Самое важное в жизни

      Проснувшись, Гермиона почувствовала, что хочет в туалет. Давно забытое ощущение взволновало девочку, поэтому Гермиона сразу же разбудила Гарри. Мальчик проснулся мгновенно, с тревогой глядя на свою девочку, он был готов мгновенно прийти на помощь.       — Я сейчас описаюсь, — тихо, на ушко Гарри произнесла Гермиона.       — Не описаешься, у тебя катетер, просто расслабься, — посоветовал мальчик, но девочка не могла этого сделать, — представь, что ты в туалете, — понял ее затруднения Гарри. Гермиона закрыла глаза и представила. Сразу же пришло облегчение, а вот не полностью проснувшийся мальчик смотрел на нее с мягкой, доброй улыбкой.       — Ф-фух, — выдохнула девочка, ощущая даже что-то… там.       — Мама! Мама! — до Гарри внезапно дошло, что случилось. Он громко закричал, зовя Мириам, чтобы поделиться с ней. Это была большая радость, большинству людей, возможно, совершенно непонятная, но только не таким, как Гермиона.       — Что случилось, дети? — вбежала в комнату их мама, с тревогой вглядываясь в лица своих родных.       — Мама, Миона чувствует, когда хочет в туалет, — со счастливой улыбкой произнес Гарри, гладя слегка смутившуюся девочку по волосам.       — Честно? — Мириам почувствовала, что сейчас заплачет. Это была победа, большая победа маленького еще, по сути, ребенка. Эта победа означала, что начинают работать нервные окончания, что болезнь отступает. — Сейчас позавтракаем и поедем в больницу.       Гермиона только сейчас поняла, что произошло. Если она теперь может чувствовать, значит, катетер больше не нужен. Может быть, ей даже разрешат надеть… трусики. Нижнее белье казалось девочке сейчас недостижимой мечтой. Долгие месяцы катетер делал эту мечту просто мечтой, ничем больше, но вот сейчас… Мама Мири извлекла трубочку… оттуда, аккуратно и привычно заворачивая доченьку в подгузник. Санитарный транспорт был уже в пути, новость, сообщенная доктором Бранис, переполошила отделение. Это был не только ее праздник, но и радость всех коллег, искренне переживавших за детей.       Покачиваясь на каталке санитарного транспорта, Гермиона думала о том, что сон оказался действительно волшебным — болезнь сделала шажок назад. Но стоило ей только подумать, что болезнь отступит, как девочку обуял настоящий ужас. Гермиона задрожала, по лицу покатились сразу же замеченные и Гарри, и Мириам слезы.       — Что ты, маленькая? — с тревогой спросила женщина. — Что случилось?       — Если я… Если я буду ходить… — девочка пыталась сдержаться, не плакать громко, но почти не могла это контролировать. — Опять приют?       — Почему приют? — удивился Гарри.       — Доченька думает, что паралич — это ее плата за семью, за нас с тобой, Гарри, — не сдержавшись, всхлипнула Мириам. — Поэтому боится…       — Но это же неправда… — прошептал Гарри.       — Доченька, — женщина с трудом подбирала слова. — Если… Нет, не так. Когда ты будешь ходить… Ты все равно будешь любимой доченькой, понимаешь? Паралич — это не плата, потому что платить нужно мне за такое чудо, а не тебе…       — Значит… Ты меня не бросишь? — Гермиона не могла поверить в то, что слышала. Разве может она для кого-то быть… чудом?       — Никогда, клянусь тебе, — незаметная почти никому вспышка магической клятвы заставила Гарри улыбнуться. Мама искренне обещала это и теперь точно не предаст его девочку.       Гермиона не поняла, что произошло, но у нее вдруг появилась уверенность в том, что семья теперь навсегда. Тогда девочка начала думать о том, что цена еще будет, но Гермиона была готова на что угодно, кроме потери Гарри и мамы. Заметив, что девочка успокоилась, Мириам вздохнула, даже не подозревая, что творится в голове доченьки.       Чуть позже были исследования. Искренне улыбавшийся невролог радовался вместе с мамой Мири — область малого таза и ноги начали потихоньку отвечать. Не все, не полностью, но сам этот факт был огромным шагом для Гермионы. Можно было сказать, что произошло чудо. Просто невозможное волшебство. А психиатр что-то нашептал маме на ухо, Гермиона видела.       — Может быть, это потому, что я во сне хожу? — спросила девочка счастливого Гарри.       — Может быть, — нежно поцеловал ее мальчик в кончик носа. — Ведь ты чудо.       — Какое же я чудо… — вздохнула Гермиона, желая рассказать Гарри, что чудо — это он и мама, но была остановлена.       — Ты самое большое чудо на свете, — прошептал мальчик, осторожно обнимая ее. — Самое-самое, а если не веришь, то маму спроси.       Девочка лежала и солнечно улыбалась. Не верить Гарри она уже просто не умела, и раз он сказал, что она чудо, значит так оно и есть. Ощущать себя чудом было очень непривычно. Гермиона улыбалась.

