Фантики

На просьбу об экскурсии дядя Федя соглашается неохотно. — Так и быть, приходите завтра. Как раз воскресенье — и народу поменьше, и у начальства выходной, а кого надо, я предупрежу. — Спасибо, дядь-Федь! — в один голос благодарят Серёжа с Игорем, и при виде их неподдельной радости тот заметно смягчается. Однако не забывает поворчать на главного заводилу: — Любопытная Варвара. Тебе там из интересного — только архитектура, служба-то у нас от высоких материй далёкая. Серёжа прячет лукавую улыбку, предпочитая промолчать. Место, где служил дядя Костя и будет служить Игорь, ему интересно по умолчанию до последней мелочи. Поэтому завтрашнего дня он ждёт, как праздника, и когда воскресенье наконец наступает, надевает чистую футболку, стягивает волосы в хвост и, волнуясь, вместе с Игорем отправляется на Миллионную. Курдонёр здания в стиле классицизма по-прежнему охраняет конный Александр III. В прошлый раз, на гражданской панихиде, Серёже было не до архитектурных изысков, так что сейчас он с интересом рассматривает живописное сочетание гранита и цветных мраморов фасада. Игорь же, успевший привыкнуть к итальянской красоте главного управления, легко поднимается на невысокое крыльцо и гостеприимно распахивает массивную створку двери. Серёжа ныряет в мягкий полумрак холла, как в прохладную речную воду, делает несколько шагов, не переставая крутить головой, и замечает сидящего в прозрачной будке дежурного только после резкого оклика: — Де... э-э, пацан, ты куда это? — Он со мной, — уверенно отвечает догнавший его Игорь. — А, Гром, — черты лица полицейского теряют суровость. — Что, даже в выходной дома не сидится? — Выходные у тех, кто работает, — Игорь с достоинством расправляет плечи. — А у меня — служба. — Молодец, — серьёзно хвалит дежурный. — Правильно всё понимаешь. Ладно, проходите, только, — обращается он к Серёже, — имя-фамилию скажи. — Сергей Разумовский, — быстро отвечает тот. — Угу. И пока полицейский одним пальцем набирает полученную информацию на клавиатуре стоящего перед ним допотопного компьютера, Игорь с Серёжей беспрепятственно минуют холл и проходят в двустворчатую арочную дверь. Огромное светлое помещение, опоясанное открытой галереей и с высоченными, в два этажа потолками, наполнено равномерным гудением голосов. Игорь уверенно лавирует между столов, людей в форме, людей в штатском, обрывков разговоров. — Ты пойми, начальник, я эту бабу в первый раз ви... — Милок, вся пенсия там была... — Вместе будем Конституцию читать?.. — Вы не понимаете, он её убил!.. — Привет, Игорь! Игорь машет в ответ на приветствие, а следующий за ним в кильватере Серёжа растерянно думает: «Если это "народу поменьше", что же здесь в будни творится? Вавилонское столпотворение?» — Вон там Прокопенко сидит, — чтобы не орать, Игорю приходится говорить почти Серёже в ухо. Тот непонимающе моргает, глядя на особняком стоящий стол — какой ещё Прокопенко? И с запозданием понимает: дядя Федя. «Ну да, не может же Игорь его на работе, как дома, называть». — Игорь! Доброе утро. Обернувшийся Серёжа видит спускающуюся с изогнутой мраморной лестницы сухощавую даму, чьи погоны украшены четырьмя капитанскими звёздочками. — Доброе, Ксения Михална, — приветливо отзывается Игорь, отчего капитанша сразу получает в Серёжиных глазах кредит доверия. — Что это ты не дома? — Ксения Михайловна переводит на Серёжу внимательно-профессиональный взгляд. — Здравствуй. — Здравствуйте. — К счастью, тот привычен к полицейским сканерам. — Вот, экскурсию небольшую провожу, — Игорь благоразумно чистосердечен. — Фёдор Иванович разрешил. — Не сомневаюсь, что разрешил, — наклоняет голову капитанша. — Ты Серёжа, верно? Костя, земля ему пухом, часто о тебе рассказывал. У Серёжи в груди разливается благодарное тепло. Два года прошло, а весточки от дяди Кости до сих пор приходят. Как будто тот всё равно продолжает присматривать за ним и Игорем. — Да, — отвечает он. — Вы правильно угадали. Капитанша по-доброму улыбается, говорит: — Что ж, не буду вас задерживать. У нас есть на что посмотреть, — и уходит дальше. А Игорь, подбородком показав на лестницу, сообщает: — Нам туда. Для начала покажу тебе хранилище вещдоков, только трогать там ничего нельзя. — Понятное дело, — кивает Серёжа. — И ещё к нему идти через обезьянник, — поднимаясь по вытертым ступеням, предупреждает Игорь. — Народу в нём мало, но если кто-то неадекватничать начнёт, не