Side by side

xikers — do or die.

      Сочные, мокрые стебли больно бьют по лицу наотмашь. Острые края листьев цепляются за штаны и режут руки до мелких тонких царапин. Прохладное поле становится невыносимо душным. Проблески фонаря штурмовой винтовки опасными «зайчиками» пробегают над головами и где-то сбоку. Уставшие ноги тонут в размытой почве, сердце заходится в адреналиновом ужасе, лёгкие выжигает кислород. Полумрак кажется сине-зелёным калейдоскопом, непроходимое поле — лабиринтом, откуда нет выхода.       Сан так крепко сжимает руку Уёна, что пальцы немеют. Но Уён из последних сил стискивает его руку крепче ослабшими пальцами, старается бежать на одном уровне, чтобы не стать обузой и не потянуть их на верную смерть, ошибочно затормозив или сбавив скорость. Уён должен Сану так много раз, что отпустить его сейчас сродни скотскому предательству. Чон не смог бы так поступить, благодаря Сану он пережил все предыдущие забеги и остался цел.       — Сюда! — Сан сворачивает резко вправо, шипит сквозь зубы. Уён помнит, что Сан ударился плечом в книжном магазине. И этой же рукой он тянул его за собой. Сумасшествие.       Они выбегают на вытоптанный пятачок, где траву кто-то намерено выкосил. Уён не отпускает чужой руки, от усталости бодается лбом в подбитое плечо и материться себе под нос. Ноги еле держат, от налипшей на подошву грязи, берцы стали невыносимо тяжёлыми. Одежда вымокла, портфель тоже. Всё прилипает, болит, ноет, мешает и раздражает. На лице и руках саднят царапины, оставленные острыми, как лезвия, листьями.       — Иди влево, — шёпотом говорит Сан. Его голос звучит так близко над ухом, что Уёна передёргивает. — Я зайду с другой стороны.       — Окей, босс, — отшучивается Уён и не смотря Сану в глаза, отпускает его и уходит в левом направлении. На ладони всё ещё хранится чужое тепло и тревожные мурашки пробегают по коже, вынуждая Уёна еле слышно всхлипнуть от нахлынувшего.       Уён, пригнувшись, тихо-тихо пробирается между высоких стеблей, ступает осторожно и изо всех сил старается не выдать себя раньше, чем необходимо. Тут темно, приходится полагаться на слух, ощущения, интуицию. Нож наготове. Один точный удар в шею и о преследователях можно на время забыть. Руки от усталости ослабли, но нож Чон держит уверенно, по крайней мере он хочет так думать. Может быть одного завалить он сможет, если ему не будет оказано сильное сопротивление. Судя по липкому флёру, который забивает ноздри в этой душной западне, преследователи — альфы.       Ждать долго не приходится. Огонёк штурмовой винтовки освещает заросли и опустевший пятачок. Их всего двое. В полумраке видно, что оба вооружены винтовками. Уён не уверен, но ощущение у него такое, что оружие ворованное, военное. Или изъято за ненадобностью, в любом случае принцип работы омеге понятен. Он вместе с Ёсаном разобрал и собрал ни одну такую винтовку. Уён прекрасно знает, в чём её погрешность. Если его не заметят, а не должны, то всё должно пройти…       Уён делает шаг из своего укромного укрытия, но перед ним всё резко заворачивается суматохой. В темноте сложно сообразить и разобрать происходящее, но слышно отчётливо — тот, что шёл сзади, падает на землю с чавкающим шлепком. Не успевает пройти нескольких секунд, как громкий звук выстрела распугивает всю живность в районе радиостанции. Второй шлепок о землю. Уён прикусывает губу. Это Сан? Или его?       Слышны шаги, тёмная фигура впереди, сквозь заросли. Уён пятится назад, но знакомый голос быстро его успокаивает.       — Ты здесь? Пошли, — Сан светит в его сторону фонарём. В его руках штурмовая винтовка. Та, патроны которой ещё мгновение назад были предназначены для кого-то из них двоих. Он вырубил их так быстро?       — Быстро ты, — комментирует Уён, в сердцах вдыхая с облегчением, что ему не пришлось выжимать из себя последние силы на опасный замес. — Они оба мертвы?       — Ага, — Сан идёт вперёд. Больше ничего не говорит.       Уён секунду смотрит ему в спину, щурится в темноте, и не найдя слов, идёт следом.       Проходя мимо павших мародёров, Уён подсвечивает их фонариком с лямки рюкзака. Первому свернули шею, одним уверенным и отработанным движением. Второго Сан просто застрелил. Одна пуля. Точно в голову. В этом чувствуется методика, выработанный алгоритм. Как и с тем, как правильно, быстро и профессионально Сан стреляет.       — Кто тебя этому научил? — Уён не ждёт подходящего момента.       — Чему?       — Убивать. Так.       — Так сможет даже ребёнок, — дразнится альфа, напоминая Уёну его же слова. И вот снова. Он снова его переигрывает. — Или ты так не умеешь?       — Ты будто ниндзя, — шутит Уён. — Нет, я так не умею.       — Если будет время, я тебя научу, — Сан усмехается.       — Не уверен, что мне хватит сил свернуть кому-то шею.       — Это проще, чем ты думаешь, — альфа притормаживает и смотрит на Уёна. От света фонаря его лицо покрывают дрожащие тени. — Ты спрашивал меня сегодня. Про выбор.       — И что скажешь?       — Я долго думал, что мне нужно уметь убивать только тварей. Знать их повадки, особенности, уметь предугадывать их поведение, — Сан вздыхает, опуская глаза на винтовку в своих руках. Уён же осмеливается смотреть на него впритык. — Пока мне не пришлось убить человека. И я понял, что это я буду делать, возможно, чаще, чем… Если оставлять людям секунду на подумать, они убьют тебя. В этом они ничем не отличаются от заражённых. Поэтому эту секунду нужно у них отобрать как можно скорее.       — Либо ты, либо тебя. Всё сводится к этому.       — Да, — Сан кивает, соглашаясь. Они идут дальше. — Но ты ведь понимаешь, что проблема не в самом выборе, как таковом.       — А в том, между кем ты выбираешь, — Уён заканчивает сам, улавливая сразу к чему Сан клонит. Чхве улыбается криво, но не от радости.       — Раз мы здесь, значит много раз выбирали себя, — они сворачивают строго вправо, над травой виднеется радиостанция.       — Будет славно не изменять сложившейся традиции, — Уён пожимает плечами и улыбается уголками губ. Ему не весело, но создать образ нужно. Сан ему ничего не говорит. Словно опять оставляет за собой последнее слово, это чувствуется сильнее обычного. Но Уёна, впрочем, отпускает. Сан чуть-чуть унял его любопытство, хотя и сумел подкинуть ещё одну задачку. Но его мышление проливало свет на одну истину: это не простодушный паренёк, коим он хочет казаться. Он равносильно опасен, как и сам Уён. В этом они до безобразия похожи.       