.сетях может стать настолько скучно, что я полезу в телефон читать о тех самых новостях. Да-да, всё это время мне правда было безразлично. Только вот сейчас, когда я понял, что еду в ЮЭЙ один, без него, и что теперь мы с ним явно долго не встретимся, мне не по себе. Я поступил как идиот, я сделал тебе больно и неприятно, но и ты меня пойми — терпеть это невероятно больно. Интересно, я один задумываюсь, может стоит всё прекратить? Может стоит отпустить всё сейчас, пока я не люблю тебя так глубоко и сильно, как ты когда-то любил Хитоши? Или, быть может, по-прежнему любишь. Да, наверняка так и есть, только… Твою мать! Не надо позволять и разрешать целовать себя, если ты ещё не отпустил свою прошлую любовь! Так делать, блять, неправильно!       Внутри расходится жар от злобы на всё в этом мире. Пальцем тыкаю в экран, чтобы повнимательнее прочитать новости и понять, с чем я вообще имею дело. Но ничего особо важного не нахожу. Вот они — восемь школьников, вот их причуды. Вот вопрос о том, куда делся Инаса Йоараши, который был похищен одновременно с остальными, кроме Шиндо, числившимся пропавшим аж за полгода. Вот и фотографии с камер видеонаблюдения. Все они — такие решительные, такие знающие свою цель — ограбить научный центр, все такие в крутых костюмах. Особенно у Шинсо — чёрный комбинезон с фиолетовыми вставками, карманами для всяких приборов, и ещё какая-то маска, закрывающая нижнюю часть лица. Блять. Надо тоже что-то делать со своим костюмом, улучшить его ещё круче, чёрт возьми. Скажу завтра об этом Всемогущему, может, он подскажет что-нибудь, он же всё-таки про. Вот они — их фотографии. И взгляд задерживается на одном «Ангеле» больше других. На Хитоши Шинсо. О да, я соперничал с ним ещё с детства. Только я всегда был лучше во всём. Во всех аспектах я всегда в любых группах оставался выше других, был самым популярным, за моё внимание постоянно шла борьба. Куда? Куда всё это делось сейчас? Куда, блять, всё это делось, когда в моей жизни появился разбитый Изуку Мидория, к которому я однажды совершенно случайно неровно вздохнул?       Мы все дружили, ещё и с другими детьми, и нам было весело. Я не знал тогда, что когда-то кто-то из нас влюбится в кого-то. Ведь зачем? Зачем? Зачем же я влюбился в тебя?       Сижу и смотрю на фотографию Шинсо. На это лицо, которое я видел с самого детства рядом. Да, иногда мы с ним очень даже неплохо общались, пока между ним и Изуку не случилась какая-то химия, и они потихоньку не отошли в тень, чтобы больше времени проводить вместе. Я всё понимаю. Правда. Просто им было интереснее друг с другом. Смотрю на его лицо и понимаю, что мне жаль, что всё так получилось. А знаешь, если бы ты не пропал, вы бы начали встречаться, по-любому, и у меня бы не было шанса. Я бы не открыл своё сердце Изуку, я бы не почувствовал, как он обнимает меня, нежно прижимаясь. Я бы не страдал так сильно, как сейчас, зная, что когда-то он закрывал глаза и представлял тебя.       Я целовал его веснушчатую спину в очередной раз на совместной ночёвке, это была одна из сраных пятниц. Всё было так хорошо, пока он не ляпнул еле слышное «Хито…», спохватываясь и тревожно оглядываясь на меня. Я не помню, как я это сделал, но схватил его лицо и вжал голову в подушку со всей силы. Я не помню этого, он рассказал мне позже, как он пытался докричаться до меня.

— Каччан, прости меня! Я не знаю, как это случилось, я не хотел… Я не хотел этого говорить, прости меня, пожалуйста, умоляю, прости меня!

