По дороге на серпантин

— Ты знаешь, что такое серпантин? Это дорога жизни, свёрнутая петлями смерти. — "Гуськом по небу", Марк Аллен

      — Ты мне не нравишься.       Это было первое, что услышал Тойя от Шото.       Они с Отцом приехали вместе в детский приют на официальную встречу прежде чем забрать нового члена семьи Тодороки в их светлый дом. И пока Энджи Тодороки беседовал с воспитателями, его старший сын просочился улыбчивым солнышком, источающим дружелюбие в общий зал к детям. Заметив искомую макушку с красно-белыми прядями, разделёнными ровно пополам строгим пробором, Тойя выдохнув для того, чтобы успокоить своё волнение, решительно направился к мальчику: тот усердно что-то рисовал на листке бумаги, сидя в углу у окна — держался он отстранённо, как бы поодаль от других детей. И обратил внимание на подошедшего подростка, только когда тот обратился к нему. Серый, словно пепел, размазанный кружком вокруг уголька и мутно-синий глаза уставились на него с равнодушием: Шото было не больше шести — но смотрел на Тойю скорее его ровесник, или даже кто-то старше. Как кто-то, кто уже знает о жизни больше, чем тринадцатилетний сын героя Номер 2. Тогда-то он и услышал равнодушное, ледяное и липкое, как подтаявший фруктовый лёд в летнюю духоту "Ты мне не нравишься".       Тойя, обескураженный фразой мальца, так и выпал в осадок, замерев неловкой статуей: он привык всем нравится.       В голове сразу зазвенела невидимыми креплениями длинная цепочка: ласково посмотрел — посмотрел, улыбнулся — улыбнулся, нежным голосом поздоровался — да… Тогда… почему он не "нравится"?       Он ведь всегда всем нравился.       Но Шото смотрел на него как на откормленного таракана или птичий помёт, приставший к ботинку. При звуке грузных шагов за спиной, Тойя подавил желание обернуться, — и так было очевидно, кто идёт за ними двумя. Шото перевёл взгляд на мужчину за спиной Тойи, и с таким же покерфейсом перевернул рисунок чистой стороной вверх и отложил карандаши, поднимаясь с пола. Поздоровавшись со своим новым отцом, мальчик с суетящимися вокруг воспитательницами, отправился собирать скудные пожитки, дабы через полчаса навсегда покинуть унылые серые стены приюта. Тойя, всё ещё шокированный, смотрел ему вослед с неясным чувством какого-то смятения: крохотная фигурка, с сутуленными плечиками и хрупкой шеей, едва сокрытой двухцветными волосами, вызывала противоречивые ощущения — хотелось отвести взгляд из-за щемления в грудной клетке и в то же время смотреть не моргая, дабы впитать в себя ту грусть и болезненное одиночество, окутывавшие Шото теперь-уже-Тодороки.       На плечо ошарашенного подростка грузно хлопнулась огроменная ручища, полуласково-полужёстко сжимая острую косточку.       — Подружились? — басисто прозвучал над ним насмехающийся голос Энджи Тодороки.       Тойя сглотнул и слабо качнул головой, дежурно улыбаясь.       — Кажется… — бесцветно-мимолётно заметил мальчишка. — Я ему не понравился.       — Что? — глухо похохотали над ним сверху. — Глупости какие!.. Ты ведь всем нравишься, Тойя!.. Ты же мой сын..!       Тойя как болванчик кивнул: мол, да, я всем нравлюсь, да, я твой сын.       Замечая, что шумные женщины уже выпроваживают их к выходу, Тойя с детской непосредственностью выкинул из головы все тревожные мысли, пару раз хлопнул себя ладошками по щекам, возвращаясь в привычное ему беззаботное и светлое состояние, и торопливо последовал за Отцом.       Однако прежде чем покинуть приют, Тойя всё же на миг обернулся, посмотрев на брошенный листок у окна. И подумал, что не так уж он и хотел увидеть рисунок его нового младшего брата.       В конце концов — много ли хороших картин нарисуешь только чёрным и красным карандашами?..

