Ради общего блага

      Таких откровений Кощей, пожалуй, не ожидал. Впрочем, нет, ожидал и не таких, все-таки жил он не первую сотню лет, да и не вторую. Что только не слышал старый некромант на своем веку… Уютно устроившись в кресле, Кощей выдернул из тела душу старшего Лавгуда, равнодушно взглянув на истлевшую тушку. Грейнджеры ждали своей очереди, дрожа от ужаса. О чем они думали, некроманта пока не интересовало. Он хотел понять, как душа отца переносит то, что этот самый Лавгуд сделал с девочкой.       — Как умерла Пандора Лавгуд? — решил Кощей начать издалека, чтобы подойти к теме постепенно.       — Взорвалась со своим котлом на глазах ребенка, — ответила душа мистера Лавгуда. Что-то в этом ответе некроманту не понравилось.       — Почему она взорвалась? — поинтересовался некромант, пытаясь сообразить, что же его зацепило в этом ответе.       — Я подделал ритуал, чтобы она сдохла, — интонаций ответ не имел, ибо души в таком состоянии были безэмоциональными.       — По какой причине ты мучил дочь? — продолжил спрашивать Кощей, пытавшийся уложить в голове услышанное.       — Дамблдор попросил, — призналась душа. — Иначе бы удавил эту….       — За что ты ненавидишь жену и дочь? — некромант проверил душу, хотя знал, что принуждения быть уже не может, как и сумасшествия.       — Они мне мешали, — совершенно непонятно ответил бывший Лавгуд и рассеялся в пространстве, будто потеряв всю духовную энергию. Такие случаи Кощей, разумеется, знал. Ксенофилиуса Лавгуда кто-то провел через ритуал, сделавший мужчину рабом, но душа… В этом было что-то странное. Этого «что-то» некромант не понимал, но тем не менее, вздохнув, занялся Грейнджерами, решив для начала допросить тела. Тела дрожали, обильно выделяя… «адреналин». Решив начать с мужчины, ибо пытать женщин не любил, Кощей приступил к допросу. Как ни странно, но тело не запиралось.       — Мы искореним колдовство, потому что так сказал наш духовный отец! — сообщил мистер Грейнджер. — Нам удалось раздобыть колдовскую тварь, достойную гореть в огне!       — Это вы о ребенке, что ли? — удивился Кощей, вламываясь в память мужчины. Ему стало действительно интересно. Религиозные фанатики ему не нравились, поэтому умирали быстро, но не в этот раз. Что-то было не так в фанатизме старшего Грейнджера… Вглядевшись, некромант понял, что именно.       Перед двумя десятками мужчин и женщин стояла хорошо известная некроманту личность. Правда, наличие этой личности не в замке Нурменгард, а перед людьми, означало, что Гриндевальд в своем замке как раз не заперт… был. Сейчас-то сквибу, доживающему свои последние часы, было уже все равно, но вот сам факт… Это означало, что не таким уж идеалистом оказался Дамблдор, либо, это все сотворил не называвший себя Светлым… Тогда кто? Тяжело вздохнувший Кощей отправился обратно, пока Геллерт не подох, чтобы выяснить, кто ему помогал выбраться из замка, либо, кто его посещал.       — Совсем ничего не понял, — задумчиво произнес Кощей Бессмертный, — получается, что его посещала Амбридж? Могла ли эта жаба… — надо было искать теперь в какое болото раздраженный некромант запулил эту даму. Или… Не надо было? — У людей есть полиция, пусть она и работает, — решил Кощей.       Полицейское управление Лондона стояло на ушах. Начальник полиции получил объемное письмо, полное фотографий, от которых начинало тошнить даже опытных следователей. Письмо говорило о секте, мучающей и убивающей детей, прикрываясь борьбой с колдовством. Принесший пакет молодой мужчина ничего не скрывал, даже то, что хотел сжечь приемную дочь, но что-то ему помешало. Полиция начала работать, а Кощей, с трудом подавив желание сделать британские острова безлюдными, отправился домой — поправлять нервы и отводить душу, чем и занялся в ближайшей воинской части воздушно-десантных войск.       Когда информация просочилась в «свободную прессу», Британия содрогнулась, миссис Грейнджер была арестована моментально, несмотря на то что против нее доказательств не было. Начались проверки и аресты. Все церкви и секты делали громогласные заявления типа «это не я», пока не был найден первый труп. Идентифицировав тело приютского ребенка… Британии стало не до международной политики, ибо граждане страны легко представили на месте обезображенного тела своих детей.