      Благо родителей не было дома, и они не слышали криков Изуку, а после и нашего общего плача, ведь, услышав этот рассказ, я не мог сдержаться. Наверное, что-то внутри меня тогда сильно разбилось, и я перестал контролировать свою агрессию… Я сорвался на тебя. Я до сих пор сожалею о том случае, хоть ты и улыбаешься и говоришь, что всё в порядке. Я чувствую себя монстром за то, что позволил себе тогда.       Я сказал, что больше не потерплю такого, и услышал тысячу извинений, тысячу признаний в любви к себе — к Кацуки Бакуго. Но каждый раз… каждый раз, когда мне хотелось снова поцеловать его плечи — я боялся. Боялся, что Деку закрывает глаза и представляет на себе чужие прикосновения, чужие поцелуи. Мидория, ты думаешь, я такой бесчувственный? Ты думаешь, я не могу испытывать боли? Я могу. И я чувствую её. Я думаю, нам двоим стоит немного отдохнуть друг от друга. Что будет дальше, я не знаю, но я хочу только одного — чтобы перестало так болеть в груди, когда я думаю, что ты всё ещё любишь Хитоши.       Я закрываю статью и блокирую телефон, кидая его в свой карман куртки. Приезжаю на нужную станцию и лениво плетусь по ярко освещённой и пустующей тропе к ЮЭЙ. В общежитии я не встречаю никого бодрствующего, все спят. Тихо прокрадываюсь в свою комнату, раскладываю привезённые вещи в шкаф и собираю те, которые нужно будет увезти обратно. Тяжело вздыхаю, наконец-то опускаясь на кровать, уже переодевшись в пижаму. Мне хочется сейчас быть не здесь, а хотя бы в зале, хорошенько набить боксёрскую грушу, потому что некуда деть эту пассивную агрессию. Я очень зол и расстроен произошедшим. Я крайне зол на себя… Мысли о будущем пугают меня до чёртиков. Голову не выключить.       Лежу и ворочаюсь, время уже позднее, перешло за час ночи, но мне всё ещё не спится. Вспоминаю, как в лифте страстно целовал его, обнимал; но не получал отдачи. Чёрт… Быстро отвлекись… Отвлекись! Мысли медленно перетекают к делам — новый костюм. Надо думать над его улучшением, что же можно такого поменять? Удивительно, но мысли о рабочих моментах усыпляют мгновенно.       В назначенное время, в школьном коридоре я вижу героя номер один в Японии, он высокий, крепкий, и улыбчивый. Встречает меня широкой геройской улыбкой и ведёт за собой в учительскую. Я уже не знаю, что и думать. Натворил дел? Хотят исключить? Хотят поздравить за отличные успехи? Не знаю!       — Чаю? — он мило жмурится и протягивает кружку с налитым только что чаем из термоса.       Вообще-то не хочется, но я вежливо беру и отпиваю. Чай почти прозрачный, с лёгким цветочным ароматом и вкусом.       — Серебряные иглы, императорский чай, как раз на особые случаи, — объясняет Всемогущий.       — И что особенного в сегодняшнем дне?       Кроме того, что я не увижу эти веснушки и не поглажу тёмную макушку за школьным обедом.       — Юный Бакуго… Однажды юный Мидория случайно стал свидетелем моего самого главного секрета.       Тон Всемогущего внезапно упал, как и его накаченное тело, обратившееся сиюминутно в тело хрупкого, щуплого человека. От Всемогущего остались только блондинистые густые волосы, брови и голубые глаза с чёрными белками, потемневшими от ухудшающегося самочувствия.       — Чего?! — не понял я, подскакивая с дивана. — Всемогущий?..       — Юный Бакуго, послушай меня внимательно! — мужчина подложил к губам платок, ощущая как вот-вот может закашляться кровью. — Несколько лет назад я получил тяжёлую травму, из-за которой лишился возможности полностью задействовать потенциал своей причуды.       Тошинори Яги встал, снял свой пиджак и расстегнул рубашку, показывая мне своё ранение. Блять, выглядит так, будто он давно уже откинуться должен был. И Всемогущий рассказал про битву со Все-За-Одного. Рассказал, что боится, что не убил его тогда, что это может быть его рук дело. Рассказал о нём, о своей травме, из-за которой ему удалили лёгкое. Рассказал о своём лимите времени использования своей силы. Рассказал про «Один-За-Всех», про «Все-За-Одного». И я охуел. Я слушал и слушал, осознавая, как много скрыто правды от обычных людей. Смотрел на его уставшее лицо, которое он часто закрывал платком, на котором оставались кровавые пятна, и мне было его жалко.       — Воу, я и не знаю что сказать, — в итоге выдал я на долгий подробный рассказ.       Узнал, что Изуку открылся этот секрет раньше, и стало как-то ещё более грустно. Я для него, похоже, совсем пустое место, да? Он даже этого мне не рассказал. Ну, ладно, это можно понять, секрет Всемогущего — его кумира номер один… Это можно понять. Хватит загоняться…       — Почему вы не передадите эту силу Мидории, если вам нужен человек с несильной причудой? Почему я? Моя причуда очень сильна.       — Изуку не готов. Это займёт много времени, к тому же, он не горит таким же желанием стать героем, как ты. На всех занятиях ты стараешься больше всех, хоть иногда язвишь и ругаешься, но я вижу как ты силён. Ты трудишься больше всех, даже несмотря на то, что и так уже далеко впереди. Ты неплохо развил свою причуду в годы средней школы, так ещё и с самого начала курса начал усиленно тренироваться. Я вижу, как ты хочешь встать на ровне со мной, и я это поощряю, юный Бакуго. Мидория уже давно смирился с тем, что он — беспричудный, смирился и стал мечтать о другом — работе в полиции. И мне незачем отбирать эту мечту, к которой он плавно идёт.       — Вы думаете я выдержу? Две причуды?       — Ты очень силён. Твои результаты вступительных и последних экзаменов на выносливость и физическую подготовку в разы отличаются, потому что ты не стоишь на месте.       Да! Это так! И это заметил сам Всемогущий, чёрт подери! Да, блять! Я стараюсь! Я изматывался на тренировках, чтобы однажды встать с ним на ровне. И теперь что? Он предлагает мне… передать свою могущественную силу? Мне не верится. Будто это всё дурной сон, после которого я сейчас проснусь с сильным осадком на душе, потому что в реальной жизни — всё не так радужно.       Но я не просыпаюсь. Мы всё так же сидим в пустой учительской, оба пьём чай и говорим за причуды и мировой порядок. Я не знаю, сможет ли любой следующий день начаться лучше, чем этот?       — Юный Бакуго, я хочу передать тебе силу Один-За-Всех и как можно скорее, я… угасаю. Я уже не могу давать такой отпор, как раньше. Я хочу успеть подготовить и натренировать тебя, прежде чем я…       — Вы умираете? — мне внезапно стало всё понятно, и оттого грустно.       Я всё детство с остальными детьми смотрел все выпуски о символе мира, слушал его речи и думал, что когда-нибудь приду на его место. Я не знал, что мечтать — невредно, лишь знал, что, с ними, мечтами, стоит всегда быть осторожнее, ведь они могут сбыться. И сейчас он сидит рядом, высохший и вкусивший геройской деятельности, оказавшейся явно не такой уж и карамельной, как она выглядит для остальных, особенно для детей и подростков, стремящихся к идеалам, что создаёт геройское общество годами. А готов ли я жертвовать своей жизнью ради других? Готов ли я посвятить всего себя спасению чужих жизней, борьбе за мир? Я думал, что да. Думал, что это весело — иметь кучу фанатов и последователей, быть всегда в центре внимания. Получать много денег за то, что просто мутузишь злодеев и выгребаешь людей с мест катастроф. А сейчас я смотрю на разбитого, покалеченного Всемогущего, который кашляет кровью, но по-прежнему улыбается всем, через силу, через внутренние страдания, через свою прошедшую где-то мимо жизнь.       А что мне остаётся ещё? Я займу себя этим. Займу себя этим до конца и без остатка, чтобы отпустить тебя, Мидория. Если нам обоим плохо вместе — мы просто не должны быть рядом. Только я всё ещё надеюсь (и не перестану надеяться), что когда-нибудь снова будем эти «мы», что оно не закончится так.       Я допиваю этот дорогой чай из серебряных игл, который ради этой встречи притащил с собой Всемогущий, и соглашаюсь, видя, как мужчина облегчённо выдыхает. Видимо, у него совсем мало вариантов, раз он так радуется моему согласию. Что ж, теперь мне однозначно нельзя его подвести.