***

      С того момента как Шото триумфально стал частью семьи Тодороки прошло три месяца. СМИ не переставая нахваливали заботливого бескорыстного Энджи Тодороки, наперебой освещая подробности принятия мальчика в семью героя №2. Тем временем сам юный Шото присоединился к тренировкам в компании своих новообретённых старшего брата и отца. Лёд-и-пламень со слов Энджи Тодороки была невероятным задатком — настоящим даром — для будущего героя, а именно такое будущее он и готовил для двух своих сыновей.       Тойя, усердно тренировавшийся с младенчества, сильно вырос, и в пятнадцать лет (уже через два года!) должен был поступить в академию Юэй, дабы стать профессиональным героем. Тойе прекрасно было известно о мечте Отца превзойти когда-нибудь нынешнего №1 — Всемогущего — и он страстно желал исполнить мечту родителя. Тойя редко видел отца довольным или счастливым, но привыкнув с детства выкладываться на сто с лишним процентов, он мог уловить будучи ребёнком перемену в лице Энджи: когда ему впервые удалось разжечь огонь, когда он впервые начал тренировать "Пламенный кулак", когда вытянулся в росте и стал крепче и сильнее — в те короткие мгновения лицо Отца озарялось такой гордостью, а в улыбке появлялась такая радость — что Тойе иногда было больно на него смотреть. Но приятно.       Он не говорил отцу об ожогах — те появлялись у него регулярно, лет с семи, и чем чаще он использовал причуду — тем обширнее и тяжелее они были. Ледяная изморозь Нацу иной раз помогала справиться с болью после затяжных тренировок, но кожа его всё равно регенерировала чрезвычайно медленно. У Шото подобных проблем не было — ещё в первые тренировки Тойя заметил, насколько легко и играюче выходило у его шестилетнего брата активировать собственную причуду: красноватые язычки крохотными послушными свечками ласково облизывали ладошки и предплечья мальчика, не причиняя ему никакого вреда. Как и ледяные снежные вихри, пляшущие звенящими кристалликами на кончиках пальцев.       От Шото ничего не требовалось отдать взамен. Не нужно было приносить жертву.       И Тойя смотрел на него одновременно с восхищением и гордостью: такой он был мальчик — умел радоваться даже крохотным успехам окружающих.       Тойя был в восторге, когда Фуюми сделала первые свои шаги, чуть не расплакался вместе с Нацу, когда у того выпал первый молочный зуб, и с трепетом наблюдал теперь за Шото. Вот только Шото на тренировках... почти не старался. И это будило в душе Тойи какое-то скребущее неясное чувство, из-за которого он чувствовал себя беспричинно виноватым.       Тойе иной раз хотелось сказать ему: "Просто повтори за ним это упражнение, Шото-кун, тебе ведь уже хватает на это сил, оно совсем не трудное. Зачем ты каждый раз доводишь дело до крайностей, когда от гнева отца и нагрузок в явно-неравном тренировочном бою ты не можешь стоять на ногах?". Но Тойя благоразумно молчал.       Лишь однажды он позволил себе кроткое замечание, когда отец уже покинул зал, будучи крайне взвинченным и раздосадованным. Он бесшумно приблизился к младшему брату, который сидел у стены и приходил в себя.       — Шото-кун, быть может ты чего-то не понимаешь? — Шото вскинул голову, мрачным взглядом сканируя склонившегося к нему участливого старшего, но промолчал.       Тойя смутился, но попробовал ещё раз:       — Я могу помочь объяснить основы и потренироваться с тобой.       Тонкая красная бровь изогнулась изящной дугой.       — Объяснить и потренироваться? — осипший голос, надтреснул в середине вопроса, но Тойя не поморщился, лишь думая, что вначале предложит своему отото (как же непривычно звучало это обращение для него!) воды.       Уставшее лицо Шото показалось ему особенно холодным: на растянутых губах мальчишки появилась трещинка, грозящая закровиться, ухмыльнись он шире прежнего, в тёмных тенях, залегших под гетерохромными глазами пролегли тонкие морщинки — и в целом Шото выглядел явно не как человек, нуждающийся в помощи. Но Тойя отмахнулся от этого предчувствия, и, как стало позже понятно, — зря.       — Я мог бы показать тебе пару боевых приёмов... — Тойя забавно взмахнул кулаками пару раз и задорно улыбнулся. Ясные бирюзовые глаза смотрели с сияющей радостью.       Что-то в лице младшего неуловимо поменялось: будто тёмное маслянистое пятно расползлось на поверхности воды. Миг, — и Шото бросился на него, что и вылилось в первую их драку.       Тойю спасло лишь то, что Шото был сильно меньше его — как в росте, так и в массе — иначе он не отделался бы так легко. Шото отразил каждый его удар, прочёл каждое движение и контратаковал незамедлительно.       — Каждый твой удар — копия движения старика, — опуская подошву замызганного кеда прохрипел младший. — Да уж… Тяжеловато, наверное, пришлось героям, если бы какой-то злодей догадался купить справочник с их рожами и описанием основных приёмов. Что толку выдумывать новое пока работает старое?       Тойя посмотрел на Шото и невольно вздрогнул: ухмылка у того была по-настоящему злодейская. Шото вытер кровь с нижней треснувшей губы и, устало махнув рукой, направился прочь, как бы показывая, что дальнейший разговор ему стал не интересен.

***

      На следующей тренировке Тойя начал пробовать новые движения и удары: они были похожи на нелепую смесь дзюдо и топтаний на месте. Отец даже в замешательстве остановился, несколько мгновений непонимающе глядя на собственного отпрыска, который вдруг начал подпрыгивать на манер хромой лягушки.       — Тойя, что ты делаешь? — наконец спросил он, хмуря устало брови.       Уловив грозный взгляд Отца Тойя прекратил свои попытки, тут же выпрямляясь и утирая пот со лба.       — А!.. — он пару раз облизнул пересохшие губы, переводя дыхание, прежде чем пуститься в объяснения; в зале от постоянного использования огненных причуд становилось очень душно и жарко. — Ну, я просто подумал, что у тебя есть свои супергеройские приёмы, и мне бы тоже стоило… — Тойя вдруг стушевался, неловко сжимая руки и цепляясь подрагивающими пальцами за низ футболки. — Я имею ввиду, что мне кажется, что я проявлял недостаточно инициативы…       Не объяснишь же Отцу то, что не до конца понимаешь сам? Например, то что после слов твоего младшего неродного — этот момент для Тойи почему-то теперь является особенно важным — брата у тебя внутри что-то перекрутилось. Неведомое отторжение просыпалось в нём. Он ведь не соглашался с Шото, тогда почему..?       Голова слегка кружилась, однако сфокусироваться на грубоватом рокочущем голосе Отца, он усилием воли всё же смог.       — Тойя, ты постоянно активно тренируешься. Ты усердно трудишься. О чём может быть речь? В отличие от некоторых, — Отец не скрывая презрения бросил взгляд в сторону сидящего у стены Шото. — Ты проявил достаточно инициативы.       Шото угрюмо склонил голову ниже, сводя маленькие плечи, но из-под двухцветной чёлки его глаза злорадно улыбались Тойе.

