Вспомнить тебя

       Высокие деревья зловеще качаются из стороны в сторону, следуя тоскливому вою ветра. Вечернее небо, и без того тёмное, стало покрываться длинным полотном из грозовых туч, ждущих лишь нужной минуты, с которой они изольют всё накопившееся, кажется, горе и обиду. С каждым шагом, который приближал новую жертву ужасающих игр, природа всё больше своим видом пыталась отпугнуть мужчину от необратимого решения. Однако, незнакомец шёл увереннее, сжимая ручку своего небольшого чемодана. Ему довелось видеть вещи гораздо ужаснее, чем оголяющиеся осенние деревья, неприступной стеной окружавшие огромный и мрачный особняк; ему доводилось слышать вещи хуже, чем рёв холодных ветров и зловещего, надменного карканья ворон. Они свободны от таких решений. Они свободны от Олетуса, в отличие от того, кто преступил за дверной порог.        Среди выживших случилось пополнение: к чьему-то счастью, к чьему-то несчастью, высокие двери особняка были открыты для новоприбывшего. Внутрь входит наёмник. Невысокий мужчина, одетый в неброские одежды, под грязноватым зелёным капюшоном скрывал свой хмурый, недоверчивый взгляд. Он внимательно рассматривал незнакомку, которая, кажется, его здесь ждала. Форма напоминала ему медсестёр. В её выражении лица непалец не замечал ничего, кроме того же изучения. Небольшой момент тишины наконец обрывается, когда леди начинает приветствовать новичка:        — Добро пожаловать в Олетус, — она произносит негромко, улыбаясь краешком губ. — Я местный врач, Эмили Дайер. Рада знакомству.        Внезапно, её голос казался бывшему солдату почему-то очень знакомым. Да и, если всё-таки вглядеться во врача с большей внимательностью, то не только голос… глаза, черты лица, улыбка — всё это вызывало непонятное волнение где-то глубоко в памяти, заставляющее напрячься только больше. Он хмурится немного сильнее, растягивая паузу ещё чуть дольше.        — Наиб Субедар, — наконец произносит новобранец, стягивая капюшон. Наиб смотрит, чуть щурясь недоверчиво, проверяя реакцию во взгляде новой знакомой: она тоже его знает или ему померещилось.?        —… Вы, должно быть, устали в пути? — доктор вопрос задаёт вдруг тихо, неожиданно для себя ощущая странную болезненность в груди. Стоило Наибу снять с себя капюшон, как чужие черты лица показались давно знакомыми. Словно бы человек, стоящий перед ней… мог знать женщину ещё как Лидию. Нет, нет, это глупости — козни усталого разума в позднее время суток. Эмили вздыхает, отшагивая на полшага в сторону одной из дверей первого этажа, приглашая тем самым пойти за собой. — Вы можете посидеть за столом на кухне, пока я сделаю что-нибудь согревающее. Заодно я рассажу о местных правилах и покажу лазарет.        «Не думаю, что она меня знает…», — хмыкнул наёмник, не особо вслушиваясь в слова дамы. Только уже когда та посмотрела на него озадаченно, он пережевал торопливо чужое предложение и кивнул, что-то пробурчав в качестве принятия приглашения. Когда доктор начала идти дальше, тот неспеша шёл за ней, держась на небольшом расстоянии позади. Нет, он всё ещё не мог избавиться от навязчивого чувства, что женщина перед ним что-то скрывает. Но взять и допросить её с места — не лучшая идея. Сейчас она ведёт небольшой монолог, что-то там рассказывая про первый этаж, залы, двери, комнаты… про жителей немножко, но Наиб сильно не вслушивался в содержание: он пытался поймать в чужой речи зацепки, слова, интонации, которые бы зажгли искру идеи и воспоминания. Это, конечно, было безрезультатно. За его не такую уж и большую жизнь Субедару многих женщин-врачей с английским акцентом слышал, видел… все они были схожи в чём-то. Глупость того, насколько сильно въелось в голову ощущение бывшего знакомства заставляет наёмника усмехнуться про себя: видать, он, всё ж-таки устал, вот и бредится всякое. Не стоит себя этим нагружать: он здесь только для того, чтобы выполнить свою работу и уйти. И самым верным вариантом будет как можно меньше людей ввязывать в его грязные дела.        — Вам сделать чаю или Вы предпочитаете кофе? Вопрос, почему-то казавшийся громким, вытащил мужчину из глубоких дум. И не заметил он даже, как леди до кухни провела, за стол усадила. Стоит миска со сластями… а женщина на Наиба смотрит с пониманием, теплом простым. Уже, что ли, в приятели затесался…        — Я бы выпил чёрного чая… с молоком, — после короткой паузы отвечает тот, вздыхая. — Спасибо.        — Хорошо. Если Вам ещё что-нибудь нужно сделать, Вы не стесняйтесь, я буду рада помочь, — Эмили улыбается ему уже теплее, чем было в холле, хоть и в глазах видны проблески чего-то изучающего, проверяющего будто. Долго, конечно, не разглядывает: возвращается к брякающим чашкам, тарелочкам, ложкам. И молчание вдруг кажется немного надоедливым: наёмнику — как и, по правде говоря, доктору — мысли самые разные так и лезут, не давая и минуты покоя. Ну, кто быстрее расколется.?        — Особняк может показаться местом запутывающим, может, иногда пугающим… но я в Вас верю. Не бойтесь обращаться за помощью.        Странный день. Сначала не самая удобная поездка в особняк, сопровождаемая лишь шумом улиц и природы, потом вот эта встреча… на самом деле, она своей непонятностью перевешивала всё. Нутро всё жалуется, ноет — просит призадуматься сильнее, раскопать руины воспоминаний, подавленных, забитых и разбитых убивающим чувством вины, недовольства и потерянности в мире. А Наиб всё отмахивается от этого, голову не желая свою нагружать тем, что дела важного не касается. Не хочет он травить себя чем-то светлым, когда его руки должны погрязнуть в крови ради хоть каких-то денег… но и те не для себя. Он пачкает своё достоинство ради матери, хоть и зная, что она бы, наверное, узнав правду, отвернулась бы от своего сына с горькими слезами… Субедару противно.        С протяжным вздохом, перетекающим в недовольное рычание, мужчина садится на свою кровать. Взгляд переводит в сторону уже открытого чемоданчика рядом с ногами: нужно всё разобрать, разложить, устроиться. Лечь и забыться в усталости, разливающейся по всему телу. Наиб тянется к своим вещам, вытаскивая из чемодана дневник. Тцк… зачем ему это хранилище грязи и старых радостей здесь? Наёмник не помнит, когда он в последний раз открывал и вёл новые записи, но продолжал носить свой журнал. Хотя, наверное, в Олетусе понадобится взяться за перо вновь — здание полно секретов, полно тем, чего в повседневности не увидишь. Если, конечно, можно верить рассказам того доктора.        Поднявшись с кровати, Субедар небрежно кидает хлипкую от всех небезопасных путешествий книжонку на рабочий стол. Среди дрожащих страниц вдруг, как Наибу показалось, вылетает один из листов. Но, если всмотреться… бумага казалось другой. Мужчина подходит, не торопясь, будто бы с опаской: что может таиться в забытой богом бумажке? Письма родных, которые до него доходили, он всегда бережно хранил как можно ближе к себе, вряд ли это одно из их писем. Мысль за мыслью, наёмник прогонял в голове разные идеи и предположения, пока наконец не подошёл к загадке и не взял в руки листочек.

Вместе с грозным раскатом грома, мужчину пронзило мучительное и болезненное осознание. Тучи, как по команде, разлились то ли в довольном от «спектакля» гоготе по черепицам и навесам, то ли все вместе потонули в собственной горечи. Забытые, припрятанные от самого себя воспоминания удушающим комом подступали к горлу. Как же Наиб мог допустить, чтоб это произошло? Вопросы голову заполняют вместе с накатывающим чувством разочарования.