***

      В памяти Гермионы иногда, уже не так часто, вставали картины прошлого, и тогда девочка начинала было дрожать, но рядом был Гарри. Мальчик будто бы забыл все, что происходило когда-то, отдавая все свое тепло и ласку Гермионе. Девочка постепенно оживала, оставляя прошлое прошлому. А еще была Мири… Яркая, игривая, никогда не унывавшая малышка заставляла улыбаться, помогала не плакать, не опускать руки, даже когда было больно.       — Давай поднимем ножку, — Гарри очень любил называть Гермиону и ее элементы уменьшительно-ласкательными прозвищами. — Давай, пинай меня.       — Не хочу тебя пинать, — насупилась девочка. — Хочу обнимать и вообще! Сейчас моя очередь массировать!       — Хорошо, родная, — сразу же согласился мальчик. — Массируй… — он терпел боль, никак не показывая ее, хотя Гермиона знала, что массаж — это больно, но надо. Она-то как раз не сдерживалась. Все лучше девочка чувствовала ноги, все проще ей становилось что-то ими делать — сначала лежа, потом сидя. Не отставал от Гермионы и Гарри, потихоньку все лучше ощущая себя полностью.       — Ура! Ура! Сестричка и ее Гарри скоро будут ходить, — прыгала вокруг них маленькая девочка.       Василий все чаще вспоминал Россию, почему-то мужчине хотелось туда… Побродить по лесу, прижаться к березке, посидеть на берегу реки. «Надо же, ностальгия», — грустно подумал Василий, но потом встряхнулся, отправляясь в сторону детской. Он верил, что однажды судьба его приведет в страну, чувствовавшуюся им домом. Какая бы она ни была, не всегда приветливая, не всегда добрая, но это была Родина, и именно туда рвалась душа доктора Рязанцева.       — Ну что, дети? — спросил глава семьи. — Готовы?       — Если не по попе, то всегда, — меланхолично ответил Гарри. — Что делать надо?       — Протяни руки вперед, — замогильным голосом произнес Василий, отчего Мири захихикала, а Гермиона смотрела большими круглыми глазами, не понимая, что происходит. Василий взял мальчика за протянутые руки, мягко поднимая с коляски. Гарри покачнулся, но устоял. Мальчик смотрел вокруг расширенными глазами, не веря в то, что стоит.       — А я? — жалобно спросила Гермиона, будто боясь отказа. Она старательно сделала бровки домиком, отчего Гарри чуть не упал, где стоял.       — И ты, конечно, — улыбнувшийся Василий поднял и девочку на ноги, отчего она просто заплакала. Тихо-тихо, но улыбаясь так счастливо, освобожденно… Гарри повернулся и сделал свой первый шаг, снова чуть не упав, поэтому Рязанцев его поддержал, понимая, чего хочет добиться ребенок. Мальчик, конечно же, обнял свою Гермиону.       — Не плачь, родная, — Гарри гладил девочку, а та уже просто содрогалась от рыданий у него в руках. Гермиона думала, что коляска — это навсегда, что шансов у нее нет, и тут, вдруг… Она стоит! Стоит сама, не в папиных руках, а сама, и может обнять своего самого-самого…       Дело пошло на лад. Поверившая в себя девочка все уверенней ходила. А мальчик верил в свою Гермиону, встав вместе с ней и идя вместе… Вот когда Василий думал переходить уже к более серьезным прогулкам, пришло приглашение от Кощея. Старый некромант зазывал в гости, на что Рязанцев немедленно согласился. Возможно, Кощей понимал, насколько Василия тянет на Родину, все-таки жил он долго, но международный групповой порт-ключ выслал тем же днем, когда получил согласие. Больше всего тому, что они отправятся в Россию, радовалась маленькая Мири. Ну… дедушка же, понимать надо!       Собрались уже без колясок, несмотря на высокую утомляемость. Семья присела на дорожку. Зачем это делать — ни Гермиона, ни Гарри не понимали, а Мири просто нравилось все, что делал папа.       — Ну что, дети, готовы? — поинтересовался необычайно радостный сегодня Василий. Увидев кивки, мужчина активировал международный порт-ключ, унесший их куда-то очень далеко.