***

      Переломный момент наступил чуть раньше пятнадцатилетия Тойи: Отец попросил забрать Шото после уроков. И едва беловолосый стройный юноша оказался во дворе школы, как тут же сорвался с места, бросившись к медленно ковылявшему вперёд брату:       — Боже, Шото! — обеспокоенно вскрикнул Тойя, не проконтролировав громкость — младший аж поморщился, насупив нос. — Где ты ударился?!!       На скуле мальчика красовался наливающийся фиолетовым кровоподтёк.       Шото поднял решительный взгляд непроницаемых гетерохромных глаз — блёклый серый и тёмный синий сверкнули мрачными огоньками затаённой злобы.       — Нигде. — процедил он.       — Как твой старший брат я должен… — начал было Тойя засуетившись, но тут же оказался перебит младшим.       — Заткнись. — грубо обрубил Шото, и пока Тойя не успел отойти от шока и сказать ему что-то ещё, выхлестал ещё более жестокое: — Ты — не мой старший брат и ты ничего мне не должен. — он с внезапной неловкостью поправил лямку школьной сумки на плече, и отвернувшись, шагнул в сторону, на ходу бросая: — И сваливаем.       Всё ещё взволнованный Тойя послушно последовал за братом, внимательно оглядывая хмурый профиль последнего. Они шли по пустынной улочке, освещённые закатным приятным светом оранжевого засыпающего солнца, многочисленные отражения которого ловили окна небольших уютных домиков, находящихся за заборчиками по обе стороны дороги. Сияющие глаза Тойи потеряли свою восхитительную синеву, поглощая огненные блики светила, пока он не переставая глазел на своего отото. Понимая, что Шото решительно не заговорит с ним первым, Тойя постарался ещё раз спросить.       — Шото-кун, пожалуйста, объясни мне, что произошло. — спокойно предпринял он вторую попытку.       Шото проигнорировал даже не обернувшись; будто не услышал; сворачивая на аллею крохотного парка, через дорогу от которого уже был виден их дом.       Сердце Тойи внезапно сжалось, а сам он взорвался словобомбами, как причуда одного из мальков, которых он видел сегодня играющими на детской площадке:       — Что с тобой случилось? Ты ударился о дверь?       Шото молчал.       — Шото, я просто немного волнуюсь. Знаю, это небольшой синяк, но ведь он, наверное, болит? Как герои мы должны уметь стойко переносить мелкие травмы, но ведь... между собой, только между собой, мы можем это обсуждать? Я никому не скажу.       Шото по-прежнему молчал, но на щеках его проступили желваки, когда он с силой сжал челюсти.       — Ты… упал с лестницы? — продолжил допытываться Тойя и, не заметив ни малейшей реакции со стороны младшего, почти мученически заломил брови, умоляюще протянув:       — Пожалуйста, поговори со мной.       Шото резко остановился у какой-то лавочки и медленно сел на неё цепляясь сжатыми кулаками за ткань бриджей на коленях.       Тойя качнул головой мягко полуулыбнувшись: обычно этот жест успокаивал расплакавшуюся Фуюми и испуганного чем-то Нацу.       — Шото… — с теплотой позвал он брата.       Шото поднял на него тяжёлый суровый взгляд.       — Это были мои одноклассники. — тихо, но отчётливо признался он. — Они столкнули меня с лестницы. — уточнил он, с непомерным трудом вытаскивая из себя эти пять слов.       — Ох… я уже было подумал, что случилось нечто по-настоящему страшное! — Тойя, расслабившись вмиг, рассмеялся, и складочка между его бровей пропала.       Шото смерил старшего непонимающим взглядом, нахмурившись слегка и видимо одним своим видом требуя объяснений.       — Расслабься, Шото-кун. — Тойя попытался улыбнуться угрюмому мальчику и на миг пожмурил лазурные глаза. — Они ведь просто пошутили..!       С лица Шото вдруг пропало всякое выражение: а в распахнутых разноцветных глазах вспыхнуло какое-то жуткое дикое… безумие.       Тойя не успел ни открыть рот, ни двинуться с места, как его нос смяло огненной болью от удара ботинком — повезло ещё, что Шото пока что был ребёнком, и обувь у него не большая и твёрдая, а так — детские кедики, но удар всё равно вышел превосходный: Тойя завалился неуклюже на асфальт, автоматически прижимая ладонь к пострадавшему лицу.       Под рукой всё стало мокро и горячо, на губах разливалась стремительно соль.       — Ха, — вдруг засмеялся Шото. — Ха-ха-ха..! — после неуверенный смешок перерос в настоящий хохот.       Схватившись за живот мальчик хохотал, сгибаясь и едва ли не плакал, пока ошарашенный, напуганный чуть ли не до полусмерти Тойя силился осмыслить происходящее: мозг отказывался функционировать, погружая владельца в ступор, кровь из разбитого носа продолжала сочиться и, стекая по подбородку, капала на футболку, пачкая светлую ткань.       — Какая отличная шутка, братец!..       И именно этот жестокий ненормальный смех, вызывающий чувство скоро нарастающей паники, выпаился на изнанке сознания Тойи как на пластинке.       Он не хочет избегать Тодороки Шото, не хочет боятся его — но не может. Тойя впервые видел в человеке больше плохого, чем хорошего. И впервые не попытался ничего с этим сделать.       Он ещё не знал, что именно так в человеке погибает герой.

***

      — Так, а теперь краткий спарринг. Встаньте друг напротив друга.       Энджи отсчитал меж ними линию в двадцать шагов, поставив брата напротив брата. Тойя взволнованно переступил с ноги на ногу, солнечно улыбнувшись отцу и взглянул на Шото: мальчик смотрел флегматично, с равнодушием сунув все пальцы кроме больших в карманы тренировочных штанов.       Энджи сурово сдвинул брови и гаркнул       — Три, два, один. Начали.       Едва ладонь отца опустилась, как Тойе показалось, будто бы даже ветер за сёдзе их тренировочного зала стих. Ещё одно напряжённое мгновение, и Шото сорвался с места, совершая резкую подсечку: Тойя вынужден был отскочить.       А затем на него один за другим посыпались удары, которые ему только и оставалось, что блокировать: маленький красно-белый ураган не оставлял ни шанса для ответной атаки. Лишь единожды Тойя изловчился нанести удар сам, и Шото был вынужден отступить: отскочил он с ловкостью кузнечика, а затем, прищурив недобро гетерохромные глаза вновь приблизился к оппоненту для очередного манёвра.       В итоге их десятиминутное измотавшее обоих сражение было прервано довольным отцом: Энджи оскалился, потирая свой подбородок, но заметив, что бутыли с водой пусты, удалился на кухню, дабы принести новые и утолить жажду "бойцов". Перед этим он ещё раз похвалил взмокшего, но радостного Тойю и подбодрил безразличного усталого Шото, с наставлением не опускать планку.       Не уставая повторять себе слова отца, Тойя с восхищением смотрел ему вслед, но затем, вспомнив, что Шото не получил должной похвалы, решил исправить ситуацию, с воодушевлением обернувшись к нему.       И наткнулся на ледяное безразличие, занимавшегося своим снаряжением младшего.       — Шото-кун…       Шото перестал цепляться за застёжку второго наруча, подняв на него абсолютно пустой несфокусированный взгляд, и механически впечатал следующие слова в память старшего.       — Ты просто слепой. Или больной. — холодные слова расползлись мутной ядовитой кислотой на поверхности воды. — Он не любит тебя. Ты всего-навсего ему нужен.       Мускул на щеке у Тойи самопроизвольно дёрнулся: он был не согласен. Однако именно в этот момент вернулся Отец.       — Так, передышка окончена. — бросил он краткое и вальяжное, строго оглядев двух своих отпрысков. — Теперь всё тоже самое, но с использованием причуд. Шото, старайся изо всех сил. Тойя — рассчитываю на тебя.       Они послушно встали друг напротив друга, и Тойя решительно активировал причуду. Жар прокатился вдоль его рук, искрами вспыхивая на предплечьях: верный знак того, что он был готов. Алое пламя быстро набрало мощь, окутывая плотными шарами сжатые крепко кулаки, и приобрело золотистый яркий цвет. Тойя немного усилил эффект, невольно замечая, что сегодня причуда гораздо более активна: огонь жадно захрустел и заискрился, когда он встал в стойку и поднял на Шото уверенный взгляд.       Младший Тодороки зажёг крохотные свечные язычки на левой руке, а правую окутали снежные метели, ложась первые ледяными иглами в ладонь. Они сорвались с места одновременно, сталкиваясь кулаками и причудами, пытаясь повалить соперника с помощью подсечек и не слыша ничего вокруг. Тойя с азартом размашисто взмахивал, и огонь красиво ложился длинными линиями его атак, иной раз становясь практически белым. В них не было страха, только чистый восторг и отвага: решимость и плавность движений делала их бой похожим на бальный танец. Огонь и лёд сталкивались с гулом и треском, пожирая друг друга и испаряясь облачками белого быстро таявшего пара. В какое-то мгновение они застыли друг напротив друга, тяжело дыша: заледеневшие синие глыбы за спиной Шото показались Тойе особенно красивыми из-за косых преломлённых лучей, играющих в кристальной поверхности...       — Тойя!.. — прокричал внезапно Отец.       Тойя услышал отчётливее прежнего гул огня. Треск всё нарастал и нарастал, а затем мир вокруг него вспыхнул лазурным светом — настолько чистым и ярким, что он невольно зажмурился…

