Нежелезные дровосеки

Вадим моет посуду дома, и она его бесит – оставил с утра, забыл об этом, а когда вернулся и увидел – отрефлексировал злость. Хотел позвонить своему психотерапевту, чтобы пригласить того в гости, но передумал. Посуду решил вымыть сам. И подумать. Вчерашний разговор в зале с Волковым его изрядно раздосадовал. Волков был молодым крепким татарским отморозком, клал хер примерно на всё, в зале таскал у Вадима блины и вызывал жгучую зависть – складывалось ощущение, что тому вообще можно не напрягаться, чтобы выглядеть идеально. В армии тот был, это Вадим узнал – понял – довольно быстро, и тем страннее было, что Волков там не остался. Потому что потенциал в нем Вадим почуял неотвратимо. Занимался тот хер пойми чем, но деньги не считал. Одевался Волков в чёрное, ездил на очень хорошем байке и вообще прочно держал образ роковухи – девочки в зале заглядывались. Татуха у Волкова тоже была – какой-то нелепый волк в полспины. Вадим посматривал на него некоторое время с интересом – в конце концов, Волкову он тоже нравился – но Волков был абсолютно непробиваемо натуральным. В душевых тот регулярно пялился на член Вадима с золотой штангой, как ребёнок на обезьяну в зоопарке – никакого правильного интереса не было. Вадиму было немного жаль – Волков был красивым. Но влезать в блудняк с совращением натурала было банально лень. Тем страннее было услышать от Волкова откровения о некоем рыжем, работающем в университете Вадима, которого тот отбил у хулиганов, а потом притащил домой, потому что тому башку стрясли. Вадим за столько лет отточил методы распознавания своих и не ошибался примерно никогда. Волков точно был не из своих. Почему он к Серёженьке приклеился, было совсем непонятно. Для дружбы Серёженька для Волкова, вероятно, должен был быть слишком аутичным. Вадим привык раскладывать картинку на логические блоки. И с Волковым и его новообретённым другом Серёженькой ничего не сходилось: Волков дружил – сам рассказывал – с каким-то мажорчиком из Москвы, квинтэссенцией нездорового образа жизни, коррупции и разврата. Серёженька был тому мажорчику полной противоположностью. Домыв последнюю тарелку, Вадим решает, что пришло время визитов. Он звонит ба – спрашивает, что привезти, получает исчерпывающий список. Одевается быстро и едет. Вряд ли Серёженька будет шароёбиться где-то до ночи – Вадим лично попросил поставить Серёженьке пару на восемь утра. Ба охотно рассказывает, как Серёженька подрался с хулиганами, попутно собирая чай – ходит с чайником в руках, то скрываясь на кухне, то возвращаясь: ба никогда не позволяет Вадиму самому по-быстрому всё сделать – обсыпая Вадима всё новыми и новыми подробностями, превращая Серёженькин поход на митинг в остросюжетный триллер. Ба работала редактором в издательстве – знает толк в остросюжетных триллерах. В очередной рейд на кухню с целью заваривания чая ба исчезает куда-то, и по голосам со стороны входной двери Вадим понимает, что ловушка сработала – возвращающийся домой Серёженька попался в цепкие руки ба. В юности, когда Вадим только начинал свои первые эксперименты с реальностью, но ещё пытался играть в нормального внука, ни одна попытка незаметно проникнуть домой не увенчалась успехом – даже если Вадим предупреждал, что останется ночевать у друга, а потом, наночевавшись, возвращался домой в три ночи, встреча с ба на пороге была неминуема. Вадим выходит в прихожую – вместо одного Серёженьки, к которому можно было бы и заглянуть потом, получает Серёженьку под конвоем Волкова. Выглядит это достаточно вкусно – Вадим признается себе, что охотно трахнул бы обоих, причём Волкова первым – но вместо этого здоровается за руку с удивлённо