обращай внимания. — Хорошо. — Рядом с Игорем Серёже сам чёрт не страшен, и оттого он чувствует исключительно возросшее любопытство. На входе в обезьянник сидит молодой, чуть постарше Игоря лейтенант. — А, Гром, — повторяет он с интонациями дежурного из холла. — Воскресенье с понедельником перепутал? Это кто с тобой? — Мой брат, — первый вопрос Игорь справедливо считает не требующим ответа. Лейтенант приподнимает бровь. — Да не гони. Вы совсем не похожи. Игорь делает огорчённое лицо и громко цокает языком. — Раскусил, Цветков, скоро на повышение пойдёшь. Ладно, скажу, только ты никому. — Он заговорщицки наклоняется к собеседнику. — Это мой парень. У лейтенанта и Серёжи синхронно приоткрываются рты, а затем первый обиженно надувается: — Юмор у тебя, Гром, специфически не смешной. Нет бы нормально ответить, что двоюродные. Игорь насмешливо фыркает и интересуется: — Так мы к вещдокам пройдём? — Идите, — недовольный Цветков протягивает ему ключ с биркой. И уже им вслед бурчит: — Слова сказать по-человечески не может. Хохмач-оригинал. Обезьянник оказывается тремя забранными решёткой комнатушками без окон. Одна из них пуста, в другой мирно спят на нарах два гражданина неславянской внешности, зато обитатель третьей, услышав шум, подходит к решётке. — Привет, начальник, — панибратски приветствует он Игоря. Потом замечает Серёжу и, понизив голос, продолжает: — Ты, начальник, конечно, извини, но деваху выбрал так себе. Подержаться не за что — чисто пацан. — Полонский, у тебя от бухла мозги совсем ссохлись? — с обманчивой заботой спрашивает Игорь. — Или тебе здесь так понравилось, что хочешь ещё пару суток посидеть? Я устрою, без проблем. Названный Полонским мигом теряет самоуверенность и, трогая подбитый глаз, торопливо кается: — Бля, пацан, извини. Не распознал сразу. А ты, начальник, не сердись, я ж не по умыслу. Отпирающий стальную дверь в конце коридора Игорь пропускает эти слова мимо ушей, а Серёжа скомкано бормочет «Извиняю» и первым проскальзывает в открытую комнату. Хранилище вещдоков похоже на склад или музей, или на то и другое одновременно. Разом позабывший про «неадекват» из обезьянника Серёжа медленно идёт вдоль стеллажей, для верности заложив руки за спину, и с любопытством разглядывает лежащие на полках предметы. Одни из них вполне логичны и ожидаемы в этом месте: обрез, гильзы в прозрачном пакетике, сумка с пачками денег. Вторые чуть менее объяснимы: связка ключей, смартфон, ноутбук, бумажный скоросшиватель. Присутствие же третьих — в частности, мирно лежащего на целлофане кирпича — реально вгоняет в тупик. — Это, кстати, из дела Полонского, — объясняет Игорь, заметив Серёжино недоумение. — Ему не хватило денег на опохмел, пошёл аскать и прицепился к потерпевшей. Закономерно был ею послан, схватил кирпич — и огрёб уже от меня. — От тебя? — удивлённо поворачивается к нему Серёжа. — Когда? — А я не рассказывал? — Нет. — Хм, — Игорь чешет в затылке. — Это позавчера было, я как раз на практику через дворы шёл. Замотался, должно быть, раз из головы вылетело. — Должно быть, — повторяет Серёжа. Он чувствует себя задетым: неприятно узнавать о таких вещах случайно. — Значит, фингал Полонского — твоя заслуга? Игорь выставляет вперёд раскрытые ладони. — Самооборона, ваша честь. Этот алкаш мне своим кирпичом едва череп не проломил. Повезло, что успел увернуться. «А если бы не успел?» Серёжа не считает себя паникёром, однако по спине у него пробегает холодок. Некстати вспоминается давний кошмар с похоронами, заставляя торопливо сказать: — Да ладно, так ему и надо, — и перевести разговор на что-нибудь другое. Например, на удачно белеющий в глубине полки череп из папье-маше. — А это к какому делу относится? — О, там настоящий детектив, — у Игоря загораются глаза. — Пойдём в архив — такие истории надо читать, а не рассказывать. Заодно посмотришь, где мы преимущественно проходим практику. Возвращаются, естественно, той же дорогой, и по-прежнему караулящий у решётки Полонский заискивающе спрашивает: — Начальник, так ты это, срок накидывать не будешь? — Не буду, — брезгливо морщится Игорь. — Если станешь за языком следить. — Не буду, начальник, вот те крест! — обрадованный Полонский размашисто крестится. Это выглядит настолько забавно, что Серёжа едва удерживает смешок. Однако тревожное осознание: с Игорем вполне может случиться беда — по-прежнему сидит занозой в сердце. Цветкова на месте не