***

      Самой большой проблемой Кощея Бессмертного была проблема выбора. Красивых девушек вокруг роилось достаточно, но вот кого бы подобрать русскому… С этой заботой пошел Кощей к супруге своей — Марьюшке, что Искусницей слыла. Подумала Марьюшка, подумала… Потом еще подумала…       — Значит, говоришь, всего себя детям отдал, — проговорила женщина. — А в той жизни?       — Тоже, Марьюшка, — тяжело вздохнул некромант, прозванный Бессмертным. — И в той, и в этой. Вот я и подумал…       — Ну, положим, это у тебя не всегда получается, — заметила Марья. — А давай-ка ему слет юных Василис устроим?       — Детьми воспримет, — предупредил Кощей, на что Марья только улыбнулась. На том и порешили. И полетела весть по Руси магической, что хочет, значит, Марья Искусница на юных Василис, Варвар, Настюх и прочих девиц поглазеть, да самую премудрую себе в ученицы взять. И поспешили на слет «Василиса-93» юные и не очень юные девицы, на других посмотреть да себя показать. А добрым молодцам на слет этот путь заказан был, под страхом Кощея да Горыныча вечно голодного. Поэтому с горя пошли они к очередным басурманам, слова новые изучать. Потому что старые закончились, значит. А водка — как раз нет.       Вот в такое вот место и угодил Василий с детьми. Вокруг девки носятся, слет у них, значит. Кто на коне прискакал, кого на печи Емеля-таксист доставил, а кто и в ступе. А в ступе по парковке еще поди попади, вот и носились девки по округе. Гермиона ошарашенно смотрела вокруг, Гарри, моментально убедившийся в отсутствии покушающихся на возлюбленную мужчин, успокоился, а Мири прыгала на месте от радости.       — Интересно девки пляшут, — проронил доктор Рязанцев, наблюдая за неудачной посадкой ступы. Ступа-то как раз села удачно, а вот девица в ней сарафаном за елку зацепилась и повисла, демонстрируя всем заинтересованным лицам необходимость ношения нижнего белья.       — Они еще не пляшут, папа, — заметил Гарри. — Но, если очень нужно… — он достал палочку.       — Лучше девицу с елки сними, — посоветовал Василий. — Холодно ей там.       — Не могу, — вздохнул мальчик, пожав плечами. — Я Гермионе обещал к другим девицам не прикасаться. А жалящим жалко.       — Жалящим действительно жалко, — вздохнул Рязанцев, перебив веточку метким Секо. Девица упала вниз, издав в конце трудноидентифицируемый возглас. В тот же миг откуда-то оттуда вылетело что-то косматое и понеслось прочь с криком.       — Это не я! — кричал косматый. — Это сук! Не надо меня женить! Пощади-и-ите!       Явившийся Кощей вызвал дружный визг, значительно расширивший посадочную площадку, но проигнорировал премудрых девиц, пригласив гостей дорогих в избу, добежавшую-таки до места встречи. Расселись в горнице, значит, гости дорогие, и принялись хозяева хлебосольные их, значит, кормить.       — Ура! Ватрушки! — обрадовалась Мири, в которую мягкой сдобы могло влезть чуть ли не больше, чем девочка весила сама.       — Борщ, — облизнулся Василий, и только старшие дети не узнали блюд, отчего пришлось пробовать все подряд. Напробовались так, что уснули прямо за столом и были хлебосольными хозяевами перенесены на печь, а Кощей повел Рязанцева прочь из дому — на девиц ясноглазых любоваться, значит. Девицы мерялись премудростями, кое-где достав даже приборы заморские, штангенциркулями зовущиеся, и окружающей действительности не замечали. Подсмотренный у добрых молодцев способ решения споров пришелся ко двору и среди девиц разумных… ну, на первый взгляд разумных.       