Они выходят к левому крылу радиостанции. С этой стороны первые два этажа съехали вниз, образуя обвалившимся бетоном сомнительное подобие лестницы. Завитки выломанной арматуры были угрожающе украшены выбеленными на солнце черепами. Трава здесь вырублена и свалена в одну кучу поодаль. Оттуда тянулся приторный запах гниения. У импровизированного входа не было патруля, но велика вероятность, что убитые в поле им и были.       На стене около обвала красовалось кривое послание краской из балончика. Предупреждение, что всем стоит покинуть это место, ведь оно принадлежит некому «Н». Для пущего устрашения под посланием усадили скелет в изорванном тряпье, но нужно быть полным идиотом, чтобы не догадаться по глубоким бороздам на черепе и деформациям костей, что он принадлежит заражённому. Кости повреждены мицелием, этот парень умер уже много лет назад.       — Нужно найти Ёсана и Чонхо, — освещая завал, говорит Уён. Сан ему в ответ выдаёт тихое «угу». — Я был тут пару раз. Нам нужно в правое крыло, чтобы выйти к проходу в город.       — Держись сзади, — просит Сан, на что Уён удивлённо вскидывает брови. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Я не обесцениваю твои возможности. Просто так будет безопаснее.       — Я даже не успел придумать, что бы такого тебе сказать, — Уён хихикает и стукает Сана в грудь, проходя мимо. — Давай не будем играть в героев, ладно? У тебя болит рука, если в этом не будет необходимости, то и лезть нам никуда не придётся. Здесь много коридоров, по которым можно пройти с минимальными потерями. Вряд ли этому «Н» хватило ума поставить туда патрули.       — Веди, — Сан так спокоен и это Уёна настораживает.       Они проходят сразу на третий этаж. Вокруг слишком тихо, чтобы быть уверенными в своей безопасности. Обитатели высотки должны были слышать выстрел. Неужели никто не додумался сходить и проверить? Уёну хватает пары секунд, чтобы сообразить, куда идти. Он уже бывал здесь, поэтому помнит все проходы, которыми они с Ёсаном, Юнхо и другими обходили либо отморозков, часто оседающих здесь, либо просто ради сокращения пути.       — Тут запасная лестница есть, — шёпотом говорит Чон, сворачивая в узкий коридор, заставленный полуразвалившимся офисным шкафом. Сан идёт за ним в гробовом молчании.       Их шаги отражаются от бетонных сырых стен, в воздухе удушливый запах извести и плесени. От мокрой одежды становится холодно, кожу до сих пор щиплет от тонких порезов. Уён наблюдает за Саном и прикусывает щёку каждый раз, когда он поправляет ремень рюкзака на больном плече. Им необходим привал, но всё идёт не так, как бы им хотелось весь этот треклятый день.       Слева по коридору двустворчатая дверь с выбитым стеклом. Уён толкает её, но дверь не поддаётся давлению. Просунув голову в разбитое окошко, становится понятно, что дверь перекрыта с другой стороны какой-то доской. Уён дёргает её рукой, но после нескольких попыток у него ничего не получается. Сан помогает ему в другой стороны и через пару рывков доска им поддаётся. Уён осторожно открывает одну из створок двери и забирая блок у Сана из рук, ставит его тихо к стенке, чтобы лишний раз не шуметь.       Перила лестницы проржавели, где-то отвалились вместе с куском бетона. На стенах росписи краской, одни перекрывают другие и смазываются в одно пятно. Больше в этой мешанине не было никакого смысла, лишь тупой перевод материалов. Отпавшая от стен заводская краска неприятно хрустит под ногами вместе с крошкой бетона, грязью, мусором и невесть чем, что набивало все здания в этом мире. Пахло известью, откуда-то снизу несло приторной липкой тухлятиной.       — Здесь часто кто-то обживается? — Сан идёт у Уёна за спиной, близко к стене, неспеша, чтобы не провалиться в дыры.       — Не обживается. Это временно место. Здесь нет ничего. Всю аппаратуру вынесли в первые годы апокалипсиса. Мы с Юю были тут пару лет назад, искали ему детали для приёмника. Пришлось спустить весь запас патронов на каких-то отморозков. А детали так и не нашли. Ребята в штабе говорят, что раньше делали тут заначки, но гиблое дело, выбрали другие места. Это просто переход, не более.       — Очень зря, — Сан подсвечивает дверь на другом этаже. Она полностью заколочена крестами подгнивших досок. — Выгодное расположение могло бы сыграть на руку.       — От забора почти ничего не осталось, чтобы его починить, придётся знатно напрячь булки, — Уён притормаживает у двери и смотрит в тонкие щели между. Сплошная темнота. Никого. — Здесь зомби и люди меняют друг друга как по графику. Когда мы были здесь с Юнхо второй раз, удирали от щелкуна. Такое себе место, короче говоря.       — Почему в этот раз Юнхо не пошёл с тобой? Мне показалось, вы близки.              Уён усмехается себе под нос, спускаясь ниже по ступенькам.       — У него своя работа, а у меня — своя. Он механик, а не больной на голову самоубийца. Все те разы и не вылез бы из КЗ, если бы я не предложил.       — Боится?       — Он мой непосредственный начальник, — Уён жмёт плечами. — Как известно — тренера не играют. Зачем ему рисковать, если есть целая куча подчинённых шизанутых, типа меня, кому только дай возможно махнуть за стену?       — И часто ты по его указке за стену бегаешь?       — Когда есть заказ, тогда и бегаю. Как с тобой. Мы все так работаем. Ты тоже, я уверен, — Уён хмурится от этой беседы. Почему-то это напрягает. Будто к нему с допросом пристали. К чему вообще Сан решил поговорить о Юнхо?              Дверь на первом этаже другого крыла здания оказывается открыта. Осторожно подсветив её фонарём, Уён видит глубокие царапины на разбухшей фанере с облупившейся краской. Вдоль рваных борозд, на почерневшем срезе материала, поблёскивает свежая кровь. Сан спускает курок винтовки. Уён берёт в руки пистолет накрест с ножом. Они меняются местами, омега осторожно идёт позади, прикрывая Сану спину. В тёмном обшарпанном коридоре воняет порохом и сладкой гнилью, даже сильнее, чем на входе у разложившегося трупа. Раньше тут так не было.       Уён уменьшил яркость фонаря, чтобы как можно меньше привлекать к себе нежелательное внимание. Коридоры в его памяти выглядели иначе, сейчас здесь стало значительно просторнее, наверное новые обители решили немного навести порядок. Стеллажи для офисных документов выставили вдоль стен, обломки столов и прочей мебели были сложены в кучу в углу, чтобы не мешались под ногами. Напряжение в воздухе нарастало, потому что пройдя почти через весь этаж, они так никого и не встретили. Уён решает, следуя своему же правилу, лучше промолчать об этом. И это правильно, потому что стоит ему только подумать о том, что на радиостанции подозрительно тихо, как через закрытые двустворчатые двери слышно шаги тяжёлых ботинок и беглая речь.       