***

      Тойя с трудом распахнул тяжёлые веки — как после очень глубокого или долгого сна. Размутнённые тени не сразу приобрели очертания его мамы: Рей, сидящая рядом, сжала дрогнувшие губы, серебристые глаза засветились искренними радостью и облегчением.       — Мама? — Тойя улыбнулся, но затем тут же нахмурился, оглядываясь.       Вокруг была незнакомая комната с белыми стенами и потолком, и вся наполненная ярким светом. Он быстро осознал, что оказался в больнице.       — А где папа? — быстро протараторил Тойя, возвращая на лицо улыбку и неловко почесав затылок признался: — Я, наверное, доставил хлопот... на последней тренировке так перетрудился...       Но заметив осунувшееся, побледневшее вмиг лицо матери, Тойя не на шутку перепугался.       — Мама! Что с тобой?! — он резво поддался вперёд, схватившись руками за одеяло и тут же замер от прошившей всё тело острой горячей боли.       — Что со мной?! — осипшим шёпотом спросила Рей, и губы её задрожали, когда она сцепила руки на ткани юбки, и лицо её озарилось такой мученической горечью, что у Тойи всё заледенело внутри. — Что с тобой, Тойя?!       — Где папа? — Тойя задышал чаще, ощущая приступ паники. — Он ведь придёт за мной?! Где он?!       — На тренировке с тем, кто может понести груз его непомерных амбиций, — вдруг раздался спокойный холодный голос от двери.       Тойя перевёл взгляд, размытый от жгучих слёз на порог своей больничной палаты: долговязая фигура Нацуо бледной тенью просочилась внутрь.       — Нацу, что ты... — Рей попыталась было взять себя в руки, но роковые слова уже были сказаны, а слёзы прочертили невысыхающие дорожки по её щекам — Тойя только сейчас заметил, как покраснели её глаза от частых рыданий, как помрачнел вечно-светлый Нацу, между бровей которого пролегла неразгладимая складочка.       В дальнейшей лжи не было смысла. И Тойя не стал себе лгать — лишь прикрыл глаза, ложась обратно, выравнивая дыхание, и разочек — всего разочек! — с убеждением сказал сам себе:       "Отец не придёт, потому что считает, что я сдался. Но я не сдался! Я стану героем! Я превзойду Всемогущего! И я исполню наши мечты, чтобы больше никто не плакал! Герои иногда получают травмы — вот и я слегка поранился. Подумаешь, — обжёгся чуть-чуть... Я выздоровею в мгновение ока!.."       Улыбнувшись от этих мыслей, Тойя приоткрыл глаза, поднимая руки, да так и застыл нелепым изваянием с неверием глядя на бордово-лиловые следы едва заживших ожогов: он словно смотрел на чужие руки, но нет, это были его пальцы, кисти, ладони...       Тойя как сквозь завесу из плотной ваты с трудом расслышал страшные слова матери:       — Ты был в коме почти два месяца, Тойя. Ты не поступишь в Юэй.