оказывается, и Игорь, перегнувшись через стол, запихивает ключ от хранилища в случайный ящик. Ловит Серёжин взгляд и поясняет: — Потому что не фиг пост без присмотра оставлять. — Справедливо, — признаёт Серёжа и решается спросить: — А зачем ты ему про «моего парня» сказал? Игорь делает умудрённое лицо. — Старый трюк: выдать правду за плохую шутку. Мало ли что может случиться, вот я соломку и подстилаю. — Хитро, — признаёт Серёжа. — Только ты предупреждай заранее — у меня чуть инфаркт не случился, когда ты такое выдал. — Зато реакция естественная была, — парирует Игорь, и они вместе выходят на галерею. Архив, как и хранилище, находится на втором этаже. Шагая чуть позади Игоря, Серёжа любуется искусной лепниной, скользит кончиками пальцев по шелковистому мрамору балюстрады, украшенной цветами в горшках, и воображает, каким здесь всё было лет этак сто пятьдесят назад. Под потолком точно висела огромная хрустальная люстра, лестница и галерея были устланы персидскими коврами, а на стенах — развешаны картины каких-нибудь придворных художников. Внизу, на помосте, где сейчас стоит будка начальства, наверняка играл оркестр, и пары отплясывали весёлую кадриль... — Всем ни с места! Ни с места, я сказал, а то этого мусора порешу! Громкое эхо ещё мечется по притихшему залу, а Игорь, резко дёрнув Серёжу на пол и прошипев «Не двигайся», уже осторожно выглядывает через балясины. Серёжа для верности выжидает несколько секунд и аккуратно подползает к нему. Игорь сердито косится на нарушителя приказа, однако пододвигается, давая ему обзор. Затаив дыхание, Серёжа смотрит вниз. Где прямо под ними какой-то тип стоит спиной к стене и держит в захвате полицейского, приставив тому пистолет к виску. От ощерившегося стволами синеформенного полукруга его отделяет порядка трёх метров пустого пространства. Те же полицейские, кто не стоит в оцеплении, оперативно выводят из зала штатских — лишние жертвы не нужны никому. — Бросайте оружие, — интонации Ксении Михайловны повелительно холодны. — Сопротивлением вы только делаете себе хуже. — Сначала откройте дело на этого ублюдка Гречкина! — А вот её собеседник более чем на взводе. — До каких пор денежным мешкам всё будет сходить с рук?! — Положите пистолет, и мы спокойно всё обсудим. — Нет уж! Я уже третью неделю обсуждаю с вами Алёнушкино исчезновение, и как об стену горох! Может, хоть так... Договорить псих не успевает — бесшумно поднявшийся Игорь перегибается через балюстраду и сбрасывает цветочный горшок прямо ему на темя. Бах! Закатив глаза, псих оседает на гранитный пол, к нему бросаются полицейские, а освобождённый заложник нелепым пируэтом отпрыгивает в сторону. «Надо же, Цветков», — успевает удивиться Серёжа, а потом тот, задрав голову, принимается орать, да так, что легко перекрикивает вернувшийся в залу возбуждённый гул. — Гром, твою!.. Ты что творишь?! А если б по мне? А если б он выстрелил? — Спокойно, Костян, — хладнокровно осаживает его Игорь. — Игрушечный ствол стрелять не умеет. — Игрушечный?! — багровеет Цветков, однако один из занимающихся психом полицейских подтверждает: — Правда игрушечный, но сделан очень похоже. Взгляните, Ксения Михайловна. Пока капитанша осматривает поднесённый ей на белом платке пистолет, псих со стоном приходит в себя. Заметившая это Ксения Михайловна распоряжается: — Пострадавшего на носилках в лазарет и оформляйте задержание, — а затем поднимает глаза на Игоря и до сих пор сидящего у его ног Серёжу. — Курсант Гром, — вроде бы она не повышает тона, но каждое слово слышно отчётливо. — О вашем поступке будет доложено вашему куратору и на кафедру. Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт в его безрассудстве, а также о той опасности, которой подвергли две человеческие жизни. Игорь бледнеет, как мрамор перил, в который вцепились его пальцы. Возмущённый до глубины души Серёжа открывает рот, чтобы вступиться, однако Ксения Михайловна ещё не закончила. — Тем не менее, не могу не признать: вы поступили смело и чрезвычайно находчиво. И когда придёте к нам с дипломом, я первая скажу: «Добро пожаловать!». Она начинает аплодировать, на втором хлопке к ней присоединяются полицейские рядом, а потом овацию подхватывает весь зал. Растерянный, малиновый от смущения Игорь стоит под шквалом аплодисментов, а Серёжа восторженно смотрит на него снизу вверх. Его Игорь — настоящий герой, и как здорово, что теперь об этом будут знать все.