Василий не очень понимал, зачем его вывели на эту прогулку, хотя на обилии девушек отдыхал взгляд. Очень уж красивыми они все были. Кощей наблюдал за гостем дорогим, понимая, что не цепляет его никто. Это печалило некроманта, что обещало веселую ночь ближайшим деревням. Доктор Рязанцев привычно отмечал, как девушки двигаются, как выглядят, отделяя здоровых от не очень и трезвых от пьяных. Кощей уже отчаялся, когда Василий рванулся куда-то в сторону. На упавшем дереве сидела даже не девица, а, скорее, девочка лет двенадцати-тринадцати. Она будто бы силилась вдохнуть и не могла, заходясь в кашле и хрипя горлом. Что сделал целитель, некромант не понял, только услышал тихое шипение, вслед за которым девочка задышала легко и освобождено, уже не закашливаясь.       — Ты почему с астмой в лес пошла? — строго поинтересовался доктор. — Домой иди, нельзя тебе по лесу, на вот, возьми, — он вложил девочке в руку какой-то пузырек. — Как плохо станет, себе в рот, видела?       — Да, дяденька, — тихо ответил ему ребенок, растворяясь в воздухе.       — Кто-то испытывал тебя, Василий, — задумчиво произнес Кощей. — Интересно…       — Это неважно, — улыбнулся детский доктор. — Пойдем лучше к котятам, выведем их на улицу.       — Действительно, всего себя — детям, — улыбнулась незамеченная мужчинами молодая женщина, испытавшая целителя. — Ну что же…

***

      Не ведал счастья своего Василий, молодой женщиной замеченный. Впрочем, вскоре пришлось ему это самое счастье изведать. Девицы мятущиеся, премудростями мерявшиеся, на мужчину внимания не обращали, подозревая в нем гостя заморского, местного колорита не ведающего. Гермиона с Гарри сначала ошарашенно взирали на суету страшную, но потом решили присоединиться, значит, тем более папа не возражал. На Гарри сначала косились, но потом решили, что пусть.       А дева юная, на Василия глаз положившая, решила ковать, пока горячо. Кузнеца она не спрашивала, да и не решился кузнец спорить с дамой, пар спускающей. Как сковала кольца обручальные из нековкого металла, так и пошла жениха своего охмурять. Ну а то, что жених не ведал о статусе своем, девушку ничуть не смутило. Поймав в женихи назначенного у места отхожего, дама сия томно посмотрела на мужчину, метко стрельнув глазищами своими. Улыбнулся ей Василий, подумав, что чем бы дитя не тешилось. Мысли эти на челе его отразились, поставив деву в положение странное: и вроде бы комплимент, и вроде бы нет. Пока думала она, кавалер в место отхожее сбежал, даже слова сказать не дал.       — Стоять! — поймала Василия дама сия, представиться решившаяся. — Меня Василисой зовут, иногда даже Прекрасной… Когда убежать не успевают. А когда успевают — Премудрой.       — Василий, — признался мужчина, в женихи назначенный. — На что жалуешься, Василиса? — не вовремя проснулся в нем целитель, умственную деятельность стимулирующий.       — Хм… — вопрос жениха, о том не подозревающего, в тупик поставил деву Премудрую, отчего замолчала она надолго и тем Василию приглянулась. — Пойдем-ка, пройдемся?       — Не могу я гулять, краса-девица, — сообщил ей целитель заморский. — Дети у меня, волноваться будут, а им нельзя.       — Пойдем тогда к детям твоим, — решила Василиса, иногда даже Прекрасная, если не с утра. — Люблю детей… — и пошли они к детям, радовать оных, особенно Мири.       Дюже обрадовалась Мири существу новому, ранее не виданному. Была Василиса лицом пригожа, синеока, а то, что события торопила, так на то и девицы придуманы. Василий лишь под нос себе посмеивался, на детей поглядывая. Увидав седину детскую, враз переменилась Василиса, Премудрою зовущаяся, челом посмурнела и готова была уже пойти фарш новомодный рубить из нелюдей, детишек обидевших, но Кощей раньше успел, что женщину юную расстроило неимоверно.       Погладила Василису маленькая девочка, душою яркая, как звезда утренняя, да улыбнулась солнечно. А там и Гермиона несмело улыбнулась, да только Гарри смотрел настороженно. Обернулась растерянно на Рязанцева Василиса, улыбнулась ласково детям, вмиг став Прекрасною, да так, что залюбовался ею Василий. Любовался он ею, значит, любовался, пока в окно ступа не влетела, мимо парковки промахнувшаяся. Со звоном разбилось стекло, нарушив волшебство момента, да выскочила из дома разъяренная Премудрость, кочергу в руках сжимаючи. Вмиг порскнули от нее девицы, на слет прибывшие, ибо известна была Василиса нравом своим крутым.       — А что? — промолвил Гарри меланхолично. — Если обещает попу не бить, то пусть будет.       — Нам вряд ли будет, — ответила ему Мири, улыбаясь. — А вот бякам да…       — А они бяки? — с сомнением спросила Гермиона.       — Раз девицу рассердили, то сами виноваты, — раздался голос из угла горницы, где точно никого не было.       Вмиг возвернулась Василиса разъяренная, пар не спустившая, на визг детишек, уже принятых своими, и понял Василий тогда, что выбора у него нет. Ибо женщина русская, его выбравшая, ни перед чем не остановится и куда угодно войдет. Нельзя сказать, правда, что Рязанцев сильно возражал, потому обнял он Василису за стан тонкий, да поцеловал во уста сахарные от души своей молодецкой. Ну… сладилось у них, значит. А как сладилось, переменилась наново Василиса, хозяюшкой ласковой стала… для своих, конечно. А для чужих у нее кочерга была, да ухват. Так и обрел счастье Василий, потому что кто ж его спрашивал?       — Детишечки мои милые, — Василиса стремилась отогреть души теплом своим. А Мири обрела… маму. Настоящую, любящую и любимую. Постепенно и Гермиона с Гарри поняли эту женщину. И приняли ее всем сердцем. Но до тех пор еще был разгон слета юных Василис кочергой, рассказ о матушке, этот слет придумавшей, да долгие танцы двух Васек друг вокруг друга.       Много новомодного попкорна ухомячил Кощей, наблюдая за этой парой. Да и как не наблюдать-то было, ежели Василиса приветливая только с детьми была, а вот Василия от ухвата только статус целителя спасал. Но зато было весело и возвращаться в Германию не хотелось. Потому и не вернулся никто, навек среди ив и берез жить оставшись. Был Василий счастлив до невозможности, потому что попробовал бы он не быть счастливым. Ну это он шутил так, потому что…       И жили они, значит, долго и счастливо, породили еще пять… шесть… нет, Васю жалко, пусть будет пять… Значит, породили они еще пятерых детишек, которые были послушными, хорошо учились и не болели.