***

      Мы с Изуку перестали общаться, убрали из своих соц. сетей статус «влюблён», перестали здороваться на улице, и даже, уезжая в одном вагоне, сидели на разных сторонах. Я видел, как иногда он украдкой пялился на меня, да и что скрывать, я тоже. Не могут из головы выйти эти изумрудные глаза, эти дурацкие веснушки. Сидел и смотрел на него, в эту сраную пятницу, когда периодически люди закрывали своими тушами обзор на него. Сидел и злился. Несправедливо, что люди, которые были так близки когда-то, в одно мгновение оказались чужими.       Спустя две недели, находясь дома, я не выдержал и сдался первым. Я хотя бы попробую. Я не могу жить в неопределённости!

Каччан: Я не хочу быть тебе чужим. Давай хотя бы вернёмся на ступень знакомых?

Изуку: *: Ты уверен, что тебе это нужно?

Каччан: Мне это необходимо. Я никогда больше не причиню тебе вред.

Изуку: *: Я подумаю над этим…

      Это вселяет надежду.       Началась череда усиленных дополнительных тренировок со Всемогущим, где нас никто не видел. Мы уезжали в город на пустующие площадки для занятий спортом, поздними вечерами или ранними утрами, оба приходили на занятия измотанными и сонными, но отступать было нельзя. Во мне теперь новая сила, и имя ей — Один-За-Всех. Я ощущал, как моё тело насыщено новой энергией, как я стал сильнее, как я могу сворачивать горы. Но едва не сворачивал себе шею. Новая причуда оказалась не такой уж и простой. Я калечился. Она перенасыщала моё тело, соревновалась с моими возможностями взрывов. Я сломал конечности, когда впервые использовал эту причуду, и слышал, как Всемогущий извиняется и говорит, что ей надо научиться пользоваться.       Использовать силу «Один-За-Всех» вкупе с моими взрывами — такой был план. Причуда Всемогущего — накопитель опыта для будущих поколений, и с каждой передачей она становится сильнее, впитывая генетическую память носителя, поэтому, получается, она действует, в первую очередь, как некий усилитель. Учитывая, что я — девятый носитель, сила уже вобрала в себя огромное количество чужого опыта. Всемогущий сказал, что я могу использовать эту силу, чтобы сделать свои взрывы и ударные волны более сильными и обширными, чтобы не привлекать внимание к смене боя. Всемогущий посоветовал в будущем, уже приручив силу, использовать свои рукопашные навыки, наносить удары с помощью «Один-За-Всех» и в конце прикрывать это своими взрывами, создавая впечатление, будто и не было никакого удара, а только мощнейшая взрывная волна. Так и шли мои недели, одна за другой — однообразно. Тренировки, учёба, редкие поездки домой. Да уж, если бы Изуку сейчас был в моей жизни, на него бы было выделено крайне мало времени; и я бы разбился о стенку, но нашёл бы время для встречи с ним.       Мы хотя бы начали иногда переписываться. Один раз я разрыдался, когда перелистывал наши фотографии в галерее телефона. Мне было так больно, я хотел снова почувствовать его объятия и поцеловать. Я плакал, было двенадцать ночи, и Изуку прислал сообщение; будто ощутив мою боль, будто зная, что я не сплю, будто нас действительно связывает что-то неземное, донёсшее до него, что мне сейчас крайне плохо морально.

Изуку: *: Я думаю мы бы могли сходить погулять, если у тебя найдётся свободное время…

Каччан: Давай в четверг после моих уроков. Я отменю специальную тренировку на один день. Погуляем по ЮЭЙ?

Изуку: *: Идёт. Я буду ждать тебя в своём общежитии, заходи, когда будешь готов.

Изуку: *: Спокойной ночи, Кацуки.

Каччан: Спокойной ночи, Изуку.

      Надежда ещё есть. Даже сейчас, в середине декабря, когда Ангелы открыли настоящую охоту на вооружённые станции Японии. Даже сейчас, когда этот Хитоши снова у всех на виду и на слуху, когда они творят террор, а мы с Изуку одиноки вдвоём как никогда ранее — надежда ещё есть. И я так счастлив, что получил это сообщение. Улыбаюсь как дурак и стираю рукой остатки слёз с щёк, теперь точно не усну пол ночи.       Мы увиделись и гуляли, держась друг от друга на расстоянии, так неловко и, наверное, жалко. Я хотел взять его руку, обнять, но знал — ещё одно проявление властности над ним без его разрешения и тогда уж точно можно не ждать одобрения. Я сдерживался, хотя было тяжело. Мидория мило улыбался мне, и мне было достаточно даже этого. Я видел, что на прогулку он надел тот самый, подаренный когда-то мною шарф в жёлтую клетку. Я приятно улыбался, пялясь на него. Деку тоже заметил это и смущённо отвёл взгляд в сторону. Изуку уже не говорил о Хитоши, о Ангелах, хотя о них говорили все, кому не лень. А мы просто шли подальше от всех, и мне кажется, он тоже хотел взять меня за руку. Но ничего, мы можем подождать. Я буду ждать, в любом случае. Я рассказывал о своих тренировках и о том, что в начале января мы со Всемогущим собираемся поехать в Осаку на выставку компании, занимающейся улучшением костюмов. Позвал его с собой, и Мидория согласился. В этот вечер пошёл первый снег. Хлопья были крупными, а снегопад таким обильным, на улицу сразу высунулось много народу. Подростки лепили снеговиков, играли в снежки, веселились и улыбались. Шумели и шутили. Даже небо, несмотря на позднее вечернее время было по-тёплому светлым. Территорию академии нормально так присыпало, и всё это за время нашей несколько часовой прогулки.       Это было романтично и глупо, но мы так и не помирились до конца; главное, что хотя бы обнялись на прощание. Легко и быстро, я даже не успел ничего понять и прижаться. Но я знаю, это он так подразнил меня, намекая, что дальше — больше. И я буду ждать.