Окошки в дверях заколочены досками, но сквозь щели можно осторожно подсмотреть за происходящим. Сан прижимается к стене с одной стороны, Уён — с другой. Помещение за дверью освещено пламенем восковых свечей, выставленных вдоль стен редкими рядами. Судя по тёплому ореолу, где-то сбоку горит костёр. Двое охранников с заряженными штурмовыми винтовками подпирают обшарпанные стены. Один из них раскуривает самокрутку, едкий дым плотным сизым облаком растворяется в полумраке. Уён опускает взгляд вниз, на грязный пол. В животе неприятно скручивает, кислота подступает к пищеводу, окатывает его тревогой. Кровавый след тянется в помещение, где горит костёр. Следы грязных ботинок разнесли кровавые отпечатки по всему коридору, мешаясь с грязью и всяким дерьмом.       — Вы слышали шум на улице? — тот, что с самокруткой, обращается к кому-то у костра.       — Ребята проверят, — отвечают ему. — Кому придёт в голову сюда идти? Перестань курить свою дрянь и иди поешь. Эй, вы! Тоже сюда идите!       Парни с винтовками болтают всякую чушь, вразвалочку уходят к костру. Проблема Уёна и Сана в том, что дверь бесшумно открыть может быть непосильной задачей, но если у них получится, то проскользнуть мимо пирующей банды отморозков им уже не удастся и придётся стрелять. Обойти в обход негде, поскольку остальные офисы заколотили досками и заставили баррикадами из всякой офисной херни. Усталость напоминает о себе, пульсируя судорогами в напряжённых бёдрах и уходит цепной реакцией в икры, отчего Уёну хочется себя хорошенько ударить и напомнить собственным мышцам, что бывало и хуже.       Придерживая за ручку, Сан осторожно толкает дверь. К удивлению, она даже не скрипит и не царапает пол. Уён проскальзывает в щель первым, отступает к стене и ждёт, пока Сан пройдёт за ним. Голоса за стеной громкие, они звучно чавкают, ржут и рыгают, говорят всякую мерзкую чушь. Но их там всего лишь четверо. Уён опускает предохранитель, тихонько вдыхает зловоние и морально готовится к тому, что сейчас снова придётся это делать.       Снова придётся убивать.       Подбираясь к расщелине яркого света огня, в ноздри бьёт запах жареного мяса, смешанный с приторной вонью крови, размазанной по полу. Сгусток тревоги в животе закручивается в тугой узел и Уён сжимает челюсти от резко спазма, сводящего ему кишки. В этой пирушке какой-то подвох. Заглядывая в эту прорезь бокового помещения, Уён понимает в чём дело. Интуиция ещё никогда его не подводила, и в этот раз не подвела.       Всё встаёт на свои места, когда они видят, как сидящие к ним спинами головорезы с упоением обгладывают поджаристые человеческие пальцы. Они чавкают, смакуют не прожаренную жёсткую плоть. Твёрдые хрящики фаланг хрустят на зубах и Уён слышит этот звук так, словно сидит рядом за этим импровизированным походным костром. Спазм усиливается, растекается колющей нитью молнии по всему кишечнику, окатывает пищевод новой порцией кислоты и желчи. Уён почти не ел ничего за день, но готов выблевать последнее прямо сейчас. Он смотрит бегло на Сана, он всё ещё пугающе спокоен, но дёргающийся мускул на лице его выдаёт. В углу небольшой комнатки, где бандиты принялись обсасывать тонкие розовые косточки, припадая к ним жирными губами, как к самому сочному стейку, лежит разделанный труп. Стены и пол залиты кровью, топор вбит между полураскрытых рёберных дуг, как в колоду для колки дров. Руки и ноги рвано отрубили и на решётке, пригретой на углях костра, подпекается мясистая ляжка с плохо зачищенной берцовой костью. Торчащая из неё поварская вилка служит, скорее всего, мерой проверки готовности.       — Сухой, сука, как моя подошва, — рыгнув на всю комнату, возмущается один из каннибалов.       — Ну так и жри свою подошву, — отвечает ему другой, с упоением обсасывающий побелевшие фаланги. — Нам больше достанется.       — Ты просто готовить не умеешь, мудила, — рыкает ему в ответ ещё один, с затёртой самокруткой за ухом. Его лицо рассекает глубокий шрам и жидкие волосы на высоком лбу слепила запёкшаяся кровь.       Уён больше не может на это смотреть. Слушать это чавканье. Его внутренности заворачиваются и неодобрительное урчание подкатывает горьким привкусом к горлу. Он намерено шаркает подошвой берцев о пол и вся шайка людоедов ощетинивается, напрягает мясистые плечи и прислушивается. Парень с обглоданными пальцами встаёт с нагретого места и не выпуская из зубов кость, шествует к проходу.       — Ну-ка скажи: «Какого хрена?» — рычит Уён.       — Какого хре.?       Бабочка врезается ему аккурат в глаз, обглоданная фаланга выпадает из широко раскрывшегося рта и шлёпается о пол с омерзительным хлюпаньем слюны. Всё происходит очень быстро. Уён не хочет думать, как именно ему бить, стрелять, резать. Это не заражённые, главное что висит мигающей неоновой табличкой у него в голове. Они больны иначе. Несколько пуль рассекают застоявшееся зловоние, врезаются в мягкие складки жирнеющей плоти людоеда с самокруткой за ухом, он падает рожей в угли костра, цепляя щекой острые прутья раскалённой решётки, где жарится ляжка. Сан подхватывает тело первого, кидает его вперёд, три выстрела: один в голову, два в грудь. Вся четвёрка несуразно разваливается на полу разбросанным домино, один до сих пор держит мёртвой хваткой кусок красного поджаристого мяса. У него изо рта извергается ручей крови. Уён выпускает несколько пуль в булькающее тело того, кому Сан прострелил грудь. Сквозь отверстия прыскает вулканом кровь, заливая бледное лицо. Уёну не хочется их запоминать. Это безымянные стервятники, подъедающие падаль и давно утратившие свой человеческий вид.       Он смотрит на труп в углу. Жестоко порубленный на куски не самым острым топором. Его убили ещё до этой комнаты или ранили и тянули сюда. Здесь, в этой зловонной комнатке, закончилась жизнь мужчины, чьё лицо теперь было невозможно разобрать. Его в конце-концов забили обухом, как животное на скотобойне, чтобы не орал. Внутренности частично извлекли, только серо-голубые окровавленные ряды кишок покоились в недрах вскрытого брюха, источая омерзительное зловоние смерти и остатков жизнедеятельности.       Уён смотрит на тела под ногами, на поджаристую корочку запекающегося человеческого мяса на решётке, вдыхает запах сгорающей плоти от чувака с самокруткой за ухом, и складываясь пополам — блюёт желчью на пол у костра.