***

      Утро было волшебным, но пока ехали в больницу, Гарри имел возможность накладывать чары на Гермиону. Нарисовавшуюся картину мальчик, разумеется, запомнил, но ничего не понял. Желтые, красные, зеленые линии и огоньки очень мало что говорили начинающему целителю. Трудно было ожидать знаний всего и обо всем, поэтому Гарри почти не расстроился, ну, может быть, только чуть-чуть.       Узнав, что Гермиона считает паралич ценой за тепло и семью, мальчик поначалу удивился. Он не понимал, как такая светлая, чистая, самая лучшая на свете девочка может так думать, ведь это же Гермиона! Поэтому Гарри просто попытался рассказать той, что была смыслом жизни мальчика, о том, какая она. Улыбка девочки стала лучшей наградой. А потом, уже дома, мама надела на Гермиону немного другие подгузники — они выглядели, как трусики, отчего девочка чуть не расплакалась.       — Для Гермионы нижнее белье многое значит, — объяснила Мириам ничего не понявшему Гарри. — Оно для всех много значит, но вот для нее — это как символ, понимаешь?       — Кажется, понимаю, — ответил мальчик, просто представив себя на месте Гермионы. — Теперь ей не нужен катетер, но не страшно, если описается?       — Да, малыш, — очень по-доброму улыбнулась мама, погладив Гарри по голове. — Теперь доченька будет учиться просить судно, и самостоятельно ездить в туалет, как ты.       — Ура! — дети хором обрадовались. Человеку, никогда не лежавшему пластом месяцами, это счастье было бы трудно объяснить: самостоятельно сходить в туалет, добраться до кухни, ощущать себя… Но Гарри очень хорошо понимал свою Миону, разве могло быть иначе?       За день девочка несколько раз просилась в туалет. Совсем не стеснявшийся ее Гарри показывал, как пересаживаться, как устроить ноги… Гермионе было сложно и тяжело, но постоянно находившийся рядом мальчик всегда был готов помочь. И весь день был наполнен этими маленькими победами, поэтому вечером дети просто попадали, мгновенно уснув. Мириам радовалась, просто радовалась тому, как оживает доченька, как из глаз ребенка уходит грусть и безнадежность. Сегодня были сделаны первые шаги очень длинного пути.       Наставник с интересом смотрел в счастливые лица детей. И не подумавший ничего скрывать ученик поделился с Мунго сегодняшней победой. Целитель очень хорошо понял этих двоих детей… Иметь возможность самостоятельно пойти в туалет — это действительно было очень ценным. Поздравив смутившуюся девочку, мастер Бонам попросил воспроизвести результаты диагностики.       — Посмотри сюда, ученик, — он провел по зеленым линиям. — Вот это у нас означает, что блокировка произошла не из-за позвоночника или органического повреждения.       — Красные, уходящие наверх, показывают мозг? — понял Гарри, что ему хочет рассказать наставник. — А желтые?       — Желтые — это прямые последствия, — Мунго внимательно смотрел на что-то напоминавшую ему картину. — Подожди-ка… Ну-ка увеличь мне вот этот сектор, — он показал на участок мозга. — Вот оно что…       — Что случилось, наставник? — удивился Гарри, не понявший, что видит наставник.       — Паралич был не настолько серьезным, — объяснил мужчина, прокручивая пальцем проекцию. — Но кто-то или что-то заставило твою невесту поверить…       — Она считала, что это ее цена за тепло и семью, — произнес мальчик, прижимавший к себе необыкновенно молчаливую сегодня девочку.       — Гермиона, — мастер Бонам очень серьезно посмотрел в глаза Гермионы. — Никто и никогда не может требовать такой цены за то, что тебе принадлежит по праву.       — Никто и никогда, — прошептала девочка, ощущая своего Гарри всем телом. Она наслаждалась этим ощущением, в реальности невозможным. Пока невозможным. Гермиона верила в то, что все это невозможно только пока.       — Так, ученик учит невесту основам, а наставник, — Мунго хмыкнул, — рассказывает, как снять проклятье, наложенное не самой умной девочкой на саму себя.       — Меня надо наказать… — просительным тоном произнесла Гермиона, на что мастер Бонам только покачал головой.       — Хорошо. Надо — значит, будешь наказана. — Кивнул ставший очень серьезным Гарри.       Танцевать было очень тяжело, но Гарри уверенно вел свою Гермиону в медленном вальсе, именно такое наказание ей было назначено — танцевать. И девочка чувствовала нарастающее счастье от кружения этой комнаты во сне. Теперь Гермиона верила: придет день, и Гарри ее закружит в вальсе… Закружит, заставляя маму Мири весело смеяться, радуясь за них.