приподнимающим точёную – он к бровисту ходит, что ли? – бровь Волковым, а потом с Серёженькой. Ба зовёт всех пить чай – Вадим решает не упускать шанс. Волков лёгкой рукой ба тут же превращается в Олеженьку – понравился. Ну и прекрасно. Чай под руководством Волкова начинает, наконец, собираться на кухне. Серёженька вертит рыжей башкой по сторонам, разглядывая фотографии. Ничего криминального на них нет – вряд ли тот отличает майорские звёздочки от лейтенантских. Вадим садится напротив, испытывая бешеное желание Серёженьку под шумок уволочь, как Муху-Цокотуху, в уголок и выебать, наконец. Что Серёженька не откажется, Вадим уверен. Даже если будет изображать сопротивление. – Какие любопытные иногда случаются совпадения, вы не находите, Сергей Викторович? Серёженька вскидывает на него свои синие глаза, начинает краснеть, дёргается: – Н-не знаю. Обычные. Вадим наклоняется – ближе – от Серёженьки пахнет только мылом и ещё очень тонко чём-то диким. Зоопарком. Вадим думает, что это, видимо, птичка в жизни Серёженьки так проявляется. – У вас пара завтра стоит в восемь утра, вы же помните об этом? Отработка. Вадим бы предпочёл, чтобы свои прогулы Серёженька отрабатывал по-другому. Но ох уж эта ответственная работа. Дисциплина. Начинать нужно с себя. – Конечно. В глаза Серёженька смотрит упрямо. Ба на кухне веселится с Волковым. – Не опоздаете? – Почему я должен опаздывать? – Ба говорит, вы иногда засиживаетесь допоздна с друзьями. – Моя личная жизнь – это моё дело. Вадиму в голову бьёт что-то бешено пьянящее. Сейчас. Когда жертву ещё зубами не ухватил, но уже почуял запах неизбежной победы. – Конечно, Сергей Викторович. Только есть один нюанс: Олег Давидович с вами трахаться не станет – он абсолютно непробиваемый натурал, я знаю, поверьте – а вот я могу. Серёженька дёргается, как от удара. Судя по влюблённым взглядам, он именно на это и рассчитывал: что разложит его Волков на шёлковых простынях, долго будет целовать, а когда, наконец, протиснется в задницу крепким членом – а там было, чем протискиваться – заплачет от счастья. А вот и нет, Серёженька. Ответить тот не успевает. Вваливается с подносом Волков. Ба, совершенно очарованная, идёт следом. Дальнейшее чаепитие превращается для Вадима в один стыдный клубок из рассказов ба и заливистого смеха Волкова. Серёженька что-то высматривает в своей чашке, кромсает ножом блины и глаз почти не поднимает. – А это Димочка в лагере отдыхал. Комарья было – жуть, говорил. Звонил мне, ревел и просил его забрать. Олеженька, ты кушай варенье, не стесняйся. Так вот, и я ему говорю: Димочка, ну потерпи, солнышко, ну две недели всего – а сама с подругой в Коктебель укатила. Ба смеётся. Волков ржёт, сука. Вадим помнит. Жаль ба не рассказывает, как он пообещал сжечь к хуям весь лагерь. И как случайно именно в ту смену случился пожар в столовой. К сожалению, весь лагерь не сгорел. Не хватило тактической подготовки. – А это мы с Димочкой в Хельсинки ездили. У нас там родственники живут. Димочка тогда конфет лакричных зачерпнул, солёные которые, угощают же. Как же дядя Юкка хохотал! На фотке Вадиму двенадцать, лицо у него перекошено счастьем от заграничных конфет. Те на вкус оказались – как общественный туалет на вокзале. У Вадима с тех пор не то чтобы отвращение к оральному сексу появилось, но в рот он соглашался брать, только если видел, как потенциальный партнёр этот самый член моет с мылом. Спасибо, дядя Юкка, блядь. – А это, Гретхен, почему Димочка-то, если он Вадим? Вадиму хочется напомнить, что он ещё здесь. – Ой, да это случайно вышло: он Шостаковича любил очень в детстве слушать и настаивал, чтобы его Димой называли. – Ба, ну хватит. – Не хватит! И не называй