•| ━━━━━━━❪✇❫━━━━━━━ |•

      Ёсан со всей силы бьёт парня с винтовкой арбалетом по голове. В случае крайней необходимости, он часто превращается в ударный инструмент. Дезориентированный охранник получает ещё один удар в висок, и булькнув, валится Ёсану под ноги, роняя своё оружие. Омега вздыхает с облегчением, убирает взмокшие волосы с лица и возвращает арбалет на крепление. Ноги и руки неприятно ноют и пальцы дрожат от усталости. Возможно в эти два удара он вложил все свои последние силы.       Этот день невыносимо долгий.       Чонхо разбирается со вторым патрульным довольно грязно. Оказанное сопротивление сбивает с него спесь и нож соскальзывает, первый раз врезаясь в плечо. Они валяются во влажной почве, колыша длинные стебли и подминая их под себя. Чонхо оказывается снизу и к его горлу приставлен его же нож. Чхве хрипит и брыкается, пытаясь его с себя сбросить, но все его попытки безуспешны. Бандит налегает всем корпусом, острие ножа трогает кожу на шее и альфа рычит утробно, изо всех сил задерживая крепкие руки нападающего.       Лезвие охотничьего ножа раскраивает влажный горячий воздух и насевший на Чонхо охранник замирает, качнув всем телом немного в бок. Ёсан подходит быстро, пинает ногой застывшее тело и он валится в траву. Из пробитой ножом артерии пульсациями вытекает кровь и неприятное лицо застыло в перекошенном выражении. Чонхо с облегчением вздыхает и поднимается с земли, стряхивает с себя комья грязи. Ёсан молча выдёргивает свой нож из шеи убитого, вытирает кровь о его одежду и прячет оружие в чехол на штанах.       — Спасибо, — хрипит Чонхо, собирая по пяточку все свои разбросанные в драке вещи.       — Пошли, — холодно бурчит Ёсан, поднимая голову к небу.       Уже стемнело. Звёзд не видно. Выстрел с другой стороны мог значить две вещи: либо убили своих, либо чужих. В Ёсане была непоколебимая уверенность во втором. Чтобы убить Уёна мало застать его врасплох. Этот парень, должно быть, родился в рубашке под всеми счастливыми созвездиями, раз столько пуль его не прибили и заражённые ни разу не добрались до горячей плоти. Хотя, за время многолетней дружбы, Ёсан был склонен думать, что Уён просто отсаженный псих, которого с первого раза не прикончит даже баллистический взрыв. Он уцелеет и подерётся с остатками ракеты. Что касается Сана, то… За их короткое знакомство, Кан решил для себя, что с этим парнем не пропадёшь. Он пистолет перезаряжает быстрее половины хороших стрелков в штабе Чанбина, а это большого стоит. В отличие от Уёна, Ёсана вообще не парит, кто он такой и чего ему надо. Сан не задаёт глупых вопросов, с ним можно поболтать и это вполне себе приятная компания из тех многих, что у них с Уёном и Чонхо были. Во всяком случае, Чхве не походил на мародёра-насильника, которого пару лет назад они сопровождали в другой город. До города, что понятно, этот ублюдок не добрался. После первой же попытки подставить их, Уён его пристрелил и забрал даже больше обещанной награды. Либо ты, либо тебя и никакой золотой середины.       Ёсан идёт впереди, срезая ножом высокие стебли, норовящие выколоть ему глаза, лупящие по лицу и рукам. Чонхо идёт позади в оправданном молчании, только его тяжёлый рюкзак немного побрякивает от движения. Кан не хочет с ним разговаривать. Не сейчас. Он ужасно устал, в горле пересохло и хотелось выпить чего-то крепче воды, чтобы прочистить мозги. В них собралось очень много мусора за последнее время. От воспоминаний о Сонхва у него до сих пор болит голова, а все накатившие последствия просто вызывают тошноту. Ещё и этот глупый разговор с Саном просто воткнул Ёсану очередное кортик под ребро. Уже на начале пути он думал: зачем вообще пошёл сюда? Чонхо справился бы самостоятельно, ему не привыкать. Можно было бы избежать много дерьма, если бы всё было по другому. У Ёсана было достаточно вещей, о которых он жалел и если бы мог, постарался всё это исправить. Но сделанного не воротишь, Чонхо до сих пор заходился от одного лишь упоминания врача, а Ёсану ничего не оставалось, кроме как проглатывать всё это. Они и правда разучились общаться друг с другом.       Раньше всё было легче. Когда между ними была эта влюблённость, никаких обязательств и ответственности друг перед другом. Просто забава, переросшая во что-то очень большое и, казалось, крепкое. Но всё подорвала интрижка с Сонхва, которая была ещё до устоявшихся отношений с Чонхо, но какая уже разница, когда топор войны каждый раз повисал в воздухе, норовя со всей дури кого-то рубануть? Ёсану стоит отдать должное Сонхва, он умел выйти из перепалки невредимым и сохранить достоинство. Чонхо в первые годы спускал это всё, хоть и бесился, но со временем это превратилось в заевшую пластинку. Вскипающая в нём ревность иногда граничила с безумием, и Ёсану просто хотелось взорваться к чертям собачьим. Разве он заслужил такого отношения к себе после стольких лет довольно честных отношений? Довольно, потому что кто честен на все сто процентов? Иногда есть вещи, которые стоит оставить при себе. И они оба, к счастью, знали об этом, но не каждый умел этим грамотно пользоваться. Возвращаясь к Сонхва… Чонхо не умел завершить начатое так, чтобы не выглядеть обозлённым. И если годы назад он хранил это в себе, теперь начал тыкать этим Ёсана. Все струны терпения внутри омеги уже давно натянулись, как механизм заряженной мышеловки. Было лишь вопросом времени, когда в нём всё вскипит и рванёт сильнее, чем когда-либо прежде.       