***

      — Хей, Тойя, йоу!       Тойя обернулся, не успев убрать учебники в сумку и солнечно улыбнулся своему однокласснику.       — Таками-кун, — Тойя всё же закрыл сумку, немного неловко качнув забинтованными руками: ожоги всё ещё заживали, и крем-мазь, которая должна была помочь ему восстановиться довольно сильно пахла травами, что его чрезвычайно смущало. — Ты что-то хотел?       Кейго игриво сверкнул золотыми глазами и ухмыльнулся как ни в чём не бывало. Юноша был высоким, стройным и подтянутым: и считался настоящим красавцем школы среди девушек всех классов. Золотые волнистые волосы Кейго собирал в хвостик, что придавало ему некой брутальности. Алые перья растущих крыльев были отдельным пунктом для окружающих, делая из Кейго Таками почти что ангела заката. А уж каким харизматичным он был, умея собирать вокруг себя всегда весёлую толпу самых разных людей...       Тойя всегда относился к нему с лёгким налётом благоговения и уважения: сам он был слишком малообщителен и от избытка внимания часто краснел и смущался. Наступившее парой-тройкой дней ранее семнадцатилетие ситуацию не изменило. А потому уже заметив как в их сторону уходящие одноклассники начали бросать заинтересованные взгляды, сглотнул, опуская глаза на смешливого юношу; тот был ниже его на полголовы.       — Тойя, хотел попросить... — Кейго с шаловливой непосредственностью запрыгнул на парту, закидывая ногу на ногу и опуская на них скрещенные пальцы. — Знаю, ты не раз меня выручал, и только на тебя я могу положиться...       Тойя наклонил голову, показывая, что он внимательно слушает: бирюзовые глаза смотрели открыто, чуть вопросительно и подкупающе честно. Кейго чуть не прыснул от выражения его лица, но вовремя взял себя в руки.       — Ты не мог бы сегодня подежурить один? — Кейго резво сложил ладони в умоляющем жесте и тут же затараторил, не давая Тойе возможности даже раскрыть рот. — Просто именно сегодня мы идём в караоке и там будет одна прекрасная мадмуазель, которая уже давно и бескомпромиссно заняла моё сердце и мысли, и я... Очень уж хотелось бы.       Тойя улыбнулся, поднимая ладонь и призывая собеседника к молчанию.       — Конечно, — согласился он. — Тогда иди, Таками-кун.       Кейго просиял, радостно подмигнув своими жёлтыми яркими глазами. Он спешно поблагодарил Тодороки и пулей вылетел из класса. Тойя остался один: он с улыбкой принялся за уборку, иногда размышляя о новом способе тренировки или о том, что сейчас делают его одноклассники.       Он справедливо рассуждал, что учится вероятно в самом лучшем классе на свете, ведь все до последнего ученики обожали Тойю: они спрашивали его советов, всегда просили о помощи, рассчитывали на него, улыбались и хлопали по плечу. Поднимая последний стул на парту, Тойя чуть не прослезился, осознавая, что никогда не был один — он всегда был окружён толпой людей, которые беспокоились за него и подбадривали его в мрачные часы. Мысленно ещё раз поблагодарив Кейго за доверие, оказанное ему, Тойя убрал тряпки и швабру и, закрыв кабинет, пошёл к выходу из школы. Но у самой ограды застыл, услышав знакомые голоса. Он аккуратно выглянул, замечая Кейго и ещё нескольких своих одноклассников: они курили, пиная между собой какой-то камень или смятую банку — звук был противный, скрежетающий. И он бы прошёл мимо, если не услышал, как его упомянули в разговоре.       — Ты про обожжённого? Тодороки?       — Не, ну ты видел, какой он урод?!       — Он ещё и идиот каких поискать! Этот придурок сам нам домашку дал списать!       — Чё, серьёзно? Этот утырок действительно поверил, что мы просто не можем позвать ещё кого-то в караоке?!       — Он не только тупой, но ещё и больной! Вы видели его ожоги?! А он ещё в герои хочет податься!..       Тойя вцепился в ремешок своей сумки до боли. Внутри него что-то болезненно сжалось... а потом как будто разорвалось.       Всё, что он помнил потом — были крики и всполохи голубого огня. Приехала скорая и полиция. Потом появился мрачный раздражённый отец, но Тойя будто опустился под толщу воды: он не слышал, что ему говорили, не реагировал на попытки встряхнуть, покорно позволил осмотреть себя врачам. Он видел, как Кейго с обгоревшими лишь частично сохранившимися крыльями на каталке поднимали в машину скорой помощи, а затем они с отцом уехали домой.       Дома его ждала взволнованная мама, Нацуо и Фуюми уже спали. Отец впервые был недоволен им и сделал ему выговор, около десяти минут отчитывая за неподобающее поведение и драку: всё, что уловил Тойя, было топорное и грубое, как колодки на ногах у заключённого, "не позорь семью".       Всю ночь он лежал и думал о том, что его не любили: Тойя впервые анализировал свою ежедневную рутину, поведение и действия одноклассников, "друзей", случайных знакомых. Он впервые решился не ставить по умолчанию "плюс": он всегда искал положительные стороны в других людях, всегда намеренно игнорировал зло. А не стоило, ведь это чревато горечью настигающих неумолимо последствий.       Герой может бороться со злом, только когда он видит зло.       На утро Тойя всё же решил извиниться: ведь мама и папа, единственные кто всегда любили его и принимали таким какой он есть, они никогда не отворачивались от него. Поправив школьную форму и сумку, Тойя уже открыл было дверь, но так и замер на пороге вслушиваясь в тихие переругивания родителей.       — ... он просто хочет немного твоего внимания. Ты бы мог хотя бы несколько минут вечером...       — У меня нет времени на эти бесполезные разговоры, Рей. У Шото есть потенциал быть великим...       — Энджи. Пусть я всегда делаю так, как ты решишь, сейчас я рискну напомнить тебе: у тебя трое родных детей. А Шото... он ведь даже не твой сын!       — Не мой?! А чей он тогда, Рей?!! Разве не ты виновата, что остальные родились бесталанными пустышками?!       — Нет... Как ты можешь... Как ты можешь?.. Я ведь... я...       — Как я могу? Как я могу, Рей?!! Я женился на тебе, заботился о тебе, разделил с тобой фамилию, дом, постель! А чем ты отплатила мне, Рей, а?!!       Послышался топот двух удаляющихся пар ног — тонкой дробной череды маленьких ступней и гулких гремящих лапищ.       — Рей! Отвечай мне! Стой, сука! Стой! Отвечай мне, Рей! Шото станет сильнейшим, и никто и ничто не помешают ему!..       Тойя бесшумно прикрыл сёдзи, опустошённый, развернулся, глядя куда-то перед собой и пошёл к прихожей: надо было сразу идти в школу.       В голове так некстати всплыли давние слова единственного человека, который всегда понимал происходящее верно.       "Ты просто слепой. Или больной. Он не любит тебя. А теперь ты ему не нужен".

