i can't breathe without you.

„Не отрекаются, любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придёшь совсем внезапно. А ты придёшь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно не согревали мы друг друга. И так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трёх человек у автомата. И будет, как назло, ползти трамвай, метро, не знаю, что там. И вьюга заметёт пути на дальних подступах к воротам… А в доме будет грусть и тишь, хрип счетчика и шорох книжки, когда ты в двери постучишь, взбежав наверх без передышки. За это можно все отдать, и до того я в это верю, что трудно мне тебя не ждать, весь день не отходя от двери”

.

Вероника Тушнова. Не отрекаются, любя. 1965 г.

Примерно через неделю, когда Чуя уже начинает постепенно привыкать к подобной жизни, к нему в очередной раз заходит персонал. Рыжий уже предчувствует кучу капельниц и тонометров, но медицинский работник, на удивление, произносит совсем другое. Как только Накахара это услышал, то сразу вздрогнул, быстро встал с кровати и выбежал из палаты. Осаму даже оглянуться не успел — никого уже нет. Голубоглазый быстро подбегает к выходу и сначала замирает в ступоре, а после ускоряется и почти что влетает в родные объятия далеко не биологической, но всё-таки матери. Коё усмехается и обнимает сына в ответ, проводя нежными руками по шёлковым рыжим волосам, которые отливают на солнце. — Я тоже скучала, милый... Голубоглазый лишь сильнее вжимается, вдыхая запах дорогих духов и наслаждаясь, что кто-то действительно близкий рядом. После такого ужасного детства, проведённого в детском доме, так ещё и с постоянными поездками в ближайшую больницу, страх присутствует везде и всегда. А единственный лучик света — эта чудная женщина, что буквально спасла ему жизнь. А вскоре из палаты, слегка хромая, так как долго не ходил, выходит второй человек. Дазай осматривается и видит своего товарища с его матерью и слегка хмурится. С одной стороны, обидно, что у него, в отличии от шатена, есть кто-то из родственников, кто жив и кто с ним в ладах, а с другой, до жути ревностно. Накахара должен проводить время только с ним, а вот всё остальное — уже лишнее. Ведь если на него забьёт единственный друг, то в жизни не останется вообще никого...очень шаткая ситуация. Он подходит к ним и обращается к низкому, явно показывая грусть. — Чуя...почему ты меня не обнимаешь... Последний вздыхает, отстраняясь, но не отпуская родителя. — Иногда обнимаю. Сейчас мне не интересно. — Ну так нечестно...я тоже хочу. И делает жалобный взгляд, который Осаму всегда использует, чтобы получить желаемое. Чаще всего, безусловно, работает, но не на всех. Некоторые медсёстры действительно разрешают ему пользоваться, например, телефоном в диспансере лишь за красивые глазки, а с другими уже немного сложнее. Чуя вздыхает и лишь переводит взгляд обратно на взрослую. — А, в общем..это мой друг. Я начал общаться с ним, пока присутствую здесь, ведь мы живём в одной комнате. Его зовут Осаму. Кареглазый же лишь улыбнулся новой знакомой, в глубине души радуясь, что теперь они официально не враги. Озаки посмотрела на него, внимательно оглядывая и как будто бы пытаясь найти, к чему прикопаться. Не найдя такого, она улыбнулась в ответ. Это означало, что проверку он успешно прошёл, а это не так-то просто, как кажется на первый взгляд. — Милый парень. И не сомневаюсь, что вы нашли общий язык. Мать рыжего протянула подростку руку, пожимая её со всем скромным уважением. Именно в этом она и очаровывала — каждое действие плавное, спокойное. И ухажёров было в своё время достаточно, но никто столь желанного сердца так и не получил. — Приятно познакомиться, Осаму. Зови меня Коё-сан. Позаботишься о моём сыне, пока меня нет, хорошо? Шатен кивает, принимая это, как свой долг и обязанность. Ведь это поручение лично для него и никто с ним, скорее всего, больше не справится.

***

— У тебя довольно милая мать! — уже в комнате, после ухода женщины восклицает высокий, смотря в окно на улицу, где в последний раз был уже достаточно давно. — Да, я знаю. — Чуя отвечает с некой гордостью, доставая из рюкзака бутылку воды и немного чёрного хлеба. Так сказать, первая добыча из похода, — голубоглазый по быстрому взял чужую еду, которая лежала на тележке с колёсиками. Вероятно, кому-то прямо в палату. — И я обязательно о тебе позабочусь, как она и говорила. Дазай подошёл к соседу и потрепал его по макушке, после чего быстро взял один кусок хлеба и вернулся на своё место. — Ну да, конечно... Низкий берёт свой кусок и ест его, думая, что если бы этот человек напротив стал ему, как опекун, то обоих бы уже не стало. Всё-таки, нет у бинтованного ни ответственности, ни других навыков, присущие взрослым. Кареглазый лишь фыркает. — Потом ещё поблагодаришь меня. Рыжик отводит взгляд и произносит с сарказмом. — Угу, обязательно.