Выбитые каменные ступеньки парадного входа радиостанции покрывают голубиные перья. Выше, в наростах мха и покосившихся одуванчиков, Ёсан видит вскрытую тушку птицы. В её внутренностях уже завелись личинки и мухи роились в пустых глазницах. В липкой духоте застывшего испарения прошедших дождей, чувствуется приторный сладкий запах гниения, смешанный с травой и сухостью бетонных перегретых плит. Заваленная половина здания давно обросла мхом и лишайником. Дождь и солнце раздробили бетон, выпуская ростки гнутых арматур и выцветших проводов в которых гнездились птицы и крысы. Тонкие деревца качает неощутимый ветер, их хрупкие стволы уходят в бетон и металл. Духота липнет к коже, проникает внутрь по пищеводу и забивает жаждой горло. Этот день, думает Ёсан, просто полное дерьмо.       — Пойдём, поищем ребят, — Ёсан стирает пот с висков и смотрит на Чонхо. Впервые за долгие минуты, что они шли сюда. Тот стоит поодаль, в полумраке улицы заряжая магазин пистолета.       — Надеюсь, это не в них стреляли.       — Не говори этого Уёну, когда увидимся. Он обидится, что ты так про него думаешь.       Чонхо усмехается, забивая ладонью обойму в пистолет. Ёсан снимает свой с предохранителя, решая устроить арбалету отдых. У него уже нет сил постоянно натягивать затвор и вставлять стрелы, несмотря на упрощённый лёгкий механизм. Фонарик на лямке рюкзака тускло освещает просторное фойе радиостанции. Здесь почти ничего не поменялось с тех пор, как Ёсан был тут в последний раз. Всё тот же изгаженный птицами ресепшн на котором когда-то очень давно выставили в ряд потускневшие фигурки покемонов. Их осталось всего пару штук. Обшарпанные стены со свисающими проводами, крошка бетона и грязи на полу, рисунки краской, выбитые окна и груды хлама. Однотипный пейзаж, который можно было увидеть в любом здании современного мира. Лестницу кое-где подлатали досками, вместо перил натянута лента. Уродливая буква «Н» украшает стену в пролёте между лестницами.       — Я уже не помню, когда мы в последний раз попадали в такую задницу, — тихо говорит Чонхо, когда они поднимаются на второй этаж.       — Бывало и хуже, — Ёсан пожимает плечами. Он. Не. Хочет. Разговаривать.       Чонхо замолкает. Его смятение Ёсан чувствует затылком. Думает, что так и надо. Пусть подумает о том, что иногда говорит. Ёсан не дурак, он всё прекрасно понимает! Понимает, что Чонхо может быть не готов, что вот эту вот жизнь ему трудно оставить ради чего-то более спокойного, но чувство обиды задавить в себе Кан не может. Он пытается убедить себя в том, что им просто нужно найти остальных и остаток их ужасно утомительного пути он проведёт в компании Уёна, оставив Чонхо на беседы с Саном, если у кого-то вообще будут силы говорить. Ёсан считает, что он любит Чонхо, но порой это чувство слишком болезненно отзывается у него в горле и сводит живот, будто съел что-то не то.       Всё это его утомляет. Больше, чем когда бы то не было.       Переступая через поваленный стеллаж, Ёсан и Чонхо одновременно выключают фонарики на рюкзаках. В глубине здания слышатся несколько выстрелов.

•| ━━━━━━━❪✇❫━━━━━━━ |•

      Уён разгибается и вытирает желчь с губ. Сан молча обходит помещение и осматривает трупы, собирает патроны для винтовки и прячет в карман парочку раскладных ножей. Омегу штормит от вони, что пронизывает здесь каждый сантиметр. Он, шатаясь, выходит в измазанный кровь коридор и упирается ладонями в колени, тяжело дыша. В желудке совсем пусто, но от мысли о еде становится кисло и горько на корне языка.       Чон стоит так довольно долго, пока не ощущает прикосновение к своему плечу. Поворачивая голову, он видит рядом Сана. Альфа смотрит совершенно спокойно и не осуждает, его пальцы легко поглаживают жесткую ткань куртки, но Уён это чувствует. Сан это делает искренне, он всё понимает. Уён закрывает глаза и тяжело вздыхает, постепенно выпрямляясь. Кишки скручивает очередной спазм, но ничего наружу не лезет, лишь горькая отрыжка тревожит язык и омеге хочется помыть рот термоядерной хлоркой.       — Уёбки.       — С ними нужно что-то сделать, — Сан мрачнеет и оборачивается назад, рассматривая догорающий костёр и месиво из нескольких трупов.       — В жопу их, — фыркает Уён, поправляя лямку рюкзака. — Пусть их сожрут заражённые. Пошли отсюда.       — Иди вперёд, — Сан всё же шагает назад. Его берцы залили кровь и грязь.       Уён всё-таки оборачивается, смотрит в спину альфе и собирается поступить так, как ему сказали, но задерживается. Наблюдает. Сан обходит каннибалов, вырывает топор из грудины их ужина и цепляет его на лямку своего рюкзака. Расчленённый труп он поднимает на ошмётки одежды и не брезгуя, тянет через комнату. Покорёженное тело падает в костёр и горячие искры летят Сану на штаны. Альфа вытирает руку о них же, а после достаёт топор и крутанув его в руке, поднимает глаза на омегу, застывшего в проходе.       — Чего ты до сих пор тут? — Сан вскидывает брови.       — А ты разве знаешь, куда идти? — Уён усмехается.       — Не знаю, — он качает головой с тенью улыбки на уставшем лице. — Веди.       