***

      Тойя открыл дверь и сразу направился к дивану, где сидел его брат. Шото вскинул голову, успевая смерить чуть удивлённым взглядом приближающегося старшего. Он даже успел вроде бы понять, да только Тойя всё равно оказался проворнее.       Он сделал то, о чём оказывается мечтал уже очень долгое время — ударил Шото по лицу наотмашь, с силой, и тут же швырнул на пол. Шото свалил его ловкой подсечкой, резво подскочил на четвереньки, видно собираясь уползти, но рухнувший рядом Тойя ему такой возможности не дал. Он снова ударил его — на этот раз головой об диван, а после они сцепились уже по-настоящему: и тут у семнадцатилетнего Тойи преимуществ было гораздо больше. Они ударяли друг друга, швыряли: разбили журнальный столик, Шото снова стукнул его по носу, закапала кровь, пачкая разлетевшиеся листы с заданиями, смятые книги...       Они перекатились по полу, и Тойя вновь оказался сверху, жёстко надавив на запястья брата: тот зарычал, силясь сбросить тяжёлое тело с себя. Плечо Шото случайно оказалось прямо перед его лицом, и Тойя вдруг незамедлительно пригнулся к нему, сразу погружая зубы в податливую беззащитную плоть и смыкая челюсти. Шото коротко вскрикнул, в уголках глаз выступили слёзы бессилия, он сжал губы в тонкую полоску в попытках перетерпеть боль, задёргался активнее.       Старший лишь сильнее сомкнул челюсти до приятной пульсации и солёного смазывающего всё в единую багряную картину вкуса. Под закрытыми веками поплыли синие и красные круги, затем вспыхнули белые точки. Шото застонал. А потом резко вскинулся, тоже кусая его до первых капель крови и ноющей тягучей боли.       Наконец Тойя оторвался, приподнимаясь над ним: нижняя часть лица у него вся была измазана алым, губы раскрылись, как края рваной раны, жуткими рубиновыми полосами, обнажая окрашенные кровью острые неровные зубы.       — Ты мне тоже не нравишься. — выдохнул Тойя с наслаждением.       Шото выглядел ужасно и прекрасно одновременно: разноцветные пряди свалялись колтунами и казались растрёпанной тряпицей, шмякнутой на пол для полировки ламината, скулы горели красными пятнами, остальное лицо было сизо-бледное — точно саван мертвеца из хоррор-фильмов, на переносице наливался синяк, а приоткрытые губы и подбородок — были в его крови. Они оба со стороны, верно, напоминали зверей, впервые за долгое время дорвавшихся до пищи. Уголки губ Шото были мучительно изогнуты, но в глазах за пеленой боли бушевал голод. И Тойю это подстегнуло: он склонился ниже, они столкнулись губами — поцелуй вышел на пробу, изучающий, мокрый, распятый на раскрытости их ртов, но постепенно движения языков сменились зубами, что стремились подкусить как можно больше плоти.       Шото высоко, ещё не сломавшимся голосом, простонал старшему в рот: жилистое, худое, не до конца сформированное тело, прогнулось под натиском семнадцатилетнего подростка — в сравнении с ним слишком долговязого и крупного. Тойя высвободил одну руку, перевернул Шото на живот для большего удобства: он сдёрнул с него штаны с бельём с треском, чуть не порвав. Сплюнул окровавленную слюну, — и толкнулся вперёд в узкое никем не тронутое тело.       Шото задёргался, закричал, в широко распахнутых глазах застыли слёзы: он сжал зубы, но из груди его всё равно вырывался хриплый скулёж. Руки, стиснутые в кулаки подрагивали, и всё его небольшое тельце подрагивало от волн тягучей боли, пока Тойя над ним плавно двигал тазом, с каждым толчком всё ускоряясь и тяжело дыша. Мокрые пряди волосы мешались, пот несколькими капельками скользнул по его ключицам к приспущенным джинсам. Шото почувствовал как горячие, почти раскалённые ладони брата накрыли его кулаки, будто стремясь утешить: дёргаться он перестал, но плакать всё равно продолжил. Проникновение было похоже на всаживание нагретого ножа внутрь: внизу всё горело и пекло, едва зародившееся иррациональное и неправильное возбуждение тонуло в волнах оглушительной боли: у Шото всё поплыло перед глазами и закружилась голова. Тойя притёрся к нему, и, наконец, закрепив право лидерства в своей позиции, вгрызся в загривок младшего, оставляя ощутимую горящую метку.       Шото вскрикнул и потерял сознание, глухо ударившись головой об пол. Тойя хрипло заскулил и едва успел дёрнуться назад, выскользнув из тела младшего, как его тут же накрыло волной: он конвульсивно извергся, брызнув спермой на чужое бедро, пол и даже собственные джинсы. Ещё пару десятков секунд он содрогался на полу с наслаждением прижимаясь разгорячённой щекой к холодному ламинату, пока остаточная волна удовольствия не перестала размывать мир перед ним.       И вот тогда чудовищное осознание поступка, совершённого ими накрыло Тойю с головой. Какое наваждение овладело ими?!       Он медленно поднялся, оглядел разгромленную гостиную, сломанный столик, замызганные кровью бумаги книги, ковёр. Наконец взгляд его остановился на лежащем со спущенными штанами брате: кровавые разводы и синяки на белой коже вызвали чувство отвращения и тошноты.       Тойя рухнул на колени: его вытошнило. Переведя дыхание он, как в тумане встал, поднял Шото и направился в душ. Когда они оба пришли в чувства, то в хрупком робком молчании убрались в гостиной: Тойя достал аптечку, а Шото позволил обработать свои раны. На затылок ему прилепили пластырь.       Вечером в дверь его комнаты раздался стук.       Тойя не глядя бросил короткое: "Войдите". Каково же оказалось его удивление, когда обернувшись он обнаружил на пороге своей комнаты переминающегося с ноги на ногу Шото, в руках которого были зажаты тетрадь и учебник: мальчик нахмурившись изучал не то пол, не то мыски собственных кед, но затем ощущая, как растягивается немая тишина, всё же тихо проговорил:       — Мне непонятна задача.       И будто через силу, нахмурившись ещё больше, мрачно свёл брови к переносице и добавил:       — Объяснишь?       И Тойя оказался не в силах ему отказать. Он в принципе привык не отказывать окружающим в помощи.       Вот только странный осадок остался и в груди появилось чувство собственной значимости.       Они провели вечер вместе, делая домашнее задание как самые обычные братья, на ужине разделили между собой конфеты, умиляя тем самым маму Рей, на вопрос Отца об синяках честно ответили, что подрались, а после даже поднялись в комнату, и Шото забрался к нему на кровать, игнорируя чужое удивление и немного недовольное замечание:       — Меня раздражает, когда ты делаешь так… — всхрапнул Тойя, противоречиво указывая не то на подмятое свернувшееся одеяло, не то на зацепившиеся за его спальную кофту пальцы.       Шото, однако, покладисто поправил одеяло, перестав сопеть: лишь притиснулся ближе, позволяя удобнее разложить руки.       Тойя выдохнул, мягко огладив бок младшего и в темноте проверяя, всё ли в порядке: он не привык быть чьей-то подушкой — Нацуо и Фуюми выросли раньше, чем он успел заметить, а из-за постоянных тренировок с Отцом он бывал с ними лишь на каникулах, поэтому Тойя смог лишь согласно своим банальным установкам пригладить двухцветные пряди на голове братика, больше их взъерошив, но потом, с чувством выполненного долга, провалиться в долгожданный сон.

