Самое важное в жизни

      Едва проснувшись, Гермиона сразу же наложила чары, показанные наставником, вложив в них все свое желание, все чувства, которые испытывала к Гарри. Яркая вспышка озарила комнату, мальчик открыл глаза, потянувшись обнять девочку. Так их и обнаружила привлеченная светом Мириам. Дети лежали, крепко обнявшись, они казались сейчас единым целым — столько нежности было в этих объятиях.       — И что это было? — поинтересовалась женщина, уже понявшая, что коротким замыканием вспышка не была.       — Гарри теперь выздоровеет, — прошептала Гермиона, принявшись зацеловывать лицо еще не пришедшего в себя ото сна мальчика. — Он будет здоровым, совсем скоро!       — Магия? — улыбнулась женщина. В сказки она, конечно же, не верила, но любой врач всегда готов к чуду. Особенно, врач ОРиТ. — Тогда давай посмотрим, что нам скажут приборы.       — Надо Миону массировать, — тихо произнес Гарри, пока Мириам накладывала электроды и включала кардиограф. Коллеги подумали обо всем, поэтому в гостиничном номере был и монитор, и кардиограф…       — Правильно, — кивнула женщина, даже не подумав о том, откуда мальчик это знает. Что-то ее тревожило, какое-то неясное ощущение возникало, когда Мириам думала о магии. — Сейчас с тобой закончим, размассируем ножки доченьки и будем кушать.       Кардиограмма для состояния мальчика была странной. Обычная для здорового ребенка, она не показывала ни одного элемента, характерного для сердечной недостаточности, чему логического объяснения просто не существовало. Кардиограмма была нормальной. Тогда Мириам, замирая от собственной смелости, начала медленно поднимать Гарри, чтобы поставить его на ноги. Это было совсем неправильно, но, кроме увеличившейся нагрузки на сердце, ничего не наблюдалось. Тогда женщина усадила мальчика, села на стоявший неподалеку стул и расплакалась.       — Мама, что с тобой? — запаниковал Гарри, одновременно с ним подскочила и Гермиона.       — Я не знаю, что это было, дети, — женщина совсем не могла сдержать свои слезы. — Но реабилитация, похоже, будет у вас обоих… Только мы сейчас покушаем и кое-куда съездим, — адрес местной клиники у женщины тоже был.       Микроавтобус уносил маленькую семью в сторону клиники, ремиссию, прежде чем нагружать сердце, нужно было изучить, заодно проверить и Миону. Сердце сына работало нормально, стетоскопом аритмия совсем не прослушивалась. Гарри шепотом благодарил свою девочку, которая смеялась и плакала от радости. До конца не поверившая в то, что чары справятся, она сейчас была счастлива.       Предупрежденная еще из Лондона клиника приняла обоих детей в сопровождении коллеги. Нежданная ремиссия — это всегда повод для радости, поэтому обследовали очень тщательно. Гермиона подпрыгивала от нетерпения на кресле, на что доктора сразу же обратили внимание Мириам — девочка понемногу пользовалась ногами. Подпрыгивать, правда, было немного больно — попа после уколов чувствовала себя не слишком комфортно, но девочке это ощущение даже нравилось, хотя, разумеется, Гермиона об этом никому не говорила. Страх психиатров все еще жил в ней.       — Что я могу сказать, — произнес кардиолог, не очень уютно чувствовавший себя под прицелом трех пар жадно ожидающих глаз. — К сердцу девочки претензий практически нет, но я бы рекомендовал сменить препараты — адреналин ей хорошо не делает. По мальчику… Никаких маркеров сердечной недостаточности, сейчас еще к пульмонологу и нефрологу сходим, если там то же самое, то пацана можно реабилитировать.       Это было самой лучшей новостью, перекрывшей даже тот факт, что отныне Гермионе нельзя было себя бить. Гарри очень подробно объяснил девочке, что именно сказал доктор, немного ее расстроив.       — Но как тогда меня наказывать? — удивилась Гермиона, привыкшая к тому, что она должна быть абсолютно правильной.       — Ты будешь все свои проступки записывать в тетрадку, — предложила Мириам, спросившая совета у коллеги-психиатра. — Потом мы их будем обсуждать.       — А потом? — заинтересовалась девочка, такого метода наказаний она не знала.       — И если ты сделаешь что-то, за что нужно наказывать, то получишь ремня, — сделав очень строгое лицо и старательно давя улыбку, произнесла мама.       — Настоящего ремня? — обрадовалась Гермиона. — Я согласна!       — А если не нужно будет наказывать? — жизнь научила Гарри выяснять максимум информации.       — Тогда Миона должна будет съесть конфетку, — будто задумавшись, ответила Мириам, а стоящий поодаль психиатр, не решившийся настаивать на консультации, продемонстрировал аплодисменты. — Потому что доченька сама не знает, когда ее нужно наказывать.       — Хорошо, — согласилась с мамой девочка, чувствуя какой-то подвох, но не понимая, какой именно.