Они покидают это место, быстрым шагом пересекая заваленные стеллажами и мусором коридоры. Уён идёт впереди со стойким ощущением, что ему смотрят прямо в затылок. Внутри у него месиво из слипшихся в ужасе кишок и странного чувства, которое если когда-то и было в нём, то мучительно сдохло много лет назад, а сейчас решило предпринять не менее мучительные попытки воскреснуть. В качестве вердикта обо всём этом дерьме Уён выплёвывает густой комок слюны и решает для себя, что ему лучше вообще не думать оставшиеся часы до того, как они найдут привал и он рухнет спать.       — Ты как? — прилетает много позже омеге прямо в затылок, когда они несуразно проталкиваются через узкие проходы бесконечных офисных коридоров.       — Пострадал мой имидж, всё остальное в норме.       — Да ладно тебе, — Сан звучно усмехается.       — Знаешь, что меня бесит?       — Что?       — Твоё спокойствие.       — Мне психануть?       — Было бы клёво, — Уён бросает на него взгляд через плечо. — Такой ты уже уравновешенный.       — Я привык, — альфа жмёт плечами и пространство коридора наконец-то позволяет ему идти рядом с Уёном, а не у него за спиной. — Я видел много дерьма и научился от него абстрагироваться.       — И что, у тебя совсем ничего не ёкает в такие моменты?       — Ещё как «ёкает». Но какой от меня будет толк, если я начну это показывать? По правде говоря, я больше испугался не их, а за тебя, когда ты выскочил и устроил месиво. Ты и правда пришибленный самоубийца!       — Они никогда не ждут этого. Всегда прокатывает.       — Осторожнее, — Сан подхватывает Уёна за локоть, когда тот чуть не наступает в заряженный капкан. Они оба смотрят друг на друга долгие секунды и омега в испуге задерживает дыхание. Он был невнимателен. — Удача это ценный, но не бесконечный ресурс.       Сан уходит вперёд. Уён кусает себя за щёку. По телу прокатывает уже изученная ранее дрожь. Какой раз за день Сан его спасает? Омега уже сбился со счёта. Но в этот раз всё было довольно… горячо.       Урчание у Уёна в животе звучит так громко, что заглушает их шаги. Омега хлопает себя ладонью и шёпотом говорит: «лучше тебе помолчать, дружище», а Сан, идущий неподалёку усмехается себе под нос. После того разговора они шли молча. Уён почувствовал себя смутившимся от этого резкого нападения и решил, что ему лучше молчать остаток пути. Что бы избежать подобных выпадов в свой адрес, а то он задолбался и кто знает, что ляпнул бы его рот в такой ситуации. На улице уже давно стемнело и ночная прохлада забиралась в выбитые окна и проломанные стены, окутывая влажные тела и пробирая холодком. Вечерняя духота ещё ощущалась в воздухе своим липким флёром, не дающим дышать, что в купе со всем остальным раздражало невероятно.       Сворачивая в очередной офис, Сан и Уён сталкиваются с двумя проблемами. Первая заключалась в том, что на импровизированной койке в обнимку с винтовкой спит бандит. Вторая — Уён слишком громко шаркнул ботинками. Реакции этого ублюдка можно только позавидовать, ведь перед тем, как ему в голову прилетел не самый острый топор, он успевает несколько раз выстрелить в воздух. Из дальнего офиса сразу слышится движение.       — Да сколько можно блять? — Уён готов расплакаться. Прямо тут. В сею же секунду.       Он бы с удовольствием поменялся с кем-нибудь своей участью. Этот день официально можно было внести в список самых дерьмовых, ведь за столько лет контрабандисткой доли, Уён впервые носился по всему городу весь день даже без шанса на отдых. Ему жжёт лёгкие от беготни и холода, ноги уже не слушаются и норовят запутаться и подвести. Ориентируясь на свет фонариков, они мчатся через несуразные коридоры и офисы, пока у них за спинами кучка каннибалов-мародёров палят из оружия и пули летят совсем рядом, сдирая остатки штукатурки от стен и выбивая искры из бетонного пола. Сдохнуть здесь кажется Уёну худшим вариантом. То есть если можно было бы выбирать — вот это он бы поставил на второе место. Первым, пожалуй, всё ещё стоит оставить смерть от лап мутировавших шапочных монстров. Но, может быть, сейчас он бы предпочёл их компанию вместо той, что орёт им вслед и беспощадно разряжает магазины.       Сан тянет Уёна за рукав, резко сворачивая к выбитому окну. Чхве быстро выбирается наружу и Уён уже не выделывается, тянет руки, чтобы ему помогли. Накатившее ощущение полной потерянности в происходящем его поглощает и единственным правильным решением, которое он в данный момент может принять, является полностью довериться Сану. Он его тут не бросит и не подставит под пули. На сомнения в этом у Уёна просто нет времени.       Пробежка по заросшему мхом козырьку напоминает катание на льду. При условии, что кататься не умеешь. Мох мокрый и скользит, ноги затягивает и заносит, икры сводит тупая боль. Огромный альфа с автоматом перебирается на выступ. Уён и Сан отталкиваются друг от друга, убегая от очередной порции свинца, и оказываются на самом краю крыши. Уён резко дёргает головой и от дезориентации шатается, едва не слетая вниз. Там высокая трава, но всё это выглядит как ужасно дерьмовый план.       Как ужасно дерьмовый план, который стоит привести в исполнение.       Сан стреляет в здоровяка в ответ, но больше чтобы бросить пыль в глаза, а не навредить. Остальная толпа уже приближалась сюда и их перекошенные физиономии мелькают в выбитых окнах. Уён ещё раз быстро смотрит вниз, матерится сквозь зубы и бежит обратно к Сану.       За это трижды блядский день им должны дать медаль и отпуск до конца жизни.       Уён окрикивает альфу, потом тянет Сана за собой и они оба слетают с края крыши в сырую темноту сумерек.