***

      — На-цу... Наа-цу... — Тойя с трудом опираясь на стену и пачкая пол кусочками палёной кожи, подвывал как жуткий призрак, пока натурально полз к комнате брата. — Ты мне нужен...       Нацу сидел за столом, делая уроки, и повернул голову в сторону брата, только когда увидел того в дверях их комнаты, с трудом опирающегося на косяк и чуть ли не дымящегося от свежих ожогов.       — Заморозь их... пожалуйста-ааа... — прохрипел Тойя не своим низким голосом, едва удерживая собственное тело в вертикальном положении.       На лице Нацу не дрогнул ни единый мускул, пока он чётко и ровно ответил:       — Нет.       Тойя посмотрел с ужасом распахнутыми лазурными глазами, в которых безысходность смешалась с поистине детским страхом и обидой — на дне так и сверкали огоньки неверия; его младший добрый брат просто шутит — он не способен бросить человека в беде.       Но нет, Нацуо не шутил — серые, как предгрозовое небо, глаза глядели с равнодушием на измученного подростка.       — Ты знал, что так и будет, Тойя. С того момента как твоя причуда начала выходить из-под контроля, с тех пор как стал получать ожоги… — слова Нацу звучали как похоронный звон, как голос безжалостного рока, умерщвляли не хуже самого действенного яда — иначе почему Тойе стало так больно?       — Ты должен остановиться, Тойя-нии. — Нацу отложил ручку, его детский тон приобрёл недетскую твёрдость.       Обгоревшую кожу пронзило очередной волной боли: жар причуды обжигал изнутри непредназначенное для таких перегрузок тело.       — Нет, пожалуйста, я ещё не готов... — на одном выдохе прошептал сухими потрескавшимися губами Тойя, едва не теряя сознание. — Это было моей мечтой. — в его полузакрывшихся глазах застыли крохотные слезинки.       — Это никогда не было твоей мечтой. — не согласился Нацуо, качнув головой; ещё пухлые щёчки и белая короткая чёлка качнулись следом. — Только его. Ты не хотел быть героем, ты готов был стать его инструментом. — понизившимся голосом озвучил он страшную истину, сжимая губы под конец от боли.       От боли за другого человека.       Тойя, впрочем, этого не увидел. И так и не узнал.       — Пусть так, но это был мой выбор. — прохрипел старший сын Тодороки Энджи, сжимая руки в кулаки: из лопнувшей раскрасневшейся из-за ожогов кожи на пол закапала густая шипящая кровь.       Дробный перестук капель заставил волосы на голове у Нацуо подняться дыбом.       — Да... — дрогнувшим голосом согласился он. — А сейчас откажись от него. Ты можешь стать тем, кем захочешь. — опасливо закончил он.       Тойя скрипнул зубами, решительно отталкиваясь от дверного косяка и чудом вставая ровно: он исподлобья уставился на брата затуманенным озлобленным взглядом.       — Я хочу быть героем. — твёрдо и громогласно процедил он. — И Я. Им. Стану. — отчеканил он, добавляя непоколебимое и неоспариваемое: — Заморозь меня.       — Нет. — пискнул Нацу, сжимая пальцами стул, голову притискивая к ключицам.       Ещё несколько секунд Тойя пошатывался неровной фигурой на пороге, но после — сорвался с места, бросившись к вскрикнувшему Нацу.       — Заморозь меня, чёрт возьми! — он схватил его за плечи, резко встряхивая. — Нацу!       — Нет! — Нацуо попытался вскинуть руки, оттолкнуть старшего, и зажмурился в конце концов, не сдерживая слёз. — Моя причуда недоразвита! Я не могу нормально её использовать!       — Активируй лёд! — прикрикнул на него в беспамятстве Тойя.       Ладони начали опасно нагреваться.       — Нет! — Нацуо пискнул и заревел, пытаясь вырваться. — Нет, Тойя! Аники, мне больно! — он попытался поймать осмысленный взгляд аквамариновых глаз. — Аники!       Неожиданно Тойю столкнули с ног: он обернулся, увидев напуганную дрожащую как в припадке Рей, которая судорожно цеплялась за плачущего Нацуо и прижимала сына к себе.       — Что ты делаешь, Тойя?! — сипло вопросила она; голос её сломался болезненно в середине недовопроса.       — Мама, я... — Тойя будто только что пришёл в себя, с ужасом глядя на мать и брата.       На то, как он их напугал.       — Боже, вы оба... — пробормотала Рей, крепче притискивая к себе Нацуо и баюкая его, начала качаться взад-вперёд. — Оба такие же как Он. Такие же...       Тойя напрягся, внезапно заметив свежий след от ожога на её лодыжке.       — Где Шото? — похолодевшим голосом спросил он у Рей; Нацу попытался освободиться от объятий матери, чтобы посмотреть в её обезумевшие глаза. — Что ты сделала с ним?!       Серые глаза уставились в пустоту, губы женщины неконтролируемо задрожали.       С нижнего этажа внезапно послышались тщательно подавляемые вскрики с рычанием, и Тойя не раздумывая подорвался с места, позабыв о собственных мучениях и бросился туда. С грохотом распахнув дверь кухни, Тойя пошатнулся, замерев в ужасе: на полу корчась от боли скулил Шото, прижимая небольшую покрытую мелкими ссадинами ладонь к левой части лица. В отдалении на паркете лежал опрокинутый пузатый чайник: от разлитой воды шёл пар.       Тойя отмерев от очередного стона брата, кинулся к холодильнику, судорожно дёргая ручку морозилки. Пахнувший морозец приятно охладил ещё горевшее лицо, но Тойя проигнорировав это, резко вонзился пальцы в куски льда, намёрзшие на стенках камеры.       Пальцы заныли от столь грубого обращения, недосожжёную кожу опалило резким холодом, из-под ногтей посочилась кровь. Но Тойя не взирая на это сгрёб сколько мог снежной стружки и быстро метнулся к брату.       — Это я, я, Шо-чан, всё, — увещевая он с трудом сумел заставить брата убрать руку от пострадавшего лица, запрокинул его голову и приложил лёд к наливавшемуся багряным страшному ожогу, что подобно розе распустился вокруг левого глаза Шото.       От соприкосновения повреждённой кожи со снегом Шото зашипел, дёрнулся, но позволил продолжать его касаться. Тойя снова шагнул к морозильнику: из-под содранных ногтей капала мутная розоватая жидкость, оставаясь в лунках на ледяном полотнище дна и стенок камеры.       Он повторил эту процедуру трижды, и когда Шото более-менее перестал всхлипывать, успокаивающе погладил его по голове. Заметив уже осмысленный взгляд гетерохромных глаз, Тойя счастливо улыбнулся, сквозь боль и слёзы, и перестав уже беспокоиться, выдохнул с заперва разлившимся внутри облегчением.       — Теперь, всё хорошо, Шо-чан.       Громогласный рёв и треск двери заглушил рокочущий звук вспыхнувшего пламени.       — ТЫ!       Миг, — и не успевшего обернуться Тойю смело с ног мощным импульсом: тело подростка подобно невесомой пушинке, как в замедленной съёмке на глазах у Шото, взлетело в воздух, а затем пролетело через кухни с силой впечатываясь в стену. Поплывшим взором Тойя различил могучую фигуру разгневанного чем-то отца, и с трудом поднявшегося измученного Шото. В груди у Тойи защемило: скорее от треснувших от удара об стену рёбер, чем от каких-то чувств.       — ШОООТООО! — громогласно проревел Отец, и десятилетний мальчишка слепо использовал одновременно и лёд и пламя, выбрасывая всё накопившееся в нём с отчаянным криком.       Развязки этого страшного противостояния Тойя не увидел: поплывшее от удара сознание стремительно поглотили темнота и тишина.