***

      Больше всего на свете Минерва МакГонагалл боялась стать калекой. После того, что с ней случилось в кабинете директора, ее ноги отчего-то отказались держать женщину. Позади была шумная истерика, объяснение с родственниками… С теми самыми сквибами, говорить с которыми Минерва раньше брезговала, от кого старалась держаться подальше…       — Ты же хотела самостоятельности, — криво ухмыльнулся брат. — Ты стыдилась нас и брезговала моими детьми. Что же, теперь живи, как получится.       — Но я не могу ходить! — возмутилась МакГонагалл.       — Когда заболела Лира, ты мне что сказала? Напомнить? — мужчина прикрыл глаза, процитировав: «Сквибы — почти животные, сдохнет — невелика беда». — Теперь я повторю тебе твои же слова. Я не хочу тебя знать, ты не МакГонагалл, ты — позор нашего клана! — сплюнув, брат ушел. Брат, похоронивший младшую дочь, которой абсолютно точно могли помочь в Мунго… И помогли бы, если бы…       Минерва МакГонагалл даже не поняла, что она сделала не так. Ведь сквибы же… Но сейчас суть была в том, что женщина не могла самообслуживаться, а родственников у нее отныне не было. МакГонагалл уже подумывала о найме кого-то, сколько хватит накопленных денег, когда магглокровная волшебница, услышавшая о «беде старого профессора, решила помочь той в благодарность». Услышав такое, Минерва и не вспомнила, как унижала эту самую девочку, ведь по мнению МакГонагалл, она это делала только во благо.       Мунго с радостью избавился от профессора трансфигурации, также как и Хогвартс, а гордая тем, что правильно воспитала грязнокровку, Минерва гордо ехала в свой новый дом. В святой уверенности, что теперь сможет ездить на магглорожденной, женщина находилась еще сутки, но… Утро следующего дня началось с защелкнувшегося на шее Минервы МакГонагалл ошейника и предвкушающей улыбки грязнокровки.       — Вот и нет у тебя магии, старая кошка, — сообщила ей девушка с красивым именем Виола. — Пришло время платить! — почти сведенная с ума болью и унижениями, что несла ей декан своего же факультета, мисс Пак готовилась к воздаянию так, как сама понимала этот процесс. Профессор МакГонагалл была никому не интересна, что Виола выяснила очень хорошо, а это значило, что со старой женщиной можно было делать все, что угодно.       Начинался индивидуальный ад Минервы МакГонагалл.