      •| ━━━━━━━❪✇❫━━━━━━━ |•

      Чонхо вышибает плечом дверь и они с Ёсаном как можно скорее подпирают её накренившимся старым шкафом, потяжелевшим от времени. Пыльный офис встречает их затхлой вонью, сыростью и хаосом из перевёрнутых столов и ломанных стульев. Где-то в здании стреляют и проходящий поблизости патруль мародёров не свернул в этот коридор, явно заинтересовавшись происходящим где-то в офисах.       Ёсан включает фонарик, попутно зевая устало. Чонхо у него за спиной хрустит пальцами и поджимает лямки рюкзака. Услышав звук зевка, альфа повторяет за омегой. Они слишком устали. Ёсан надеется, что выстрелы принадлежат Сану и Уёну, что эти двое уже выбрались из здания и ждут их где-то в безопасности. Или ищут своих напарников. Всё что угодно, лишь бы они были живы.       — Тут кто-то недавно был, — Чонхо указывает на свежий отпечаток грязи на пыльном полу. Ёсан хмыкает себе под нос.       — Если он всё ещё тут, — Ёсан снимает пистолет с предохранителя, — то я ему не завидую.       Битая крошка под ногами шуршит и раздражает. Через перевёрнутые столы и обломки мебели приходится пробираться, как через застоявшейся брод. Чонхо свирепо дышит позади, с негодованием преодолевая преграды на пути в тёмную неизвестность этого злополучного здания. Офис длинный, тянущийся вдоль выбитых и заколоченных окон, поросших густыми коврами зелёного плюща, лишайника и чёрной плесени, размножающейся по стенам от влаги. В кружке света от фонарика Ёсан замечает пустые канистры от бензина, банки с высохшей краской, покрытые грязью затвердевшие малярные кисти. Неужели кто-то хотел сделать тут косметический ремонт, чтобы освежить видок? Какой невинный энтузиазм. Подбираясь ближе эта уютная картинка исчезает, потому что из бензина и краски, скорее всего, сделали что-то горючее и взрывающееся. По осколкам бутылок и тряпкам, до сих пор пахнущими бензином, Ёсану было не сложно сложить два плюс два.       — Кажется отсюда можно попасть в студию, — Чонхо мыском ботинка пинает очередную дверь и та со скрипом проржавевших петель поддаётся давлению.       — Этому месту не помешала бы музыка, — язвительно подмечает Ёсан, снова освещая пол. Ещё несколько отпечатков ног уходят в темноту неизученного помещения.       Пробравшись в очередной коридор, Ёсан улавливает запах топлива и палёной резины. Словно повисший в воздухе, он тянется откуда-то слева, как остаточный шлейф. Неудачный у кого-то парфюм. Хотя в их реалиях не то чтобы есть большой выбор.       — Вот такой подойдёт? — из студии слышится голос. Весьма молодой, Ёсан сказал бы даже, что он принадлежит ребёнку. Они с Чонхо притихают и гасят свет, пристроившись у приоткрытой двери.       — Херня, — ещё один голос. Уже поломавшийся, грубее и старше. — Это только на медные провода разобрать.       — В этой дыре уже ничего полезного не осталось, — третий голос довольно мягкий, но нервный. — Пошлите отсюда. Где-то стреляют и мне это не нравится.       Ёсан пихает дверь и они с Чонхо вваливаются в комнатушку. На них смотрят три пары глаз. Трое болтунов окружили старый музыкальный центр, наполовину разобранный и потрёпанный течением времени. Кнопки на нём выжгли, а все полезные механизмы уже давно выпотрошили и использовали в своих целях. Ёсан и Чонхо направляют на всю троицу оружие. Их фонарики горят тускло, но света достаточно, чтобы чётко всё рассмотреть.       Это, мать вашу, дети. Чумазый ребёнок лет тринадцати смотрит на Ёсана потерянным взглядом и не отнимает рук от мотка проводов. Его пальцы все в чёрном машинном мазуте, а выше ладоней наложены потрепанные и грязные бинтовые повязки. Его большущие глаза сбивают Ёсана с толку.       — Сумин, — ребёнок шевелит сухими губами и его взгляд на секунду метается в сторону. К парню по старше.       — Вы кто такие? — альфа, чьё имя назвал подросток, уже поднял руки в сдающемся жесте, но выражение его лица говорило лишь о том, что стоит ворвавшейся парочке потерять бдительность, как он проломит им головы куском арматуры, что лежит у его ног.       — Гуляем тут, — Ёсан пожимает плечами.       — Хреновое место вы выбрали, — третий из ребят, высокий и долговязый, почти как Юнхо или Минги, говорит с акцентом и его взгляд ещё более тяжёл, чем у предыдущего. — Если вы пришли за электроникой, то всё здесь уже давно сгнило.       — Мы ищем своих друзей, — Чонхо бегло осматривает их в очередной раз и цокнув, убирает пистоле в кобуру на поясе.       — И кто ваши друзья? — ребёнок с недоверием выпрямляется, но дёргается, когда Ёсан шаркает подошвами. Он-то пистолет никуда не убирает. Не хуже других знает, что опасны даже сопливые малолетки. Сам таким был. — Вы же не местные людоеды?       Ёсан и Чонхо дарят друг другу взволнованные взгляды. Дети не шевелятся, наверняка они наученные суровыми реалиями, но не спешат лезть в драку и рисковать жизнями. Однако Ёсана напрягает тот взгляд, которым смотрит на него самый высокий из этой троицы. Он альфа и судя по всему, ещё не переживший все муки переходного возраста. Нотки агрессии ощущаются даже в его тяжёлом и частом дыхании.       — Может уберёшь пушку, красавчик? — высокий альфа обращается к Ёсану. Омега вскидывает брови, удивляясь такой прыти со стороны какого-то сопляка. — Мы просто пойдём своей дорогой, ладно? Ищите тут кого хотите. Мы уже всё нашли.       — Предлагаю сделку, — Ёсан не спешит. Он щурится. Ребёнок с чумазым лицом сглатывает слюну и выглядит немного потрясённым. Глаза у него большие, не утратившие детский невинный блеск, но это всё затмевают крапинки страха, пускающие импульсы по его худым рукам, заставляя пальцы подрагивать. — Я сохраню вам жизнь. Вы поможете отсюда выбраться.       — Если выстрелишь — сюда притянутся все, — Сумин щурит глаза. — И мы просто все сдохнем. Размен так себе.       — А ты хорош, — усмехается Чонхо. — Для пацана-то. Детка, убери оружие.       Ёсан фыркает и снимает малолеток с прицела. Они с облегчением опускают наконец-то руки и самый мелкий из них цепляется пальцами за край потёртой куртки Сумина. На его лице сразу мелькает толика спокойствия. Старший похлопывает малого по худому плечу. Самый высокий обходит разобранный музыкальный центр и встаёт перед Чонхо и Ёсаном. Им обеим приходится приподнять голову, что посмотреть парню в глаза. Не сложно понять, что он вовсе не кореец. Черты лица, пусть ещё детские, значительно мягче, форма глаз отличается, да и его акцент…       — Друзей ищете, да? — уточняет он, осматривая парочку вблизи.       — Ага, — Ёсан кивает. — Нас засекли в поле, пришлось разделиться.       — Скорее всего их уже убили, — говорит из-за спины парень по имени Сумин. — В лучшем случае. В худшем уже кинули жариться на решётке.       — Я так не думаю, — высокий альфа дёргает острым плечом. — Посмотри на них, хён, они как военные упакованы.       — Тогда может нам стоит их грохнуть? — Сумин разводит руками, а потом прячет по карманам мотки медной проволоки и уцелевших проводов. Мелкий ему в этом помогает и бросает боязливые взгляды в сторону.       — Мы вас не перестреляли, как крыс, а вы ещё угрожаете, — фыркает Чонхо, едва ли не с отвращением глянув на высокого подростка.       — Ошибка с вашей стороны, — Сумин смотрит ему в глаза. Тоже альфа, по его лицу, Ёсану показалось, видно, что когда-то парень пережил что-то очень страшное и с тех пор страху тяжело им овладеть. Хотя, может быть, это лишь его эмпатия и желание видеть в людях чуточку хорошего, и на самом деле ничего, кроме очерствевшего сердца, в этих детях уже не осталось.       — Легко исправить, — Ёсан повторно щёлкает предохранителем.       — Да ладно, дядя, — высокий парень усмехается. — Покажем мы вам выход. Правда, хён?       Сумин кусает щеку и вновь поглаживает малого по спине, словно хотел бы обнять его и прижать к себе, но сейчас не самый подходящий момент. Ребёнок вытирает бинтами сопли и следом шмыгает простуженным носом. Он напоминает Ёсану его самого. В этом возрасте он был худощавым, мелким и болезненным. Однако, мелькает у него в голове, этот ребёнок скорее всего родился незадолго до того, как мир превратился в ад. И эти подростки были единственными, кто мог о нём позаботиться. Ёсан кусает себя за щёку и неприятный спазм сводит ему живот. То ли от усталости, то ли от стресса, ему резко сделалось мерзко. Привкус кисло-горького желудочного сока тронул корень языка.       — Чему тебя учил лидер, а, Хантер? — Сумин вскидывает подбородок.       — Чего? — высокий корчит рожу и оборачивается к другу.       Чонхо толкает Ёсана локтем в бок. Альфа детей не боится. Ёсан, помимо прочего, всё-таки в этом вопросе с ним отчасти солидарен. С самого начала никто из них не хотел причинять кому-то вреда, а это редкость в современном-то положении дел. Сумин и Хантер устраивают словесную перепалку, а самый младший из ребят, хлопая глазами, за всем этим наблюдает. Сопли он вытирает с интервалом в десяток секунд и на бинтовой повязке возникают жёлтые слизкие пятна. Ёсану его жалко. Да и вызывает этот ребёнок некое подсознательное умиление, несмотря на свой одичалый чумазый вид.       — Вы идёте? — Сумин поправляет рюкзак на плечах и смотрит на Ёсана и Чонхо. — Нам назад выйти, а там рукой до выхода подать.       Немного позже выяснилось, что Сумин оказался прав и до выхода на другую сторону правда было совсем недалеко.       Для безопасности они выключили фонарики и двигались осторожно во мраке. Сквозь выбитые окна и выломанные двери они с лёгкостью привлекли бы ненужное внимание. Перестрелка вдали закончилась и всё подозрительно стихло, а тишина в подобных местах никогда не сулила ничего хорошего. Никогда не знаешь наверняка, кто выскочит из-за очередного поворота в этом адском произведении озабоченного коридорами и поворотами архитектора, когда-то спроектировавшего здание. К счастью для всех, пространство тянущихся бесконечно офисов и коридоров отчасти было вычищено от мусора и лишь баррикады из стеллажей и столов были препятствием на пути к выходу.              — Эй, — Чонхо дёргает Ёсана за рукав куртки. Его голос тихий и охрипший.       — Что? — Ёсан почти огрызается.       — Прости, — выдыхая, Чонхо звучит искренне. Ёсан хотел бы посмотреть ему в лицо, чтобы знать наверняка, но в темноте он едва видит дальше своего носа и размытых силуэтов трёх детей впереди.       — Не хочу об этом говорить, — рычит в ответ омега. — Я устал. Я ужасно устал, Чонхо.       Альфа тяжело вздыхает и молчит. Ёсан ему за это благодарен. Сейчас не подходящий момент выяснять отношения. Кан вообще не уверен, что вообще когда-то здесь, за пределами КЗ, может быть подходящий момент, но уж точно не вот прямо сейчас. Когда он и так на грани, когда помимо ноющей боли из-за своего любимого, он испытывает желание проспать неделю без шансов на незапланированное пробуждение. От усталости — физической и ментальной — омеге сводит зубы.       Они поворачивают в очередной раз, осторожно сдвигая осевшие от влаги двери. В ноздри бьёт отвратительный запах горелой плоти, а пляшущие на стенах тени от разведённого костра не обещают что-то хорошее. Всё, впрочем как и всегда, происходит быстро, отрезвляюще и утомляюще одновременно.       Сумин забивает арматуру одному из мародёров в голову, совсем с ним не церемонясь. Выстрел из винтовки рикошетит от стены и пролетает аккурат у лица альфы, на что Хантер спешит к широкому проходу, откуда тянется свет, и выбивая из рук бандита оружие, стреляет в него четыре раза. Труп падает лицом в костёр и кожа словно вскипает от жары. Ёсану от запаха и звука тошно.       — Блять, — рычит Сумин, вытягивая рывком арматуру из трупа. Та выходит с трудом, разрывая ткани. Кровь разлетается в стороны, оседая густыми каплями на пол, ботинки и одежду всех живых.       — Надо поторопиться, — Хантер проверяет магазин у винтовки и забирает её себе. — Йечани, держись поближе.       — Как и всегда, — с толикой разочарования отвечает ему ребёнок. Вряд ли ему доверяли оружие.              Чонхо и Ёсан даже не успели пистолеты достать, как малышня разобралась с угрозой. Что ж, оно к лучшему, что им не пришлось биться друг с другом. Подростки уж точно превосходили Кана и Чхве в нынешнем положении дел. От усталости они оба еле передвигали ноги и их шарканье нельзя было не заметить.       Свежий воздух обласкал лицо, однако на третьем вдохе Ёсан почувствовал запах тухлятины. Радиостанция превратилась в ужасное место. Не то чтобы что-то другое было местом не ужасным, но… Раньше здесь было куда получше.       Передвигаясь всё так же на ощупь в пыльном мраке, Ёсан прислушивается к каждому шороху. В здании снова всё утихло и это его встревожило сильнее, чем до. Надежда на то, что по ту сторону их уже ждут Сан и Уён усиливалась в нём с каждой секундой, с каждым шагом. Тяжело дыхание Чонхо рядом порой отвлекало.       Дети впереди взбираются на груду обломков от упавшей стены и вскоре исчезают за ней. Вот он — выход. Чонхо взбирается первым и тянет Ёсану руку. На этот жест омега не отвечает, а предпочитает карабкаться самостоятельно. Холодный бетон порос мхом и острые его сколы впиваются в ладони, но Ёсан, сжав зубы, уверенно поднялся наверх. Чонхо издал непонятный звук, когда омега оказался рядом.       Вниз спускаться значительно проще.       Чонхо принял к сведению и решил пойти вперёд, не предлагая Ёсану помощь. Омега соскользнул по разогретому с этой стороны бетону вниз и поднял пыль. Грязь осела на губах и попала в глаза, отчего Ёсану пришлось тереть уставшие глаза, чтобы избавиться от режущего ощущения.       Стоило, наверное, довериться Чонхо.       Делая очередной шаг, Ёсан чувствует что-то неустойчивое и твёрдое под подошвой. Не успевает омега и глазом моргнуть, как скрип режет слух, а следом невыносимая боль пронзает ему голень. Он падает на колени и вскрикивает. Все оборачиваются на звук. Чонхо, грузно и быстро, шагает назад.       Медвежий капкан, сдобренный рыжими пятнами коррозии, впился острыми зубьями Ёсану в ногу.