меня ба!.. На кухню после чаепития Волков утягивается вместе с Вадимом. Без вопросов принимается вытирать тарелки, которые Вадим моет. – А чё, майорские погоны когда получить успел? И за что? Вадим вздыхает: – Это секретная информация, Олег Давидович. – Да мне ж просто интересно. Петя, вон, в лейтенантах ходит, стонет, что раньше, чем к тридцатнику, звёздочку желанную можно не ждать. Вадим кивает. Петя, видимо, тот самый мажорчик. Ещё и мент. Ну охуеть теперь. – Вы, я смотрю, с Сергеем Викторовичем подружились, кстати? Волков напрягается: – Ну типа. А чё? – Олег Давидович, давайте начистоту: трахаться с мужиками вы не хотите. А вот он хочет. И я хочу. И у меня возникает вопрос: а что вы тут забыли? Волков нервничает. Интересно. Башкой встряхивает с независимым видом. – Может, хочу попробовать. – Олег Давидович, кого вы пытаетесь обмануть? Серёженька на вас смотрит влюблёнными глазами, вы на него – как на обосравшегося щенка: мило, но что-то надо делать. Предлагаю вам пересмотреть свои планы и оставить Серёженьку в покое. То есть более опытным и заинтересованным лицам. – Тебе, что ли? Схуяли? Пусть сам решает. – Олег Давидович, а хотите, я вас выебу? Или вы меня? Раз вас так на эксперименты потянуло. Заодно поймёте, надо вам это или нет. Волков хмурится, последнюю тарелку в стопку ставит. Вадим вытирает руки, убирает тарелки в шкаф. – Ты не в моем вкусе. – Разумеется. Но и Серёженька тоже. Олег Давидович, я трахаюсь с мужиками столько лет, что и вы, и Серёженька для меня... – Димочка! А ты с мальчиками пойдёшь птичку смотреть? Сходи обязательно! Презабавная! Вадим невольно оскаливается, Волкову подмигивает: кажется, свидание с экспериментами у Волкова сегодня точно не состоится. – Пойду! Так вот, Олег Давидович, не надо пытаться меня наебать, – Вадим понижает голос до шёпота. – Если бы мне надо было, вы бы у меня тоже в ногах ползали и умоляли вас трахнуть. Я вам предлагаю более приятную для вас альтернативу: просто мне не мешать. Подумайте об этом. Волков изображает независимость. В Серёженькиной квартире запах дикого становится первым, что Вадима встречает. Вторым становится крик: – Серёжа! Пиздочет хуездоватый, мондавошь Папы Римского! Кажется, птицу обучали на загибе Петра Великого. Сразу видно: интеллигентные люди работали. – Сергей Викторович, а неплохо. Серёженька нервно косится на Вадима через плечо. Волков ржёт: – Заебись, я так реально не умею. Серёженька проводит их в комнату, и Вадим впервые за долгое время ловит очень сложную эмоцию. Комната светила отечественного программирования Серёженьки представляет собой наслоения из бумаг, исписанных и изрисованных, книг, раскиданной одежды и кружек. Вадим успевает насчитать минимум шесть. И ещё две тарелки. И три картонных коробки от пиццы, вероятно. Сколько в этих культурных слоях погребено столовых приборов, Вадиму даже думать страшно. Серёженьку очень хочется теперь перед тем, как выебать, заставить прибраться. Ну нельзя же так. Всё это так Вадима отвлекает, что даже на птицу он обращает внимание в последнюю очередь. За спиной тоскливо вздыхает Волков. Птица неожиданно белая, отблёскивает красными – как у его психотерапевта – глазами. Матерится снова. Вадим внимательно наблюдает за Волковым: тот башкой по сторонам не вертит почти, получает за свои посягательства удар клювом. На Серёженьку он смотрит никак. Вадиму не нравится. Если бы Волков на Серёженьку облизывался, было бы просто и понятно – хоть тройнички устраивай. Только не здесь, конечно. Но Волков не хочет. Что ему нужно? У Вадима нет ответа. Ему это очень не нравится. Уходя, Волков вытаскивает из кармана косухи мягкую игрушку – лиса – и пристраивает у зеркала.