***

      Гарри гладил волны. Он спустился с кресла, оказавшись на коленях, и теперь, сидя на песке, гладил набегавшие волны. Гермиона на руках сползла с коляски и упала бы, если бы Гарри не поймал ее. Двое детей гладили волны, а вокруг стояли взрослые люди, глядя на то, как они здороваются с морем. Потом на Гермиону и Гарри надели специальные жилетки, чтобы они не утонули, потому что плавать пока были неспособны, и мама двинулась с детьми вперед.       Теплая вода обняла Гарри со всех сторон, а Гермиона наслаждалась прикосновениями морской воды. Дети улыбались друг другу и всему миру, ощущая себя живыми. Впереди была реабилитация, но они оба чувствовали себя счастливыми. Очень счастливыми, ведь скоро, совсем скоро и Гермиона, и Гарри смогут встать на ноги и идти вперед. По крайней мере дети искренне верили в это.       — Сейчас мы помассируем Гермиону, — произнесла Мириам, когда вытащила отчаянно сопротивлявшихся Гермиону и Гарри из воды. — А потом и Гарри. Ваши ноги забыли, как ходить, поэтому нужно им помочь.       — А можно и я Гермиону? — спросил Гарри, вспоминая все, о чем говорил наставник.       — Массировать надо с силой, а не гладить, — предупредила Мириам, на что мальчик только кивнул.       Это было больно. Мышцы как будто сопротивлялись, не желая расслабляться, поэтому было так больно, что под девочкой в какой-то момент стало мокро, но мгновенно заметивший это Гарри просто сдвинул Гермиону по песку, отвлекая ее от произошедшего, а Мириам только кивнула. Все было ожидаемым — девочка слишком быстро восстанавливалась, а мышцы к такому привычными не были.       Потом настала очередь Гарри, тут все было ожидаемым. Сила воли мальчика поражала Мириам — ведь маленький еще, по ее мнению, ребенок обладал такой внутренней силой, что не каждый взрослый мог с ним сравниться. Массаж, терапия, пассивная, пока, гимнастика…       Вечером настала очередь тетрадки, в которую Гермиона аккуратно записывала все свои «проступки». Сначала девочка попросила маму вытащить ремень, чтобы посмотреть на него. Внимательно рассмотрев орудие, как она думала, наказания, Гермиона осталась довольной. Потом перевернулась кверху попой и достала тетрадку. Все эти приготовления вызывали у Мириам желание плакать, но женщина понимала — нельзя, просто нельзя показывать слезы малышке. Психика ребенка, несмотря на ремиссию, все еще не восстановилась.       — Вот тут я подумала, что лучше остаться в коляске, — прочитала Гермиона. — А так думать нельзя, потому что это неправильно.       — Думать, доченька, можно что угодно, — со вздохом произнесла женщина, погладив ребенка по подставленной части тела. — Когда тяжело, когда больно, в голову приходят разные мысли, за это не наказывают, так что вот тебе конфетка.       — Но… — Гермиона задумалась. — Но за неправильные мысли может быть… могут подумать, что я… Что опять…       — Больше никакой психиатрии не будет, — Мириам обняла девочку, отлично поняв, о чем она говорит. Взрослые люди, врачи, родители, да и школа — искалечили психику ребенку. — Никогда не будет, обещаю.       — Никогда-никогда? — большие карие глаза были полны такой надежды, что женщина просто прижала к себе замершую доченьку.       — Никогда-никогда, — Мириам поцеловала Гермиону. — Так что за мысли тебя наказывать нельзя.       — Но тогда… — девочка перелистнула страницы и признала. — Тогда получается, не видать мне ремня…       — Тебе этого очень хочется? — Гарри с тревогой смотрел на свою Гермиону, такого желания боли он не понимал.       — Иногда — очень сильно, — призналась девочка, уже не боясь того, что ее сочтут ненормальной.       — Дочка хочет чувствовать себя живой и правильной, Гарри, — объяснила Мириам то, что ей долго рассказывал психиатр. — Но в ее жизни было очень много боли, поэтому она ее и ищет.       — Теперь будет много ласки и нежности, — понял мальчик, погладив Гермиону. — Ты привыкнешь, — и тут девочка заплакала, отпуская себя.