***

      Даби не скрываясь жадным взором буквально облизывал Шото: некогда жилистый худощавый пацан вырос в молодого сильного мужчину — крепкого, ещё не лишённого юношеской стройности, но уже с выраженным рельефом мускулатуры, хорошо-натренированными мышцами и — чего уж скрывать — несмотря на ожог весьма смазливого на мордашку. Даби был в восторге: настолько, что иной раз не избегал мысли, что младшенький теперь может сам его в кроватку "уложить". А возможно и не только уложить, но и разложить. И не только в кроватке.       — Заканчивай на меня пялиться, я не музейный экспонат. — отстранённо обронил Шото не оборачиваясь.       Он всё ещё был занят чертежами нового двигателя для торса старшего злодея: от усердия даже нос наморщил, читая то одну, то другую отметку, сделанную доктором Огахару. Даби эта черта мелкого умиляла: хоть в целом умиляться действиям Шото, в силу вышеописанного возмужания становилось затруднительно. Но Даби сложности никогда не пугали.       — Тебе и не нужно, Шо-чан. — задумчиво протянул он, взглядом возвращаясь к фигуре младшего, а именно к его подкаченным жилистым бёдрам, облачённым в плотный костюм. — Ты, скорее огонь в камине или заснеженный лес.       Монохромная чёрная татуировка в виде пионов и щупалец теперь покрывала всю правую руку Шото от самых ключиц до косточек запястья, красиво пятная некогда идеально бледное полотно кожи. Даби вместе с ним в чёрный выкрасил лишь шевелюру — дабы не столь сильно светиться в списках злодеев, которых герои столь рьярно стремились поймать. Даром, что относительно здоровой кожи у него оставалось не так уж и много...       Металлический протез, заменявший Шото левую руку, практически бесшумно загудел: система проверяла процессоры, механические сочленения плавно сходились и расходились. Даби оттолкнулся от стола, на который опирался и, вставив на место грудную пластину, защёлкнул крепления скрывая внутренний двигатель и наборы с бомбами: Шото всегда их загодя готовил, оставляя в "сейфе" старшего для особо тяжёлых миссий. Даби лениво подошёл к своему отото, заглядывая в чертежи, которые он держал через плечо, с неимоверно скучающим видом.       — Мы опаздываем на встречу к Шигараки. — ненавязчиво напомнил Шото, не оборачиваясь, когда его влажно поцеловали в заднюю часть шеи, где оставался крохотный шрам — след от когда-то по-настоящему болезненного укуса. — И если ты думаешь развести меня на секс столь дешёвым подкатом...       — Ба! — почти по-настоящему возмутился Даби. — Шо-чан, за кого ты меня вообще принимаешь?!       — За того, кем ты являешься. — спокойно постановил Шото. — И убери руку с моей задницы.       Даби притворно забурчал, но жадную конечность всё же убрал.       — Вот так, говори своей половинке комплименты... — фыркнул он.       — Я не твоя половинка.       — Это ещё почему? — Даби нахмурился, разворачивая Шото к себе лицом, и забирая у него чертежи отложил их в сторону.       — Для того чтобы быть половинкой надо вместе с другой половиной составлять единое целое, а мы даже вдвоём на одного нормального человека не потянем.       — Кто сказал, что мы хотим тянуть на нормального человека?..       Даби ехидно прищурился, по-кошачьи склоняя голову: Шото уже практически сидел на столе, высота которого была столь притягательно хороша для...       — Даби. — Шото осторожно обхватил обгоревшие сшитые скобами щёки брата ладонями, заставляя посмотреть в свои глаза. — Ты не можешь разложить меня здесь и сейчас на этом столе.       Лазурные глаза из насмешливых тоже сделались серьёзными.       — Дай хоть одну причину.       Даби дёрнул мускулом под обычной, не кибернетической рукой Шото и жёсткими губами коснулся пальцев в коротком поцелуе.       — Мы опаздываем к Шигараки. — Шото позволил себе слабую полуулыбку, коснувшись носом носа брата.       — Чёрт… — протянул с недовольством Даби, наслаждаясь ласковыми прикосновениями пальцев младшего к своим полусожжённым щекам и скулам, прикрыл глаза и с мнимой покорностью пробурчал: — Ну хотя бы поцелуй меня перед выходом что ли…       Шото мягко улыбнулся, обхватывая лицо старшего и прижался к влажным губам в тёплом почти невинном поцелуе. Даби принял вложенную в него нежность и ответил привычно чуть дерзким мазком языка по нижней пухлой губе младшего. Но затем отодвинулся, отступая от стола и направляясь на выход из их подпольного штаба.       — Даби. — окликнул его звонкий голос из-за спины, вынуждая остановиться и обернуться. — В ту нашу первую встречу я солгал.       Даби вопросительно изогнул бровь, глядя на слишком радостно улыбающегося Шото, в глазах которого вспыхивали хитрые чертята.       — Зачем? — спросил старший наконец.       Улыбка Шото чуть померкла: он прищурился мечтательно, пожимая плечами, но потом просто сказал:       — Ты был похож на того, кто всегда всем нравился. На того, кто всегда получал, что хотел, и при этом не становился жадным. — гетерохромные глаза посмотрели неожиданно откровенно, открывая уязвимость своего владельца. — Возможно, мне хотелось испортить тебя. Возможно — зацепить твоё внимание.       Даби улыбнулся непозволительно мягко для злодея и взглянул на своего вмиг расслабившегося отото.       — У тебя получилось. — он по-лисьи шально ухмыльнулся. — Ну, как, доволен результатом?       Шото самоуверенно хмыкнул, спрыгивая со стола.       — Вполне.       Их ждал очередной нелёгкий день, но все сложности окупались фактом того, что они шли вперёд рука об руку друг с другом.