***

— Ну, и что мне с тобой делать? — риторически спрашивает дядя Федя, когда вечером они приходят к ним с тётей Леной на ужин. — Медаль вручить или выпороть? — Ничего не делайте, — предлагает Игорь. — По-хорошему, эта история яйца выеденного не стоит. — Да уж конечно, — хмыкает дядя Федя. — А если б ты этого несчастного насмерть зашиб? — Не зашиб бы, — упрямо возражает Игорь. — Я специально цветок поменьше брал и в пластиковом горшке. Дядя Федя закатывает глаза, но тут в прихожую выходит тётя Лена. — Все важные разговоры — на сытый желудок и не в дверях. Так что быстренько к столу, пока не остыло. На этом толком не начавшийся спор и заканчивается. После ужина дядя Федя добреет. Телесные наказания больше не упоминает, зато вскользь замечает, что в личное дело Игоря происшествие будет записано в положительном ключе. После чего немного нервничавший Серёжа успокаивается и с любопытством спрашивает: — Дядь Федь, а что это за псих был? — Не псих он, — мрачнеет дядя Федя. — А отчаявшийся человек. У него жена месяц назад пропала — предположительно, сбежала с любовником. Его же переклинило, будто её убил Гречкин, у которого она работала секретаршей. Три недели нам мозги сношал, пока совсем до ручки не дошёл. — Гречкин из «приближённых к олигархам»? — азартно настораживается Игорь. — И он точно не при делах? — Чёрт его знает, — признаётся дядя Федя. — Конкретики, чтобы копать в том направлении нет, а голословные обвинения к делу не пришьёшь. Тем более в отношении такого человека. На лице Игоря появляется упрямое выражение: была бы у него ксива — пришил бы и ни на чей бы статус не посмотрел. А Серёже вновь становится не по себе от предчувствия ходящей поблизости беды. Но он молчит: просить Игоря быть осторожнее — самое идиотское занятие в мире. «Значит, придётся что-то придумывать самому».

***

В ту ночь Серёжа почти не спит. Неподвижно лёжа в объятиях Игоря, слушает его размеренное дыхание и думает, думает, думает. Нельзя допустить, чтобы беда повторилась. Только что он может сделать? Игорева телохранителя из него не выйдет, супергероя, очищающего город от преступников, — тем более. «Социум без преступности — утопия, — вспоминается когда-то сказанное дядей Костей. — Не бывает лицевой без изнанки. И потому мы, по сути, поддерживаем баланс, не давая второй чересчур разрастаться и мешать нормальной жизни первой». «Я понимаю, — вздыхает Серёжа. — Но я должен найти способ защитить Игоря». И тогда к нему наконец приходит ответ. «Кто предупреждён, тот вооружён». И ещё: «Всякая жизнь — это огромная цепь причин и следствий, и природу её мы можем познать по одному звену». Маленький камешек обрушивает лавину. Убери его — и стихийного бедствия не произойдёт. Задача лишь в том, чтобы правильно и вовремя этот камешек вычислить, а Серёжа отлично знает, кто умеет вычислять гораздо лучше любого человека. «Это будет сложная программа, но я обязан справиться. Ради Игоря».